Все виды моего оружия

— Нам точно можно это делать? Вопрос безусловно запоздал, поскольку я задала его, когда мы вовсю крались вдоль ряда палаток к полевой кухне. Высокая трава бесшумно приминалась под шагами разведчиков и компрометирующе шуршала и трещала под моими ногами. — Конечно, можно, — прошептала в ответ Саша. — Еда создана для того, чтобы ее есть, разве в Марлии не так? Я оглянулась на Микасу, шедшую за мной. У нее было такое смирившееся выражение лица, что я не нашлась, что возразить. — Тогда почему мы крадемся, а не идем открыто? Когда Саша спросила, голодна ли я, я подумала, что еда находится у них в палатке, но никак не ожидала, что она предложит выждать пару часов, и, когда лагерь затихнет, мы тайком выдвинемся к кухне. Девушки предложили мне сменную одежду, но если коричневая рубашка еще выглядела вполне прилично, то их белые форменные брюки, напоминавшие трико, я не могла надеть ни при каких обстоятельствах. Ограничилась сменным черным платьем и одолженными ботинками, потому что незаметно передвигаться по высокой траве в туфлях было невозможно. Когда-то белоснежный воротничок и передник пришлось отложить до стирки в надежде, что кровавые пятна удастся вывести. Платье тоже нуждалось в чистке, извалянное в пыли и измаранное кровавым отпечатком руки. С моего заселения в палатку мы вели себя подчеркнуто вежливо по отношению друг к другу до тех пор, пока Саша не произнесла пораженно за моей спиной: — Что это на тебе? Я только что сняла испачканное платье, поэтому вопрос поставил меня в тупик. Переодеваться в чьем-то присутствии в целом было неловко, но за годы в госпитале я привыкла к подобным ситуациям. И точно знала, что в моем нижнем белье не было ничего необычного. — Что вы имеете в виду? — Что это за странные панталоны? О боже, я совершенно забыла. Принимала как должное, что недавно вошедшие в моду трусы еще не успели добраться до Парадиза. Наверняка у них все еще в ходу те странные штаны на завязках, которые меня в детстве заставляла носить гувернантка. Но в область тренировок она вмешиваться уже не могла, поэтому удобные легкие новинки быстро заполнили мой гардероб. Впрочем, учитывая их цену и традиционализм марлийского общества, переодеть в них всех женщин получится еще не скоро. — Это трусы*, — осторожно ответила я. — Я могу переодеться? — Да, да, конечно, — Саша запунцовела и отвернулась. Когда я вернулась к девушкам, красной была даже Микаса, и, пытаясь разрядить обстановку, я предложила: — Хотите, нарисую их выкройку? Шить я умела плохо, но рисовать училась с детства, и за многие часы, что мы с помощницей портного разрабатывали модель, удобную для моих тренировок, запомнила несколько раскроек трусов. Микаса покраснела еще сильнее, но Саша храбро ответила: — Давай. Ничего, что на «ты»? Каждое «ты» в моей жизни давалось мне через силу, но здесь и сейчас выстраивать границы показалось неправильным. — Ничего. Мы сидели за столом под керосиновой лампой, так и эдак крутя рисунки, и девушки задумчиво спрашивали: — А как они держатся? Здесь же нет завязок. — Из чего их шьют? — Кого шьют? Мы не заметили, как полог откинулся, и в палатку вошли двое: уже виденный мной светловолосый разведчик, прервавший наше «общение» с Кристианом, и молодой коротко стриженный парень. Саша молниеносно собрала бумаги, перевернув их рисунками вниз. — Изучаем марлийскую моду! — А… — потеряли интерес парни. — А мы тут подумали, — медленно начал светловолосый элдиец, в замешательстве глядя на меня. — Что сегодня смена Николо, а тебя все еще нет у кухни. — Я учла прошлую неудачу, Жан, — ответила Саша. — И повторно не попадусь капитану Леви. Друзья посмотрели на нее скептически. — Мы видели, как он уходил на корабль. — Тогда чего мы ждем! Злить капитана мне не казалось хорошей идеей, к тому же, раз у девушек появилась компания, было бы бестактно увязаться за ними. Однако у выхода Саша обернулась: — Пойдем с нами, ты же не ела. — Я могу дождаться завтрака, просто лягу спать и… Но меня уже не слушали, схватили за руку и потащили за собой из палатки. Стоило признать, что Саша была права: ужин был достойным. Нежнейшее рагу таяло на языке, а вприкуску со свежим хлебом заставляло согласиться, что жизнь может быть прекрасна даже на острове демонов. — М-м-м, — Саша выразила общую мысль. — Николо, как всегда, на высоте. В Марлии все повара так прекрасно готовят? Пришлось признаться, что я знаю мало поваров. Семейный повар дома Тайбер точно не является среднестатистическим примером. — Не ожидали, что здесь ничуть не хуже, чем у вас? — с вызовом спросил Конни. — Это вы еще город не видели. Смешно… Они правда считают, что вкусной еды с полевой кухни достаточно, чтобы убедить в превосходстве острова? Хотя многое здесь действительно было неожиданным. — Не ожидала. Вы были в марлийских городах? Ребята переглянулись в тишине, а едва открывший рот Конни вздрогнул, будто его пнули под столом. Вместо него слово взял Жан: — Вообще-то это готовил марлиец, Николо. Из продуктов с корабля. Так что вряд ли мы можем приписывать себе его готовку. В дипломатичности ему не откажешь. — На обед картошка тоже была вкусной, — примирительно произнесла я. — Картошка же ваша? — Конечно, картошка у нас отличная! — подтвердила Саша, облизывая ложку и сыто отваливаясь от стола. Я разглядывала запасы круп и овощей, сложенные в палатке, пока не наткнулась на то, чего здесь быть не должно. — Чай тоже с корабля? Я даже подошла, недоверчиво разглядывая содержимое полотняного мешочка. Чай был неплохим, конечно, не настолько, как выращиваемый на заморских плантациях дома Тайбер, но достаточно свежий и душистый. — Я могу его заварить? Элдийцы странно посмотрели на меня, и Жан спросил: — А вы умеете? Это хороший вопрос, потому что последний раз я делала это больше десяти лет назад. С другой стороны, вряд ли здесь найдутся такие ценители, которые обругают меня за недостаточно выдержанный чай. — Проверим. Если что-либо в своей жизни я и умела готовить, то это чай. Крепкий до горечи, которую не смягчить сахаром, не разбить свежестью лимона, не замутнить каплей коньяка. Чай горький, как сама жизнь, и оттого нестерпимо реальный, земной, впитываемый каждой клеткой тела, напоминающий ему, как нужно жить и умирать. Таким его заваривала мама. С мягкой улыбкой на лице доставала фамильный расписной фарфор, прогревала его кипятком, вытирала насухо, ставила воду на чай — родниковую, сладкую, и грела ее, не доводя до кипения, не убивая ее. Отмеряла листья серебряной ложечкой, аккуратно, не кроша их, и, разбавив водой на треть чайника, ждала, когда они расправятся. Тогда в темную жидкость можно долить воды, чтобы весь объем поглотила прозрачная чернота. Ожидая, когда чай будет готов, прогревала фарфоровые чашки, перемешивала содержимое чайника, но не наливала — только пробовала. Если чай оказывался идеален, нежный полупрозрачный фарфор наполнялся белоснежным горячим молоком, и уже в него мама решительно вливала черноту до тех пор, пока получившийся в итоге цвет не останавливался ровно на границе черного и молочного. И когда горечь ежедневного приближения к смерти смешивалась с теплотой и силой самой жизни, ставила передо мной чашку. Из всей семьи только мы пили чай таким, не мешая его ни с сахаром, ни с медом или корицей. В ночь перед ритуалом мы тоже сидели с мамой за столом на кухне, разделив чай, как священный напиток, в тишине дома. Острая, обжигающая горечь чая как невыразимое отрицание прощания, нежная, мягкая сладость молока как обещание встречи. Неделю спустя, уже в другом доме, я отважилась спуститься на кухню одна и попытаться заварить чай, как делала раньше с мамой, но вышла какая-то темная затхлая бурда. Всю неделю я держалась, но, стоило сделать глоток, как рука дрогнула, отправляя чашку навстречу полу. Элдийцы наблюдали за мной, как зачарованные, и я не рискнула спрашивать про молоко. Когда я перемешала чай в фарфоровом чайнике с мещанскими цветочками и разлила его по чашкам, несколько минут все сидели, не притрагиваясь к напитку. Я знаю, что военные любят больше алкоголь, дающий забытье. Чай не таков, он позволяет встречать жизнь, повернувшись к ней лицом, какой бы она ни была, и наполняет силой противостоять невзгодам. — Это не отрава, я ведь готовила его у вас на глазах, — не выдержала я. Первой отмерла Микаса, пригубила напиток и равнодушно пожала плечами. — Очень похож, — пробормотал Жан, рискнувший следующим. — Похож на что? — поинтересовалась я, но мне не ответили, уставившись на вход в палатку. Капитан Леви Аккерман смотрел на всех нас с таким усталым раздражением, что мне стало совестно, а разведчики неуютно завозились на местах, выпрямляясь. — Браус, сколько еще ночей я буду гонять вас отсюда, как тараканов? Ребята смотрели куда угодно, но не на него. — Но ведь еда остается, капитан, — нерешительно ответила Саша. — Многие марлийцы отказываются от нашей еды, так что ей, пропадать, что ли? — От чая тоже они отказались? Теперь провинившиеся разведчики смотрели на меня, но сбегать все еще не собирались. — Будете? — Конни пододвинул свою нетронутую чашку к капитану, и он неожиданно для меня сел за стол. Аккерман долго разглядывал содержимое чашки с нечитаемым видом, а после взял чашку за края, задержал ненадолго у лица и наконец сделал глоток. Все это время я не дышала, отчего-то боясь его реакции больше, чем ребят. Взгляд капитана обежал наши лица и остановился на моем. Чашку он все еще держал на весу, и я поразилась, как он выдерживает исходящий от нее жар. Я не отвела взгляд. Свой чай я попробовала и не сомневалась в качестве напитка, я выжала из заварки все, что она могла отдать. Он получился ровно таким, как должен, а значит, я не перевела листья напрасно. — Кто заваривал? — легкая вкрадчивость тона приморозила мой язык во рту, поэтому ответить пришлось Жану. — Лаура. Капитан цыкнул не то с досадой, не то с удивлением. Сделал еще глоток. — Допивайте и идите по местам. Чья смена сейчас? — Пока Флок в патруле, следующими выходим мы с Жаном, — отрапортовал Конни. — Остальные вспоминают, где должны быть после отбоя. Совсем распустились, — чашка с цветочками в руках капитана не умаляла серьезности его слов. — На рассвете жду на построение и тренировку. А вы… — серые усталые глаза уставились на меня, и я ощутила пробежавшие по коже мурашки. Без воротника я чувствовала себя уязвимее обычного. — Соблюдайте распорядок лагеря. — Есть, — отозвались элдийцы, а я просто кивнула. — Легко отделались, — удивленно пробормотал Конни, когда мы отдалились от полевой кухни на некоторое расстояние. — В прошлый раз двадцать километров бегали, а Эрен тридцать за то, что начал пререкаться. А в позапрошлый сортир убирали, пока командующая не вмешалась. — Когда уже Ханджи вернется, — простонала Саша. Впервые я слышала имя Атакующего, произнесенное так просто, в быту, от его друзей, и от неожиданности споткнулась. Меня захватило врасплох осознание его реальности, человечности, того, что он подчиняется общим армейским порядкам, следует приказам руководства или пререкается, бегает с сослуживцами на кухню после отбоя. Он был совсем как остальные воины. Он был в чем-то как я. Несмотря на сытый спокойный вечер, всю ночь меня преследовали кошмары. Возможно, дело было в отсутствии привычки спать на земле, или пережитом нападении, или слишком крепком чае, но лучше бы я не засыпала вовсе. Вернулся тот сон, который мучил перед отбытием, снились Кристиан, капитан, Рейвен, а уже под утро показалось, что я обратилась в титана и запуталась в тенте, и звуки снаружи палатки — это шаги окружающих меня элдийцев. Ближе всех кралась Саша и шепотом умоляла капитана отдать мое тело на кухню Николо. А после — разочарованный взгляд серых глаз, близкий росчерк стали и пробуждение. Девушки уже ушли, и я выбралась из палатки на свежий воздух, села на край тента. Над лагерем едва занимался рассвет, отражаясь розовым в каплях росы на траве. Последние мохнатые ночные бабочки поспешно искали укрытие, выводя замысловатые фигуры в воздухе и раздумывая, не выбрать ли мою прическу как дневную спальню. Клевер послушно склонил соцветия под моей рукой, делясь водой, и я спрятала лицо в холодных ладонях, умываясь и пытаясь вернуть себе самообладание. Мои предки с прибытия на Парадиз были необычайно молчаливы, а я — предоставлена самой себе. Кошмары про внезапные превращения не беспокоили меня много лет, прекратившись после первого года жизни титаном. В это время дом Тайбер наиболее уязвим и, скрывая свою уязвимость, максимально закручивает гайки. Похороны проходят очень тихо, без приглашенных гостей, а весь дом занят тем, чтобы вести себя как обычно. Кроме наследника, как изящно принято называть в роду носителя титана. Его жизнь меняется бесповоротно. Если раньше его наравне со всеми детьми понемногу учили языкам, фехтованию, стрельбе, точным наукам, живописи, то теперь за него берутся всерьез. На полгода меня оставили на полигоне в Южных горах под присмотром наставника, учившего еще мою мать, и отряда гвардии. Оставили в месте, где проходил сам обряд, где каждый камень и пещера напоминали о том, что я убийца. Наставник никогда не спрашивал мое имя, как и я — его. Он называл меня по фамилии — Тайбер, я его — наставником, и этого нам было вполне достаточно. Так, безымянная, я безвыездно прожила в маленьком домике в долине полгода. Наставник с самого начала предупредил, что, если этого времени не хватит, я останусь на столько, сколько потребуется. В самом начале мне даже хотелось остаться там на годы, лишь бы не возвращаться в дом, где каждая комната, лестница, розовый куст — все было мамино, все о маме и для мамы. Каждый день я визуализировала любое холодное оружие, но представить дом без мамы мне не хватало воображения. Даже во снах я возвращалась в дом, где все было по-прежнему: семейные обеды, прогулки по саду, визиты портного, мамин смех, выходы в свет, наши чаепития. Там отец все еще берет с собой Вилли на рыбалку в соседнее имение, откуда брат возвращается покусанный комарами, чешущийся, без единой пойманной рыбы — ему никогда не везло в рыбалке, но он все равно ни разу не отказал отцу. Там мама не чинясь работает в саду, пропалывая свои любимые розы, в мужских штанах и рубашке, а отец каждый раз хватается за голову и спрашивает, кто ей пошил эти отвратительные неженские тряпки. Там брат в редкие выезды на бал приглашает меня на первый же танец, и весь зал шепчется о том, какая мы красивая семья. Там мы ходим в семейную часовню по воскресеньям, и мама с Матильдой ставят свечку прошлым наследницам. Где-то там мы с мамой бросаем рыбу забредшему в сад с реки наглому аисту, а он довольно перетаптывается на длиннющих ногах. Там брат каждое Рождество выуживает из пудинга монету и едва не ломает о нее зубы.** — Милая, все это никуда не делось, — шепчет мамин голос в моей голове, мне кажется, что я схожу с ума, и даже не сожалею об этом. — Я все еще с тобой. Все мы. Бабушка Оливия и мама были первыми заговорившими со мной прошлыми титанами, но тогда я еще не умела ценить общество мертвых и была заключена в кокон одиночества и отчаяния, который был намного плотнее того, что прятал меня после превращений. Первые месяцы я жила в молчании, а просыпалась в слезах, пока понемногу не поняла, что жду этих снов намного сильнее, чем боюсь их. Что скучаю по брату, отцу и даже по Сэму и Матильде все сильнее. Никто из семьи не приезжал навестить меня, но я понимала, что так нужно для конспирации, что пока я не войду в силу, не научусь безукоризненно контролировать превращения, наши встречи опасны для них. Когда я смертельно уставала, наставник говорил: «Представь, что ты защищаешь свою семью», — и у меня появлялись новые силы для броска. Я представляла, что атакую не просто мишень, но неких размытых врагов, угрожающих моему отцу, или брату, или тете. Я хотела быть полезной, хотела, чтобы все это было не зря. Безымянная, я старалась изо всех сил, чтобы зимой услышать стук копыт, шелест колес подъезжающего экипажа, из которого выпрыгнет мой брат и крикнет: «Лара! Поехали домой, тебя все заждались!» Но карета приехала с командиром гвардии и дедушкой Сэмом. Дедушка Сэм был достаточно доброжелателен, но отстранен, во всяком случае, бросаться ему в объятия желания не возникло. Всю дорогу до дома я придумывала брату занятия, которые помешали ему приехать. Должно быть, он уехал с отцом на острова, проверять работу управляющего на плантациях, или в правительстве присутствует на заседании комитета легкой промышленности, или с дипломатической миссией пересекает восточный океан… Пришлось пересечь заснеженный сад, подняться по расстеленной ковровой дорожке на тщательно выметенное крыльцо, пройти через тяжелую резную дверь в прихожую, отдать шубу на руки прислуге, и тогда увидеть его в гостиной сидящим в кресле с газетой и бокалом вина. Он даже не поднялся мне навстречу, только пробежал взглядом от слегка растрепанных в дороге волос до кончиков домашних туфель и холодно сказал: — С возвращением, сестра. — Здравствуй, брат, — удивленно ответила я. Я знала, что не найду дома мать, но потеря брата стала для меня не менее тяжелым ударом. Неделю я не видела его, а в воскресенье Вилли впервые привел в наш дом Майну — дочь заместителя директора одного из наших заводов в гетто Дазема. Миленькая элдийка, ровесница брата, смирно сидела рядом со своей компаньонкой и робко улыбалась, не веря своему счастью. Не каждой выпадает удача привлечь внимание наследника самой богатой семьи государства. К тому же брат на этот вечер стал собой прежним: веселым, обаятельным, великодушным, располагающим, он приковывал к себе все внимание. За столом, где Матильда, отец, я сидели тенью прежних себя, брат буквально блистал, и его светлые волосы сияли в отблесках хрустальной люстры. В какой-то момент отец, от которого я не услышала и десятка слов после приезда, не дожидаясь десерта, тяжело поднялся и ушел к себе. Я не могла позволить себе такой вольности и потому давилась пирожным и своей злостью на брата, на гостью и даже на ее самодовольную компаньонку. «Как ты можешь? Как вы все можете так себя вести, когда мама умерла ради вас? Ради вашего богатства, вашего комфорта, вашей власти? Как вы можете винить меня в чем-то, презирать, игнорировать, когда я отдаю свою жизнь ради семьи?» Поданный на стол ананас — дорогой, привезенный из наших заморских плантаций, вызвал новый всплеск восторга гостий, и я сильнее сжала деревянную шпажку с нанизанным кусочком фрукта. Майна поймет эту резко наступившую тишину, помертвевшее лицо брата, только когда войдет в нашу семью. Сухой деревянный треск в моей руке приковал ко мне все взгляды за столом, а упавшие на скатерть окровавленные обломки были встречены каким-то смазанным, нервным движением брата: не то ко мне, не то от меня, закрывая девушку. Он наконец посмотрел мне в глаза, и в них плескалось столько страха, отчаянного, непритворного, что мне стало гадко. На секунду и мне показалось, что я могу поменять форму, по ногам прошла знакомая короткая судорога. Я сдержалась, сцепив зубы, почти не дыша, давя в себе ярость. — Прошу простить мне мою неловкость, — прошептала я наконец и встала из-за стола. Борьба с собственной сутью вытянула из меня все силы. Матильда протянула мне льняную салфетку, как завороженная, глядя на капли крови, выступившие на ладони, но я покачала головой. Я слишком хорошо знаю, как трудно отстирывается кровь: это было одно из первых знаний, полученных после перехода титана. Чувство, с которым я покинула столовую в день знакомства с Майной, не оставит меня весь первый год, который я проведу в горах намного больше, чем дома. Я уеду из поместья весной, едва сойдет снег, вернусь к свадьбе брата и уеду обратно осенью. К зиме я уже привыкну к своему новому положению невидимки и смогу смотреть на брата без зуда в ногах. Соленый морской ветер донес далекие голоса. Парадизцы возвращались с утреннего построения и, видимо, тренировки, слышался смех, оживленные разговоры, оханье, подшучивание друг над другом. Я различила уже знакомые голоса Саши и Конни, а после и увидела разведчиков, в рассветном сумраке выглядящих очень поэтично. Без плащей, в снаряжении УПМ, в них было что-то старомодное и увлекательное. В марлийскую армию идут женщины только из элдийцев либо завоеванных народов, но никак не сами марлийки, это считается унизительным и бесчестным для девушки и ставит крест на будущем браке. Кто захочет взять в жены девушку, жившую бок о бок с толпой мужчин? Я видела военных-элдиек в гетто и испытывала к ним смутную жалость, но сейчас, глядя на Сашу и Микасу, еще несколько девушек в отряде, я задумалась, что для них Разведкорпус стал не концом их семейной жизни, а просто новой семьей. Глаза выцепили среди коричневых рубашек белоснежное жабо капитана и пристали к невысокой фигуре. Он двигался очень легко, легче своих молодых подчиненных, с той погруженностью в себя, которая одновременно отдаляла его от сослуживцев и сохраняла сосредоточенность на обстановке. Капитан шел вроде бы вместе со всеми, но при этом казался одинок, обособлен от остальных, словно никто не решался нарушить его мрачное уединение. — М-да, порода Аккерманов измельчала, — неуместный комментарий Рейвен сбил настрой. Отвечать ей мне не хотелось, мне было досадно, что моя прабабка так близоруко оценивает человека. Если на то пошло, то и я слишком мелка на фоне своих предшественников. — А эта больше похожа на своих предков, — одобрительно продолжила прабабка, наблюдая за приближающейся Микасой. Та и правда была очень заметной: высокая, фигуристая, спокойная, и военная форма не скрывает, а подчеркивает женственные формы. Что означало брошенное мне капитаном «соблюдать распорядок лагеря», я не знала. Могу ли я отходить от палатки дальше, чем в туалет, могу ли постирать одежду или должна весь день сидеть внутри, выбираясь только на приемы пищи? В любом случае не узнаю, пока не спрошу. Вернувшиеся в палатку девушки с удивлением встретили мой вопрос о том, где постирать вещи. — Ну, если это срочно… — протянула Саша. — Вас скоро уже распределят по острову. Тебя отправят в город, там с удобствами проще. Мне нет никакого дела до удобства. На тренировочном полигоне со мной была только одна немолодая служанка, и мы быстро приладились работать по дому вместе. И если я могла полоскать белье в ледяной горной реке, здесь и подавно будет нетрудно. — Мне бы только смыть кровь. Если получится, в чем я крепко сомневалась. По-хорошему вещи стоило сразу замочить. Еще хотелось умыться, ополоснуть руки до локтей и шею — все те места, где меня касался вчера Кристиан. Я понимала, что чувствую следы его рук и губ памятью, не телом, но оставалась надежда, что вода хоть немного поможет перестать ощущать себя грязной, замаранной. — Пойдем, — поддержала меня Микаса. — Мне тоже нужно постирать кое-что. До смены успеем, — это уже Саше. Речка оказалась недалеко, за невысокой каменистой грядой. Мне было ужасно любопытно, не те ли самые старомодные элдийские панталоны собирается стирать разведчица, но спрашивать и тем более подглядывать я не стала. Речушка была небольшая, она извивалась среди небольшой рощицы так причудливо, будто, торопясь к морю, хотела успеть занять как можно больше места на суше. Вода окрасилась от моей вчерашней одежды красным, ставшим привычным за одиннадцать лет обладания титаном и семь лет, посвященных медицине. Я, кажется, знаю все возможные способы выводить кровь из одежды: мыло, крахмал, перекись водорода, соль. Из них мне сейчас доступно только мыло, дешевое, похожее на то, что было в госпитале. Отсюда лагерь был не виден, и можно было представить, что мы всего лишь три местные жительницы, элдийки, вышедшие на утреннюю стирку с корытом и мирно передающие друг другу мыло. Вот только из этих трех девушек две были в форме Разведкорпуса и поочередно стояли на страже, оглядывая поля и ненавязчиво держа руку у пояса. После тренировки они сняли УПМ, толку от него в лагере не было, но оставили при себе оружие. А третья, хоть и плескалась в воде, с наслаждением закатав рукава и опустив в течение руки, умывалась и мечтала скинуть платье и зайти в речку, и вовсе была титаном. Наверно, то же самое чувствовали засланные в 845 на Парадиз воины: неконтролируемую раздвоенность и спутанность своего предназначения. Микаса первой заметила движущегося к нам от лагеря разведчика. — Наконец-то я вас нашел! — Жан тяжело дышал после бега, разглядывая сослуживиц с облегчением, а меня — с замешательством. — Возвращайтесь, вы нужны в лагере. — Что случилось? — вскинулась Саша. — Эрен с Армином приехали? — предположила Микаса с надеждой. Но Жан только покачал головой, с сомнением глядя на меня. — Того марлийца, который вчера тебя… который напал на тебя, убили, — наконец решился сказать он. Вещи едва не выпали у меня из рук. — Вы казнили его? Наверно, этого стоило ожидать, что еще они должны были сделать с Кристианом? Это военный лагерь, здесь нет ни судов, ни тюрем, а если и были бы, зачем эти бессмысленные сложности с марлийским пленным? Странно только, что, если хотели казнить, не сделали это сразу, на месте. Девушки смотрели на меня со странным выражением не то одобрения, не то страха. Жан только покачал головой, внимательно следя за моей реакцией. — В том-то и дело, что нет. У вас интересные заступники, Лаура. Прозвучало несерьезно, но мне стало не по себе. Я знала только одно своего заступника, которому хватило бы сил и смелости, чтобы последовать за мной на вражеский остров, пройти незамеченным под самым носом элдийских разведчиков и выполнить задачу, которая не пришла бы в голову никому из местных или приплывших на одном со мной корабле: уничтожить всякого, кто поднимет руку на члена дома Тайбер. Гвардия нашего дома — привилегия и оружие, иметь которое позволено немногим. Даже правительство Марлии не охраняли так, как мою семью. Брат бы ни за что не сказал о моем бегстве правительству, это может подкосить власть дома Тайбер, предпочел бы обойтись своими силами. — Это не я, — мне хватило ума понять, почему на меня так смотрят. — Я всю ночь была в палатке и сегодня не отходила от нее. Саша уклончиво пожала плечами, будто не видела плохого, если даже я соврала. Жан, не отвечая, направился обратно, призывая следовать за ним. — Нам надо бежать в лагерь, — сказал он, будто нас нужно было подгонять. — Капитан поручил еще раз осмотреть всех пленных и палатки на предмет оружия, марлийцы недовольны, они уверены, что это сделали мы. Свободные перемещения по лагерю запрещены. — И чего они переживают? — недовольно спросила Саша. Девушки бодро перепрыгивали с камня на камень, тогда как я постоянно отставала, ограниченная платьем. — Можно подумать, у них на родине за подобное хвалят и выдают усиленный паек. Наплевав на приличия, я приподняла подол платья, заткнув один край за пояс. Я не знаю, сколько человек отправил за мной брат, возможно, они были еще на корабле, не знаю, почему они не проявили себя в предыдущие дни, но знаю, что сейчас, скрытую каменной грядой от лагеря, в сопровождении всего троих парадизцев, меня проще всего забрать. Пока остальные разведчики отвлеклись на переполох в лагере, нас хватятся нескоро. И хуже всего, что, даже обратившись, я не могу защитить ребят, потому что от пуль мне их не закрыть. Единственное, что может спасти их сейчас, это неосведомленность преследователей о том, куда я ушла из лагеря. Я живо представила, как Микаса спотыкается на следующем шаге и падает на землю, будто налетает на невидимую преграду, с единственной пулей в голове, как Жан оборачивается в поисках убийцы и получает ранение в живот, как Саша пытается отстреляться, но кто она против элитных марлийских военных? Эрен ни за что не заговорит со мной, если из-за меня так глупо погибнут его друзья. Я ускорила шаг, чтобы обогнать разведчиков и первой выбежать на вершину холма, с которой был виден лагерь. Во время дороги я успела так себя накрутить, что почти удивилась отсутствию кровавой резни в лагере. Он выглядел очень мирно, даже тише, чем раньше, потому что всех пленных разогнали по палаткам, и снаружи остались только разведчики. Один помахал рукой мне и догнавшим меня ребятам, и вместе мы уже спокойнее спустились к лагерю. Возле одной из дальних палаток их толпилось больше, и я поняла, что там держали Кристиана. После пережитого испуга сердце билось в горле, но голова уже начала соображать, и я приходила к выводу, что мир не крутится вокруг меня. Вокруг множество людей со своей мотивацией: марлийцы могли быть злы на Кристиана за то, что не туда привел корабль, разведчики могли выместить на нем злость на нас, элдийцев, посчитав, что он все равно преступник, и это не считая того, что Кристиан мог совершить самоубийство, не дожидаясь казни от элдийцев, или его могли пытать. Нельзя отбрасывать все варианты и все сводить к тому, что моя семья сверхъестественно всемогуща и смогла закинуть спасательный отряд даже на самый закрытый остров в мире. К лагерю мы спускались немного дольше, перебирая ногами по выскальзывающим из-под ступней камням. Я забрала у девушек вещи, и Жан проводил меня до палатки, по дороге спросив: — С тобой вместе плыли какие-то друзья или хорошие знакомые? — Не настолько, чтобы убивать ради меня, — оборвала его подозрения я. — Странно, возле твоей прошлой палатки ночью кто-то крутился, но ушел, прежде чем я задержал его. Я подумал, что это кто-то из твоих друзей-марлийцев хотел проведать тебя. Меня хватило только на то, чтобы выдавить «Нет». Возле моей палатки не могли крутиться друзья по той простой причине, что у меня нет друзей. Но есть большая влиятельная семья. Что, если все-таки пришли за мной? В лучшем случае меня похитят, вернут за материк, и у титана появится новый, более послушный носитель. В худшем… Здесь будет резня, исход которой я не могу предположить. И вернувшийся Атакующий, встречи с которым я жду, может найти только трупы своих сослуживцев. Все это так долго вертелось в моей голове, что пришлось догонять Жана, чтобы сказать ему: — Мне нужно поговорить с капитаном. — Ты что-то вспомнила? — нахмурился разведчик. Мне импонировала его серьезность и основательность, но она же мешала мне сказать то, что должна. Я не могла представить, что он всерьез воспримет мое признание. Последуют расспросы, и неизвестно, согласится ли он тратить время руководства на глупости вроде марлийской девки, которая всеми силами пытается привлечь к себе внимание и даже придумывает, что является носителем Молотобойца. Быстрее сразу обратиться к капитану, минуя его подчиненных, и рассказать обо всем один раз. Капитана мы нашли у той самой странной конструкции, которую он назвал клеткой: это был металлический конусовидный каркас из прутьев, поделенный на две условные камеры, накрытый сверху тентом и с виду напоминающий еще одну палатку. Из нее вынесли тело Кристиана и уже снаружи завернули в саван, больше похожий на мешок. Я давно разучилась бояться покойников, но сердце сжалось от осознания пролетевшей рядом смерти, несвоевременной всегда, когда бы она ни пришла. Кристиан был слишком молод и полон сил, чтобы умирать. И пусть эти силы вчера затмили его разум, я все равно не желала ему этого — умереть во вражеской стране от руки неизвестного убийцы и быть захороненным врагами в не опознаваемой могиле. Даже срок в тюрьме или на каторге был бы лучше. Аккуратный разрез на его шее был очень ровным, профессиональным, такой мог нанести и военный, и врач с хорошо поставленной рукой. Разведчики, не скрываясь, уставились на меня, и капитан обернулся. Вид у него вблизи был невыспавшийся и утомленный, будто после ночной встречи на кухне он не ложился спать. — Что вы здесь делаете? Кирштайн, я неясно выразился, что всем марлийцам оставаться в палатках? — Капитан, Лаура просила встречи с вами, и я подумал, что она может рассказать… — Кто убийца? — холодно закончил за подчиненного вопрос Аккерман, глядя мне в глаза. По этому взгляду видно человека, всегда готового к плохим известиям. Вряд ли новость о том, что ему заваривал чай титан-Молотобоец и леди Тайбер, будет худшей в его жизни. Я заметила, что его взгляд ненадолго скользнул к моим волосам, будто он вспоминал обилие острых шпилек в них. — Н-нет, — слово с трудом проскочило спазм в горле. Мне никогда не доводилось представляться самой, это всегда делали мой отец, брат или наставник, и сейчас я не знала, как начать. Как убедить этих людей, чью жизнь исковеркали выпущенные Марлией на их остров титаны, что я не желаю зла? До этого ко мне отнеслись довольно доброжелательно, но ведь и я казалась безобидной. — Я должна вам сказать… Волосы растрепались за время стирки и бега, подол в грязи, меня злит, что он видит меня в таком распущенном виде. Уж наверно раскрытие самого большого секрета моей семьи должно происходить как-то более торжественно. — Я не знаю, как это объяснить, чтобы вы поняли правильно, но я… Вы меня возненавидите, когда я скажу, но молчать еще хуже… Не знаю, как объяснить, чтобы меня не убили на месте. Или связали и, не давая раскрыть рта, скормили Атакующему или еще кому-нибудь из местных, если у них есть сыворотка. Я некстати вспомнила свой сон, в котором меня убивает капитан, и почти вживую ощутила прикосновение холодной стали к горлу, на полпути одернула руку. — Не могу на это смотреть, — вздохнула тетушка Аделаида. Все, я выдохлась. Мой мозг просто не мог оформить в слова путаницу мыслей, кружившую в нем, и я, как и Аделаида, закрыла глаза, не в силах смотреть на любопытные лица элдийцев и недовольного капитана. — У меня нет времени ждать, когда вы сподобитесь выразиться яснее. Скажите, когда соберетесь с мыслями. А лучше напишите, потому что разговоры — явно не ваше. Что ж, он выразил еще довольно мягко то, что я сама о себе думала. Идиотка. Размазня. Брат бы покраснел со стыда, если бы слышал. Я сама хотела провалиться под землю, но вместо этого поскорее отвернулась и пошла в сторону палатки. Прекрасного домашнего образования не хватило на простейшую фразу, только сейчас сформировавшуюся на языке: «Я представитель дома Тайбер, прибыла на переговоры. Также я носитель титана-Молотобойца и прошу об укрытии на тот случай, когда моя семья придет вернуть меня». Я даже обернулась, чтобы сказать все это, но капитан уже удалялся, тело грузили на повозку, Жан не смотрел на меня, о чем-то оживленно переговариваясь с рыжеволосым разведчиком. Ладно, как писал один старый элдийский автор, всяким словам свое время. Время моих, видимо, еще не настало. Сейчас зайду в туалет, а после запрусь в палатке и не высуну оттуда нос, пока меня не отправят в город. И больше не увижу никаких разведчиков и тем более капитана. Исключение сделаю разве что для Йегера, и, даже если он меня съест, буду чувствовать, что сделала все возможное. Огороженный уличный сортир встретил меня запахами, естественными на жаре, и сонмом мух. Я еще раз поразилась тяготам жизни парадизских разведчиц: белье неудобное, туалет на улице, спать на земле, стирать в речке и купаться, видимо, там же… По сравнению с этим мое недовольство условиями было просто нытьем изнеженной городской дамочки, впервые в жизни попавшей на пикник и жалующейся на то, что солнце слишком жаркое, вода мокрая, а трава принадлежит не только людям, но и многочисленным насекомым. Я оправилась, ополоснула руки водой из бочки и успела сделать только один шаг, прежде чем к моему лицу прижали тряпку, резко пахнущую эфиром, и подхватили ослабевшее тело. Последней моей мыслью было, что элдийский автор писал еще и о словах, которым не суждено быть сказанными никогда.