Свет проклятых звёзд 2. От цепей и ошейников к свободе!

— Ты — прах, Моргот! Ты сам! И всё, что создал! Ты — прах! Не более, чем прах! Неожиданно появившись на стене рядом со старшим братом, Канафинвэ Макалаурэ Феанарион ворвался песней в речь лорда, совершенно не подумав об уместности и музыки, и слов. Но менестрелю это было неважно. В его голове прокручивался диалог, несостоявшийся, но, несомненно, такой, который мог бы произойти: «Ты понимаешь, Нельо, что не все из тех, с кем ты сейчас говоришь, доживут до конца боя?» В ответ (не) звучало неизменное «Нет!», (не) сказанное задолго до завершения фразы, прервавшее бы её где-то между «Понимаешь» и «Нельо», и такое воображаемое общение лишь убеждало Канафинвэ в его правоте. Брат выбрал одну Седьмую Песню, он — другую. Но это не значит, что пути разошлись! Это значит: заблудшего надо вернуть на дорогу, в конце которой жизнь. И музыка. — Хребет Железный полыхает, И смрадный дым несётся к нам. Лишь миг — и полночью день станет, Но тьма не на руку врагам! — Макалаурэ не ждал добровольной любви и внимания публики, которая его не звала, поэтому применил чары сразу. — Таким ли создал Эру пламя? Нет, Моргот, то был свет — не грязь! Взовьётся выше дыма знамя! Что войско орков против нас? Ты — прах! Ты сам и всё, что создал! Ты — прах! Не более, чем прах! Низвергнут будешь рано или поздно! Ты — смрадный прах! В бой! Дагор Браголлах! Огонь силён, но дух во мне сильнее! Забыл? Меня плен не сломил! Бой проиграв, остался клятве верен! Не сдался я, а, значит, победил! Земля дрожит, но меч в руке не дрогнет! Клялись мы именем Творца, Что вор любой в своей крови утонет! И отомстим тебе за смерть отца! Ты — прах! Ты сам и всё, что создал! Ты — прах! Не более, чем прах! Низвергнут будешь рано или поздно! Ты — смрадный прах! В бой! Дагор Браголлах! Не вечна тьма, её мы уничтожим! Я верю — знаю! — хватит сил! Ты видел — власть твоя ничтожна! Я выстоял, а значит, победил. Канафинвэ видел, какой эффект произвела его песня на всех, а, особенно, на брата: взгляд Маэдроса изменился почти так же, как при долгожданной встрече после самого страшного периода в жизни всего Первого Дома Нолдор. — Ты готов биться? — тихо спросил старший Феанарион, начав сдержанно аплодировать. — Как когда защищал отца. — Да! Ты справился бы и без меня, но с моей помощью всё-таки лучше, — менестрель прижал ладонь к сердцу, поклонился. — Да! Я знаю, что нужно делать. Мне нужно лишь чтобы ты показал, откуда собираешься атаковать. — Спасибо, — искренне поблагодарил Маэдрос, и Макалаурэ вдруг осознал ещё одну ужасную для себя вещь: брат ведь прекрасно знал о его способностях, но ничего не требовал. Считал совсем бесполезным?! Нет, хватит! В толпе начали подпевать, вольно или невольно подхватив слова и мелодию. — Ты — прах! — к небу взлетели клинки, шапки, сжатые кулаки. — Ты сам и всё, что создал! — Ты — прах! Не более, чем прах! Маэдрос наклонился к младшему брату, взгляд снова стал страшным. — Хватит орать о своих планах, — процедил он сквозь зубы. — Иди и делай, что задумал. Мы выйдем через единственные подходящие для этого ворота. Понимаешь, о каких речь? На всякий случай уточнив правильность догадки, Макалаурэ поспешил вниз со стены. Страх начал подбираться к сердцу, словно мороз, постепенно сковывающий реку в направлении от берегов к середине. — Там войско — не Майяр Моргота, — сказал себе король, утративший королевство, — там всего лишь орки. Это просто орки. *** — Это просто орки, — по приказу второго сына Феанаро Куруфинвэ собрав способных колдовать менестрелей в здании театра, сказал Глоссар, прямо смотря на Макалаурэ. — Но их много, и они далеко. Нам придётся подойти на опасное расстояние. И у меня нет полной уверенности, что нам хватит сил навести столь мощные чары на такое огромное войско. — Я думал об этом, — соврал Феанарион, — но ведь и ты, и я — аманэльдар, мы родились и повзрослели, взрастили свой талант при свете Древ, в нашей крови сияет священная роса Телпериона и Лаурелин. Мы были рядом с теми, кто пел Айнулиндалэ, и наши плоть и дух наполнились всей доступной Детям Эру музыкой Творения! Мы изначально сильнее всех живущих в Эндорэ. — Это не так, — бывший певец короля Нолофинвэ помрачнел. — Не стоит недооценивать Сумеречные земли и дары звёздного полумрака. — Я не понимаю, о чём мы сейчас спорим, — прервала рассуждения Эльфандис, не слишком довольная тем, что её оторвали от дел, пусть и по зову мужа. — Вы считаете, что подвергаете себя большему риску, чем те, кто просятся в бой с мечами и копьями? Почему вы цените себя выше них? Или лживая надежда взрастила в вас страх сделать шаг? Думаете, сидеть в осаждённом городе — способ выжить? Вы приспособились и ощутили безопасность? Но ведь враг совсем рядом! Это самообман! Нет никакой безопасности! — Поплачь о нём, пока он живой, — вздохнул Глоссар, взглянув по очереди на помощников. — Люби его таким, какой он есть. Да, кажется, это пророчество было не таким, как я думал изначально. Но ты права, королева, — встал он и низко поклонился. — Тот, кто не верит в победу, будет жестоко наказан судьбой — он не доживёт до этого светлого мгновения. Как мой бывший король. Думаю, что песни о нём должны быть именно такие: рассказывающие про наказание за потерю веры в силу Нолдор. Пожалуй, я смогу сослужить ему последнюю службу после прорыва осады. — Глоссар на миг ушёл в себя, словно собрался писать песню прямо сейчас, но быстро опомнился: — А насчёт чар Амана и Эндорэ, я думаю вот что... Бывший менестрель Нолофинвэ осторожно посмотрел на Макалаурэ, потом — на других перводомовских певцов, словно боясь припоминания позорных страниц своей истории. — Тьму надо побеждать тьмой, так? — Эльфандис подалась вперёд, нависнув над столом. — Потому что разбираться, какой свет необходим для этого сброда, нет ни времени, ни удобного случая? — Примерно так, — согласился Глоссар. — Мы не знаем, как заставить отозваться сердца этих орков, чтобы отвлечь их от начала атаки, поэтому нам нужно нечто, способное зацепить внимание любого. Я сталкивался с такими чарами — они меня едва не убили, а потом от нечего делать расшифровал их, пока исцелялся. Мне не удалось расслышать темы до конца, я, наверняка, упустил немало, но в целом понятно, что мне пытались внушить. Колдун, напавший на меня в лесу, пел одно, но я слышал совсем другое! А когда пытался разделить реальность и морок, меня словно били по голове. Но... — менестрель опять помрачнел, повисла долгая пауза. — Тебе кажется, что не хватит сил, так? — с вызовом спросила Эльфандис. — Но любой мечник опасается того же. Любой! Каждый понимает: в какой-то момент рука устанет рубить и колоть, и что тогда? Смерть? Нет. Бойцы сменяют друг друга. Мы поступим так же. Разделимся, встанем на разных участках склона, и будем следить друг за другом. Я ходила по горе, знаю, где можно безопасно слезть со стены. Над нами встанут лучники на случай, если чары ослабнут, и нас заметят враги. — Это будет смерть, — бывший втородомовский менестрель посмотрел на Макалаурэ, который делал вид, будто вообще не слушает разговор. — Нам придётся находиться в опасной близости к оркам, и если они нас увидят, истыкают всем, что имеют. И чем имеют. — Каждый мечник во время атаки идёт на смерть, Глоссар, — супруга Канафинвэ Феанариона глубоко вздохнула, заговорила медленно, — мы должны прорвать осаду. — Может быть, — окинув взглядом собравшихся, менестрель понизил голос, — всё-таки стоит дождаться помощи Барад Эйтель? — Химринг её не ждёт, — пожал плечами Канафинвэ. — Мы сами поможем западному рубежу, как только выберемся отсюда. Эльфандис развернула наскоро нарисованную карту. — Вот удобные позиции, — указала она на отметины-звёздочки. — Спуститься можно даже без верёвки, но для подстраховки она нужна, чтобы воины на стенах смогли нас вытащить. Можно обвязать её вокруг пояса. — Не уверен, что хватит длины, — с сомнением произнёс менестрель. — Не везде хватит. Конечно, попробуем сначала с безопасного расстояния, но мы всё-таки не Айнур. — Мы лучше, — подал голос Макалаурэ. — Поэтому мы готовы рисковать. Карта отвлекла от разговоров, притянув все взгляды. План атаки выглядел более чем убедительно, поскольку расположения орков обозначались просто птичками. На самом же деле всё обстояло куда сложнее. — Как можно призрачной мечтою греться, — Глоссар решил, пришло время показать соратникам чары, — как спать спокойно, глубоко дыша, Когда от боли в клочья рвётся сердце, И жаждой мести сожжена душа? Хотел бы я спокойным сном забыться, Посметь смеяться и мечтать посметь, И чтоб на розовом рассвете птицы Хотя бы пели не про смерть. Покуда мы плывём по воле рока, Покуда главный не повержен враг, Косые молнии грозы далёкой Мерцаньем стали разрезают мрак. Когда объято всё вокруг бедою, И промедлению растет цена, Никто не сможет обрести покоя, Покуда месть не свершена! Тугой удавкой ворот Сжимает горло мне. Мысли мои превращаются в змей. По лицу менестреля было видно: ему сложно заставить себя вспоминать о вражеском нападении. Эльфандис улыбнулась. — Уверен, ты пел не то, что я услышал, — хитро растянул губы Макалаурэ. — Я хотел использовать иные чары, но это, пожалуй, действительно лучший выход. Я заставлю слушать тебя даже глухих. Кажется, я знаю, как нужно разместиться. Эльфы снова сосредоточились на карте. Галочки-птички у подножья выглядели безобидной лёгкой целью, а звёзды — грозной силой. Сомнений в исходе боя не оставалось. *** — Ты — прах, Моргот! Не более, чем прах! — рассмеялся Азагхал, хлопнув по локтю Карнифинвэ. — Прекрасно спето! Знаешь, Кхулум, я пришёл сюда не только удостовериться, что места у лекарей на всех не хватит, это я и так знаю, но и спросить кое-что. — Места хватит, — не согласился Нолдо, — здесь несколько ярусов вниз. Ему не хотелось говорить про помогавшего оркам дворфа, но было очевидно: неприятной беседы не избежать. — Для Кхазад здесь припасён бочонок кое-чего особенного, — вымученно улыбнулся Карнифинвэ, — хотя мы не сомневаемся — в госпитале он не пригодится. — Конечно! — хохотнул гномий король. — Мы неуязвимы в боях! — Азагхал хмыкнул. — Ладно, хватит мне льстить, я ведь даже не музыкант, хотя очень люблю песни разных народов. Вот, например, ваши взять. Эзбад Канафинвэ прекрасно поднял дух жителей Химринга, спев о Морготе. И я точно знаю, это было искренне, а не ради подхалимства или по приказу. Можно спорить об уместности и своевременности песен Эзбада, но они всегда идут от сердца. Другие твои сородичи любят красивые слова, которые прячут поганую суть. Здесь таким не место, но ведь, переменись ветер, и те, кто умеют творить в оковах, продолжат это делать. Карнифинвэ всей кожей чувствовал подвох, с нарастающей паникой ждал, когда будет озвучена истинная цель разговора. Любое неосторожное слово способно опять разрушить что-то важное для дяди Маэдроса! — Атани поют занятные песенки, — продолжал Азагхал. — Честные такие, да? Немудрёные. Увидели красивую деву — воспели. Услышали интересую историю — переложили на музыку. Погода хорошая — песня, плохая — тоже песня. Ты ведь в походе наслушался, так? И орочьи песенки бывали, я ведь прав? — Да, — Нолдо показалось, что он начинает понимать, как выстраивает беседу друг дяди. — Это был дуэт двух хоров. Орки и атани. Они неплохо спелись. Мы... Прервали партии всех, не разбираясь. — Атани поют только орочьи песенки? — поинтересовался гномий король. — А ваши, а наши? Позабыли совсем, короткопамятливые? — Нет, — образы в голове были не из тех, о чём хотелось думать, в том числе, и причина, по которой состоялось более тесное общение с беорингами. — У них действительно своя музыка. Что видят, то и воспевают. Увидели эльфа — отцом назвали, увидели орка — стрелу пустили. И в первом, и во втором случае, не разбираясь тоже. Как и мы. Азагхал искренне расхохотался. — Вот это я понимаю подход к делу! — махнул он кулаком. — Ну а Кхазад чего поют? Про мирианы да золото всё? Или переменилось что в стихах? Осторожно взглянув по сторонам и заметив плохо скрываемый интерес всех, кого отправили на помощь лекарям, в том числе, и дочерей Канафинвэ Феанариона, Карнифинвэ откашлялся. — Я бы не сказал, что переменилось, — стараясь не паниковать, ответил он, — всё также основная тема творчества — богатство и сытая безопасная жизнь. — Это плохо? — спросил король, и Нолдо растерялся окончательно. — Нет, всё правильно. — А что не так с их песнями? Может быть, — Азагхал посмотрел очень многозначительно, — мотив какой-то чужой? Или словечки орочьи проскакивают? — Да, — согласился Карнифинвэ, не зная, как лучше выйти из положения. — Именно так. Но это был только один обоз, точнее, один певец из хора. Его хор бросил на границе леса и осады и уехал. — Это был бродячий цирк, — с улыбкой поднял указательный палец дворф. — А настоящие музыканты к нему отношения не имеют. Знай, Кхулум, как только мы прорвём осаду, я отправлюсь в свои владения и приведу подмогу. А циркачей скручу и посажу на видное место на потеху публике. Им же такое нравится, вот пусть получат вдоволь внимания. Видишь, какой я справедливый Эзбад? Захотелось пошутить в ответ, но что-то незримое, тягуче-крутящее сбило с мысли, и, словно сигнал к бою, в голову ударило понимание: началось. С мощных и очень разрушительных чар.