words on a chalkboard

Меловая доска была приблизительно метр в ширину и две трети метра в высоту и висела на стене кухни в их квартире. Это был первый подарок Уильяму на день рождения от Шерлока, приобретённый на те скудные сбережения, которые он скопил, работая над своими первыми делами в Пинкертоне. Прошло пять месяцев, и только сейчас Шерлок смог наконец вручить ему подарок, а также устроить сюрприз в виде их новой квартиры, которая отчасти была любезно предоставлена ​​Билли. В течение этих пяти месяцев доска оставалась нетронутой, дожидаясь того дня, когда предназначенный ей владелец наконец сможет ею воспользоваться. — Я думал написать на ней «С днём рождения», но мне показалось неправильным, что первые слова будут от меня, — восторженно улыбаясь, Шерлок вложил в руку Уильяма внушительный кусок мела. Доска была чистой, на ней не было ни пылинки, и мысль о том, что Шерлок тщательно следил за её чистотой по сей день — день, который, он даже не был уверен, что когда-либо наступит, — заставила Уильяма подавить внезапный комок в горле. Слёзы навернулись на глаза прежде, чем он успел попытаться хоть как-то остановить их, и сквозь всхлипы он не мог произнести ничего связанного, поэтому Уильям подошёл к доске и дрожащими буквами вывел: «Спасибо тебе». Затем он опустился на кухонный стул и зарыдал, закрывшись руками, не в силах выразить свою благодарность этими несчастными словами так, как он хотел, пока Шерлок обнимал его и успокаивающе поглаживал по спине. С тех пор прошла неделя, а Уильям не написал ничего нового, хотя каждый день подходил к доске с таким намерением. Всё-таки, когда он видел слова, которые всё ещё оставались там, внутри него снова разгорались те эмоции, и он не мог заставить себя стереть мел. Это были первые слова, которые Шерлок видел, возвращаясь домой каждый день, и сейчас это было всё, что Уильям мог ему сказать. Его эмоции находились в полнейшем беспорядке, иногда они накладывались и давили друг на друга, или прорывались на поверхность с внезапной силой, словно волны в штормовом море. Он был простым кораблём, попавшим в этот шторм, со сломанным сигнальным фонарём в качестве единственного средства связи. Было столько всего, что он мог бы сказать, но в итоге эти слова лишь путались и терялись в бездонной морской пучине. — Она слишком маленькая, да? — заметил Шерлок тем же вечером, когда они ужинали пастушьим пирогом, который Холмс принёс чуть раньше. Он взглянул на доску позади Уильяма. Те самые слова всё ещё оставались нетронутыми. — Нет, — заверил Уильям, ощущая нарастающее чувство вины, — я просто… Эти слова, я… Он мысленно проклинал себя за внезапную неспособность составлять связанные предложения. Даже его мысли были такими же беспорядочными, и он не мог найти веской причины для этих колебаний. К счастью, Шерлок избавил его от лишних усилий. Детективу не составило труда понять намерение Уильяма; это была ещё одна вещь, за которую тот был ему благодарен. — Не нужно благодарить меня, Лиам, — отмахнулся Шерлок. — Мне посчастливилось полюбить тебя, потому это совершенно не проблема. Правда, не беспокойся о том, чтобы стереть это. Доска всё равно твоя, так что и используй её для себя. От одних этих слов у него на глаза чуть не навернулись слёзы. Боже, когда у него успела появиться эта постыдная эмоциональность? Спасибо и правда не могло бы выразить всего этого. Он не заслуживал этого человека и тех усилий, которые тот приложил ради него — бывшего Преступного Лорда, убийцы и главного ужаса Лондона. Уильям с усилием сглотнул, загоняя отравляющие его мысли обратно в себя, туда, где им самое место. Не стоит прерывать их прекрасный ужин какой-то бессмысленной эмоциональной выходкой. — Тогда я так и сделаю. Спасибо. Позже, тем же вечером, после того, как они прибрались на кухне, Уильям снова встал напротив доски. Ему всё ещё было больно стирать эти слова, но после убеждений Шерлока, безусловно, стало намного легче. Так он начал заменять предыдущее сообщение дробями и уравнениями. Он заполнил треть доски, работая в спокойном, размеренном темпе, основанном на годах идеального самообладания и практики, когда погружение в прошлое начинало мучить его мыслями, которые он пытался подавить. Его рука дрогнула, когда в его голове промелькнули картины кровопролития и пламени. Вскоре буквы и цифры перед ним превратились в алые пятна, стекающие по стенам. Крики его жертв и невинных людей эхом отдавались в его голове. А затем вода — густая жидкость, заполняющая его лёгкие и обжигающая горло. Он закашлялся, внезапно почувствовав тошноту; к горлу подступила желчь. Эмоции и образы захлестнули Уильяма, и его единственный здоровый глаз перестал видеть из-за слёз разочарования. Почему он находился здесь, когда не заслуживал этого? Как ему вообще было позволено жить после всех бесчисленных злодеяний, которые он совершил? Уильям ударил рукой по стене, и из него вырвался прерывистый, гневный плач. Шерлок мгновенно оказался рядом, заключая его в объятия, и все переживания постепенно начали исчезать, пока не осталась одна лишь ноющая безысходность. Его горло было пересохшим как глина в пустыне, и слова не шли с языка, несмотря на то, что сейчас ему очень хотелось молить о смерти. Впрочем, он знал, что Шерлок никогда бы этого не допустил. Крепче сжав кусок мела, который он всё ещё держал в руке, Уильям отстранился от Шерлока. Вытерев болезненный след от своих незаконченных формул, он написал простой вопрос. Почему ты так добр ко мне? Закончив, он отодвинулся так, чтобы детектив мог прочесть его слова. Шерлок повернулся к нему и хотел ответить вслух, но остановился. Он потянулся к руке Уильяма и спросил: — Можно мне? Это была странная просьба, но тем не менее Уильям вложил мелок в его раскрытую ладонь и наблюдал, как Шерлок под его вопросом написал: Ты недостаточно добр к самому себе. Эти слова лишили его дара речи, хотя, учитывая ситуацию, в этом не было ничего нового. Оценка Шерлока показалась ему несправедливой. Как он мог быть добр к себе, когда был так жесток и безжалостен в прошлом? Было так много вопросов, и все они были о том, как можно было оставить его в живых, но после того, как Уильям жестом попросил мелок, вместо этого он написал: «Я не стою таких усилий». Когда Уильям дописал последнее слово, Шерлок раздражённо покачал головой. Мелок снова был передан, и он быстро написал: «Я хочу, чтобы ты осознал, почему ты стоишь». Написав, он не вернул мел обратно, а продолжил выводить слова чуть ниже: «Ты ищешь покаяния, поэтому ты не можешь быть плохим человеком». — Шерли, подожди, — произнёс Уильям, и по его телу внезапно пробежал холодок, когда он понял, к чему клонит Шерлок. У него снова начал появляться ком в горле, грозя вызвать слёзы. Но Шерлок всё равно продолжал писать: «Ты обладаешь великолепным чувством справедливости». Нет, нет, его последняя эмоциональная вспышка была достаточно серьёзной. Он сможет снова справиться с этой нестабильностью. — Шерлок, пожалуйста… Но он не останавливался, его рука летала по доске словно одержимая, вновь выводя новую строку чуть ниже: «В твоём блестящем уме прячутся самые интригующие тайны». Последнее было слишком личным, оно исходило от человека, которого он уважал больше всего на свете и который понимал его лучше, чем кто-либо другой. Это было восхитительное и пугающее чувство одновременно, своего рода боль, которая заставляла его желать чего-то большего. Это была уязвимость, которую он не мог вынести, и он схватил Шерлока за руку, не давая мелу снова коснуться доски. — Пожалуйста, — взмолился Уильям, — прекрати. Когда Уильям схватил его за руку, Шерлок наконец оторвал взгляд от доски и посмотрел на него. — Я мог бы продолжать, — слова Шерлока исходили из глубины его души, и Уильям знал, что это правда. — Я знаю, — с придыханием ответил он, смаргивая слёзы. — Но, прошу, не надо. Шерлок вздохнул, неохотно отдавая мелок. Он отступил на шаг, чтобы дать своему собеседнику немного пространства, в котором тот так нуждался, и засунул руки в карманы. — Я собираюсь идти спать. Но Уильям поймал его за руку, заметив отсутствие одного очень важного предмета. — Тряпку, Шерли. Детектив напрягся, будучи пойманным. Он не обернулся, вместо этого недовольно откинул голову назад. Затем он усмехнулся. — Ты, и правда, слишком хорош. Шерлок выудил из левого кармана шерстяной лоскуток и протянул его Уильяму, который схватил его слишком быстро. Как только он поднёс этот лоскуток к доске, Шерлок остановился и бросил через плечо: — По крайней мере, дай хотя бы некоторым словам шанс, прежде чем стереть их. Когда Шерлок уходил, эти слова заставили его задуматься. Его пальцы сжались на доске, лоскуток завис над углом, готовый стереть следы их разговора. Теперь, когда он остался один, то позволил себе тихо заплакать. Слова Шерлока поселились глубоко в его душе. Внутри него бушевал ураган отчаяния и надежды, одиночества и чувства человеческой общности, и всё это закрутилось в нём с такой силой, что голова пошла кругом. Если он простоит здесь ещё немного, то его собственный разум снова предаст его, поэтому он бросил лоскуток и ушёл в спальню, в итоге ворочаясь с боку на бок несколько часов, пока эти слова продолжали мучить его. Хотя обычно Уильям вставал достаточно рано, чтобы проводить Шерлока, беспокойство, которое он испытывал прошлой ночью, нарушило его обычный режим сна. Возможно, так было даже лучше, учитывая, что слова, написанные мелом на доске, всё ещё преследовали его. Он демонстративно попытался игнорировать доску, проходя мимо неё, даже не взглянув, чтобы взять вазу с фруктами, которую ему оставили на завтрак. Но когда Уильям утолил тот небольшой голод, что у него был, его разум, умоляя занять его чем-нибудь, убедил снова подойти к доске. Эти слова, которые были ему так хорошо знакомы, теперь скромно смотрели на него в ответ, не осознавая, насколько внушительными они являлись. Правда заключалась в том, что Мориарти пришёл к ужасающему выводу. Если и было что-то доброе, что он мог позволить по отношению к себе, так это наконец признать один важный факт, который он пытался игнорировать всё это время. Его первым шагом вперёд было бы перестать жить во лжи. К сожалению, для этого шага потребовались колоссальные усилия. Прежде всего Уильяму нужно было начать с чистого листа, и поэтому он собрался с силами, чтобы стереть мел с доски. Если бы только это было самым лёгким. Как он мог достойно начать всё с начала, когда не было ничего, кроме тысячи сочетаний слов, которые могли бы передать то, что он чувствовал? И даже этого было недостаточно. Мориарти поднёс мел к доске, оставив на ней единственную точку, откуда собирался начать писать. Уильям горько рассмеялся. Что-то настолько простое не должно было быть таким сложным, но, будучи перфекционистом и бывшим организатором, он не смог найти ни одной комбинации, которая показалась бы ему по-настоящему точной. Поэтому он отступил и принялся расхаживать по кухне, пока чуть не проделал бороздки в полу, но ему по-прежнему ничего не приходило в голову. Когда в тот день Шерлок вернулся домой, он обнаружил Уильяма, склонившегося над обеденным столом и с несчастным видом смотревшего в окно без занавесок. Послышались быстрые шаги, а затем чья-то рука ласково убрала чёлку с глаз Уильяма, и сердце того сжалось, потому что ему всё ещё было нечего показать. — Шерли, — прошептал Уильям, прежде чем смог бы сдержаться, — есть кое-что, что я… При виде этого доброго, замечательного лица у него снова пропал дар речи. Он решительно сжал мелок в руке и встал, надеясь, что, если он начнёт, следующие слова дадутся легче. Единственное слово, которое он смог заставить себя написать, было «Я». Он судорожно выдохнул. Это было всё, что он мог сделать. В отчаянии он сжал мел ещё крепче, пока тот не сломался, и тогда все остатки надежды покинули его. Тогда Шерлок коснулся его руки и сказал: — Позволь мне помочь. Лёгким толчком он убедил Уильяма разжать ладонь, чтобы написать ещё одно слово: «всегда». Уильям поднял глаза и вздрогнул, этот «обмен» был одновременно пьянящим и пугающим. Он полагал, что Шерлок уже знал, чем всё это закончится, но всё же в нём таился кусочек сомнения, который умолял его остановиться, боясь раскрыть свою уязвимость. Он собрался с духом и продолжил со следующего слова: «буду». Они посмотрели друг на друга; Шерлок колебался около двух секунд, пытаясь прочесть язык тела Уильяма, затем стиснул зубы, повернулся обратно и написал: «оберегать». Это было оно. Всё сводилось к этому. Шерлок отступил назад и наблюдал за ним, предвкушая кульминацию. Уильям подошёл к доске и положил свою не доминирующую руку на неё как раз под их незаконченным предложением, чтобы удержаться на ногах. Мел уже был готов оставить след, но сделать это показалось невероятно сложным, особенно когда он чувствовал пронзительный взгляд Шерлока, устремлённый ему в спину. Прежде чем он смог усомниться в себе ещё больше, Мориарти записал последнее слово и сразу же наклонился вперёд, прижавшись лбом к холодной доске, чтобы скрыть его. Дыхание тут же стало прерывистым, сердце было готово выпрыгнуть из груди, и пульс участился. В этот момент затуманенного осознания он яростно провёл рукой по их общим словам, мел стёрся и стал неразборчивым. Кровь застыла у него в жилах, когда он осознал, что натворил, и его пальцы сжались на доске. На глаза навернулись слёзы. В конце концов, Уильям не смог этого сделать. Эти слова были его спасением, но он загнал их глубоко в себя, и теперь они разрывали его на части... — Лиам. Его имя было произнесено так нежно, что у Уильяма перехватило дыхание, и он подавил всхлип, уверенный, что не заслуживает всего этого. Рука Шерлока легла ему на талию и замерла там, когда он обхватил другой рукой руку Уильяма и попросил его немного подвинуться влево. Теперь доска была открыта для них, и на ней виднелись размазанные буквы между «Я» и последним словом «тебя». Уильям искоса взглянул на Шерлока. Он смотрел на пустое место между оставшимися словами, и на его лице играла тёплая улыбка. Он вернул руку Уильяма к доске и прижал к ней кончик мела. Затем он взял свой кусочек мела поудобнее, держа его как сигарету, и аккуратно приложил его к концу слова Уильяма, чтобы они снова идеально совпали. — Лиам, — выдохнул Шерлок ему в ухо, — давай напишем это… Крепко зажмурившись, Уильям кивнул, ощущая тяжесть и тепло руки Шерлока, лежащей на его ладони. Они двигались в тандеме, следуя указаниям друг друга. Мел царапал по доске, образуя первую букву «л», которая плавно переходила в «ю». Когда они выводили «б», Уильям прерывисто вздохнул, чувствуя, как по коже бегут мурашки. Они подошли к последней букве, и к тому времени, когда они закончили, он так сильно дрожал, что мел буквально выпал у него из рук, упал на пол и разбился вдребезги. — Шерли… — прошептал Уильям, чувствуя, что слова ничего не значат, если он не сможет произнести их вслух, но Шерлок прервал его, поцеловав его запястье, затем в щеку, в уголок рта и, наконец, в губы. У Уильяма перехватило дыхание, и он отчаянно вцепился в пиджак и волосы Шерлока, дрожа, плача и смеясь, когда они снова и снова соприкасались губами. Когда страсть немного поутихла, Уильям уткнулся в плечо Шерлока, наслаждаясь его запахом и теплом. Однажды он сможет произнести эти слова без особых усилий, но до тех пор его устраивало молчание, пока оно было именно таким, как сейчас.