Юность

Июнь 2023 года

ураган над морем на фоне заката,

и взгляд от него не могу оторвать:

этот город состоит весь из яда,

и я пью его, как малиновый чай.

и я пью свой мышьяк, не сгорая,

фортуны несчастной билет,

свечение дальнего рая,

у меня к нему иммунитет.

у меня к нему личные давние счёты,

и не забыть их до гроба доски,

пью мышьяк я с пелёнок роддома,

он оставил поцелуев мазки.

– Да ты задолбал наматывать круги! Может, тебе хотя бы пылесос в руки, чтобы с пользой было? – не выдержал Кайен, возопив страдальчески и взмахнув обеими руками. Небольшой вихрь, не послушавшись, снова пролетел рядом – Ичиго метался из одного угла их маленькой квартиры в другой, запустив пальцы в волосы, сжимая пряди в периодических попытках тянуть их в стороны с мучительным стоном, а его глаза, в панике распахнутые, не смотрели вперёд, лишь под ноги. – Остановись, нет, остановись, я тебе сказал! – продолжил Кайен почти криком. – Слушай, ты пришёл ко мне с проблемой, так давай её решать! Ичиго потерянно застыл, переводя почти неосознанный взгляд на него, мутный, но начинающий проясняться и наполняться злобой и отчаянием. – У тебя есть совет? – саркастически протянул он. – Скажи на милость, ты когда-нибудь с таким сталкивался? – Нет, но, – с протянутым вверх пальцем, – у меня есть варианты. Кайен загадочно улыбнулся. – Первый: нанимаем киллера и он их обоих убивает. Из минусов, возможно, денег не хватит и, возможно, будет уголовная ответственность. Ичиго поморщился, поджав губы, и вскинул раскрытую ладонь вверх, мол, остановись, пока не поздно. – О, я вижу, первый вариант тебе не нравится, – ничуть не грустно ему ответили на отрицающий жест. – Тогда держи второй: я пишу всем им с твоего телефона, что ты попал в аварию и в коме, плачу, слюни-сопли и всё такое. Скажем, что на работу ходит твой близнец. Что, второй вариант тоже не катит? Ичиго замотал головой, с безысходностью взглянув на актерскую игру Кайена в виде почти искреннего плача и утирания невидимых слез с лица. – Третий: зовёшь их встретиться в кафе и говоришь "ребята, я с вами обоими спал, и вы оба мне нравитесь, давайте обсудим этот момент и что-нибудь сделаем, а то мне не нравится тревожиться, а во всём виноваты вы, поэтому принимаю ваши предложения”. Ичиго задумчиво прижал пальцы к подбородку, потирая его, хмурясь, и неожиданно мечтательно улыбнулся. – Нет, нет, подожди, ты же понимаешь, что я предлагаю тебе самые ублюдские варианты? – Кайен замахал руками в попытке остановить его, но шестерёнки уже крутились в голове Ичиго, который потянулся за телефоном, кинутым ранее на кровать. – Да ладно, ты серьёзно об этом думаешь? Мы же не в киношке какой-нибудь! Не смей! Но Ичиго уже добрался до экрана, разблокировал его и явно строчил сообщения. – Что ты им пишешь? – Кайен выдернул кусок металла из его рук, начиная вчитываться в ровные строчки компьютерного шрифта.

Хочу встретиться с тобой в ресторане сегодня в 19.30

10:02

– Подожди, ты… Взгляд Кайена скользнул ниже. Кому: Гриммджо Джаггерджак, Киске Урахара  – Да ты издеваешься! Прошло две минуты, когда ты успел? – уже не сдерживаясь, заорал Кайен, потрясывая в воздухе кулаком с зажатым в нем телефоном. – Ну, успел и успел, что такого?  В расширенных глазах Ичиго плескалось непонимание, а уголки его губ опустились вниз – он честно не догадывался, что сделал не так, если просто последовал совету лучшего друга. Вроде вполне неплохому совету. Вроде.  Вдруг Кайен схватил его за плечи, сильно сжимая их, и потянул за них к себе почти вплотную к своему лицу, не отрывая взгляда с расширенными зрачками. – Ичиго, это было, конечно, самое тупое, что ты мог сделать, но, – Кайен прерывисто вдохнул воздух в легкие, – но запомни все, что там произойдёт, и потом расскажи мне! Ичиго нервно рассмеялся, но признался самому себе, что находиться рядом с этим клоуном порой было очень приятно и, самое главное, по его мнению, полезно. Он весь день нервно долбил Кайена вопросами, вызывая то закатывание глаз, то нервный тик своими предположениями по поводу развития событий. Что сказать? Как отреагировать, если скажут вот так? А вот так? А если ударят?  Кайен, там же будут два мужика! Мне бить их в ответ? Кайен напомнил ему, что он тоже “мужик” и может, как минимум, расплакаться, чтобы его пожалели. – Уверяю, Ичиго, от твоих слез их сердца растают, – похлопал он его по плечу в поддержке и затянулся электронной сигаретой. Терзаясь весь день, думая над фразами и подходящими формулировками, он ждал вечера. Ичиго уже обувался, когда Кайен остановил его, привлекая внимание жестом с просьбой подойти поближе. – Не хочешь ли ты поменять ваше трио на квартет? Ичиго непонимающе на него воззрился. Кайен, ехидно ухмыляясь, тыкал указательным пальцем в свою грудь и кивал, прежде чем Ичиго понял, в чём дело – и его брови угрожающе сдвинулись. – Отстань со своими пошлыми намеками! – швырнув первую попавшуюся тряпку в сторону Кайена, он стремительно сбежал под звонкий смех своего друга.  – Уда-а-ачи! – последнее, что услышал, захлопывая дверь, Ичиго и, возможно, все соседи ближайших этажей. Всю поездку в ресторан Ичиго нервно барабанил пальцами по рулю, не включив даже музыку, дабы не сбить в голове заученный текст – он действительно постарался запомнить все наизусть. С парковкой было непросто – вечер, пятница, оживленный проспект, бесплатные после девятнадцати часов места, – поэтому Ичиго порядочно покрутился, прежде чем нажал на заветную кнопку блокировки машины, предварительно торопливо захлопнув дверь. Придя в заведение на две минуты позже положенного времени, Ичиго сразу увидел Киске, сидящего за забронированным ранее столиком и со спокойным видом листающего меню. Чем ближе он подходил, тем тревожнее ему становилось – что, если все пойдёт не так, как он успел себе нафантазировать? А шансы облажаться были велики.  Тем временем Киске поднял взгляд вверх и, наконец, увидел его, приветливо махнув ладонью. Ичиго кивнул ему и потерянно осмотрелся вокруг, когда достиг нужного стола. – Мы ещё кого-то ждём? – проницательно спросил Киске.  Черт, и почему он всегда все знает? И, не успев получить ответ на свой вопрос, Киске посмотрел куда-то позади Ичиго, и он обернулся, видя знакомый разворот плеч и совсем не чужие глаза. Лазурь мальдивских вод. Звезды млечного пути. В одно время рядом с ним.  Гриммджо, наконец, тоже увидел Киске, и резко замер, угрожающе сдвинув брови, затем скрестил руки на груди, медленно переводя взгляд из давящего своей темнотой неба на Ичиго, затем обратно. Он встал полубоком, чтобы видеть обоих, чувствуя, что ещё немного, и он начнёт метаться между ними своими глазами тоже, пытаясь быстро придумать нечто удобоваримое – то, что спасёт саму ситуацию и их всех заодно, но пока лишь прогнозы не его следующего шага возникали в стремительно заворачивающихся в морской узел кишках. Он что, сейчас развернётся и уйдёт? Начнёт злиться и разнесет весь ресторан? Кинется на меня? Кинется на Киске? А что мне, блять, делать в таком случае? Оставаться с Киске вдвоём или бежать за ним? Черт, это я не продумал! Ичиго физически ощущал, что на его лбу прописались субтитры его мыслей – страх и надежды, желание объясниться и мольба в сторону Гриммджо “сделай, черт возьми, хотя бы один шаг навстречу”.  Киске был довольно спокоен в своих жестах, но Ичиго его уже достаточно хорошо знал, чтобы заметить с виду расслабленные, но на деле прижатые к столу ладони. А Гриммджо и читать не нужно было – он даже не моргал, сверля взглядом уже только Киске, и в голову Ичиго начали закрадываться подозрения – что, блять, тут происходит? Гриммджо действительно сделал шаг. Затем – другой. И, наконец, спустя мучительно долгие секунды подошёл к их столу, не садясь и держа дистанцию в виде метра. Не кивнул, не улыбнулся, привычно не оскалился – лишь смотрел исподлобья, все еще держа руки скрещенными, и это напрягало ещё больше.  Ичиго никогда его таким не видел и, впервые столкнувшись с этим невербальным ответом, молчал, переводя взгляд с одного на другого, тоже оставшись стоять – и лишь Киске, будучи на своём месте, смотрел в чашку, словно это был увлекательный аквариум, а не обычный зелёный чай. Вдруг Киске вскинул голову, и они с Гриммджо подозрительно переглянулись. – Ты ему сказал? – с наездом спросил Гриммджо.  Воды потемневшего океана заплескались ещё более грозно. – Я ему ничего не говорил, – осторожно ответил Киске. Сталь закалилась, остро сверкая, отражая бурлящую кипятком водную гладь. – Тогда что тут происходит? – явно начинающая превращаться в тайфун лазурь мальдивских вод нетерпимо относилась ко лжи и любым скользким неровностям в словах, предупреждающе выражая свое недовольство, даже когда их не было. Теперь Ичиго нихрена не понимал, начиная задаваться тем же вопросом, и растерянно посмотрел на них обоих по очереди.  Он совсем не ожидал такой херни. Все заготовленные фразы посыпались карточным домиком под дуновением слабого ветерка. Но ветер был сильным, и паника охватывала его бурным потоком, мешая мыслить и вынося штормом все вопросы и их формулировки, звучавшие в голове ранее. – Ты ему скажешь? – медленно произнес Киске. – Нет, ты скажи, – отсёк Гриммджо. – Мы, как бы это сказать, – дипломатично начал Киске.  Со звоном опустил тонкую ложку в чашку и начал крутить ею в медленном темпе. Ичиго знал, что Киске всегда пьёт чай без сахара, и там размешивать было совершенно нечего – значит, тоже напрягся, просто выражал это иным образом. – Да мы бывшие! – резко всем корпусом наклонился к столу Гриммджо и оглушительно хлопнул по нему рукой, так же быстро выпрямляясь и сжимая ладони в кулаки, слегка согнувшись, словно зверь перед смертельным прыжком, а его взгляд уже грыз плоть. Чего, блять?! – Почему расстались? – робко спросил Ичиго, побоявшийся посмотреть выше, поэтому следящий лишь за руками Киске, держащими чашку до побелевших кончиков пальцев, и предплечьями Гриммджо, на которых выступили вены. Импульсы в сером веществе путали сознание, вынуждая говорить что-либо, не обдумывая тщательно, как это было почти всегда, не взвешенно, не чётко выверенно – а Ичиго прекрасно знал, что в импровизации он был до ужаса безнадежен, поэтому оставалось лишь молиться. – Не сошлись характерами, – одновременно ответили на вопрос оба, но голос Киске был непривычно печальным, а гнев Гриммджо обнажился сильнее в повышенном тоне и более проявившейся рычащей “р” вместо обычной французской картавости. – Так может, – Ичиго лихорадочно думал и выпалил первое, что пришло в голову, – теперь все получится?  Пауза. Ичиго попытался перевести взгляд к их лицам, но успел дойти лишь до подбородков, когда прозвучал вопрос. – Как получится? – с явным сомнением саркастично протянул Гриммджо. Киске подозрительно молчал. Чашка в его руках – тоже. Ичиго собрал остатки сил, запихнул их в выжженную дыру в груди, затапливая ее кровью чувств, которые уже и не думал встретить вновь, и, наконец, посмотрел на них обоих со страхом, надеждой… – Ну, теперь ведь есть я. Блять, что же он все-таки делал? А если он потеряет их обоих? А если согласятся – что будет дальше и зачем он это все затеял? Ичиго приходил к выводу, что все же надо было нанимать киллера – сердце билось в груди омерзительной чечёткой, вызывая тошноту и приступы желчи, уже неотвратимо плескавшейся в горле, поэтому он автоматически прижал ладонь ко рту, надеясь не сблевать перед не его лазурью и не его звездами. – Ты хочешь попробовать? – аккуратно спросил Киске, взглянув на Гриммджо и еще сильнее сжав чашку, хотя, казалось бы, дальше было уже некуда. – Да пошли вы оба! – взбешенно прорычал он, снова ударив по многострадальному столу, но на этот раз до ярко выделившихся костяшек сжатым кулаком, и, резко развернувшись, чеканя шаги, стремительно вышел из ресторана. Ичиго проводил Гриммджо потерянным взглядом и заметил человека с охреневшими глазами за соседним столом, но мотнул головой, понимая, что есть вещи сейчас поважнее чужого шока, и обернулся к Киске с непонятной ему самому мольбой в глазах. Чего он хотел от стали? О чем просил полынь? Он мягко посмотрел на Ичиго – начался звёздный дождь, осыпались сухие ветки лаванды, затачивалось серебристое лезвие, – непонятная из-за мутного зрения мягкость внушала опасения, была ли она для подготовки к последующему за ней удару или была просто мягкостью? Ичиго пытался это выяснить, бегая от одного зрачка в окантовке из серых лепестков к другому. – Ичиго, а ты хорош, – Киске нервно облизнул сухие губы, выпуская чашку с нетронутым чаем из рук, и было непросто понять, какую эмоцию отражал его тон. – Предложение в ситуации, в которой ты оказался, выглядит логичным. Но это, мягко говоря, неожиданно, – задумчивый взгляд в окно в течение пары секунд, за которые Ичиго успел умереть и воскреснуть, затем снова переместился на него. – Я бы тоже хотел уйти и обдумать все произошедшее. Не против, если оставлю тебя сейчас? И снова умереть. Ичиго лишь обессиленно кивнул. А чем он мог возразить? Да наверное, это и вопросом по сути не было, лишь вежливым уточнением всем печально известного факта – он их потерял. Киске, так же склонив голову, медленно вышел из-за стола, надел панамку, стер несуществующие пылинки с джинсовой куртки с извечными белыми ромбами и направился к выходу из ресторана. Ичиго остался один, с полустоном прикладывая ладони к лицу.  Гриммджо явно пришел в бешенство, раз послал их обоих и свалил, Киске же ушел со своей обычной аристократичной утонченностью, но каким бы уход ни был, расставание ощущалось болезненными иголками, впившимися под ногти, которыми Ичиго тревожно почесывал виски, зажмурив глаза. Мысли бежали быстрее и быстрее, закручиваясь в тошнотворный торнадо, поднимающийся от кишков к затылку и дергающий все напряжённые ниточки в теле – зубы лихорадочно сжимались, вызывая ощутимое движение желваков, и Ичиго понял, что остановить эти реакции совершенно не представлялось для него возможным. Не получалось, черт возьми, не выходило, не складывалось и не раскручивалось обратно – и только присутствие в ресторане заставляло держать себя в руках. Ах да, он же все ещё остался стоять на своём месте и даже на метр не сдвинулся. С трудом выпустив из сведенных в судороге пальцев прядки волос, которые его стараниями были должны однозначно скоро начать осыпаться по утрам на подушке, он открыл глаза, щурясь от непривычно яркого света лампочек вокруг – из-за того, что он долго жмурился, сдерживаясь, теперь перед сетчаткой плясали фейерверки с весёлыми зелено-серебристыми отблесками и голубыми прожилками. Он медленно огляделся. На столе заметил уже оплаченный Киске чек и отсутствие чашек с чайником – все тихо убрали, пока он стоял, замерев. На него смотрел лишь тот самый человек с невероятно охреневшими глазами за соседним столом.  – Хватит пялиться, – злобно выговорил Ичиго, крутнулся всем корпусом и практически выбежал из заведения, прыгая в машину, и, быстро заводя мотор, стартанул в направлении дома. Кайен, к счастью, работал, поэтому Ичиго, еле разувшись, упал на кровать, скручиваясь в напряжённый комок и понимая, что даже плакать не может – слезы стояли в горле, не доходя до глаз, рвали дамбы вен, жгли кузницы артерий, собирались камнями в почках и стремились тромбами прямиком в грудину, в сердце, давно вымазанное в чёрной нефти – не отмыть, не очистить, не возродить, лишь покрыть соляной коркой, чтобы зафиксировать кошмарный вид и показать следующим поколениям. Показать с целью “смотрите, учитесь, как не надо делать”.  Пожалуй, в таких делах он был бы отличным экспонатом. Хоть куда-то сгодится. На удивление чутко Кайен просто принёс кофе, не задавая вопросов. Ичиго не обернулся, задыхаясь в борьбе внутри него, – за что он воевал и кто был против него? – но по звону знал, что это была его любимая большая синяя кружка с серебристыми разводами на ней.  И это держало его в реальности. Лишь поздно вечером он молча послушался строгого тона Кайена в просьбе умыться, переодеться и лечь спать. Ичиго загасился работой и тренировками – и был рад, что в этот раз тревожность, чувство вины и дерьмовости собственной натуры сработали именно таким образом. Везение криво ему улыбнулось – появились клиенты и сделки, удавалось заработать в текущем месяце в полтора раза больше обычного, что мимолетно слышалось зовом будущего, мол, “дай мне немного веры, Ичиго”. Но Ичиго мотал головой и шёл вперёд, отказываясь от его слов, от его обещаний, от его правды, замешав все с ложью и присыпав солидной порцией недоверия ввиду пессимистичного опыта. Слишком много раз он слушал тошнотную жизнь, верил ей, а потом обламывался всеми костями своего скелета. Он проверял уведомления в телефоне ежеминутно, вздрагивая от любой вибрации. Киске не писал. Гриммджо – тем более. Почему не написать самому? Потому что виноват. Виноват во всём. И, на самом деле, только он. Когда в очередной раз Ичиго вернулся после работы и, не сменив одежду, сел на диван, уставившись в одну точку, иногда переводя взгляд на телефон в руках, Кайен подошёл к нему ближе. – Ты сделал все, что мог, – он в поддержке сжал его плечо. – А теперь не грусти – доверься вселенной. Ичиго хотел бы, но это было выше его. В тот вечер после дружеских слов все же переоделся и даже почистил зубы перед сном – однозначное достижение. Прошло два дня. Три. Неделя. В дни, когда оказывались свободными часа три его времени, он забивал окно тренировкой – упахивался в зале сначала силовой, затем кардио, а потом потерянно стоял в душе, буквально заставляя свои руки двигаться в попытке смыть всю грязь и пот с кожи. Ичиго качал трицепс, взяв двадцатку, с огорчением признавая, что потерял в показателях после этой весны – раньше он мог взять все тридцать кило, не напрягая мышцы до предела – когда телефон в очередной раз зажужжал, и он чертыхнулся себе под нос. Оставалось четыре повтора упражнения, ну разве нельзя подождать? Этот подход, третий по счету, он все же доделал.  Привет, Ичиго. Не хочешь встретиться со мной и Гриммджо в чайной в центре сегодня в 20.00? Удобно? 12:06* Ичиго потрясенно уставился в экран. Руки задрожали, до этого взбудораженные нагрузкой, но, кажется, уже не только и не столько из-за неё. Часы пиликнули о начале следующего по плану подхода и повышенном пульсе, но он остался стоять на месте, недоверчиво вчитываясь в строчки перед глазами и так же недоверчиво перестраивая всю свою жизнь под тот факт, что ему написали. Спустя неделю, но все же. Написали.  И он с содроганием ответил, ибо не мог иначе.

Хорошо

12:15

Ичиго лишь усилием собранных воедино последних остатков воли завершил план тренировки, действуя практически на автомате, не уделяя достаточно внимания технике – находясь в грузных мыслях. Чего ожидать от встречи? Может, ему решили выделить время, дабы отказать – преподать жизненный урок, показать, что бывает с теми, кто не умеет выбирать, кто не знает, что ему нужно и зачем, кто не хочет определенные вещи в своём будущем. Может, они согласятся и предложат попробовать? Да ну, не может быть. Не в его жизни, полной страдальческих перипетий событий, не в его реальности из мук и несбыточных грёз, не в его вселенной, закручивающейся в тошнотворный поток нелогичных чувств. Ичиго, выламывая пальцы, уже полностью готовый, одетый, сидел на диване, отсчитывая минуты до озвучивания решения не его лазури мальдивских вод и не его млечного пути. Наверное, они никогда и не должны были стать принадлежными ему – его чёрной душе со всеми мерзостными по своей природе привычками, низменными потребностями и лживыми загадками. Слёз уже не осталось – всю немногочисленную соленую влагу выплакал из жалости к себе в предыдущую неделю. Он чувствовал себя безмерно старым и уставшим, мечтая, чтобы все это уже закончилось, прекратилось, стерлось и забылось, теряясь в течении неумолимого времени. Речь шла не обязательно о смерти – просто о завершении его мучений и глубоких страданий. Просто чтобы настал конец.  В ресторане были уже оба. Гриммджо сидел, развалившись на диване напротив Киске, снова скрестив на груди руки – привычно играющие в напряжении мышцы с крупными венами, оплетающими их. Рукава рубашки были задраны, небесные волосы торчали во все стороны – видно, только что приехал после работы. Киске, видимый лишь со спины, разливал неизменный чай, и Ичиго отметил изящные, но мужественные руки, жилистые, с красивыми суставами, выделяющимися в соединении фаланг, что утонченно обращались с чайником и чашками. И, безусловно, его светлую макушку вкупе с привычно закругленными кончиками прядок. Чашек уже было расставлено три. – Ты пришёл, – улыбнулся Киске. Он выглядел действительно радостным из-за его прихода, сталь ярко сияла, и Ичиго, видя эту открытость, ничем не замутненную чистоту, неловко покраснел. Ну разве мог быть с ним другой выбор? – Да не мог он не прийти, это же его гребаная идея! – сердито проговорил Гриммджо.  И с ним другого выбора быть не могло. Кипятком обожгло щеки, стремительно спускаясь к груди и отправляясь в солнечное сплетение, кишки привычно завертело – стыд, огорчение и ненависть, направленные на самого себя же, смешались в одном супе котла на огне чувства вины перед ними, перед не его лазурью мальдивских вод, не его млечным путем, из-за его ошибок. Ичиго не мог чувствовать себя иначе. – Как добрался, Ичиго? Не промок? – участливо спросил Киске, помогая вынырнуть из дыры чёрных мыслей. Ичиго мотнул головой, осматривая мелкие капельки воды на своей белой футболке, уже стремительно высыхающие – переменчивый ливень его почти не задел. Когда он начался, шла тренировка в зале, когда близилось завершение – оставалась лишь пара десятков метров до ресторана от его припаркованной рядом машины. Дождь почти не оставил следов – а вот чувство вины затопило полностью, он в нём бесповоротно, беспросветно тонул, но об этом никто не спрашивал, и Ичиго предпочитал не распространяться о своих самоуничижительных рассуждениях. Продолжая говорить о недавнем аномальном граде, он разместился в кресле за столом в его главе, оставаясь между ними, словно так и не выбирая кого-либо из них, и Киске наполнил его чашку чаем. – Да ладно, блять, мы реально будет гонять чаи и трепаться о погоде? – хватило менее трех минут, чтобы Гриммджо не выдержал и мрачно взглянул на них обоих исподлобья, разрывая хрупкую линию рассуждений на отвлеченные темы. Ичиго вздрогнул под его взглядом и смущенно свел брови – уши горели огнем, еще немного, и сварятся заживо. Он сам до конца не понимал, что вообще происходило сейчас, но, чувствуя миролюбивое настроение Киске, постепенно успокаивался, все еще окружённый тревожными мыслями – что, если это просто вступление перед тем, как вскроют его сердце и размажут по плите снова? Но на этот раз – руками не только Гриммджо. Вот это была бы действительно достойная месть, Ичиго бы даже восхитился, не относись вся ситуация к нему самому. – Если честно, мне бы именно этого хотелось сейчас, – признался в желании отсрочить казнь, рассматривая чашку в собственных руках, и затем все же нашёл силы посмотреть на Киске и Гриммджо.  Понимающий взгляд скользнул от рыжей макушки к грозовой темноте штормового океана, неожиданно сбавляющего градус собственной напряжённости – Гриммджо вскинул брови, поджал губы и замолчал, положив руки мнимо расслабленно по обе стороны тела. Следующий предел его терпению настал через целых двадцать три минуты. Да, Ичиго нервно считал, чувствуя, что надолго его и не должно было хватить – будучи гранатой, чья чека отсекается в любом стрессовом событии, он не мог не рвануть.  – Я проветриться, – резко встал Гриммджо и направился к выходу. Что ж, это даже не совсем взрыв, но отчётливый грохот неба после сверкнувшей молнии.  И этого было вполне достаточно для понимания – все сложно. Сложно всем. – А я курить, – Киске достал пачку из кармана вместе с зажигалкой, засунул одну сигарету за ухо и также вышел. – Прошу меня извинить. Скоро вернусь. Даже помахал рукой с зажатой в ней картонной коробочкой, дурашливо ухмыльнувшись, но Ичиго не нужны были ни эта фраза, ни этот жест. Он знал, что через минуту пойдёт вслед за ними – он должен был знать, о чем же будут пиздеть эти двое. В том, что разговору быть, Ичиго не сомневался.  Он зашагал следом, думая над тем, как удачно все складывалось – курить можно было возле входа, идеального для подслушивания – стеклянные двери, затем ниша с крючками и вешалками, отсутствие панорамных окон, через которые было бы видно, что происходит внутри и кто стоит рядом с проходом. Ичиго прислонился спиной к стене, взяв в руки телефон для отвлечения внимания обслуживающего персонала и других посетителей, и принялся слушать уже начатый ранее разговор. – Да я не понимаю, мы собираемся играть в идеальный треугольник, что ли? – раздалось шипение Гриммджо.  – Мы же с тобой это обсуждали. Ичиго дал понять, что ему нужно время, – неизменные рассудительность и поддержка. Похоже, ему действительно нужно было время. А еще – безопасность и принятие. Но достижимо ли это было? Ещё больший вопрос – заслуживал ли он таких даров? – Я могу забрать его в любой момент, – угрожающая хрипотца стала ниже.  Ичиго не был уверен, что его смогут легко забрать – безумно хотелось сбежать от серьёзного напора в страхе последствий, а бегать он умел быстро и с завидной целеустремлённостью, словно от этого зависело золото на мировой олимпиаде. Пожалуй, будь соревнование по бегу от выяснения отношений, он выиграл бы чемпионат. Тем более, ощущение было, что заберут только затем, чтобы дать ему крепких пиздюлей, дабы не повадно было впредь так себя вести.  Пиздюлей Ичиго очень не хотел. – И нанести ему ещё одну травму? – еле слышно ответил Киске. Травма? У него – травма?  Ичиго никак не идентифицировал себя травмированным, погодите, была проблема, нет, даже две проблемы, созданные лишь его руками, он привык брать ответственность, да и… Пауза была буквально мгновение, затем раздался скрип подошвы и резкое шуршание. Ичиго не выдержал и выглянул из своего укрытия, тут же скрываясь обратно, пока его, впечатленного открывшейся картиной, не заметили – Гриммджо жёстко схватил Киске за края воротника рубашки обеими руками и приблизился, почти сталкиваясь кончиком носа с его лицом. – Я бы не нанёс ему травму, не брось ты меня тогда, – практически утробное рычание, из-за которого Ичиго все же посмотрел на них обоих снова.  На этот раз боясь за сохранность Киске. Стоп, что? Это Киске бросил Гриммджо, а не наоборот? Как это вообще было возможно? – Перестань винить других в своей вспыльчивой натуре, – без паники смотрел в глаза, выдерживая чужой напор.  Видимо, не совсем чужой, да и не в первый раз. – Да я, блять, ходячая агрессия. Не пытайся меня менять, – Гриммджо переместил руку на его шею, сжав её. – Раньше ты не возражал против этого. Ичиго словно облили краской – вина и стыд снова всколыхнулись внутри, блять, он же подслушивал то, что ему не предназначалось, что было не для его ушей, не для его глаз, не по его душу, и это вызывало, черт побери, угрызения совести.  – Я прекрасно понимаю это, Гриммджо. Но твоей агрессии было слишком много, а моей мягкости для неё – недостаточно. И, если ты помнишь, – продолжил Киске, – я тебя не бросал, а сказал, что устал от твоего чувства собственничества и ревности, – тяжёлый вздох. – Ты, пока я был на работе, собрал все свои вещи и ушёл, оставив ключи под ковриком и везде меня заблокировав. Ты оставил для связи только общий рабочий чат. В конце еле слышимое отчаяние старой боли, старой травмы заскользило в голосе Киске, и Ичиго зажмурился, не желая слышать, не желая видеть, признавать, что фактически сделал с ним то же самое в январе двадцать второго года, причинил те же страдания, ударил по все еще открытой ране, сам того не ведая. Но незнание не освобождало его от ответственности даже на сотую доли, даже на миг – он не мог дать себе такой поблажки.  – Я не буду прогибаться под тебя, Урахара, – ответ звучал не так жёстко, как угрозы ранее, но все еще твердо и непоколебимо. – Я и не прошу. А предлагаю постараться ради Ичиго. Может, он является тем, чего нам не хватало? – Киске не просил, уже не звучал отчаянно, но предлагал вариант с привычным спокойствием, которое не знающий его человек мог принять за равнодушие. – Тебе и мне он не безразличен, и мы друг для друга не чужие люди. Вот как. Не безразличен. Мозг отказывался воспринимать этот подарок как данность. Подумалось, что это и вовсе ему послышалось – вечно воспаленное сознание порождало сомнения в органах чувств. Ичиго решил уйти после этой фразы – дальше оставаться ему было уже небезопасно, а ещё он почему-то верил, что с Киске все будет хорошо, с Гриммджо – тем более. Они вернулись вместе. И остаток вечера прошёл спокойно в разговорах обо всем, кроме остроты ситуации. Они начали встречаться для прогулок, иногда заходили в кофейни и рестораны, просто проводили время все вместе. Оказалось, что у Киске и Гриммджо немало общего – Киске всегда знал темы, которые Гриммджо был готов обсудить, его речь не прерывалась неловкой тишиной, но в то же время он никогда не забывал про Ичиго, вовлекая его в разговор. Никто из них его не игнорировал, но иногда эти двое разматывали скорость речевых оборотов так, что Ичиго переставал понимать их шутки, имевшие в своей основе прошлые события, которые он не застал. В такие моменты Ичиго все же не боялся спрашивать, и с ним делились очередной жизненной историей. – Не будь шестеркой, Гриммджо, – протянул Киске, ехидно ухмыляясь, в ответ на рассказ о клиенте, пытавшемся нахально прогнуть под скидку, и Ичиго впервые видел такое выражение на его лице. – Я тебе не гребаная шестерка, – с шутливым боксерским жестом в воздух, так и не достигнув плеча Киске.  – Помнишь, как ты набил цифру шесть? – Киске выглядел очень довольным, задавая вопрос для объяснения Ичиго всей подоплеки. – Потому что я сказал, что шестьдесят девять будет слишком пошло. Ичиго прикрыл рот рукой, стараясь не слишком очевидно смеяться – но с этими двумя скрывать свои чувства у него совершенно не получалось. Гриммджо, заметив его счастливо прищуренные глаза, погрозил пальцем.  – А я сказал тебе, что я не ебаная шестерка! – вновь обратился к Киске.  – Но набил же, – пожал плечами в ответ. Ичиго впервые видел Гриммджо, обычно настоящего зверя с оскалом из острых зубов, словно… ручным? И задавался вопросом – это казалось его воспаленному мозгу или было правдой? А если реальностью – то от рук Киске или Ичиго? Или – из-за них обоих? В какие-то моменты простая улыбка освещала лицо Гриммджо, делая обычно жесткие черты мягче, откровеннее и человечнее – это был не привычный оскал зверя, готового бросить вызов всему миру и разорвать его на куски, если воспротивится. Сложно было сказать наверняка, менялся ли он или был таким всегда, просто в другой среде раскрываясь по-новому для избранных – казалось, что именно второе, но своим суждениям Ичиго привык не доверять. Уже бились розовые очки стеклами вовнутрь, впиваясь в глазницы, руша привычную картину мира – да и не одна пара, а, по ощущениям, три одновременно. Настолько было больно от этого физически – до кручения кишков, до вырезания сердца наживую, до раскалывающейся на части головы и срывающегося в беззвучном крике горла. Слишком много раз делал неверные выводы по поводу людской сущности, а в этот раз цена ошибки была особенно высока – все ставки умножались на два, а гарант оплаты на руках оставался тем же, что и прежде. И на одного, и на другого он поставил единственное, чем обладал – свою жизнь, да, сомнительного качества и небольшого количества, но, не имея больше ничего за своей душой, он положил на стол перед судьбой-крупье свое пока ещё бьющееся сердце, выкрашенное в чёрный цвет, и даже не надеялся на выигрыш. Шансы победы становились беспредельно низкими – либо все, либо ничего, пустота, зеро, забытье и вечность из вопящих былыми моментами нежности воспоминаний. Но шарик стремительно раскручивающихся событий, вопреки его молитвам и надеждам, уже был запущен по рулетке грядущего вне зависимости от его желания, и все окружение затаило дыхание, ожидая результатов. Ичиго нечего было затаивать – он почти не дышал последние несколько лет. Но однажды в его серых буднях появилось новое течение – верить Киске и верить в него. Что, если теперь черёд Гриммджо? Что, если пора не просто на мгновение поверить, а целиком – довериться?  Как же страшно. Страшно взять и за простой случайный миг потерять всего себя. Потому что рискнул и ошибся сам, и в этом нет ничьей вины, кроме твоей. Гриммджо после очередной прогулки посадил всех в свой Porsche и сообщил, что отвезёт по домам – тон, как обычно, не терпел возражений. Но Ичиго казалось, что теперь он знал его чуть лучше и это все же было предложением, а не приказом. Ичиго открыл дверь, привычно со всеми прощаясь, но неожиданно вышел и Гриммджо, а затем и Киске. – Вы чего? – недоуменно спросил Ичиго, осмотрев их снизу вверх. Оба как-то подозрительно улыбались.  Киске подошёл ближе, протягивая руку и со свойственной ему аккуратной нежностью обхватывая его за талию, затем протянул ладонь тыльной стороной к Гриммджо, и тот переплел их пальцы, также оказываясь совсем рядом. Собственническим движением схватил Ичиго, прижимая ближе к ним обоим, и, стремительно приблизившись носом к Киске, впился поцелуем в его губы.  Глаза Ичиго расширились в удивлении – и ему сложно было понять, что он испытывал в этот самый момент, видя, как Гриммджо кусал губы Киске жёстко, оттягивая их, двигался, словно зверь, получивший долгожданную добычу, проникал в его рот языком, завладевая душой без сопротивления, бесповоротно, будто не мог насытиться им, получая нужный ответ. Ответ в виде прикрытых в удовольствии глаз, послушно подставленной шее, которую Гриммджо обхватил ладонью, несильно фиксируя на месте – все кричало об удовольствии обладать и принадлежать в происходившем перед его глазами, и лишь руки, крепко подхватившие его, держали в реальности, что это все было с лазурью мальдивских вод и с млечным путем рядом и вместе с ним. Фонари причудливо замигали огнями, словно слушаясь небесно-голубых звёзд и смешивая неровную тень дерева, под которым они стояли, и мир Ичиго сжимался до одной точки – небольшое пространство между столкнувшимися в страсти кончиками носов, через которое проходили лучи ночных огоньков. Близко знакомая синева ночного неба над океаном и звезды в нем засияли вместе, закручиваясь в бесконечный поток, когда неожиданно они оба склонили головы ближе к нему, и Киске передал касание, подведя губы Гриммджо к распахнутому в удивлении рту Ичиго, буквально вручив ему поцелуй и его самого. На Ичиго обрушился бурный напор, заставивший колени предательски подкоситься, и он руками вцепился в совсем не чужие предплечья, словно пытаясь их сдержать – Гриммджо целовал с теми же рвением, открытостью, собственничеством, что ранее он видел со стороны, но обе руки так же твердо продолжали держать, не позволяя улететь в пропасть и разбиться в месиво. Он почувствовал нежное касание к своей шее – мягкое кусание яремной вены, слегка защекотавшее чувствительную кожу и исчезнувшее в ценностных прикосновениях, витиевато ведущих к его ключицам, оставляющих следы своего присутствия где-то в солнечном сплетении, что было заворочалось в тревоге, но быстро успокоилось, следуя поддержке и безопасности, исходящим от двух людей. Гриммджо вдруг оторвался от терзания его рта и впился зубами в шею Киске, тут же зализывая укус, но оттянул за светлые волосы назад, дабы открыть себе больше доступа, а затем резко отпустил, продолжая целовать его плечо. Киске вдохнул запах от шеи Ичиго к его щеке, мазнув носом по ней, а затем прикоснулся к нему ценно, ласково и учтиво исследуя его рот.  Ичиго не мог не ответить ни одному из них – он словно плыл в бурной реке с чистой холодной водой, спускающейся с гор, обещающей, что закрутит его в смертельный водоворот, если он отойдёт от берега немного дальше, и было страшно от непонимания, что случится с ним, если все действительно зайдёт слишком далеко, туда, где не ступала нога человека – где он становится одним из троих.  Что ждало их в этом течении? Но, набираясь храбрости, Ичиго отвечал на каждое прикосновение со всем имеющимся в его сердце стремлением быть ближе к вечному сиянию, к божественному Олимпу, – оправдать их выбор находиться с ним в эти самые минуты, их доверие, их страсть и их свет. Подчиняясь Гриммджо, растворяясь в Киске, находясь в их руках в тени дерева, широко раскинувшего свои ветки, через которые было видно лишь одну, самую яркую звезду в ночном небе рядом с полумесяцем, Ичиго думал, что чувствовал себя на своём месте, в нужных, необходимых как кислород, руках. Думал, что, наконец, просто жил, хотя бы мгновение не ощущая себя мёртвым, слыша призрачное биение сердца в собственной еле-еле заживающей груди. Гриммджо, облизываясь, удовлетворенно выдохнул, и потемневшими глазами с расширившимися в полумраке зрачками взглянул на них, словно осматривая результат своих трудов. – Завтра у меня в девять. Без опозданий, –  хрипло обратился к ним обоим, отпуская их и садясь в авто. Когда он закрыл дверь, Киске взъерошил рыжие волосы, мечтательно улыбаясь. – У нас, конечно, хорошо получается приручать этого зверя, но вижу, он ясно озвучил свои желания, – серебристая лаванда окутала Ичиго своим нежным запахом. – Ты готов? Ичиго еле сфокусировался своим взглядом на его лице, все еще впечатленный произошедшим и не желающий возвращаться в явь, где они уезжают. – Думаю, что да, – с трудом осознав суть вопроса, вытолкнул ответ. Киске кивнул, поцеловал его в щеку и тоже вернулся в машину, помахав рукой на прощание. Ичиго взметнул ладонь вверх в ответ. И, заторможенно проводив взглядом удаляющийся автомобиль, направился к своему подъезду. Тонкая нить тревоги, всегда фоново сопровождавшая его, превращалась в плотный красный жгут, остро оплетающий его голову и вонзающийся терновым венцом в нежную кожу на лбу. Что, если он понимал все неверно, и все это было не более, чем игрой? Живым напоминанием его ошибки, его неоспоримой вины декабря двадцать первого, сопровождающей его и ныне, по сей день. Его бремя, его крест, его рождение и могила, начало и конец его бытия. Видя свои проступки былых дней и утопая в спокойной нынче синеве неба и вечно закручивающемся потоке из звезд млечного пути, он каждый раз не мог не приходить к выводу – как же он ненавидел себя. Ненавидел бесповоротно, уверенно и вечно в большинстве случаев своего короткого существования. Ненавидел и его остаток – свое яркое адреналиновое прошлое, сломленное настоящее и неясное будущее с теми, кому однажды испортил жизни. Да, все стало лучше, по их заверениям. Но разве имело это какое-то значение? Для Ичиго, прощающего других, но не прощающего себя – нет.  – Ну пожалуйста, можно меня вписать, я хотя бы рядом посижу, – хлопнул в ладоши Кайен, сложив их в молитвенном жесте, когда Ичиго все ему рассказал. – Вдруг что-то случится, я смогу тебя подменить! Нет? Ну хотя бы сними на видео! Из-за шутливой болтовни мимолетно забыв о насущных проблемах, о своей нелюбви к самому себе, он отвлёкся от вечера серого буднего дня на жалкие пару часов беседы. Отвлёкся и вернулся к ним снова, встречаясь с угнетенным сознанием и мыслями, вращающимися вокруг одного и того же. Он любил, ненавидел, желал эти чувства и отказывался от них, вспоминая все раны, что ему нанесли, и боль, что причинил он сам. Двух человек уволили из-за него с разницей в две недели, две судьбы были разрушены его руками – разве прощения заслуживал он после этого, а не разумной ненависти с желанием отомстить? Разве мог мечтать о взаимности своих чувств и помыслов?  Он прекрасно понимал, был уверен в том, что недостоин мягкого света ярко-голубых летних небес с сахарными перьями облаков и сияния чистых звезд, высоко над ним создающих причудливые рисунки скоплений ночью. Он лишь заслуживает гнева морского шторма, что переворачивает корабли и безжалостно разгрызает их в своем чреве, должен встретить заточенную серебристую сталь, которая вполне способна быть мучительной в своей расправе, медленно разрезая кишки и вспарывая грудину. Почему они все еще не сделали этого? Неужели – просто ждут? Думая о том, что казалось невозможным, несбыточным и совершенно не приближенным ни к одной реальности – быть не с одним из них, а с двумя, не метаться от выбора, не выбирать, но получить сразу всё, он терялся в тревогах и самоуничижительных мыслях, в надеждах и отказе от собственных мечт. Все рассуждения, словно адская длань, всепокрывающая, неизбежная в своем касании, нависала над его жизнью дамокловым мечом. И он ждал вечера, боялся и надеялся, всегда тянулся к ним и попеременно ненавидел свои стремления оказаться всё же достойным, встать рядом, наравне, чтобы идти вместе по непростому жизненному пути, поддерживать их и чувствовать себя в безопасности, поверить в них и поверить в себя настолько сильно, чтобы вообразить себя их партнёром. Спутником двух божественных существ, кроме как о вере в которых даже жутко было о чем-то подумать в страхе оскорбить их образы низменными чувствами и желаниями. Прикоснуться к свету и не осквернить его, а суметь благодатно воспеть в молитве? Или стать частью этого света? А мог ли он вообще иметь такие грёзы? Кажется, он снова идеализировал просто людей, вознося их на пьедестал.  Черт. Но по-другому он не умел. А если и получалось – то лишь на краткие мгновения, после которых заталкивал неожиданную смелость поглубже, туда, где никто не увидит. Даже он сам. Встреча после мучительных размышлений осветила его улыбкой Киске и хитрым взглядом Гриммджо – они решили забрать его из дома и не потерпели никаких возражений. Заметили его взволнованный вид. – Всё в порядке? – Киске всегда зрил в корень, с заботой уточняя его состояние, которое чувствовал и видел, видимо, со своей небесной высоты. – Если не хочешь, можем не заходить далеко. Все всегда ему было очевидно. Даже порой тревожно становилось, что ничего не укрывается от его полынных глаз. – Хочу, – твердо признался Ичиго, понимая, что не может им лгать, ни сейчас, ни вообще никогда. – Но боюсь не оправдать. Киске, сидящий на заднем сиденье, положил руку ему на плечо, не сжимая, а Гриммджо прищурился и крепче ухватился за руль. – Не оправдать чего? – вопрос от лазурных небес за них обоих. Ичиго уткнулся взглядом в колени, думая, как лучше объяснить то, о чем думал не весь день, а предыдущие годы.  Доверия? А доверяли ли ему? Надежд? Могли ли звезды в небесах надеяться? Симпатии? Действительно ли он им нравится? Веры? Как боги могут верить в человека? Ожидания? А ждут ли они от него чего-либо кроме плотских удовольствий? – Наверное, ожиданий, – выбрал последнее, с сомнением доверяя точности своего ответа. – У нас нет невъебенных ожиданий, – четко выговорил Гриммджо, даже не беря паузу на обдумывание своего ответа. Вот как. – Понимаешь ли, Ичиго, мы в том возрасте, когда у нас уже нет сломленных ожиданий из-за их несоответствия реальности, – лаванда окутала его своим чарующим ароматом. – Бывает взаимность и её отсутствие. Скажи, ты хочешь этого вечера с нами? Киске словно понимал, что задавать вопросы о большем не имело ни веса, ни смысла в тот момент – Ичиго был не готов к признаниям, не готов ни к отказу, ни к взаимности своих чувств. Не поверит, в любом случае – это его лишь ошарашит и затормозит. Или даст пинок страха, вынуждающий делать необдуманные вещи, о которых он потом пожалеет. Киске же видел, что с ним произошло у родителей, когда он попросил его руки для отношений. Ичиго просто сбежал. Поэтому Ичиго приходил к выводу, что смысл действительно имелся только в том, чтобы прояснить его намерения именно по поводу грядущего вечера. – Хочу, – голос дрогнул из-за слез, отчего-то подкативших к горлу, – очень. – Тогда считаю вопрос закрытым, – морской штиль накрыл его, передавая свое спокойствие, и солёная горечь отступила, неожиданно теряя свою власть над ним. Ичиго обессиленно откинулся на спинку сиденья. Лишь бы позорно не расплакаться позже.  Он этого очень не хотел. Начался вечер с облепихового чая, заваренного помнящими обо всем руками Киске, и весёлыми разговорами о прошедшем дне. Когда он, сидящий между ними, в очередной раз мимолетно счастливо засмеялся, положив руки им на бедра, глаза Гриммджо потемнели до синей шпинели, в которой Ичиго утонул, не в силах сопротивляться ее магнетизму. – Можно я начну? – почувствовав лёгкое дуновение перемены настроения, спросил Киске.  Ичиго смог лишь кивнуть.  Длинные пальцы опустились на колено Ичиго, а другая ладонь Киске потянулась к руке Гриммджо, положив ее на другую ногу. Лазурь мальдивских вод столкнулась в яростном порыве со звёздами ночного неба, овладевая ими единым жестом, смешиваясь с ними в единый ошеломительный пейзаж перед глазами Ичиго.  Восторг и радость охватили все его естество, заполняя нутро потрясающим светом, успокаивающим все предыдущие волнения, снимающим грузные мысли с его души – поцелуй мягко освещал его лицо, не ослепляя, но привнося лишь положительные чувства в его солнечное сплетение.  Киске, практически целомудренно завершив поцелуй медленными прикосновениями, ушёл к шее Ичиго, нежно проведя по ней и запуская пальцы в волосы, массируя затылок так, как когда-то давно, одной декабрьской ночью, он уже делал с ним. Перебирая рыжие прядки чутко и бережно, он вел губами прикосновения от ключиц к уху, как Гриммджо приник с другой стороны укусом и мощным оглаживанием его тела от живота к груди, задирая футболку и щипая соски. Ичиго не знал, куда и как двигаться, поэтому просто сжал их бедра, водил ладонями от коленей выше, к ширинкам с уже слегка выступающим возбуждением.  Его окружили совершенно разного рода прикосновениями – мягким дыханием и ценностными поцелуями слева, укусами с последующим их зализыванием и щупанием его груди справа, – и все это вызывало сладостную дезориентацию в пространстве, заставляло теряться в разного рода ощущениях, растворяться в совершенно не чужих руках.  Будто две стихии окружали его, закручивая в стремительный поток – вода, мягкая, бережная, убаюкивающая, и огонь, кипятком обдающий нутро, подчиняющий кровь в интенсивном бурлении, выносящий мозги сбоем всех рецепторов. Кем же был он сам? Первое, что приходило в голову – воздухом, что является основой для обоих, что связывает их, позволяя не уничтожить друг друга, но сберечь. Киске в какой-то момент незаметно поднялся и встал полуоборотом, протягивая руку к Ичиго. Он с трудом нашел его взглядом, мутящимся от желания происходящего, но сразу же, как он сделал это, – без сомнения вложил свою ладонь, тут же оборачиваясь к Гриммджо с таким же жестом. Тот усмехнулся и тоже взял его руку в свою. Они направились в спальню, как Гриммджо неожиданно схватил его под задницу, поднимая на руки, и Ичиго, инстинктивно обхватив ногами его талию, вновь радостно засмеялся, увидев, что Гриммджо стремительно приблизился к Киске, и, урывками его целуя, первым вошел в другую комнату, бережно опуская Ичиго на кровать. Знакомая мебель не скрипнула, встретила тихим молчанием, неожиданно не привнося тревог – ожидание боли фоново маячило в сознании, но улыбка Киске, служащая незыблемым гарантом его безопасности, и стойкость Гриммджо, пока не запустившего руки в штаны к его ягодицам, выметали ненужные опасения из его головы, позволяя полностью отдаться, упасть в пропасть уверенно, без колебаний, и быть пойманным.  Гриммджо стянул с себя извечную хенли, потянув её со спины, и отбросил в сторону, так же быстрым движением избавляясь от шорт, отправившихся в полет вслед за первой вещью. Киске, сняв фисташковую футболку и чёрные штаны с ромбами, сначала сложил их и положил на тумбочку, лишь затем присоединяясь к ним, уже лежащим рядом и ожидающим его. – Вечно любит устраивать стриптиз, – с ухмылкой произнес Гриммджо, протягивая руку к предплечью Киске и дергая его на себя. Тот упёрся руками в постель, дабы не свалиться резко на них, и Гриммджо прижался к его губам, с остервенением целуя, как вдруг обернулся к Ичиго. – А ты вообще ещё не разделся, – обвинительно ткнул пальцем в него, – давай, успевай за весельем. Ичиго подчинился, стремительно снимая с себя уже тесные брюки и тонкую шелковую рубашку, последовав примеру Гриммджо в плане кидания одежды, и огладил их плечи, осмелившись дотронуться до них, покрывая их поцелуями. Оба обернулись к нему, разворачивая его таким образом, чтобы Ичиго оказался перпендикулярно Гриммджо, уткнувшись носом ему в живот, и спиной к Киске, проводящим кончиками пальцев по его лопаткам ниже к пояснице, задевая кромку боксёров, стягивая их вниз. Гриммджо сам стянул свои брифы и, подложив под спину подушку, откинулся на неё, запустив пальцы в рыжие волосы и почесывая его за ухом. – Понимаешь расклад? – хриплый вопрос, чутко уточняющий его способность ориентироваться в пространстве.  Ичиго уже почти не мог различать себя в окружающей его среде, теряясь в их руках, фокусируясь лишь на мягкости и жесткости, попеременно сменяющих друг друга, но кивнул, остатками распадающегося на части мозга соображая, чего от него хотят. Киске шёл поцелуями по его спине, прикасаясь ладонями к бокам, вёл к ягодицам, бережно оглаживая их, как раздался щелчок бутылки и пролилась тёплая смазка – видимо, держал в кармане, – спускаясь ниже, к поджавшимся в возбуждении яичкам. Без дальнейших промедлений схватившись за уже стоящий перед глазами крупный ствол, Ичиго размазал выделившийся на головке предэякулят большим пальцем и единым движением прошёлся языком по всей длине, погружая её в рот и двигаясь ниже, глубже, горячее. Знакомая рука в латексной перчатке медленно надавила на вход, предлагая расслабиться, и скользнула внутрь, аккуратно оглаживая нежные стенки и разогревая нутро. Гриммджо, явно сдерживая себя, мягко подталкивал его голову навстречу члену, настраивая на нужный темп, и Ичиго честно старался держать ритм, ерзая на пальцах Киске, что умело двигались в нем, вызывая приятное томление внутри. Когда при очередном толчке вспыхнуло ярким пламенем удовольствие, умноженное тем, что Киске влажной ладонью накрыл его член, спускаясь к яичкам, теребя их, он протяжно застонал, не выпуская ствол изо рта, запуская волну вибрации по чувствительной коже с выступившими венками. Гриммджо хрипло выдохнул, подмахнув бедрами, вынуждая насадиться глубже, пропустить его в горло и сжать его стенками. – Я сейчас войду, – донесся до растекающегося в желе сознания голос Киске с мягким поцелуем в плечо. Ичиго смог только согласно промычать что-то невнятное, не выпуская член изо рта. В этот раз даже еле заметного дискомфорта не было, – то ли Киске особенно постарался, хорошо его подготовив, то ли тело полностью расслабилось среди двух близких людей в безопасной атмосфере, то ли все вместе, неважно, – Ичиго почти лёг грудью на кровать, приложившись на мгновение лбом к бедру Гриммджо, рукой двигая по члену сверху вниз и тяжело дыша.  Возвращала в реальность лишь рука в его волосах, так же, как и в начале, драгоценно перебирающая прядки, откидывающая их с мокрого лба, на котором выступили капельки пота. С трудом приподнявшись, Ичиго тяжело взглянул в темно-синие глаза, с одобрением рассматривающие его, и с удовольствием прошёлся поцелуями по всей длине, продолжая двигать рукой, затем вобрал одно из яиц в рот, посасывая его, и лизнул ствол снизу вверх, заглотил всю длину, двигая внутри языком, и низкий стон Гриммджо был лучшей наградой его стараниям. Киске наращивал темп, выбивая из него уже полувскрики – от того, что проходился по чувствительной точке внутри, от прикосновений пальцев по бокам и спине с лёгким царапаньем короткими ногтями, от сжатий ягодиц и притягивания к себе за бедра ближе, – Ичиго плавился в ощущениях, в крови бурлил дофамин, по спине предательски текла влага и каждый толчок вызывал искрящиеся импульсы, бегущие по наэлектризованным венам. Член во рту становился всё твёрже, и Гриммджо, уже не сдерживаясь, двигался бедрами навстречу, насаживая его рукой, как неожиданно давление пропало, и Ичиго обернулся, проследя за движением – это был Киске, что отвёл в сторону его руку и переплел их пальцы. Вернувшись к своему занятию и помогая себе ладонью, Ичиго сохранил темп, втягивая щеки, увеличивая давление внутри своего рта, уже с пошлым хлюпанием старательно двигался, не пытаясь утирать слезы, текущие из глаз, чувствуя, что скоро придёт разрядка, и не ошибся – сперма заполнила рот под аккомпанемент из утробного рычания Гриммджо, и он проглотил все без остатка, вылизывая опадающий ствол, а затем роняя голову на совсем не чужое бедро.  Вдруг Киске подхватил Ичиго под грудь, поднимая спиной к себе и целуя в плечо, а затем притянул к себе Гриммджо, прижимаясь к его губам. Было сложно фокусироваться на них – все плыло вокруг, плясало разноцветными огнями, мигало преломляющимся в причудливых лучах светом, все становилось то темнее, то ярче, вызывая томительное головокружение и разгорающееся внутри наслаждение. Уносило в океан его мощным внутренним течением – уже видна была граница между лазурью и тёмной синевой, своеобразная точка отсчёта завораживающего начала и неизвестного конца – что ждало его за тем пределом? Он не знал, а тем временем фисташковые волны в ночи приливали к берегу, сияя фантасмагоричным неоном в свете прибрежных тусклых фонарей, оглаживали песок своими водами и покачивали мелкие корабли, пришвартованные возле сомнительного причала. Рука коснулась его члена, начав двигаться в жёстком темпе, интенсивно выбивая из него крики до сорванного дыхания – это Гриммджо, не переставая целовать Киске, дрочил ему, яростно проходясь другой рукой снизу от живота вверх к груди, и затем положил ладонь ему на шею, слегка сдавливая её и фиксируя на месте. Вдалеке мерещилась тонкая линия между океаном и небесами – непонятно, какого цвета, горизонт служил своеобразным разделением между двумя гигантскими природными явлениями. Был ли он сам этим горизонтом в ночи среди тёмной воды и бескрайнего звёздного неба? Ичиго, разгоряченный донельзя, укусил плечо Гриммджо, впившись пальцами в его предплечья в попытке удержаться в жаре между двух тел, пока из него выколачивали всю душу, и почувствовал, что его скоро накроет – все рецепторы обострились, стремясь к завершению, кровь стучала в ушах набатом, а глаза, уже почти ничего не видящие, прикрывались в безмерном плавлении, что было подобно нахождению в чреве бурлящего вулкана среди его магмы. Несмотря на ожидание всплеска, Ичиго крупно вздрогнул, неконтролируемо сжимаясь вокруг члена – вспыхнул фейерверк, и каждая клетка взорвалась петардой, со свистом уносящейся в небо, хлопком оглушая его и вынуждая рухнуть вниз, лицом в простыни, с вымученным стоном. Киске тут же вышел, аккуратно помогая ему перевернуться на спину и кратко целуя его в лоб. Ичиго с трудом приоткрыл глаза. Гриммджо снял презерватив с Киске, яростно впившись в его губы и так же, как и с ним ранее, жёстко двигая рукой по его члену, помогая прийти к финишу. Ичиго отрубился, мгновенно выпав в забытье, и перед его глазами стояла сцена поцелуя слившихся воедино звезд млечного пути и лазури мальдивских вод. Пробуждение утром выдалось лёгким и безмятежным – сонно ворча, он обернулся с все ещё закрытыми глазами, подтягивая одеяло к груди. Так же не смотря вокруг, перевернулся на спину, раскидывая руки в стороны. Шлепнул по бокам ещё раз. Стоп. Открыл глаза, огляделся кругом. Никого не было. Зарождающаяся паника заставила вздрогнуть и обнаружить, что он был весь вытерт – никаких подсохших пятен на коже не ощущалось, он даже ощупал себя в попытке проверить, что все ему не приснилось – и на нем были надеты его боксёры. Ах да, он все же в кровати Гриммджо. Похоже, действительно не приснилось. Раздался звон посуды, и Ичиго подорвался, шлепая из спальни в кухню-гостиную, из которой доносились звуки. Гриммджо, сидящий спиной к нему на диване, читал книгу. Киске заваривал облепиховый чай. Ичиго облегчённо выдохнул. Они обернулись. – Доброе утро, – смущенно почесав затылок, произнес Ичиго. – Доброе утро, – Киске мягко улыбнулся ему, забавно тряхнув светлыми волосами, и лавандовый свет озарил его своими лучами. – Присаживайся, чай уже почти готов. И верилось, что это – искренне. – Привет, – протянул Гриммджо с ухмылкой и взглядом, обращенном к ним в полуобороте. – С вами, конечно, была шикарная ночь, но дайте дочитать главу. Он слегка раздраженно взметнул книгу в воздух, поджав губы, и совсем не похоже было, что он действительно злился. Киске, положив кружки на журнальный столик возле дивана, взъерошил голубые волосы, и Гриммджо шутливо потряс головой. Ичиго счастливо улыбнулся. Что, если это и вправду просто люди, замечательные, искренние, достойные, выбирающие его? Знаете, все просто и понятно – когда люди действительно заботятся. Когда они действительно стараются. Действия говорят сами за себя. Кажется, все приобретало осязаемый смысл. Кажется, вопросы получили ответ. Все вставало на свои места. Внутри – было спокойно.