Стань у огня и поднеси подол

— Дрим? — Антфрост тянется, рассматривает их прищуренными глазами с круглыми зрачками. У него почти всегда зрачки круглые, хоть он и каджит. — А это кто? — Вы что, шутите? — Антфрост только качает головой. Он курит своё, фыркает, лапой отгоняя дым от носа. Он охренеть какой странный, но Фанди, на самом деле, не жалуется. Просто… — Ну, Дрим. Он за поездами смотрит, и он… он Л’Манбург сжёг. Вот. Просто так странно — всего дня три пути, по сути-то, недалеко, учитывая, что шли в основном пешком, иногда только подвозили их местные. Но тут совсем по-другому всё, и как будто даже слухов не доходит. — Л’Манбург? Тут ни над кем не издевался Дрим. Тут не было войны и огня. Тут… так странно. — Ну ты совсем тормозом не прикидывайся, — Скеппи тыкает Антфроста в плечо. Косяк перекочёвывает в чужие руки. — Дрим к нам приезжал, в маске и с толпой наёмников. Забыл, что ли? — Это тот, который мне калитку сорвал? — Бля, да калитка у тебя держится на честном слове! Откуда я знаю, кто её там сорвал? — ворчит Скеппи. — Не ругайся при детях! — Бэд, выглянув из кухни, смотрит на него строго. Скеппи пожимает плечами. — Думаешь, он много новых слов узнал? — хлопает Фанди по плечу. — Думаю, что вы оба подаёте дурной пример. Скеппи поворачивается к Анту, вообще игнорируя своего… Кем бы там Бэд ему ни был. Говорит: — Стрёмный мужик в маске и с топором, короче. Вот это вот Дрим. Фанди кивает. Да, сраная маска, не только по Манбургу же ублюдок в ней носится. Как он, блять, видит в ней только? Антфрост задумчиво смотрит, потом закрывает глаза и чуть клонит голову набок. Водит ушами. — Я каджит. Для меня все люди стрёмные. Бэд вздыхает. Говорит: — Ну переигрываешь. У Фанди культурный шок из-за вас будет. Он делает шаг из кухни, задевает головой дверной косяк. И… и просто уменьшается, блять. Становится ниже прямо на глазах, а рога у него, прямые и тонкие, закручиваются спиралью. Это самое странное существо, которое Фанди когда-либо видел. А Л’Манбург всегда был проходным двором, тем более дом отца, которого вечно кто-то искал. Там, кроме людей, постоянно оказывались самые разные расы и виды — кому-то всегда что-то да было нужно, Фанди хорошо помнил это ощущение постоянной суеты. Но таких, как Бэд, он никогда раньше не видел. Безликая тень, принимающая любую форму. Фанди от него в дрожь бросало. Бэд просто… словно сам факт его существования переворачивал с ног на голову привычный мир. А все местные были привыкшие, не шугались. Не пытались напасть или спрятаться. Безликая и очень, очень доброжелательная тень, почти неестественно дружелюбная. Фанди первые несколько дней, если честно, подойти к нему боялся, но… но сейчас нормально. Никто же его не боится. Скеппи, вон, вообще с ним живёт, ещё и шуточки отпускает… такие, что Фанди пытается не представлять. — А я при чём? — Скеппи машет руками, всегда громкий. Он шутливо обижается и обещает простить Бэда за поцелуй, и Фанди вообще не хочет представлять, как это выглядеть должно. Антфрост забирает у Скеппи косяк и касается Фанди хвостом, привлекая внимание. — А ты ведь из Л’Ман… оттуда, так? — Фанди кивает в ответ и прижимает уши к голове. На мгновение становится страшно — спросят что-то паршивое, и что?.. Почему уехал, например. Почему ты не там, Фанди? — Ладно. А ты же тоже врач, да? — Ну я… я так, помогаю чуть-чуть. Бинты там ношу, лекарства, — Антфрост кивает. — Я же с Понком живу. И работаю тоже с ним. — А почему тебя не взяли тогда? Он же жалуется всё время, что людей нет, — Ант зевает. — Я так скажу, по факту жалуется. — А вот Дрим как раз ему людей и должен! — отвлекается от перепалки с Бэдом Скеппи. — Помнишь, мозги всем выел? — Понк-то? Ну да. — Дрим ему людей должен?.. — переспрашивает Фанди. Потом думает — а логично ведь. Дрим заведует поездами. Дрим, вообще-то, здесь власть. Чья бы это земля ни была — он. Антфрост усмехается. — Вот какого «уёбка в маске» он ругает постоянно. Понял. — Антфрост! — Бэд ставит руки на пояс и хмурится. Рога у него распрямляются обратно. — Вы что, издеваетесь надо мной? — Нет. — Да. — Вы ужасные люди, — Бэд тяжело вздыхает и отпивает чай. Антфрост пожимает плечами. — Я каджит. — Вы ужасные человек и каджит. — Так… касательно работы, — Антфрост щурится. — Странно, что тебя сослали сюда. — Так там же война, — Бэд качает головой. — Не странно. Я бы тоже не пустил своего ребёнка… туда. — Меня не усыновляли, — бормочет Фанди. Скеппи ржёт в голос, спрашивает: — А ты Понку сказал, что тебя не надо усыновлять? — Скеппи!.. — Бэд разводит руками. — Так… — тянет Антфрост. Снова легонько стукает Фанди хвостом, по лодыжке. Когда стало ясно, что уже вот-вот грянет, Понк уехал в Манбург. Это не внезапно было — он готовился. Выписывал лекарства от всякого, карболку, антибиотики, сам делал полезные штуки, насколько мог — выпаривал хинный отвар до порошка, сушил травы. Фанди ему помогал, где мог. Всё-таки не сложнее выходило, чем с зельями, только странно — вроде и там, и там мешаешь да кипятишь, а на выходе совсем разное. Но, когда про сам отъезд речь зашла, Понк сразу сказал — ты в Манбург не едешь, Фанди, я сам. Хватит с тебя пиздеца. Войны этой хватит. Всего хватит. — У меня отец там… — А ещё там Дрим, — просто сказал Понк. — И если Вилбур просто где-то там, то этот постоянно будет лезть в мою работу. Я не смогу тебя защитить, — Фанди опустил голову. По сути-то, Понк был прав, но чувство вины, горькое и холодное, застряло в горле. — И вообще. Не надо тебе снова в резне участвовать. Фанди выдохнул. Вернулся к разговору. Антфрост терпеливо ждал ответ, не отводя взгляда, и не торопил совсем. — Понк сказал, что… лучше мне остаться тут. Не знаю, почему. — Понятно. Скеппи хлопает Фанди по плечу. — Ну да, он прав, нечего детям на войне делать. Да и вообще, с Понком сраться — пиздец, он упрямый, ну просто… ну, знаешь же, — Фанди кивнул. — Охуеть можно. — Скеппи, — страдальчески вздыхает Бэд. — Вот совесть есть у тебя? Вот хоть капля? — Неа, — Скеппи смеётся. В дверь стучатся. Потом заглядывает женщина, у неё длинные волосы и вплетённые в них цветы. — Ант у вас, ребят? — Да, что такое, Ханна? — улыбается Бэд и ещё чуть-чуть уменьшается как будто. — Мне ружьё нужно. — Ружьё? — переспрашивает Фанди. — В смысле… ну, прям ружьё? — Ну прям да, чтобы стреляло, — Ханна разводит руками. — Моё на таможне застряло. Опять. Антфрост тяжело вздыхает и затягивается. — Ну щас пойдём. Что там у тебя случилось? Ханна открывает рот. Потом смотрит на Бэда. — Да ничего хорошего, блин, — Бэд довольно улыбается и подливает себе чай. Насколько Фанди понял, там малина и ромашка, с лета засушенные. Спрашивает: — Потом к нам заглянете ещё? Ханна качает головой. Ант вздыхает снова и встаёт из-за стола. Ростом он почти как Сэм, хвостом пол метёт. Говорит, смотря на Фанди: — Ты только в ночь не таскайся, если что. Или приходи домой засветло, — Фанди у него на самом деле живёт, хотя просил Понк у Бэда помощи. Как Фанди понял — Скеппи не особо рад чужим в доме. И это понятно, даже правильно. Тем более у Антфроста очень хорошо дома. Тёплая печка, ткань на стенах по каджитским традициям, много-много подушек и сделанная самим Антом глиняная посуда. — Или тут ночуй. Это только днём тут потеряться сложно, а ночь тёмная. — Я его провожу, — Бэд садится рядом. Мягко напевает что-то, насыпая в чай четыре ложки сахара. Сахара, блять. Скеппи смотрит на это и морщится, снова зовёт Бэда невыносимым. Бэд смеётся. Антфрост спрашивает: — Хан, а ты что в шкафу не взяла? Я же не запираюсь. — Да возьми у тебя, — ворчит она. — Ты потом изноешься, что тебе натоптали. — Так разува!.. — за ними хлопает дверь. Фанди медленно моргает. — У него есть ружьё? — Да у всех есть. А у вас нет пушек, что ли?.. — с сомнением тянет Скеппи. Фанди качает головой. — В смысле нет, как без оружия-то? — У нас луки и топоры. Пушки-то это… ржавчина ест. Они песком сыпятся. Такое вот всякое, не знаю… я не видел почти. Ружьё. Тут есть настоящее ружьё, рабочее, не развалившееся. Ружьё, которое стоит у Антфроста в шкафу. — А почему у вас там так? — спрашивает Скеппи, затягиваясь. Фанди хочет попросить у него сигарету, но стесняется при Бэде курить. Пожимает плечами. — Ну, тут же пара дней пути всего. — Отец когда-то сделал револьвер, но он продержался часа два, — Фанди трёт переносицу. — И больше никто не пытался. — Ох, ну, там же Дрим, — Бэд разводит руками. Наверное, он улыбается — во всяком случае, белые пятна глаз меняют форму, как будто чуть прищуриваются, что ли. Он всегда улыбается, когда что-то говорит. В том числе и очень странное. Он много странных вещей говорит так, впроброс, как будто это мелочь. Или очевидное и всем понятное, а по сути-то — нихуя. — Дрим?.. — переспрашивает Фанди. — Но… при чём тут?.. Почему? У нас огнестрел разлагается, буквально. Разве человек может?.. — Реально же, — Скеппи чешет в затылке. — Я помню, как у нас тоже всё сыпалось, когда этот приезжал. Но он типа… просто мужик, разве нет? Фанди хочет сказать «просто мудак», но смотрит на Бэда и молчит. У Бэда шесть пальцев, хотя полчаса назад было пять. Фанди пересчитал. Это… очень, очень странное существо, но рядом с ним почему-то всегда спокойно и как будто немного пусто в голове. — Дело не в нём самом, — медленно говорит Бэд. — Я не рассказывал? Дрим человек, но за ним стоит… кое-что. Кое-кто. И ему не очень нравятся ружья. — Что-то за ним? — переспрашивает Скеппи. Фанди бросает вдруг в дрожь. — Ну таскаются за ним наёмники постоянно, и что? — Дрим, понимаете, — Бэд зевает. — Под опекой кого-то вроде… — бросает короткий взгляд на Фанди. — Нечистой силы? Он заключил сделку, на нём печать. Вы не видите, но я — отлично. Фанди закрывает рот ладонью. Его немного колотит. Дрим. Дрим, богомерзкий Дрим, Дрим — сделка с нечистью, смешки, когда Фанди молится, его «я имел дело с некоторыми Богами», Дрим, блять… грех, страшный грех. — Ой, — Бэд всплескивает руками. — Маленький, ну ты чего?.. Пиздец. Пиздец, пиздец, пиздец. Фанди тянется к крестику на шее, сжимает его в кулак. — Это же ужасно!.. — чужая лёгкая ладонь касается макушки. Бэд осторожно гладит по волосам, избегая того, чтобы коснуться уха или зарыться пальцами в пряди. Он… похож на плотный воздух. Фанди думает о Дриме, о его маске, о его руках везде. Думает — и медленно выдыхает. Ещё думает — я не видел на нём печати. Впрочем, Фанди его и не рассматривал. Просто ждал, когда всё закончится. — Дело в том, какой он сам человек, понимаешь? — говорит Бэд. — А он очень, очень плохой. И никакая сделка не спасёт его от последствий. Фанди выдыхает. Старается унять ужас в груди. Шепчет: — Это богопротивно. Скеппи открывает рот. Бэд шикает на него, потом говорит, как будто всё знает наверняка: — Так или иначе, всё закончилось, Фанди. Как будто бы Бэд там был. Как будто этот кошмар может закончиться. Фанди не плакал, когда Понк и Сэм пустили его домой. Когда Понк выгнал Дрима. Когда он сжёг фотографии. Когда и Понк, и Сэм сказали — да плевать, с кем ты там ругаешься, пацан, мы за тебя ответственность взяли и выбрасывать её не собираемся. Фанди вообще научился слёзы сдерживать, ну, типа, так бывает, когда всю жизнь тебя швыряет из говна в пиздец и обратно. Научился плакать по команде — из-за Дрима. Научился плакать тихо-тихо — из-за отца. Научился прятаться, при всех делать вид, мол, нормально всё идёт. Фанди много чему научился. Но в тот вечер Скеппи тихо выходит из комнаты, закрыв за собой дверь. В тот вечер Бэд мягко гладит его по плечам и шепчет что-то, что потом не вспомнится. И в тот вечер Фанди… Рыдает он в голос, блять. Давится слезами и соплями, тычется в чужую грудь, кроет Дрима матом. И Бэд — ну, Бэд, всегда шикающий на Скеппи и стукающий его хвостом по ногам за каждое «блять» — в тот вечер молчит. Фанди ничего ему не рассказывает. Думает — я никогда, никому и ни за что ничего не скажу. Но Бэд и не спрашивает. Он просто даёт ему выплакаться, а потом внутри становится пусто и легко-легко, и больше не страшно, не больно, не грустно. Никак. Ещё Бэд говорит кое-что важное. — Для таких, как он, клятва перед своим покровителем действительно нерушима, — он качает головой. — Понк рассказал мне, что вы… не в ладах. — Мягко сказано, — фыркает Фанди. Всё-таки закуривает и на скептичный взгляд Бэда поясняет: — Ну слушайте, я с девяти курю. Я как сейчас переучиваться буду? Бэд смешливо фыркает, шутливо грозит пальцем и говорит: — Я тебя провожу. Ант, наверное, волнуется. Антфрост курит хуану, сидя на крыльце своего дома, и угощает Фанди, стоит Бэду скрыться за поворотом. Фырчит, когда дым от тлеющей самокрутки попадает в нос, метёт хвостом вокруг себя и предлагает поучиться стрелять из ружья. И правда учит на следующий день. Ставит на лавку во дворе бутылки, показывает, как заряжать, где предохранитель, а где спусковой крючок. Учит целиться. Предупреждает: — Только с отдачей осторожно. В первый раз… тяжеловато может быть. — Я умею стрелять из лука, — отвечает Фанди. — Не будет же сильно тяжелее? И Антфрост соглашается — не будет. Ещё говорит: целься обоими глазами, а то смещение будет. Бэд, узнав, что Фанди стрелять учили, неожиданно не ворчит, а поддерживает. Приносит откуда-то ещё одно ружьё, не из своего дома — у них со Скеппи оружия нет, им и не надо, Бэд сам по себе угроза пострашнее любого ружья. Они с Антом устраивают соревнование по меткости. Потом Бэд ещё показывает, как правильно метать ножи. — Разве вам это нужно?.. — спрашивает Фанди. — Ну, то есть… ну, вы… — Ты прав, — Бэд улыбается. — Мне не нужно оружие. Просто когда-то у меня было очень много свободного времени. Фанди оглядывается по сторонам. Думает — здесь так спокойно. Так неестественно-спокойно. Через неделю из Манбурга прибывают беженцы. И Фанди узнаёт, что всё закончилось. Шлатт мёртв, город разрушен. Его отец открыл перекрытые газовые трубы и щёлкнул зажигалкой. Манбург взлетел на воздух, в Манбурге творятся страшные вещи, из Манбурга бегут люди. Но война, кажется, закончилась. Кажется, всё. Фанди думал, что ему будет больно, но почему-то внутри ничего не отдаётся, когда Бэд сочувствующе гладит его по голове и говорит про отца. Он, вроде как, соболезнует. Но у Фанди в груди — ничего, ни чувств, ни мыслей, только какая-то странная лёгкость. Это всё придёт позже, потом, когда он уедет из чужого дома. Это потом он будет рыдать, сидя на полу в повозке, уткнётся в загривок запрыгнувшей Френ. Будет спрашивать: за что так? Почему? Но это будет потом. Понк и Сэм приезжают чуть позже, дня через четыре после основной волны беженцев. Понк ложится на чужую кровать и не встаёт шестнадцать часов, а Сэм пьёт водку вместе с Бэдом. Рассказывает — Понк опять не спал сутками, дурак, блин. Фрэн гоняет куриц во дворе Анта, Ант ругается и выставляет её за забор, Фрэн копает новый подкоп и снова гоняет куриц. Фанди просто ждёт. Не решается ни о чём спросить. Ему и не о чем спрашивать. Манбург уничтожен, взорван и сожжён дотла, Манбург обескровлен и обезглавлен, и всё наконец-то закончилось, и лучше такой конец, чем бесконечный ужас, творящийся в городе. Когда он, Понк и Сэм возвращаются домой, забор поломан, а все окна выбиты. — Вот еблан, — говорит Понк, и все они втроём понимают, о ком речь. — Когда, сука, успел. Ещё не отгремело даже. — Ну это же не лекарства заказать, — мрачно шутит Сэм. — Это он всегда успеет. Фрэн носится по двору и лает. Фанди кажется, что он задыхается — но на плечо успокаивающе ложится чужая ладонь. И становится легче. Не так «легче», как около Бэда, но… но он знает теперь — есть люди, которые хотят помочь. Которые почему-то совсем не боятся Дрима. Фанди бы хотел не бояться тоже. Ни Дрима, ни того, что стоит за его спиной.