Океан

      Меня заставила открыть слипающиеся глаза адская боль. Вокруг почему-то было ужасно темно, но я не могла обращать внимания ни на что, кроме дикой пульсации боли где-то посередине спины. Она будто волнами распространялась по всему телу. Я чуть пошевелила рукой и почувствовала, что лежу на чем-то холодном, мокром и твердом. Глаза немного попривыкли к отсутствию света, и кромешная тьма превратилась в сероватые сумерки. Пытаясь оглядеться получше, я оперлась дрожащими отчего-то руками о, судя по всему, камень, на котором лежала, но едва немного приподнялась, как спину прострелило такой страшной резью, что я упала обратно и не смогла сдержать крик. Ощущение было отвратительным и ужасным, как если бы у меня там, в спине, кремнем об огниво стукнули. Что-то еще было не так. Тогда как верхняя часть тела, все до этой пульсирующей больной точки, болела так сильно, что чувствовались каждая царапина и каждый синяк, болела каждая мышца, все, что было ниже, будто бы было каким-то чужим. Онемелым. Мертвым. Животный ужас прошил меня с головы до бесчувственных ног. Захотелось закричать, громко, страшно, во весь голос, но я все еще ни черта не понимала, где я, и можно ли тут было вообще кричать. Постепенно прояснялись воспоминания о том, что предшествовало моему нахождению в этом странном месте. Вот мы с Дуней уезжаем прочь от той поляны, вот едем долго и упорно, но все равно, кажется, не успеваем. Вот переезжаем границу. Выстрел. Несущаяся лошадь. Падение. Но все это никоим образом, как мне показалось, не относилось к этому месту! Окружение напоминало скорее нечто, похожее на пещеру, но какие, к черту, пещеры в подобной местности, и вообще, посреди леса?! Зрение с течением времени продолжало проясняться, и вскоре я убедилась, что окружающая действительность и правда больше всего напоминает пещеру. С моего лежачего положения мне был доступен не слишком хороший обзор на все вокруг, но я, по крайней мере, увидела, что действительно лежу на неровном камне, испещренном многочисленными углублениями, залитыми водой, что откуда-то сверху льется слабый свет, и в нем что-то поблескивает голубым цветом внизу. Озеро. Огромное лазурное зеркало распростерлось там, под довольно широким, впрочем, каменным выступом, на котором я лежала, на расстоянии, должно быть, не меньше двух аршинов. Плеск воды раздавался в пещере, многократно усиливаемый каменным сводом. Я сглотнула. Ужасно хотелось пить, и… Господи, я даже не заметила, как близко подобрался голод. Стоило подумать об этом, как в висках застучало, сами собой выдвинувшиеся клыки оцарапали губу. Пора было что-то делать, но что? Боль в спине никуда не исчезла, а онемелые ноги так и не собирались слушаться. Но где же..? Я слишком быстро дернулась, оглядываясь, и боль вновь прошила все тело, яркой вспышкой раскаленной иглы мелькнув в сознании. Так и есть: ни лошади, ни Дуни поблизости не наблюдалось. У края выступа, кажется, висел, зацепившись за острый край, обрывок ткани, в котором я с ужасом узнала кусок платья моей русалки. Я, должно быть, потратила порядочное количество времени, медленно и с трудом пытаясь подползти к тому краю и не закричать от боли, все так же сопровождающей каждое мое движение. Посмотреть вниз было невыносимо страшно, и я несколько секунд просто лежала у края, собираясь с духом. Но слава богу, самые жуткие опасения не оправдались. Да, лошадь… а вернее, то, что когда-то ей было, лежала там. Искореженный труп явно кто-то уже успел найти: в потемках ярко светили белые кости в темной окровавленной туше. Причем тот, кто так полакомился мертвым животным, наверняка еще был где-то здесь. Я замерла, прислушиваясь. Сердце колотилось как бешеное, мешая, и я почти пропустила тот момент, когда прямо из-под моего выступа послышался шорох, и что-то вышло на свет, пробивающийся с поверхности.       Это было существо чрезвычайно странной и неестественной наружности, весь его облик создавал впечатление некоторого маскарадного костюма, а не целостной твари. Голова его была непропорционально велика, и сама была будто бы неравномерна до того, что непременно клонилась вперед, отчего хозяин её приобретал вид еще более угрожающий. Большой клюв, блестящий черным, напоминал птичий и, видно, был очень тяжел, раз так тянул голову к земле, но, верно, нет на свете до того больших птиц, чтобы достигнуть размера этого клюва. Птичьих перьев, однако, существо не имело, голова его была гладкой, темной и блестящей, будто бы выточенная из камня или вылитая из стекла, но уж точно не из плоти и крови, отчего создавалось ощущение, будто смотришь на голый обглоданный череп мертвого. Пустые белесые глаза бессмысленно выпучились в окружающее пространство. Между глаз, чуть повыше их линии, из вылитой единым сплавом головы вытягивался острый изогнутый рог, такой же темный и блестящий. Существо передвигалось на двух ногах, да и одето было как человек: короткий кафтан богатой вышивки с крупными серебряными пуговицами, правда, без рукавов… из ободранных краев дорогой ткани торчали белые перья. Уходили далеко вниз огромные крылья, белые в черные пятна, оканчивавшиеся, впрочем, вполне напоминающими человеческие кистями, прикрепленными, казалось, каким-то жутко неестественным образом. Штаны были на существе вполне обыкновенные, хоть и тоже из дорогого сукна. Бывший когда-то ярко-красным сафьян сапогов пробивали острые когти лап хищной птицы. Нечто осмотрелось, вертя блестящей головой, но, слава Господу, вверх посмотреть не придумало, и, не найдя источника побеспокоившего его звука, направилось вдоль стены пещеры в темный угол неподалеку. Ужас пронзил меня. По спине, а точнее, по оставшейся её чувствительной части, пробежали мурашки. Перед глазами вдруг возникла до боли яркая картинка: вот там, в этом темном углу, сейчас лежит моя Дуня, выпотрошенная, как эта лошадь. Показалось, что к густому запаху гнили от туши лошади примешался запах тины. Изо всех сил пыталась я увидеть, что было в действительности там, куда направлялось существо, но будто бы тени сгущались, не давая мне рассмотреть, и я, забывшись, сделала неосторожное движение локтем в стремлении подползти ближе. Нечто, стоявшее на самом деле слишком близко, тут же обернулось на шум, и на меня уставилась белая горошина блестящего жуткого глаза. Я замерла, не в силах двинуться от страха. Я думала, что после смерти первой, человеческой, старуха с косой больше не явится за мною, или, по крайней мере, я не буду её бояться, но как же мне было страшно! Да, я бы встретила противника достойно, будь я на ногах, но силы уже подвели меня: будучи почти целиком лишенной движения без всяких цепей и веревок, я была полностью обезоружена. Что толку от телесной силы или острых клыков, если едва можешь ползать? А создание приближалось, тихо, с какой-то мягкой, почти кошачьей грацией, поворачивая блестящую голову то вправо, то влево, будто глядя на меня то одним, то другим выхолаживающим душу глазом. Я не могла оторваться от них, пустые белесые зенки притягивали, не давали спрятаться, отвернуться. И наконец они появились совсем рядом. Сердце колотилось где-то в горле, я беспомощно открыла рот, силясь выдавить хотя бы писк, но и голос мне отказал. Чудовищная птица расправила свои неправильные, странные крылья-руки и, сделав пару махов, уже была на уровне моих расширенных от ужаса глаз. От изогнутого острого клюва несло падалью и свернувшейся кровью. Серпом, кривой саблей он повис у меня над шеей. Единственное, что я смогла сделать — малодушно закрыть глаза, думая, как мне казалось, в свою последнюю минуту лишь о том, какая дрянь все-таки судьба, отбирающая теперь у меня и этот, второй шанс. Птица подхватила меня за шиворот и швырнула об сглаженные волной камни у озера. Последним, что отпечаталось в моем угасающем сознании был хриплый каркающий голос: «Спи!»

***

      Холодно. Не та вода. Другое место. Не здесь. Почему? Где? Выше. К свету. Незнакомо. Где она? Мало сил. Голодна. Человеческие мысли. Найти.       Но голубые отблески новой воды увлекали её. Игра света в блестящих ярких волнах просила исследовать, нырнуть поглубже, поиграть с обитателями водоема, а не заниматься скучными поисками… кого? Не так уж и важно. Непонятный смутный образ свербил в сознании, создавая неясную тревогу. Зачем нужно что-то, зудящее в голове и напоминающее жужжащую муху? Тем более, на поверхности было так темно и некрасиво, что глубина манила все больше. Постепенно желание найти что-то, кажется, бывшее важным, но позабытое, сменилось простым желанием утолить голод, просто дать подпитку такому отчего-то усталому телу. Она ушла под воду и прикрыла глаза, вслушиваясь в то, что шептала ей стихия-мать, всегда готовая помочь. Но во всем озере ни одна капля не свидетельствовала о близости человека. Никто не тревожил голубое озеро, ничьи пальцы не касались его сверкающих волн. Русалка выгнулась дугой и завизжала в бессильной ярости, чувствуя нарастающую голодную слабость. Дикий её крик пробил толщу воды и рассыпался по пещере, ударившись о каменные своды. Со злости она подняла волну и швырнула её о берег так, что вода окатила камни, утягивая за собой все, что было на её разрушительном пути. Но злобный всплеск забрал силы, и русалка откинулась на упругую спину подводного течения, медленно отнесшего её на дно. Водоросли сплелись в мягкую постель для нее, и утомленная, она прикрыла глаза. Но что-то помешало уснуть. Инородное тело попало в озеро, что столько лет было ничем не тревожимо. Густой, черный запах долетел до острого нюха русалки. О, несомненно, это была кровь. Не человеческая, нет, это было что-то посильнее, как… летавец, как нежить, да что б это не было, оно бы насытило русалку, придало ей сил. И она бросилась вверх, туда, куда указывала вода. Рядом с берегом, на острых донных камнях, лежало отяжелевшее тело. По кристально-чистой воде бурыми, бордовыми, почти черными разводами от тела сочилась кровь и мутила озеро. Русалка сглотнула подступившую слюну. Невольно приподнялась её верхняя губа, обнажая частокол острых клыков, готовых рвать добычу на части. Над головой нежити игра течения волновала светлые, но короткие и спутанные волосы. Русалка недовольно нахмурилась: девушек забирать было как-то не принято, но… это ведь нежить, а не человек, да и другого ничего не было, так что она приблизилась к телу. Нежить была еще жива: русалка чувствовала, как по воде расходились удары затухающего сердца. Да, впрочем, какая разница? Нежить все одно жить будет, пока есть чему жить. Она перевернула согнутое тело на спину, провела самыми кончиками острых когтей по исцарапанному точеному лицу, пригладила волосы. И вдруг нежить распахнула темно-голубые глаза. Это были её глаза. Русалка скорчилась, как от боли, голова загудела, впуская поток воспоминаний, и Дуня в ужасе дернулась прочь от знакомой фигуры. Аглая беспомощно раскрыла рот, и вода, уже залившаяся ей в ноздри, хлынула и в рот, заставляя давиться и кашлять, и вновь впускать в легкие все новые порции воды, страдая от жуткой боли. Дуня, еще не отошедшая от шока, бросилась к любимой и, обхватив руками под плечи, потянула наверх, к воздуху. С трудом она выволокла тяжелое, вымокшее насквозь тело на каменный берег. Аглая тут же закашлялась с новой силой, её вырвало озерной водой, но она почему-то даже не пыталась сесть или хотя бы лечь на живот, чтобы стало попроще. — Вот… ты где… — с трудом прохрипела девушка, глядя Дуне в глаза с искаженным подобием гримасы облегчения лицом. Но тут же она сменилась почти что животным страхом. Аглая дернулась, пытаясь обернуться, но чудовищная боль отразилась в её будто бы изломанных чертах. — Что с тобой случилось? — нахмурилась Дуня, с тяжелым и неприятным чувством глядя на милую. — Я… не знаю. Ударилась. И этот… птица. Ногами не пошевелить. Больно так, знаешь… — ей было явно тяжело говорить, едва ли не после каждого слова она отчаянно хватала воздух ртом, стараясь перевести дыхание. — Какая еще птица? — Дуня ничего не понимала, кроме одного: пришла беда, откуда не ждали. Было тревожно и дико видеть Аглаю такой, извивающейся как змея в агонии, беспомощной, жалкой, промокшей до нитки. Аглая за все их краткое проживание у пруда стала для русалки опорой, её пусть и мертвое, но горячее сердце, искренние чувства — чем-то надежным и крепким в шатком, беспрестанно меняющемся мире. А сейчас эта опора была уничтожена, крепость Дуниной жизни оказалась разрушена, и девушка не знала, как вновь её собрать. Краем глаза Авдотья успела заметить мимолетное движение сбоку, прежде чем нечто опустилось рядом с уже теряющей сознание Аглаей. Пустые белые глаза уставились на русалку, и вдруг птица ухватила безвольное Аглаино тело, напоминавшее больше порванную тряпичную куклу, огромным загнутым клювом и, несмотря на протестующие крики Дуни, понесла девушку прочь, в темное углубление посередине каменной стены: до дыры, ведущей на поверхность и источающей слабеющий свет, и до каменного пола было примерно одно и то же расстояние. Дуня попыталась было выбраться на берег, броситься вслед за своей Аглаей, но озеро не пустило её. Русалка бессильно рвалась на берег, но что-то не давало подтянуть тяжелый хвост с броней чешуи наружу, удерживало в воде. Когтями она царапала камень, оставляя длинные борозды, билась изо всех сил об невидимую стену, преградившую ей путь, но все её отчаяние оказалось бесполезным перед чем-то неведомым, сдерживающим её. И обессиленная бессмысленной борьбой, Дуня закрыла глаза, отдаваясь волнам. На лице её застыло выражение страдания такого глубокого, которое она только могла испытать. За свою посмертную жизнь она не могла припомнить ничего такого в своей холодной, покрытой ряской душе. Все это, казалось, осталось там, за гранью смерти, где она не помнила уже почти ничего. Но потеря девушки, которую Дуня уже почти правда любила, ударила по её сознанию хлестко и жестоко. Горькие русалочьи слезы затуманили чистую воду озера.