Самый

Они вернулись в отель минут тридцать назад, а Артём уже еле держится на ногах у него на пороге с бутылкой пива в руках. Он явно успел принять на грудь, стоит, оперевшись острым локтем о дверной косяк и не даёт Игорю закрыть дверь прямо перед ним. А Игорю, вообще-то, и не хочется, но нужно же посопротивляться хотя бы для вида. Чтобы не засмеяли, не подумали, что он от каждого Тёминого чиха в свою сторону на коленях ползать готов. А он готов. Потому и сам Дзюба понимает, его пьяного не каждый привечать готов. Но на Акинфеева надеялся всегда. Игорь стоял перед ним совершенно уставший и изнеможённый, его волосы ещё не высохли после душа, а мышцы ныли, ноги сводило, сказывался только что закончившийся матч. Он краснел, как девчонка, когда Артём грубыми движениями разминал ему сведённую судорогой ногу прямо на поле перед овертаймом. А тот будто специально сверлил его взглядом, не давал отвести глаза, пальцами уже касаясь внутренней стороны бедра. Член Игоря дёрнулся, а дыхание сбилось, на них прямо сейчас смотрели тысячи людей, а он сука лежит и сдерживается, чтобы не завыть. Они стояли неподвижно до того момента, как Игорь, тряхнув мокрой головой, махнул рукой, пропуская форварда внутрь. Ему хочется спать и есть. Может быть, одновременно. А Дзюбе, казалось, хотелось всего сразу и ничего. Он вальяжно прошёл внутрь и упал на кресло, вальяжно закидывая ноги на стол. Игорь нахмурил брови, давая тому лёгкий подзатыльник, а затем, на мгновение всего, надавил на затылок, проводя пальцами вдоль шеи. — Не дерись ты, а? Кроссы чистые — Артём с удовольствием отпивает из бутылки ещё немного, а затем звонко ставит её на стол. — Я к тебе с вопросом пришёл. — Почему ко мне? — Выдыхает Игорь, подходя к окну и поворачивая ручку. Жарко. Падает на кровать позади него, протяжно зевая и тянет на себя край одеяла. — Ну почему всегда ко мне, Тём? — У тебя номер ближе, — он нахально ухмыляется и поворачивается лицом к Акинфееву. Тот молча мнёт плечо и шею, устало смотря в потолок. — Размять? Игорь переводит взгляд на форварда, непонимающе смотрит секунду, а затем смущается, кривя губы. Артём смотрит, не оставляя ему шансов выкрутиться. Акинфеев переворачивается на спину и складывает руки перед собой. Ногой отпихивает одеяло, слыша тихий шорох позади. Ёрзает немного, удобнее устраиваясь, а затем говорит: — Ну разомни, — Игорь почти чувствует, как Артём медленно поднимается с кресла и садится возле него. Матрас прогибается под его весом, пружины еле слышно скрипят а Акинфеев в одно движение стягивает с себя футболку. Всё ещё влажную — Игорь имел привычку не вытираться после душа — спину холодит прохладный воздух из окна. Игорь лежит на кровати в номере, громко и недовольно сопя в подушку и кусая верхнюю губу. Уперев вгляд в собственные ладони, с маленькими ранками после матча. Чувствует сухие, до жути горячие в контрасте с его холодной кожей, руки Артёма скользили по его спине, нажимая на лопатки. Он сегодня слишком устал, чтобы лежать всю ночь, ворочаясь на мокрых простынях. Кто ж знал, что Артём так любезно предложит свою помощь взамен на выслушивание своих философских бредней. Игорю это вообще не сдалось, но руки у Дзюбы сильные, массируют как надо. — Так вот вопрос, — снова начал он под одобрительный выдох Акинфеева. — Чего случилось снова? — Тём, что снова началось-то? — Игорь явно недоволен, но продолжал лежать, иногда меняя положение головы. — Что у тебя уже успело случиться? — У меня? Ничего, — буркнул форвард, выдавливая на руку немного крема для рук, который стоял на тумбе у кровати. Вот в чём секрет мягких рук Игоря. А он и не знал. У Артёма было нездоровое пристрастие к чистоте, так что руки он мыл по тридцать раз на дню и ещё столько же обрабатывал их антисептиком, оттого кожа на них обычно была сухая. — Это ты, Игорёк, не даёшь мне уже месяц как. Он, конечно, утрирует. Они не трахались пару недель из-за мелкой бытовой ссоры. — М? — Игорю кажется, что ему это всё послышалось. Бывает такое, когда половину дня проводишь на тренировке, а потом мотаешься по городам и спишь по три часа. — Что ты сказал? — Не даёшь ты мне, говорю, — Артём наклоняется и шепчет ему в самое ухо. Игорь дёргается, шипит, пытается задеть форварда локтём, чувствуя, как на затылке зашевелились тонкие волоски. По телу, от самих ушей до кончиков пальцев побежали мурашки. Но Артём сильный. Артёма хрен с места сдвинешь. Артём если захотел — он это получит в полной мере и никто ему не помешает, — Я сколько уже за тобой бегаю, сколько лебежу перед тобой. А ты всё Снежную Королеву изображаешь, строишь из себя саму неприступность. Артём кусает его за мочку уха и ведёт рукой ниже. Ещё ниже. Игорь молчит, не двигается и лежит, затаив дыхание. Ему всё интересней, он думает, что Дзюба просто играет с ним, не решится довести дело до конца. Но Артём продолжает. Вновь начинает шептать ему на ухо такие непристойные слова, каких Игорь в жизни не слышал, пальцами задевая резинку спортивных штанов. Акинфеев сжимает зубы, сдерживая слишком громкие выдохи, но ждёт. Артём кладёт руку на спину, сильно прижимая голкипера к кровати. Теперь Игорю даже дышать стало тяжело. Дзюба языком ведёт по шее, оставляя мокрые дорожки за собой, а затем кусая. Больно. Кожу жжёт, а Игорь незаметно сжимает пальцами простыни. Он напряжён. Знает, что если расслабится хоть на секунду — тут же позорно сдаст себя с потрохами. Игорю не хочется, чтобы Артём знал на что Акинфеев ради него готов, какие голодные взгляды он бросает на нападающего и как он втихаря таскает у него из шкафа футболки, чтобы снять напряжение, вдыхая его запах. А Артём ведь в курсе. Да и вообще все, кроме Игоря, в курсе. Потому что Игорь совсем не умеет скрываться и врать. Он вечно забывает закрыть дверцу шкафа в номере Дзюбы, когда приходит к нему со словами «Скучно мне что-то одному» и целью повесить вдоль и поперёк облапанную футболку Артёма на место. Игорь слышит, как Артём перекидывает длинную ногу через его бёдра, усаживаясь прямо на него. Голкипер прогибается в спине, чувствуя упирающийся в задницу твёрдый член и горячий язык Дзюбы на своей шее. Он проходится им по плечам, чуть сжимает зубами кожу на затылке и инстинктивно двигает бёдрами. Игорю страшно от того, что он не против. Ему хочется выгибаться на встречу и поставлять шею под язык Артёма. И если это всё затянувшаяся глупая шутка — им обоим уже всё равно. Артём продолжает массировать его плечи, юркими пальцами выписывая круги, кидая изголодавшиеся взгляды на перекатывающиеся мышцы. Кожа Игоря чуть прохладная после водных процедур, он предпочитал исключительно ледяной душ, так что мыться вдвоём получалось до обидного редко — Артём уже так повёлся один раз. Игорь стонет от этого контраста собственной кожи с горячими руками Артёма. Акинфеев сам в одно движение спихивает с себя Артёма — тот что-то бормочет и ухмыляется в ответ, — дабы стянуть штаны и усесться сверху на форварда, тычась носом куда-то в небритую щёку. Тот в ответ мычит, обхватывая Игоря за торс. Ему смешно даже — голкипер взрослый здоровенный мужик, а жмется к нему, как девчонка, ещё и Ему жарко, ему тесно, Игорь жмётся ближе, пытается слиться воедино и мажет влажными от слюны губами по лбу Артёма. Чувствуя рвано бьющееся сердце голкипера под пальцами, Артём сжимает его соски и оттягивает с наслаждением, зубами продолжая метить его плечи и челюсть. Он слишком соскучился, чтобы думать о последствиях, слишком устал, чтобы вообще думать. Игорь завтра даст ему по шее и перевернёт все чемоданы в поисках тонального средства и свитера. Акинфеев скулит, когда Артём коленом надавливает ему между ног и ощутимо прикусывает ухо. Проводит рукой по груди мужчины и улыбается, носом утыкаясь ему в висок. Запах Игоря, настоящий, родной, кружит голову и занимает всё пространство между ними. Он стягивает с себя штаны, приподнимаясь, а затем откидывает их куда-то к чёртовой матери. Ладони Артёма — большие, сильные, — с громким шлепком ударяются о его бёдра, сильно сжимая. Игорь дёргается от внезапной, такой лёгкой и приятной, вспышки боли, а затем закатывает глаза. Только Тёма знал, какой кайф ловит от этого Акинфеев. Вырывается чисто для вида, руки с себя сбрасывает, а у самого стояк каменный, хоть гвозди заколачивай. В этом весь Игорь. — Мазохист чёртов, — Дзюба усмехается, наваливаясь на голкипера и лбом проезжаясь по его челюсти. Игорь шипит, а сам суёт руку под матрас, находя помятый тюбик смазки. Всегда ведь туда её клал по заселению, на всякий случай. И случай всегда поворачивался ведь, ещё ни разу не прогадал. Только последние пару недель довольствовался собственной рукой Он кое-как трясущимися руками вкладывает тюбик Артёму в руку и откидывается на подушки, что очень кстати глушат его позорный скулёж. Он буквально слышит, как скалится форвард, сжимая пальцы на его бедре. Артём с характерным звуком выдавливает смазку на член, обильно — даже очень, — смазывая. Игорь дрожит, как осиновый лист, и не видит, что происходит у него за спиной. Довольствуется лишь влажными звуками, а затем громко мычит, когда Дзюба вводит в него сразу два пальца. Больно, отвыкшие мышцы ноют, когда Артём жёстко разводит пальцы внутри него, оставляя на спине мокрую дорожку поцелуев. Член Игоря болезненно ударяется о живот, пачкая его в предэякуляте и он двигает бёдрами, стараясь хоть как-то убрать напряжение. — Уже не терпится? — спрашивает Артём, глубже вставляя пальцы, проворачивая их внутри Игоря, от чего тот мечется на кровати, извивается, выстанывая его имя, почти что теряя сознание от этой грубости, граничащей с любовью. Артём давит точно на простату, почти делает больно, одновременно с этим оставляя на заднице Игоря звонкие шлепки. — Блять, Тёма-Тёма-Тёма, я сейчас… Артём достаёт пальцы с громким звуком, сжимая член голкипера у основания, не давая кончить, Акинфеев на это хнычет, дёргается, пытаясь то ли прижаться ближе, то ли отстраниться. — Пока рано, — голос Артёма глубокий и тихий, он проводит кольцом сжатых пальцев пару раз по своему члену, останавливаясь на головке, а затем одним движением входит в Игоря до упора, награждая покрасневшую задницу ещё одним резким шлепком. Акинфеев вскрикивает в подушки, а форвард слышит треск постельного белья. Игорь обычно более сдержан в постели, до разрывания простыней у них ещё не доходило. Сказывается двухнедельный перерыв. Артём аккуратно поворачивает его лицо к себе, сцеловывает слёзы, а затем наотмашь бьёт по щеке. Громкий стон Игоря разрывает тишину соседних номеров. У Артёма кружится голова, он слишком соскучился по родному телу, слишком изголодался, между шлепками он нежно оглаживает спину Игоря, губами пересчитывает позвонки, мокрым от пота лбом упираясь ему в спину. Он так хочет сказать ему, какой он красивый, любимый и вообще самый-самый, но слова застревают у него в горле, вырываясь несвязным потоком стонов и хрипов. Дзюба быстро двигает бёдрами, до синяков сжимая пальцами тазовые косточки вратаря и в пару движений доводя его до пика. Он сжимает свой член пальцами, гонясь за наступающим оргазмом, слыша ещё больше больных шлепков на бёдрах, заднице, чувствуя зубы Артёма на шее. И наконец он задыхается. Акинфеев замирает на секунду, а затем почти кричит, сжимаясь и пряча лицо в подушках. Он пачкает в сперме собственный живот и кровать, чувствуя, как Артём вколачивается в него всё резче, выстанывая тихое «Игорь, мальчик мой…». Он устало падает на кровать, закрывая глаза и не слыша ничего вокруг себя, как вдруг ощущает сильную руку поперёк груди. Артём поднимает его, прижимая к себе и ставя на колени обмякшее в его руках тело, продолжая грубо вбиваться в него. Акинфеев, такой чувствительный после оргазма, скулит и вырывается, хватает Тёму слабыми руками и лепечет что-то невнятное. Форвард кончает ярко, в глазах на секунду темнеет, он падает вместе с Игорем на кровать и судорожно ловит ртом воздух, рукой, кажется, чувствуя, как собственный член выступает на животе Игоря. Он перекатывается на другую сторону кровати, тяжело дыша и пытаясь ухватится за любую адекватную мысль в своей голове. Игорь лежит рядом, ни живой ни мёртвый, успокаивают только тихие вздохи с его стороны. — А вообще-то, Тёма, я натурал, — вдруг говорит Игорь, переводя на него взгляд. Артём на это только согласно кивает и целует голкипера в макушку, прижимая к себе. — Конечно, малыш, — Артём утыкается носом ему в макушку, целуя, и в извинении поглаживает покрасневшие бёдра. Игорь понимает, что нужно чаще ссориться с Дзюбой. Игорь Акинфеев — самый гейский гей из всех геев, они оба в курсе.