Иванушка

— Избушка-избушка стань к лесу задом, ко мне передом!       Услышав набившие оскомину слова, Яга подошла к окошку и приподняла ситцевую занавеску, все равно снаружи не видно, что в избушке вообще есть окошки. — Какой охальник вообще эту чушь придумал?.. — проворчала Яга. — Узнать бы… самого поставила б к лесу передом…       В воротах, косясь круглым глазом на ближайший череп, стоял детина в холщовой рубахе и порядком поношенных штанах с заплатками на коленях. Детина был круглолиц, курнос и кудряв — эдакая кровь с молоком. Словом, типичный Иванушка-дурачок, даже не надо быть Бабой Ягой, чтобы это понять. Вздохнув, праматерь всех женщин небрежно накинула причудливую личину, не столько страшную, сколько нелепую. Красота и уродство одинаково морозили языки смертным, а терпеть незваных гостей дольше необходимого Яга не собиралась. — Зачем, добрый молодец, ко мне пожаловал? — с порога произнесла ритуальную фразу. И почему люди так цепляются за всевозможные ритуалы, сути которых не понимают? — Дело пытаешь али от дела лытаешь? — Ах ты, старая хрычовка, ты бы меня прежде напоила, накормила, в бане выпарила, тогда бы и спрашивала, — старательно, чуть ли не по слогам пробасил дурачок и выжидательно уставился.       Яге захотелось кивнуть, погладить по голове непутёвого и заверить, что нет, ничего он не перепутал и всё сказал правильно. Вот же кутёнок бестолковый. Размером с телёнка. Трёхлетнего.       В бане Яга скинула личину вместе с понёвой. Детина открыл рот, получил веником по могучему плечу: а нечего заглядываться, — закрыл рот и споро разделся. — Ого! — Яга чуть не выронила веник, почувствовала, как прилипла к груди повлажневшая от пара рубаха. — А я-то думала, что удивить меня уже не получится.       Детинушка с дубинушкой горделиво приосанился и ещё раз получил веником, на этот раз по самому дорогому, после чего послушно вскочил на полок, улёгшись кверху белой сдобной задницей.       Отходила его веником Яга знатно, пусть это счастье потом спит покрепче, а то ну его… с такими-то… одарёностями. Теперь хоть понятно, почему в голове пусто, всё спустилось ниже на пару локтей. Или один, смотря как считать.       Утром выяснилось, что детину и впрямь звали Иванушкой, а к Бабе Яге его послали всем селом за умом-разумом. Яга бы и дальше послала. Коли ума как у воробья, а елда как у быка, то понятно, что Иванушка наворотил в родной деревне и пятке окрестных. Посмотрев в добрые и наивные глаза гостя, Яга передумала отправлять того к Баюну. Железный кот ведь сначала песней уморит, потом-то конечно, когда портки снимет, пожалеет, да поздно будет. Что же делать с этим… Иванушкой?       Змей проскользнул в открытое витражное окно, словно выходил, а не входил в чужую спальню. Но слишком уж был велик соблазн. Кощей открывал это окно только тогда, когда ночевал в своей роскошной спальне не один. А случалось такое не слишком часто, а так, чтобы уж солнышко почти над самым замком, а тощая зараза в кровати нежилась, так и вовсе ни разу. Кощей и в самом деле нежился. Лежал, небрежно укрытый тонкой простынёй, больше подчёркивающей, чем скрывающей сладострастное тело, довольно щурил бесстыжие глаза и лишь длинным ухом повёл на появление давнего любовника. Сыто потянулся, излучая такое довольство, что у Змея оба уда ревниво приподнялись, лениво перевернулся на спину, разметав антрацитовые волосы по смятым подушкам. Вот кто тут божество похоти?! — Ты вовремя, — вместо приветствия томно протянул Кощей и завёл одну руку за голову. — Стыдно признаваться, но я уже выдохся. Дальше ты сам. — Это кто ж тебя так? — Змею и в самом деле было интересно. Так упахать Кощея ему самому удавалось считанные разы.       Кощей пошевелил ухом и лениво махнул второй рукой куда-то в стену. — Там, во дворе дрова рубит. — Дрова? — Угу, — Кощей снова сладко потянулся и перевернулся на бок, трогательно складывая ладони лодочкой под щёку. — Деревенский, что взять. — В смысле… он ещё и смертный?       Каратель сонно угукнул, словно дитя малое, а не одна из самых опасных тварей Тридесяти Царств. Змей задрал огненную бровь, почесал в затылке и спустился во двор. Тот самый, в котором дров отродясь не было: Кощей предпочитал магическое пламя. Но дрова были. Как и деревенский, укатавший самого Карателя. Здоровенный детина с копной соломенных кудрей и голый по пояс лихо орудовал… секирой, расправляясь с дровами. Ну да, откуда колун в зачарованном замке? Но рубить поленья гномьей секирой… Кое-кто устроит бугаю истерику. Змей мстительно представил, как гладкие иссиня-чёрные волосы змеями взовьются вокруг бледного лица со сверкающими изумрудными глазами, пока рассматривал ходящие под загорелой кожей спины могучие мышцы. Красиво. Раздвоенный язык влажно прошёлся по нижней губе. Очень красиво. Особенно если учесть, что не так давно эти самые мышцы отлично потрудились над бессметной заразой. Золотой взгляд спустился ниже. Узкие после многих стирок портки откровенно облепили крепкую и ладную задницу. Детина, почувствовав жаркий, облизывающий взгляд, обернулся. Сероглазый, курносый, с гладкой кожей, не знающей бритвы, и пухлыми губами. Красив той лубочной красотой, присущей лишь нижним сословиям, но совершенно не испорченной осознанием. Змей пригляделся внимательнее. Ну да, парень не осознавал не только своей привлекательности, но и положения, в котором находился. Одним словом: дурачок. Ну да, умный к Кощею бы не полез. — Ну и откуда ты, Иванушка?       Змей ласково улыбнулся, обнажая клыки. — Откуда, барин, имя моё ведаешь? — совершенно не впечатлился дурачок. — Ты провидец? Баба Яга сказала, что я здесь встречу того, кто ума-разума мне додаст. Ты ли это?       Змей почувствовал, что его лицо — лицо метаморфа со стажем, превышающим историю некоторых государств, — совершенно неподвластно ему в эту конкретную минуту. А дурачок почтительно поклонился без малейшего следа раболепия. Когда он выпрямился, Змей невольно задержал взгляд там, где под слишком узкими штанами чётко обрисовывался контур… да не может быть! Мгновение — и вот Змей уже рядом с человеком, а его когтистая ладонь недоверчиво оглаживает что-то слишком большое и горячее для простого смертного. «Что-то» оживилось и мгновенно отвердело, став невообразимо огромным. Та-а-ак… а Кощей там, в спальне, раскатанный тонким ковриком между простынями, дрыхнет без сил, а этот… этот… — Ты это в людей пихал? — неверяще спросил Змей.       Люди хрупкие. Очень. А Кощей нет. Он вообще бессмертный. Буквально. А сейчас… тряпочкой лежит.       Иванушка потупился и качнул бёдрами. Змей сглотнул и потянулся к завязкам.       Кощей лениво провёл пальцами по золотым прядям лежащего навзничь Змея. Тот тихо и коротко промычал, но даже не толкнулся макушкой в руку, как обычно. — Отдохнёшь, потом вместе попробуем, — мечтательно протянул Кощей, прислушиваясь к ритмичным ударам металла о дерево. Иванушка снова рубил дрова. Где он их берёт-то? Ближайший сухостой почти на самой границе Мёртвого леса. — Словом, Баюн, не пожалеешь, — Кощей томно опирался затылком о плечо не менее томного Змея и подпихивал вперёд Иванушку. — Только не забывай сказки сказывать, а то ему разум зачать надо. — Расскажу, — мурлыкнул кот-колдун, оценив довольно-потрёпанный вид давних любовников. — А насчёт зачинать… зачем же портить то, что и так хорошо.