сапфировый город

      Пока смотрел на крутящийся барабан стиральной машины номер семь, Намджун засыпал. Голова медленно опускалась на подбородок, задница съезжала по скользкой сидушке одного из стульев на общей раме. Он открывал глаза ровно за секунду до того, как шлепнуться на пол, снова садился прямо и складывал руки на груди. Вода равномерно булькала в барабане, вещи шлепались в ней, напоминая что-то другое.       Больше в круглосуточной прачечной в старом районе никого не было, весь остальной ряд стиралок и сушилок молча отдыхал, и он мог позволить своим мыслям все, что угодно, да хоть того мальчика у шеста.       Тонкая полупрозрачная ткань, облегающая его плечи, грудь, тонкую талию и упругую округлую задницу. Девчачью задницу, которой он проходился вверх и вниз по матово-черному пилону.       Так уверенно держался за него, прокручиваясь, цеплялся, поднимая свое тело, будто оно ничего не весило. Украшения в его розовых волосах блестели и ослепляли, вздрагивали, подпрыгивали, падали на лицо. Цепочка с искусственным голубым камушком касалась пухлых искусанных губ, и они захватывали его внутрь, пока пальчики медленно проходились по животу вниз и останавливались за два шага до заветной цели.       «Я не могу потрогать себя здесь, — говорили эти нежные пальчики, — но я могу потрогать себя за красными дверьми, ты хочешь посмотреть на это?»       Намджун хотел.       Нога скользнула и скрипнула подошвой кед по кафельному полу. Он снова подвинулся на неудобном стуле и поерзал, потому что в старых джинсах стало тесно. Других сегодня не осталось, все остальное сейчас крутилось в барабане.       Наконец-то машина слила воду и начала набирать обороты на разгон перед отжимом.       Намджун запрокинул голову и натужно вздохнул. У него затянуло под нижними ребрами справа, снова.       Намджун закурил. Здесь только он, единственная не спящая машина и ночь, заползающая холодом в дверь, которая никогда не закрывается до конца, поэтому он может позволить себе все, что угодно, хоть эту настоящую сигарету.       Вонючую, вредную, терпкую. Одно наслаждение, эта горечь, что оседает на языке после первой затяжки. Сплошной отврат, когда дым заполняет всю носоглотку после второй. Сигареты стоили немыслимо дорого для такой дряни, но Намджун их покупал.       Это было одно важное воспоминание, выдох серого облака ему прямо в лицо и самодовольная усмешка. «Так дышит наш город, Нам-Нам, и каждый, кто в нем живет». Намджун не любил этот город, но не каждого, кто в нем жил.       Пепел упал ему на колено и обжег через ткань джинсов. Он успел смахнуть, пока не образовалась заметная дырка, но осталось черное пятно. В этот момент зазвонил телефон.       — Да? — устало, замучено.       От этого номера он никогда не ждал ничего хорошего.       — Ты сегодня на выезде, ты в курсе? — скрипнул мужской голос в динамике и порезал ухо. — Машина на пол четвертого!       — Какого хуя?       Но все его возмущения потонули в коротких гудках. Они спешили, и ему тоже теперь стоило.       Только оставалась одна загвоздка.       Намджун посмотрел на часы — три ноль два, на таймер стиральной машины — двадцать один. Простая математика, сушка длится еще двадцать, до работы полчаса своим ходом, а другого и не имеется, поэтому получив в равно минус тринадцать, Намджун сгреб с соседнего стула приготовленную мелочь обратно в карман и сказал себе, что так даже лучше. Зато он сегодня нормально позавтракает в перерыве.       Думать о работе во влажном комбезе он не стал, уберегая собственные нервы. «Ладно, высохнет на мне, здесь отжим хороший, не как на третьей». Намджун даже немного улыбался, потому что тот мальчишка на пилоне был действительно очень красивым и славным.       На улице сегодня было пять градусов.       ***       Сколотая раковина наполнялась очень медленно, напор по ночам уже давно слабый, и только холодная, впрочем, такая ему и нужна. Как мама учила: кровь отстирывается холодной водой, но нужно замочить сразу, пока она не въелась в волокна ткани. Чимин боялся, что опоздал, пока шел до дома в рабочем костюме, успев накинуть только большую не по размеру парку перед тем, как пулей вылететь из клуба.       Рубашку, увитую нейлоновыми нитями с нанизанными на них жемчужинами, было очень жалко.       Она стоило ему двух окладов плюс все чаевые щедрых постоянников, он купил ее на прошлой неделе, а теперь жалел, что надел именно сегодня. Сегодня был не особенный день, но ему так хотелось почувствовать иначе.       Когда вода наконец наполнила раковину, он засунул в нее рубашку, обмакнул всю целиком и придавил куском мыла там, где было самое большое пятно, а пока она отмокала, занялся своим лицом.       Его было уже не так жалко, как рубашку, но все же оно казалось ему почти таким же хорошим, как и тело, поэтому он старался оберегать его. Сегодня получилось так себе, этот урод застал его врасплох. Чимин рассмотрел себя в грязном зеркале, почти прижавшись к нему, и сосчитал приобретенные сегодня дефекты.       Разбитая и треснутая губа, раз. Синяк на лбу, два, вероятно, будет заметным даже под слоем тоналки, потому что уже выпирает плоской шишкой. Содранная кожа на скуле и щеке, три. Тот придурок проехался именно этой стороной его лица по стене, обшитой блестящими панелями. Даже красная звездная пыль все еще осталась на краях ран. И последнее, помилуй господи, его нос. Четыре.       Чимин наклонился еще ближе и осторожно прикоснулся к нему, но тут же одернул руку от боли, прокатившейся от переносицы по всему лицу, как рябь по воде от брошенного камушка. Сломан. «Сукин сын сломал мне чертов нос!» — подумал Чимин, и его дрожащие руки сжали скользкие края раковины.       Ничего не оставалось, кроме как вправить самому. Идти в бесплатную клинику было смерти подобно, в прошлый раз он и так сильно пожалел, что сунулся туда, но ситуация была совсем плохой. Сегодня же все еще терпимо, и склонившись над ванной, Чимин аккуратно взялся двумя руками за нос. Вдох, выдох. Нет, страшно. «Давай уже». Вдох, резкое движение вниз и вбок, характерный хруст, выдох на сдавленном крике.       Кровь брызнула ему на руки и в грязную ванну. Он оперся о нее, чтобы не упасть, и отдышался.       В кармане узких кожаных штанов завибрировал телефон. Эта вибрация проходилась по бедру к паху, но сначала Чимин снова посмотрел в зеркало. Вздох облегчения. Нос опух, но стал выглядеть таким же прямыми, как раньше. «Уродство», — все же подумал Чимин, достал телефон и взял трубку.       — Только блять попробуй сказать мне, что я уволен! — сразу крикнул он, увидев, кто звонит.       — Так и есть, красавица, — усмехнулся управляющий, — можешь еще спасибо мне сказать, что я тебя выгораживал целый час перед Мадам, иначе она отправила бы кого-нибудь найти тебя и поучить манерам.       — Да пошел ты! Этот уебок меня ударил! Он мне нос сломал, сука, ты понимаешь?! С хера ли я должен был терпеть это?!       — А ты ему все лицо разворотил и сломал руку, — спокойно отвечал мужчина и все еще про себя усмехался. Спонсор его улыбки сегодня — две хорошие мясистые скрутки. — Так что теперь лучше не подходи близко к «раю», охрана взяла тебя на карандаш.       — В жопу себе этот сраный карандаш засуньте! — выплюнул Чимин вместе со скопившейся во рту кровью и бросил трубку.       Замечательно, еще и десна воспалилась. Хотя это было удачей — выйти из такой заварушки, не потеряв ни одного зуба. Чимину повезло, что они были в комнате наказаний, нашлось, чем отмудохать этого придурка.       Как он вообще посмел поднять руку на такое тело? Сделав два шага назад, Чимин с тоской посмотрел на него в зеркало, провел кончиками пальцев по груди и вниз по животу, и был рад, возвращаясь к бедной рубашке, что не может увидеть мясистые темно-фиолетовые синяки вдоль по позвоночнику.       Чимин нежно тер пятно на белоснежной ткани хозяйственным мылом и улыбался все шире, потому что оно отмывалось. Красный, бледный розовый исчезал без следа.       — В следующий раз я надену тебя в самый особенный день, — шептал он ей, споласкивая под тонкой струей ледяной воды. — Я надену тебя, когда он вернется.       Чимин улыбался, как во сне, и на его глазах застыли крупные слезы. В конце концов, они упали в розовую воду и утекли в канализацию вместе с ней.