Warped

Он пьян, когда Эймонд впервые называет его «принцессой», и поскольку его ум затуманен, это слово не заставляет его сделать паузу. Приятное тепло разливается в нижней части его живота, и Эйгон благодарен сам себе до глубины души за то, что сейчас он слишком пьян, потому что Эймонд наверняка подумает, что его лицо порозовело из-за чрезмерного употребления сладкого красного вина, которым он успел хорошенько себя побаловать. Эймонд методичен, поскольку сначала он снимает с него сапоги и только затем переходит к драгоценностям и одежде из дорогой кожи. Эйгон борется с дрожью, брат протягивает руку и кончиками пальцев смахивает спутанные волосы с его глаз. Он никогда не думал, что его брат может быть таким нежным. Или, по крайней мере, не с ним: мягкость и доброта Эймонда была предназначена лишь для их матери и сестры. Девушки, находящиеся при дворе, боятся его из-за пустой глазницы и предпочитают Эйгона, потому что он унаследовал красоту их матери. Это настолько иронично, что Эйгон не сдерживает усмешки. Эймонд на мгновение останавливается, единственный сиреневый глаз изучает фигуру брата. Эйгону хотелось бы, чтобы Эймонд не носил эту чертову повязку. Он бредит при мысли о том, как увидит свое жалкое отражение в сапфире, заменяющем брату потерянный глаз. Эйгон прерывисто выдыхает, когда Эймонд склонившись над ним, целомудренно целует в уголок рта. — Сладких снов, любимая. Эйгону так хотелось быть чуть менее пьяным в этот момент. Тогда он бы нашел силы на то, чтобы притянуть брата к себе, обнять и никогда не отпускать. «И тебе, милый брат. Милый муж». Эйгон так хотел бы сказать это, но боится, что вызовет отвращение у Эймонда, если произнесет хотя бы одно слово.

***

На следующий день Эймонд снова приходит в его комнату. На небе едва поднялось солнце, но Эймонд уже привычно ведет себя громко и дерзко. Эйгон размышляет, приснилось ли ему все, что произошло прошлой ночью, когда Эймонд грубо сдергивает одеяло с его разгоряченной кожи. — Вставай, свинья. Вот он, его младший брат. Жестокий, безжалостный. Зверь, владеющий мечом также искусно, как и языком. Может быть, тот брат, которого он всегда хотел иметь, лишь приснился ему. — Я думал, что я твоя принцесса. Слова вылетают из его рта до того, как он осознает это. Они все еще в комнате Эйгона, Эймонд все еще стоит рядом с ним, и этот пейзаж мало чем отличается от прошлой ночи. За исключением того, что в глазах Эймонда больше нет нежности. Его взгляд стальной и холодный. Под этим взглядом Эйгон чувствует себя обнаженным не только телом, но и душой. — Вставай. Эйгон замечает ярость, гудящую под кожей брата, отвращение, но в большей мере стыд из-за того, что Эйгон все помнит. И он наслаждается мучениями своего младшего брата. «Я могу причинить ему боль точно также, как он всегда причиняет боль мне» — размышляет Эйгон. Это отвратительная игра, в которую они играют, занося невидимые ножи и вспарывая ими старые раны до тех пор, пока они не загноятся. Братья должны защищать друг друга, однако Эймонд и Эйгон были не только просто братьями. Их родители позаботились об этом, когда мать родила Эйгона — никчемного и ни на что не годного — первым, а Эймонда — блестящего, сильного, набожного — лишь вторым. Эйгон никогда не был мудрым, поэтому он не двигается со своего места, продолжая лежать полностью обнаженным на мягких подушках. Он замечает, как ярость окрашивает лицо брата и наслаждается болью, пронзающей его запястье, когда Эймонд резко дергает за него, поднимая старшего брата на ноги. Губы Эйгона растягиваются в дикой маниакальной улыбке, когда он смотрит на красивое лицо своего брата. — Ты испытываешь ко мне нежность только тогда, когда представляешь, что я твоя податливая сестра-жена. Звук ладони Эймонда, бьющей его по щеке, звенит в его ушах, а во рту тут же появляется привкус железа. Он не задумывается об этом, когда впервые за много лет наносит ответный удар Эймонду, брату, который за это время стал выше его, сильнее и отдаленнее. Эйгон чувствует, как внутри, где-то в области груди приятно разливается тепло при виде отпечатков его пальцев на бледной коже младшего брата. Багровая жидкость стекает с разбитых губ Эймонда и Эйгон чувствует, как жар разливается по его телу. «Я могу сломать его также, как он ломает меня» — думает Эйгон. — Ты — больной извращенец, — хрипит Эйгон, и Эймонд временно теряет дар речи — и однажды все увидят тебя таким, какой ты есть. Даже наша милая, любящая мать. Эймонд не говорит ни слова, даже не смотрит на него, все еще отвернувшись от удара. Затем Эйгон кладет свою ладонь на нетронутую щеку брата и, нежно поворачивая лицо Эймонда, заставляет снова посмотреть на себя. — Но каким бы чудовищем ты ни был, я всегда буду любить тебя. — произносит он, прежде чем нежно поцеловать шрам, разделяющий лицо Эймонда. Что бы ты ни делал, я всегда буду рядом с тобой, в твоей глупости, в твоей безжалостности, потому что я твой брат, и я всегда буду охранять тебя. Эймонд не произносит ни слова, наклоняясь и утопая в его объятьях.