Догорающее Солнце

«Стук. Клац. Боль.» — Таков теперь был ритм его шагов. Удар трости о каменную плитку эхом раздавался по опустевшим коридорам Знойного Дворца. В том не было ничего удивительного: слуги, едва заслышав характерный стук, предпочитали не попадаться ему на глаза, и он сам был рад избавить себя от их пристальных взглядов. Впрочем, как ему думалось, не только его неприглядная персона являлась виновницей угрюмой тишины. С тех пор, как их дом был разграблен адептами других орденов, немногие пожелали оставаться и далее в его стенах. Некогда привычный гул голосов, заполняющих пространство, сменился на тихие перешептывания слуг и едва слышимый шорох работ, будто один только намёк на оживленность являлся теперь кощунством. Не знай он, как обстояли дела на самом деле, он бы решил, что чертоги некогда могущественного ордена давно вымерли, а те редкие лица, что попадались ему на пути — случайные странники, забредшие сюда по собственной неосмотрительности. Определенно, Знойный Дворец видал и лучшие дни, но сейчас богато украшенные залы сменились лишь скромным подобием достатка: золотые украшения, великолепные картины, искусно вышитые шёлковые гобелены — всё это ныне услаждало взор Мэн Яо в его личной резиденции, оставив обитателей солнечных апартаментов довольствоваться голыми стенами. Признаться, он никогда не обращал внимания на то, как сильно меняется обстановка, стоит лишь убрать из нее самые выделяющиеся элементы. С самого детства он принимал окружающую его роскошь как должное, полагая, что так будет всегда. Однако, пытаясь покорить судьбу, зачастую сам становишься ее заложником. Теперь он и сам походил на того, с кого содрали всю краску, обнажая неприглядное нутро. После войны, когда долгие месяцы он провел под присмотром целителей, Вэнь Цин сказала ему, что отныне его уродливое внутреннее содержание полностью соответствует внешнему. Крепче сжав трость в четырёхпалой руке, он направился к лестничному пролёту, самой нелюбимой части дворца. В его нынешнем положении ступени превращались в тяжкое испытание и он бы совсем не возражал, если бы вместе с древними реликвиями адепты забрали и их. Быть может, даже помог, в меру своих сил. Словно в насмешку, рабочий кабинет их отца, а ныне Вэнь Сюя, располагался на самом верху. Должно быть, случилось что-то действительно серьезное, поскольку брат знал, как Вэнь Чао чертовски ненавидит лестницы. Настолько, что свои собственные покои ему пришлось переместить на первый уровень Знойного Дворца, где обыкновенно проживали слуги и не самые важные гости, и ныне самая маленькая и неприметная комната, в которой до того обитала какая-то горничная, стала жилищем для второго наследника именитого ордена. Удивительно, как быстро исчезает гордость, когда лишаешься ног. С превеликим трудом преодолев четыре этажа, Вэнь Чао наконец оказался перед чёрными дубовыми дверями рабочего кабинета. На каждой из них было мастерски вырезано множество лиц, сплетающихся в причудливое родовое древо. Главы ордена Цишань Вэнь в разных поколениях были заключены в изящную рамку, у каждого уникальную. Ярче всех выделялся отец, обрамленный в круг пышных букетов хризантем и магнолий, вдвое толще, чем у всех прочих лидеров, способным посоревноваться разве что с основателем клана. Без того претенциозную картину дополняли раскинутые во все стороны ветви персикового дерева, будто угловатые змеи расползшиеся по двери и желавшие поглотить всех прочих членов семьи. Под Бессмертным Владыкой, заметно скромнее, расположился Вэнь Сюй, окруженный голыми ветками терновника. Это была его идея, когда он только-только принял титул и считал себя недостойным чего-то большего. Чуть позже, однако, рядом с шипами, появилось несколько гроздей с ягодами, смягчающими безрадостное впечатление. Рядом с братом, совсем едва видно, красовался Вэнь Чао, лицо которого было грубо стёсано им же самим, отчего казалось, что у портрета и вовсе не было головы. Иногда он жалел о своем остром приступе гнева, поскольку теперь не сохранилось ни единого изображения, на котором он был бы целым, словно он уже родился с душной фарфоровой маской на лице, скрывающей то, кем он стал. Наконец выйдя из оцепенения, он осторожно постучал в дверь и, услышав одобрительный возглас, хромой походкой прошествовал внутрь. С тех пор, как Вэнь Чао был здесь в последний раз, горы свитков и кипы бумаг заметно выросли, пугающе возвышаясь над письменным столом, усугубляя царивший вокруг беспорядок. Письменные принадлежности были разбросаны тут и там, очевидно, для того, чтобы Вэнь Сюй, забывая, куда положил одну чернильницу, сразу находил новую. И как бы брат не пытался держать рабочее место в порядке, во всей обстановке чувствовалась обреченная усталость. Было время, когда он страшно завидовал старшему брату, что будучи везде и во всём первым, получал куда больше внимания от отца, но сейчас он был благодарен судьбе за то, что родился вторым. Никто бы не стал завидовать Вэнь Сюю теперь. Некогда пышущий здоровьем, с годами он сильно поблек и осунулся, почти не вылезая из своего кабинета, став его добровольным заключенным. Сколь бы яростно не ругала его за это Вэнь Цин, тот продолжал работать на износ, пытаясь разрешить тот ворох проблем, что подобно снежному кому только продолжали пребывать. — Приветствую, брат, — Вэнь Чао приподнял нижний край глухой маски. Отсутствие прорези для рта делало общение в ней невозможным. Впрочем, не то, чтобы теперь он вел беседы с кем-то, кроме себя самого и членов своей семьи. — Прости, на этот раз без поклонов, у меня чудовищно болит спина после этого проклятого восхождения. Вэнь Сюй лишь горько улыбнулся, отведя виноватый взгляд в сторону и сделал жест рукой, предлагая присесть. Тяжело рухнув на указанное место, Вэнь Час с громким металлическим лязгом закинул ноги на стол, с которого предусмотрительно убрали всё лишнее. Отлитая по форме лица маска, имеющая слишком много схожего с погребальной, была отложена в сторону. Даже в отрыве от своего хозяина, она казалась живой, смотря на Вэнь Сюя зловещими провалами глазниц. — Выкладывай, что за дурные вести ты получил на этот раз? — деловито сложив руки на груди, Вэнь Чао взирал на брата своим единственным глазом. На месте второго была пустота. Глава клана едва заметно дёрнулся: — Как ты узнал? — По хорошим ты бы меня не вызывал, — он невесело усмехнулся, и его изуродованное лицо скривилось в неприятной гримасе. — Справедливое замечание. Вэнь Сюй схватился на небольшой чайник, разливая напиток по чашкам. Сильный травяной отвар успокаивал нервы, что было необходимо перед тяжелым разговором. Вэнь Чао же только сейчас заметил гору выпитых братом ранее чашек, хмуро сдвинув брови. — Разве Вэнь Цин не предупреждала тебя, к чему приводит частое употребление? — У меня всё под контролем, — Вэнь Сюй беспечно отмахнулся и тут же выронил одну из чашек, что со звоном разлетелась, ударившись о пол. — Я вижу. С полнейшей невозмутимостью он убрал осколки и налил новую чашку, проигнорировав замечание брата. Тот лишь закатил глаз, но продолжать тему не стал. Он выпил свой чай в один глоток, умудрившись не пролить ни капли. Горькое на вкус, продирающее глотку не хуже, чем самый дрянной алкоголь в Цинхэ. Вэнь Сюй же неторопливо прихлебывал свой, будто смакуя и собираясь с мыслями. Вэнь Чао никак не мог взять в толк, как он способен пить эту мерзость на постоянной основе, пока не почувствовал легкость в голове. Пожалуй, только под успокоительным чаем и можно удержать себя от того, чтобы выпрыгнуть в окно, постоянно находясь и душой и телом в постоянных заботах. — Я получил извещение от ордена Ланьлин Цзинь, — наконец отставив чашку в сторону, начал Вэнь Сюй. — Помнишь, как несколько лет назад я занимал у них крупную сумму? — Трудно забыть твой красный лоб, когда ты обил им все пороги, — младший брат заметно напрягся, уже понимая, к чему тот клонит. — Дай угадаю, теперь они требуют вернуть всё до последней монеты? — Хуже: теперь они требуют 45.000 юаней. Если бы Вэнь Чао уже не выпил свой чай, он бы подавился. — Что, прости? Сколько-сколько они требуют? — он демонстративно прочистил пальцем ухо. Вэнь Сюй повторил сумму и во второй раз это прозвучало ещё более обречённо, чем в первый. — Когда? Через три месяца? — Через три дня… Повисла неловкая тишина, в которой младший брат пытался переварить услышанное. Несколько минут спустя он грязно выругался, после чего уже спокойней заговорил: — Так понимаю, никаких отстрочек тебе тоже не дали? — Это и была отстрочка, — голос Вэнь Сюя заметно сник. — Сам виноват. Нам был дан месяц, но я увидел письмо лишь сегодня. Он ожидал, что Вэнь Чао разразится бранью, сетуя на его рассеянность, но тот направил свое негодование в другую сторону. — Ха! Да тут и месяца не хватит! Сдается мне, тебя с самого начала хотели поиметь, братец, — он щёлкнул оставшимися пальцами и обвёл комнату. — Не стоило связываться с этими шакалами, Ланьлин Цзинь всегда держал нос по ветру, чтобы первыми откусить от пирога. Смотри и увидишь, как их адепты растаскивают Знойный Дворец по кирпичу. — Я не мог поступить иначе, я…! — возглас Вэнь Сюя оборвался в приступе кашля и он привычным жестом схватился за шею. На ней ровной линией выделялся длинный шрам, оставленной саблей Не Минцзюэ, не останови вовремя которого, старший наследник лежал бы без головы в луже собственной крови. Лезвие, пусть и не задело ничего жизненно важного, всё же повредило ему гортань, так что ему было тяжело говорить на повышенных тонах без надрывного хрипа. — Знаю. Голос Вэнь Чао смягчился и он, с трудом наклонившись через стол, похлопал брата по плечу. В прошлом их отношения можно было назвать в лучшем случае неприязненными. Вэнь Сюй терпеть не мог Вэнь Чао, а Вэнь Чао презирал Вэнь Сюя, и это было естественное положение вещей. Они были попросту несовместимы, являясь полными противоположностями и, равно как и кошки с собаками, разговаривали будто на совершенно разных языках. Общая же трагедия неожиданно сблизила их, хотя по всем прогнозам должна была расколоть ещё больше. Лишившись поддержки отца, у них не осталось иного выбора, кроме как искать ее друг в друге. Прежде чем младший брат откинулся обратно на стул, Вэнь Сюй успел ухватить его за запястье. Он не носил перчаток и потому взору открывались грубые рубцы, что покрывали его руки до предплечий, на тех местах, где с него полосками снимали кожу. Безымянный палец на правой и средний на левой отсутствовали. — Ах, приятные воспоминания, — с наигранной мечтательностью протянул Вэнь Чао, спешно пряча искалеченную руку в широкий рукав ханьфу, будто загулявшегося пса. Когда во время военной компании его схватили адепты Юньмэн Цзян, они поставили перед ним большие медные весы, на одной чаше которых была насыпана горсть камней, символизировавших отнятые им в ходе сожжения Пристани Лотоса жизни простых учеников, два самых больших булыжника на ее вершине — главу ордена и его жену. Вэнь Чао должен был расплатиться собственной плотью, поставив весы в равновесие. Первыми ему отрубили ноги чуть ниже колен, положив их на чаши. Те лишь едва приподнялись, поэтому было нетрудно представить, что вслед за этим вскоре последуют бёдра и руки, а когда и этого не хватит, с него начнут снимать кожу. Одному из адептов сильно не терпелось приступить сразу к последней части, опасаясь, что тот истечет кровью или умрет от болевого шока прежде, чем увидит свои ошмётки на весах, так что он вырезал Вэнь Чао глаз и содрал щёку, обнажая зубы. К счастью, чудом уцелевший Цзян Фэнмянь нашел и остановил их раньше, чем они успели довести дело до конца. Пленному удалось сохранить руки с почти с полным комплектом пальцев и большую часть кожи лишь благодаря нежеланию главы Пристани Лотоса продолжать кровопролитие. Вместо этого он выдвинул предложение, исходя из которого клан Цишань Вэнь продолжит свое существование, но уже не будет таким, как прежде. Как ни иронично, именно человек, который пострадал от действий Цишаня больше других, стал тем, кто спас их от полного уничтожения. Даже после того, как состав его клана заметно поредел, а супруга была убита, он отказался участвовать в истреблении солнечного ордена. Как бы отчаянно не увещевал Цзян Чэн, требуя предать земле всех вэньских прихвостней, как бы страстно не поддерживал его в этом Вэй Усянь, Цзян Фэнмянь не считал справедливым, что за преступления нескольких людей, будет расплачиваться целый орден, к их злодеяниям непричастный. В конце концов, все виновные понесли наказание. За смерть Пурпурной Паучихи Вэнь Чжулю заплатил собственной рукой, лишенный своего главного оружия. И здесь Цзянь Фэнмянь не отступал от своих принципов, не намереваясь отвечать смертью на смерть, отчего Цзян Чэн был вне себя от ярости, впервые серьезно поссорившись с отцом. Он просто не мог поверить в то, что убийца его матери отделался так легко, когда и одной жизни этого грязно пса было бы недостаточно, он должен был умереть сотню, сотню тысяч раз. Даже Вэй Усянь, никогда не ходивший у Мадам Юй в любимцах, был полностью с ним солидарен. После смерти отца, Вэнь Сюя поставили на колени перед главами великих орденов, швырнув ему под нос искалеченное тело брата. Как с главного наследника, с него потребовали клятву о прекращении военной компании с дальнейшей выплатой компенсации всем пострадавшим. Передавшееся от Вэнь Жоханя упрямство не позволило бы ему покориться врагам и он намеревался погибнуть с гордо поднятой головой, щедро плюнув напоследок на сапоги Не Минцзюэ, стоявшего к нему ближе всех с саблей у горла. Однако, еле слышные плаксивые причитания Вэнь Чао, которые он без конца повторял, словно заведенный, в надежде, что если тысячу раз произнести фразу: «я не хочу умирать», это отведёт смерть, заставили его передумать. Впрочем, на этом его унижения не закончились, поскольку шутки ли ради, но кто-то из адептов Ланьлин Цзинь предложил Вэнь Сюю принести извинения перед главами великих орденов и в качестве подтверждения глубочайшей искренности своих слов, поцеловать сапоги каждого из них. Гуаньшань принял эту идею с восторгом, Не Минцзюэ одобрительно хмыкнул, Лань Сичэнь не выказал согласия но, очевидно, и не был против, не забыв, что Вэнь Сюй учинил в Облачных Глубинах. Только Цзянь Фэнмянь убрал ногу, когда голова молодого наследника наклонилась над ней, отчего его губы мазнули лишь воздух. Эта история просто не могла остаться забытой, вскоре прокатившись по народу во всех красках описывающих позорное лизание сапогов первым молодым господином Вэнь, что в один миг безвозвратно разрушило тот устрашающий образ, который он выстраивал годами. И чем дальше распространялись слухи, тем более извращенными подробностями они обрастали, доходя до того, что первенец Жоханя по очереди ублажал каждого главу ордена, дабы сохранить свою жалкую шкуру. В свое оправдание Вэнь Сюй мог лишь ответить, что глупо было давать заднюю, когда уже склонил голову. И не существовало такого унижения, которое бы стоило жизни его родных. Он и по сей день благодарен тому, что раненый скулёж брата привел его в чувство и пусть теперь положение клана было хуже некуда, а он сам стал для народа посмешищем, у главы Цишаня всё ещё была его семья и он очень надеялся её сохранить. «Трусливо было бы умереть, не понеся расплаты, гораздо тяжелее жить, отвечая за содеянное» — так однажды сказала ему Вэнь Цин, видя, насколько эти россказни его ранят. Адепты собственного клана также смотрели на Вэнь Сюя без особого уважения, они лишь признавали его право на титул, но не считали достойным его. После разгромного поражения в военной компании, он стал главным козлом отпущения, опозорившим себя, раздавшим охотничьи угодья убийцам своего отца, позволившим стервятникам разорить Знойный Дворец, прилюдно признавшим, что Вэнь Жохань был преступником, а орден Цишань Вэнь заслужившими наказания, загнавшим клан в ужасные долги, не могущим справиться с восстанием бывших подчиненных, и, подобно собаке, вынужденным спрашивать разрешения у глав других орденов перед тем, как принять решение, касающееся его собственного. Воистину, во всей Поднебесной не было человека более презренного, чем Вэнь Сюй. Предатель для своих, злодей для чужих, как ни посмотри, с любой стороны отвратительный. — Был бы здесь отец, он бы нашёл выход…- Вэнь Сюй почувствовал неприятную горечь во рту и в том едва ли была вина выпитого чая. — Пф! Отец был дураком! — младший брат заявил это с такой непосредственностью, словно это был давно утвержденный факт. Вэнь Сюй всегда боготворил родителя, считая во всех отношениях идеальным. Не было в мире живых заклинателя, который мог бы сравниться с ним по мощи. Он восхищался им, как идолом, и жадно ловил каждое слово, стремясь оправдать возложенные на него ожидания. Если бы отец приказал ему сброситься с горы, он сделал бы это в тот же миг, оттого обвинительные слова брата звучали почти как личное оскорбление. Прежде, чем он смог возмутиться, Вэнь Чао опередил его, добавив: — Он должен был защищать свою семью, а не гнаться за мнимым могуществом. Посмотри, к чему привела его гордость! — он наклонился над столом, демонстрируя испещренное рубцами лицо. — И мы оба были для него никем! Инструментами, цепными псами, которых можно послать на убой! Клянусь, он бы не слишком и расстроился, если бы нас с тобой принесли ему по частям! Вэнь Сюй, ошарашенный такой эмоциональной тирадой, не сразу нашелся с ответом. Пожалуй, не выпей он уже три чашки успокоительного за утро, он мог бы ответить в не менее эмоциональном ключе. — Ты не думаешь, что он как раз и делал всё это ради нас? Чтобы именно наш клан возвышался над остальными, чтобы мы жили в полной уверенности, что никто не сможет причинить нам зло? — Нас? Он делал это только ради себя! Он был так зациклен на собственной безупречности, что любой намёк на его неидеальность вызывал у него гнев! Напомнить, что он сделал, когда на состязании лучников Цишань не смог занять ни одного почётного места? Гуй побери, это было тринадцать лет назад, а я до сих помню, как в ужасе ползал перед ним на коленях и пытался оправдаться, чувствуя себя распоследним куском дерьма за то, что не смог попасть в мишень! На шуточном соревновании!!! Он так распалился, что из порванной щеки полилась слюна, которую он небрежно вытер рукавом. — Винить одного лишь отца во всём — вот что действительно глупо. Если бы ты больше времени уделял тренировкам, не приходилось бы оправдываться. — Всегда приятно винить кого-то, кроме себя! — Вэнь Чао театрально всплеснул руками. — И я знаю, что бывает, когда слишком глубоко ударяешься в самобичевание. Достаточно просто посмотреть на тебя, брат. Вэнь Сюй не мог не признать правоту его замечания. Пусть Вэнь Чао не отличался особым мастерством в обращении с луком, зато бить по больному умел превосходно. — Да, наш отец сиял ярко, сгорев в огне своих же амбиций, а его тень не вернет нам величия, не вернет тебе покой и уж совершенно точно не вернет мне ноги, — последние слова он почти прошипел, но кинув взгляд на поникшего брата, быстро вернул контроль над чувствами, и, придвинувшись ближе, положил свою руку ему на плечо. — Это он — тот, кого должны были отдать на поругание, кто заслужил вечного позора. Он, а не ты! Ты пытаешься разгрести то дерьмо, что он заварил, ты пытаешься защитить всех нас, когда ему было плевать, сколько людей погибнет за его бредовые идеи. Ты — мой лидер. Другого мне не надо. И я пойду за тобой, не из страха, не из долга, а потому что ты достоин. Вэнь Сэй, тронутый словами брата, ощутил как в груди у него закололо. Он не был лидером. Он был хорошим исполнителем и подчиненным, всю его жизнь его учили следовать приказам, но когда власть упала ему в руки, он попросту не знал, что с ней делать. Привыкший действовать по чужой указке, без голоса над ним, говорящего ему, как следует поступить, он чувствовал себя потерянным. Все проклятия за дурные решения, он принимал на себя целиком и полностью, стараясь учиться на ошибках, и все же, тяжело управлять целым орденом, когда почти каждый убежден в твоей некомпетентности, оттого вдвойне ценнее осознавать, что кто-то считает иначе. — Хочешь, скажу тебе кое-что по секрету? — распаленный своей внезапной откровенностью, Вэнь Чао понизил голос, — Меня до сих пор терзает мысль, что было бы со мной теперешним, если бы отец был жив. Неприятно признавать, от меня и в лучшие годы было немного толка, хоть я и пытался доказать всем обратное, но став калекой я сделался бы совсем бесполезным. Обузой для него и всего клана, требующим постоянного ухода и надзора целителей. Не могущим использовать оружие, не в состоянии сдвинуться с места без помощи, не способным воспроизвести наследников, просто кусок мяса, который по каким-то причинам всё ещё продолжает дышать… И каждый раз страшит подозрение, что принеси меня Вэнь Чжулю в таком виде отцу, тот не стал бы со мною возиться. Увидев, что со мной стало, что теперь от меня не будет никакого проку, избавился бы, не моргнув и глазом. Да я почти уверен, последнее, что я бы увидел перед тем, как он раздавил бы мне череп сапогом — брезгливость на его лице! Как если бы перед ним был не сын, а куча грязи! Так сделал бы он. Но не ты… Не ты… Я стою здесь только благодаря тебе, А-Сюй. Вэнь Сюй не знал, что на это ответить, потрясенный его словами. Он никогда не думал о положении, в котором оказался его брат, с такой точки зрения, но все описанное им наводило ужас. Ему было трудно поверить в то, что отец, пусть и не терпящий проявления слабости, действительно обошелся бы столь жестоко с родным с сыном, однако, не мог отрицать, что он был и вовсе на это не способен. Он помнил, как первые недели после полученных травм, Вэнь Чао провел в истерике, бормоча бессвязный бред, и Вэнь Сюй было решил, что из-за пережитого ужаса брат на всю жизнь останется умалишенным. Однако, как только раны затянулись и уже не болели так сильно, он начал постепенно приходить в себя, умудряясь, однако, оставаться таким же невыносимым. Погрязший в жалости к себе, он капризничал больше обычного, но никто не собирался его жалеть и потакать его прихотям, особенно Вэнь Цин, под чьей жесткой рукой он делался тише мыши. Целительница обращалась с ним раненным еще более сурово, чем когда он был здоров, словно отыгрываясь за старые обиды. Впрочем, она никогда не причиняла ему больше боли, чем было необходимо. Почти. То, что ему отсекли ноги всего лишь ниже колена она назвала большой удачей, и на возмущенные возгласы пострадавшего «всего лишь?!» накрыла лицо оного тряпкой, отправив Вэнь Сюя искать мастера, который сумел бы изготовить протезы. Таковой вскоре нашелся и отдав немалые деньги за его услуги, он был приглашен во дворец оценить масштабы трагедии. Самым сложным было убедить брата позволить ему взять мерки, поскольку он отчаянно не желал, чтобы его в таком состоянии видели посторонние и каждый раз отворачивался в другую сторону, стоило кому-то посмотреть на него. Вэнь Цин предложила надеть ему ведро на голову и Вэнь Сюй, уставших от бесконечных истерик младшего брата, был в шаге от того, чтобы согласится. Но вместо этого заказал маску, отлитую из фарфора по форме его лица. Она не имела рта, лишь два чёрных провала вместо глазниц и тонкую прорезь для носа, создавая зловещее впечатление лика мертвеца. В ней было трудно говорить, так что Вэнь Чао приходилось приподнимать ее конец у подбородка, чтобы что-то сказать. И тем не менее, получив ее в руки, он радовался так сильно, как если бы получил дорогой подарок на именины. Можно было лишь подивился тому, как быстро меняются приоритеты. Бывали моменты, когда Вэнь Сюю отчаянно хотелось брата придушить, но в конце концов, общими усилиями, его удалось поднять на ноги. Никто не смотрел на него как на неполноценного, напротив, требуя с него в два раза больше прежнего теперь, когда положение клана заметно ухудшилось и на счету был каждый меч. Поняв, что поблажек не будет, Вэнь Чао наконец взялся за ум, и как оказалось, на его плечах все это время находилась достаточно светлая голова, выбив из которой все лишнее, начала работать в полную силу. — Я найду деньги, — после продолжительной тишины, возглас младшего брата заставил Вэнь Сюя вздрогнуть. — Клянусь, я провалюсь под землю, но найду их.