chelsea smile

Мэттью остается неподвижен всего несколько секунд, а затем с силой тянет наручники на себя, заставляя Николаса потянуться за металлической цепью. На мгновение они застывают на месте, сохраняя визуальный контакт, пока канадец не прерывает тишину первым:       — Думаешь, что если ты успел присосаться к крысам, то сразу все можно? — Мэттью делает размашистый жест в сторону Ыйджу, что так же крепко охвачен руками Юджина. — Он сдаст тебя при первой же возможности, как только получит достаточно информации, чтобы доложить тем, кто командует всей этой богадельней.       — Мы все в равных условиях, — отвечает Исян, ослабляя хватку на наручниках. — Если бы здесь был хоть один привилегированный человек, он бы не сидел вместе с нами и не проходил через эту же самую грязь, не думаешь?       Ван боится упустить Мэттью даже на секунду – в глазах его играет огонь, а в движениях чувствуется резкость. Кажется, что если Исян потеряется хоть на секунду, то начнется драка, которая гарантированно приведет к перестрелке. И как бы много Ван не думал о том, что надежда на спасение кажется все более призрачной, он старался не сдаваться, как и не делать о людях поспешные выводы. Для него все очевидно, как на ладони: если бы Ыйджу и вправду был выбран подсадным, то, должно быть, он был бы куда более общителен, старался бы переговариваться с максимальным количеством людей, да и имел хоть сколько-нибудь привилегий. А Исян же, напротив, кажется, навсегда запомнил его взгляд, полный жажды к жизни, когда он затягивал ремень на шее насильника.       — Слишком наивно для взрослого человека, — хмыкает канадец, а затем в мгновение сокращает расстояние, смыкая хватку за вороте футболки тайванца, почти переходя на шепот. — Если ты слепой или прикидываешься слепым, то хотя бы не мешайся под ногами, пока я пытаюсь избавиться от тех, кто портит и без того мерзкое нахождение тут.       — Эй, Мэтт! — Голос Рики звучит громко, но как бы со стороны, и Сок в мгновение переводит внимание на него, позволяя Исяну выбраться из его рук, пока китаец продолжает на английском: — Для решения проблем с агрессией существует когнитивно-поведенческая или психодинамическая терапия, но никак не мутузилово людей, которые тут вообще-то помочь друг другу пытаются.       — Закрой свой рот, — цедит через зубы Мэттью, вновь обращая внимание на Николаса.       — Ну же, дружище, лучше на меня посмотри, чего ты его разглядываешь? Я завидую! — еще громче говорит Цюаньжуй, оставаясь неподвижным у противоположной стены. — Я к тому, что если кто-то пытается собраться в большого автобота – ну, знаешь, из «Терминаторов», смотрел ты или нет, понятия не имею, – то вообще-то им грешно в этом мешать. Ты одиночка, я одиночка, а они, может быть, обладают духом коммунизма, со всяким этим «только вместе, только к звездам».       Канадец вдруг выпрямляется, чуть склоняет голову как бы в ответ на слова Рики, а затем сжимает кулак. Николас быстро проверят корейцев, что прижались друг к другу у стены – Ыйджу, закованный в защитные объятия Юджина, хмурится и всматривается в каждое действие напавшего, Унхак взглядом мечется от тайванца до канадца, а быстрый стук его сердца слышен даже с расстояния, пока ангар не наполняется криком на английском языке:       — О каком, блять, одиночестве речь, если вы все сговорились, стараясь оставить меня за бортом? — Рев Мэттью отражается от металлических стен, наполняя всю комнату громкими звуками. — Вы все объединились, а я остался не удел, и вы все, Господи Боже, сдаете информацию, крысите и живете припеваючи!       Плечи его тяжело вздымаются, а отросшие ногти проваливаются в шероховатую кожу сухих ладоней, когда парень все крепче стискивает кулаки. Он делает шаг по направлению к Рики, и принимать решение Исяну приходится быстро. С одной стороны он видит солдат, что внимательно следят за ходом конфликта, опуская пальцы на курок – одно неверное движение, и оба парня будут размазаны о стену, даже не успев сцепиться. С другой стороны, если ему удастся переключить внимание на себя, то по крайней мере Рики, что не имеет к этому никакого отношения, останется цел. Ответ приходит сам собой: Ван делает один точный удар по голеням канадца, заставляя того подкоситься на ногах.       — Сука! — выругивается Мэттью моментально, тут же вставая на ноги и цепляясь за одежду Николаса. — Если первым, кого я пришибу, окажешься ты, то я даже грустить не стану!       Пальца Исяна все еще работают далеко не так быстро, как у здорового человека, поэтому проходит пара секунд, прежде чем ему удается обхватить запястья канадца и, приложив силу, хотя бы позволить себе образовать воздушный коридор. Тайванец бросает взгляд на военных, что уже наводят огнестрелы на них, в то время как корейцы в мгновение жмутся к противоположной стене, кажется, осознавая, что количество умерших в этих стенах вот-вот увеличится еще на два человека.       — Если ты не выпустишь меня прямо сейчас, то нас обоих пристрелят! — Николас и сам переходит на крик, стараясь воззвать к сознанию в этих разъяренных пылающих глазах, что сосредоточены на цепкой хватке. — Я не хочу с тобой драться, я лишь хочу, чтобы ты отъебался от всех!       И прежде чем Мэттью успевает что-либо ответить, Николас слышит, как оружие спускается с предохранителя, а затем раздается один выстрел, и время замирает. Оба парня вдруг останавливаются, будто оказываясь замороженными на одном месте, и Исян лишь спустя мгновение испуганным взглядом скользит по телу канадца, осматривая его на пулевые ранения и кровь, пока тот медленно расслабляет хватку, убирая свои крепкие руки за спину. Ван боится развернуться, но все же делает это, замечая, как пуля застряла отверстием в деревянном полу всего в пятнадцати сантиметрах от них – напоминание о том, что это лишь предупреждение.       Медленно Мэттью удаляется к противоположной стене, не смея взглянуть в глаза Вана, пока Николас с трудом выпускает изо рта воздух, мирясь с фактом того, что он мог умереть меньше минуты назад, но пока что его, кажется, пожалели. Солдаты снова занимают позицию ожидания, воздух в ангаре вдруг опять разряжается и создает ощущение, что все возвращается на круги своя: Юджин выпускает Ыйджу, тот занимает место где-то поодаль, Рики усмехается, а Мэттью и вовсе присаживается так, словно ничего и не произошло, пока в ушах сохраняется характерный звон, что остался после выстрела.       Тишина. С момента вылетевшей пули прошло, кажется, больше часа, и именно с тех пор никто из пленников не смеет подать голос – не слышно привычного полушепота на разных языках, нет и смены караула у солдат. Кажется, все застыло на одном моменте. Навязчивой мыслью в голове Исяна сидит осознание того, что он больше часа продолжает жить дальше, хотя для него все могло закончиться в одночасье, и он бы так просто погиб в металлической коробке посреди Вьетнама, а потом остался бы догнивать здесь же. И один этот факт порождает в голове парня чувства столь противоречивые, что решить однозначно, какую тактику предпринять, он не может: есть вариант прилежно выполнять все команды военных, вести себя тихо и не дергаться, как это делают, к примеру, Юджин или тот безымянный японец; вторая опция включает в себя продолжение борьбы, что сейчас выглядит как заведомо проигрышный вариант.       Ван жадно глотает воду, стараясь успокоить надоедливый стук пульса в висках, что никак не может успокоиться. Как бы одномоментно он сталкивается взглядом с Рики, что время от времени рассматривает его скорее от скуки – Шень вздергивает брови вверх и вполне однозначным жестом манит тайванца к себе. Николас повинуется довольно быстро, поднимается на ноги и проверяет реакцию военных, что тут же обращают на него внимание, будто бы тот снова должен почем зря броситься в драку.       — Ну как оно – вернуться с того света? — спрашивает Рики на китайском, едва Исян успевает усесться рядом.       — Так себе. Зачем звал?       — Со стороны ты, кстати, выглядишь, будто уже совсем сходишь с ума. — Цюаньжуй начинает говорить быстро и, как всегда, пропускает вопрос мимо ушей, Исян к этому уже привык, да и не рассчитывает на какую-либо ценную помощь со стороны китайца, кроме как подобие радио, чтобы заглушить собственные мысли. — То есть я немножечко, совсем чуточку наблюдаю за тобой, а ты все время то дергаешься, то паническую атаку ловишь, то еще что-нибудь. Не говорю, что я выгляжу хорошо, хотя вполне себе не дурно, но ты хуже.       — Спасибо, — только и успевает язвительно прошипеть Николас.       — А еще жаль, что ты все-таки не сломал Мэттью лицо напополам. Ну, не то чтобы я ждал, в твоем-то состоянии, но самую малость все-таки надеялся. Но ладно. Зато живой. — Рики глубоко выдыхает, а затем смеряет Николаса взглядом, и, кажется, большие глаза его не отражают никаких эмоций. — Ты еле сидишь, кстати. Можешь на меня прилечь, если так проще будет.       Николас и правда давным-давно не задумывался о том, как он себя чувствует и как выглядит со стороны. И, довольно очевидно, вид у него еще хуже, чем он предполагает, ведь нескончаемые выбросы адреналина так или иначе брали верх над уставшим телом. Должно быть, его лицо сильно осунулось, должно быть, множественные раны гниют и кровоточат подобно ранам Унхака, а сбивчивый пульс точно вносит коррективы в его поворотливость и скорость реакции. Должно быть, ему и правда хуже, чем он думает.       Николас прислоняется к плечу Рики поначалу лбом, чувствует тепло чужого тела и глубоко выдыхает, ощущая мускусный запах. Цюаньжуй сидит неподвижно, будто бы ожидая, пока тот примет более удобное положение, все-таки прикладываясь к нему на плечо. Исян слышит дыхание парня и старается сконцентрироваться на нем – медленный вдох, неторопливый выдох, ритм ровный, темп неспешный.       Видимо, сон медленно начинает побеждать уставшее тело. Мысли все меньше и меньше занимают его голову, уступая место туманной пелене, пока где-то поодаль не раздается узнаваемый смех. День за днем, раз за разом Николас старается убедить себя, что заливистый хохот Сохи – это, пожалуй, уже даже привычно, но каждый раз он опасливо посматривает на солдат, чтобы те не взялись за оружие. А смех парнишки все набирает громкость, кажется, действуя на нервы всем присутствующим в ангаре: Мэттью принимается в быстром темпе ковырять ногтем деревянный пол, Унхак вдруг начинает дышать тяжелее, а Ыйджу бегает взглядом от военных до соотечественника и назад.       Николас, признаться честно, ни разу не пытался пообщаться с Ли Сохи, хоть и времени у него предостаточно, как и не любил ставить на людях крест заранее, но здесь словно бы это был правильный вариант: стремительно худеющий и ослабленный, кореец всегда отказывался от еды, лишь изредка глотая воду, чаще всего оставался вдали от общения даже со своими земляками и тем более избегал помощи от кого-либо. Вану кажется, что долго парню не прожить.       И когда смех все же переходит сначала в хныкание, а потом в рев, что все больше и больше напоминает истерику, то Исян дергается поначалу, все же стараясь убедить себя – ничего удивительного, ему недолго осталось, это повторяется день ото дня и будет повторяться до момента смерти Сохи. Он старается вновь сконцентрироваться на тепле от тела Рики, возможно прижаться ближе, уложив на плечо китайца щеку, от чего синяк на скуле отдается болевыми ощущениями, будто отрезвляя парня от слепой попытки забыться. Возможно, Сохи было бы проще, если бы кто-то из пленников был рядом с ним, возможно, ему требуется высказаться, а возможно, что ему уже ничего не поможет и сознание окончательно подводит парнишку. Исян не знает наверняка, но так или иначе он ерзает, старается устроится поудобнее, успокоить голову и пропустить мимо ушей.       Словно между звуками рыданий навзрыд, Ван слышит, как с тяжелым выдохом со своего места поднимается Ыйджу. Парень довольно быстро и все же аккуратно сокращает расстояние между местом его дислокации и углом, в котором обычно сидит Сохи, почти не двигаясь. Бён опускается на корточки, принимается как бы оценивающе рассматривать состояние соотечественника, а затем протягивает ему воду. Ли хмурится и даже отмахивается сначала громко, после чего парень одним жестом указывает ему на военных, что уже обратили на них внимание. Незнакомые Исяну слова на корейском языке постепенно вытесняют собой сначала истерику, а затем и хохот.       — Нам всем нужно держаться близь Ыйджу, — шепчет Ван на родном языке, и Рики чуть елозит, кажется, прислушиваясь. — У него явно налажена какая-то коммуникация с военными, возможно, если в них осталось хоть что-то человеческое, то они могут... Не знаю, выпустить хотя бы несколько человек.       — И этот тихушник никогда не взял бы с собой никого, — усмехается Цюаньжуй, глядя, как корейцы переговариваются между собой. — Он чистой воды индивидуалист, который всегда будет копать под себя. Если ему наскучит, что его все ненавидят, то он бросит какую-нибудь тростиночку помощи, мол, держите и отвяжитесь. А в большей степени он и пальцем не пошевелит, помяни мои слова.       Николас покидает плечо китайца, выпрямляется и внимательнее всматривается в коммуникацию между Ыйджу и Сохи: общение их выглядит сравнительно спокойным, и Исян смеет предположить, что Бён, пусть и немногословно, но что-то поясняет для Сохи, пока тот лупит на него свои раскрасневшиеся от слез глаза. В подтверждение своей уверенности тайванец бросает взгляд на Унхака – кажется, мальчику по меньшей мере не стало хуже, а в лучшем случае и вовсе почти прекратился бешеный зуд, из-за которого раны его покрылись еще и тонкими красными полосами. Ван определенно точно не собирается говорить, что кореец, которого он знает совсем короткий промежуток времени, настоящий ангел. В конце концов, он никогда не общался с ним о личном, не знает, что он думает и чем живет. Но, по крайней мере, Ыйджу небезразличен к ситуации и определенно точно хочет отсюда выбраться так же сильно, как и сам Николас.       Исян держится, когда чувствует, что на языке скапливается желчь – в нем кипит желание вцепиться в Рики и начать орать на него, требуя наконец-то объяснить причину такого отношения к неизвестному человеку, ведь ее не может не быть, так ведь? И он знает наверняка, что Цюаньжуй в очередной раз не даст ему никаких ответов, увильнет от вопросов или перестанет обращать на него внимание вовсе, и Николасу кажется, что в его положении человек, который так или иначе помогает другим, куда более ценен, чем тот, у которого, кажется, все больше теряется связь с реальностью.       — Я, знаешь, не то чтобы пытаюсь нагнетать, — вдруг начинает Рики аккуратно и неожиданно тихо. — Хотя это может прозвучать так, как будто пытаюсь, но мы, признаться, не на театральной поставке, чтобы делиться переживаниями по сюжету. Так вот, мне кажется, что мы с тобой скоро умрем. Ну, не то чтобы мы как мы, но я имею в виду, что сначала будет этот смеющийся, потом Мэттью, потом ты, потом я, а после наверное этот твой Ыйджу.       Ван кивает из стороны в сторону – и все же сложно принять, когда другой человек озвучивает твои собственные мысли. Он определенно думал об этом раньше, но теперь почему-то не хочет соглашаться. Николас пару секунд изучает лицо Рики и весь его холодный и безразличный взгляд кажется Исяну мертвецким – как будто ему абсолютно все равно на то, что именно происходит вокруг, да и борьбы для самого себя он не видит. Как будто перед ним уже покойник. И если бы у Вана была такая возможность, то он бы прямо сейчас потребовал, чтобы Цюаньжуй как на духу рассказал ему все, что было в его прошлой жизни, да только прерывает его размышление четкое и направленное движение военных со шприцами в руках.       Николас снова и снова старается убедить себя, что и к этой русской рулетке он должен привыкнуть. Да, они находятся в том месте, где время от времени мерзкие люди делают свой выбор по отношению к одному из них. Да, им вкалывают сильнейшее снотворное, заставляющее отключиться на месте. Да, сейчас жизнь выглядит так, и в его силах это изменить. Но внутри все равно скапливается паника, и Ван даже сам не замечает, как стискивает рукой ткань на собственных штанах, лишь бы хоть куда-нибудь выместить свое напряжение. И, как всегда, кажется, дышать перестает каждый из них.       Первым выбор падает на японца хрупкого телосложения. Солдат только лишь поднимает руку вверх, сигнализируя подняться, как мальчишка тут же встает на ноги, протягивает свои запястья, позволяя наручникам сомкнуться. Николас еще давно заметил у безымянного японца особенность – в моменты, когда он оказывался выбранным на выезд, он никогда не поднимал головы. Каждый из пленников мечется взглядом, дергается и старается вырваться, пытается найти поддержку в ком-либо, пока этот мальчик лишь опускает голову вниз, принимая свою участь такой, какая она есть.       И все же, когда Ван ловит на себе две пары цепких глаз военных, что-то внутри него отрывается и с шумом падает вниз под действием силы тяжести. Пульс в висках усиливается, паника подбирается к груди и выжимает собой любой анализ.       — Ой, а сегодня, кажется, я, — с легкой усмешкой выдает Рики, моментально вставая на ноги.       Николас провожает его взглядом, потому что он, кажется, абсолютно уверен, что внимание военных направленно именно на него, но те без лишних вопросов подходят к китайцу и сигнализируют вывернуть руку венами наружу. Исян за это время успевает в страхе отползти ближе к соседней стене, не в силах забыть, что смотрели солдаты именно на него. С Цюаньжуем расправляются так же быстро, как и с японцем – снотворное действует моментально, Рики вполне мило беседует почти до момента своей отключки, но слова даже на английском языке Вану кажутся чужими и неизвестными, затем лицо его скрывается в мешке, и парня довольно быстро уводят.       А затем оба солдата вновь смеряют глазами Исяна, и сердце парня тут же делает двойное сальто назад, проваливаясь в небытие. Они требуют встать на ноги, он отрицательно мотает головой. Солдат грубо касается его плеч, все же заставляя подняться на ноги, а Вану кажется, будто все это просто шутка. Быть такого не может, что кто-то выбрал именно его. Быть такого не может, что это повторится снова. Николас, чувствуя себя словно животное в руках браконьеров, находит глазами сначала Ыйджу, а затем Юджина, и оба корейца лишь прячут глаза в пол. Николас знает наверняка, что, как бы сильно он не дергался, его заставят, принудят и отправят насильно, а потому он с трудом собирает собственные знания языка и переходит на лепет на английском языке:       — Что я могу сделать, чтобы вы оставили меня в покое? Может быть, вам денег нужно? Может быть, я могу сделать что-то и быть свободным? Просто скажите мне, и я сделаю что угодно. — Слова льются сами по себе, и Вану кажется, что на мгновение в глазах одного из военных мелькает интерес, а затем игла все равно вонзается в мягкую кожу со внешней стороны локтя, и парень слабеет.