S & N

«Надо ли отстаивать с пеной у рта право

на страдание, на болезнь,

на горе?»

Сознание расползалось по квартире тягучей патокой. Суйгецу проснулся в луже собственного пота, с языком, присохшим к нёбу, и мыслями, разбегающимися как тараканы под светом. Где-то на периферии мелькали обрывки вчерашнего — площадь, крики, дым. Всё остальное тонуло в мутной пелене. — Джу... — имя застряло в горле комком тошноты. — Он с Саске, — голос Наруто прорезался откуда-то слева, отдаваясь в голове глухим эхом. — У Ямато. Насчёт демки. Суйгецу с трудом повернул голову. Комната качалась, как палуба корабля в шторм. Каждую мышцу крутило и выворачивало. — Воды... — еле выдавил Суйгецу. Прохладное стекло коснулось губ. Руки тряслись так, что пришлось вцепиться в запястье Наруто — пальцы соскальзывали, не слушались. Вода потекла мимо рта, по подбородку, впитываясь в пропотевшую футболку. — Сколько... сколько я? — Часов 12, — Наруто отставил стакан, взял полотенце. — Тебя знатно накрыло. В висках пульсировало. Каждый удар сердца отдавался в затылке тупой болью, от которой хотелось выть. — У тебя есть... — Суйгецу облизнул потрескавшиеся губы, не в силах закончить фразу. Наруто застыл с полотенцем в руках. — Нет. — Бляять, — Суйгецу зажмурился, пытаясь справиться с новой волной тошноты. В голове крутились варианты — один безнадежнее другого. — Да брось, — — он попытался улыбнуться, но губы только треснули, сочась кровью. — Может тогда... сходишь? — Нет, — Наруто провёл полотенцем по его лбу, вытирая испарину. — Даже если бы и мог, денег нет. Совсем. Суйгецу слизнул выступившую на губах кровь. — Слушай, а может... — он понизил голос до шёпота, — может, толкнём что-нибудь? Вон та ваза явно не дешёвая. Или картины в коридоре... — Это не наши вещи. — Сука... Паника накрыла удушливой волной. Он вцепился в руку Наруто — пальцы побелели от напряжения, ногти впились в кожу. — Пожалуйста... — слова срывались в хрип, — мне пиздец как нужно... просто... Его колотило крупной дрожью. — Не могу больше, блять... — он сжался в комок, подтягивая колени к груди. — Где Джуго? — Он не придёт, — в тихом голосе Наруто звучала та особая мягкость, которой говорят о непоправимом. — Извини. Суйгецу уставился на него — сначала непонимающе, потом с нарастающим ужасом. — Что значит... не придёт? Наруто молча промокнул его лоб полотенцем. По телу Суйгецу прошла новая волна дрожи. — Он не может... — голос сорвался. — Он же не... Спазм выкрутил всё тело. Он закашлялся, сгибаясь пополам, комкая простыню побелевшими пальцами. — Наруто... — взгляд заметался по комнате. — Ты же шутишь, блять... — Нет. — Пиздишь, — Суйгецу рванулся вперед, но тело подвело — движение вышло смазанным, слабым. — Это же Джуго, он бы никогда... Рука взметнулась к волосам, пальцы с такой силой вцепились в пряди, что кожа на висках натянулась. Наруто перехватил его запястья: — Тише. Суйгецу обмяк в его руках. По щекам текли слезы — не те красивые капли из романов, а настоящие, злые, с соплями и прерывистыми всхлипами. — Не могу... — он раскачивался из стороны в сторону, как маятник. — Не могу так... Наруто протянул ему новый стакан воды, но Суйгецу оттолкнул его руку. Вода выплеснулась на пол, стекло разбилось с неожиданно резким звуком. — Куда он съебался? — слова выходили сквозь стиснутые зубы. — Где он? — Я же сказал... — Нет, — Суйгецу вскинул голову, в покрасневших глазах плескалось бешенство. — Нахуй иди. Джуго бы не... он никогда... Наруто молча начал собирать осколки. — Он не мог, — его снова начало трясти. — Он, блять, не имел права... — Имел, — Наруто выпрямился. Осколки впивались в ладонь, оставляя красные полумесяцы. — Каждый имеет право уйти. Суйгецу рассмеялся — высоко, надрывно: — А ты тогда нахуя здесь? Наруто пожал плечами: — Потому что знаю, каково это. Суйгецу долго смотрел на него, пока вдруг не спросил: — Как ты... — он сглотнул, — как ты бросил? — До сих пор не уверен, — Наруто усмехнулся, так и оставив фразу незаконченной. За окном занимался новый день — такой же серый и промозглый, как предыдущий, как все дни до него. Небо затягивали тяжелые облака, обещая дождь. — Знаешь, — голос звучал хрипло, — он же, блять, никогда... ни разу... Всегда прощал, всегда был рядом. А теперь... — он издал короткий, лающий смешок. — Теперь решил, что ему, сука, без меня будет лучше? Наруто промолчал. Забавно, как по-разному люди бегут от того, что делает их живыми. И как по-разному остающиеся носят эти шрамы. — Поспи, — он встал. — Да пошёл ты. — Ага, — Наруто направился к двери. — Только всё равно останусь. Суйгецу не ответил. Только когда Наруто уже выходил из комнаты, донеслось тихое: — Я не смогу уснуть. — Сможешь, — Наруто обернулся. — Сейчас принесу аминазин. Им обоим предстояли долгие ночи.

***

Чай в кружке давно остыл. Джуго сидел, невидяще глядя в пространство перед собой. Его пальцы механически крутили пустую чашку — слишком маленькую для его огромных рук. Саске курил у окна. Зажигалка щелкала слишком часто — он не мог удержать огонь на одной сигарете больше пары затяжек. На подоконнике уже выстроилась батарея окурков, смятых до неузнаваемости. — Я заходил к нему утром, — Джуго говорил в чашку. — Лежал на полу. Блевал. Бормотал что-то про слежку. Саске дернул плечом: — И? — Я ключи принёс. От комнаты. — Металл звякнул о столешницу — маленький ключ от замка в общежитии, потёртый брелок в форме гитары. — Пусть будут у тебя. И ещё вот: — он достал из кармана куртки пузырёк с таблетками. — Аминазин. — На площади он всё похерил. — Знаю. — Всё, что мы... — Саске процедил сквозь зубы. — Знаю. — Джуго поднялся. Стул проскрежетал по полу. — Поэтому и ухожу. Саске резко развернулся. Он уже сделал один выбор сегодня. Второй должен быть проще. — Я тоже не собираюсь с ним нянчиться. Либо он приходит в себя, либо... — Я ему помогу, — тихо сказал Наруто. Саске дернулся. Он не слышал, как тот вошел. — Зачем? — глухо. — Потому что некому больше. Джуго медленно кивнул и двинулся к выходу. Его шаги гулко отдавались в тишине коридора — тяжёлые, будто каждый давался с болью. Будто каждый уносил его всё дальше от жизни, которую он пытался спасти последние годы. Саске потянулся за новой сигаретой. Зажигалка щёлкнула раз, другой — искры высекались впустую, не давая огня. На третий он с силой швырнул её в сторону. — Не смотри на меня так. — Как? — Будто ты... — он оборвал себя. — Просто не смотри. Вздох. — Не смотри так, блять. — Мне уйти? Пауза. Саске стиснул подоконник — костяшки побелели, вены вздулись под кожей. — Нет, — слова вышли сквозь зубы, как признание в поражении. — Я сам.

***

Время измерялось дозами аминазина. Каждые четыре часа — новый виток ада. Пот, дрожь, спазмы. Наруто менял мокрые простыни, подавал воду, следил за пульсом. — Нахуй, — Суйгецу выкинул таблетки в угол. Наруто молча собрал рассыпанные капсулы. — Сука... — Суйгецу скрутило новым спазмом. — Дай мне... просто дай... — Нет. — А знаешь, — его губы растянулись в кривой усмешке, — я ведь сразу понял. Как ты на группе появился. Такой правильный, чистый... — он задохнулся от нового спазма. — Только глаза всё те же. Голодные. Наруто замер, сжимая в кулаке собранные таблетки. — Как думаешь, — Суйгецу подтянул колени к груди, его колотило, — почему Саске сейчас там? С Джуго? А не здесь? — Хватит. — Потому что им противно, — прошипел Суйгецу. — На нас смотреть. Они же чистенькие. Правильные. А мы... — он закашлялся, — мы грязь. Наруто молча отнёс собранные таблетки к столу, заставляя себя дышать ровно. — Саске... — в тусклом свете глаза Суйгецу казались стеклянными. — он же у нас особенный. Художник, блять. Ему грязь нужна только для вдохновения. Временно. Ненадолго. — он облизнул пересохшие губы. — Блять... воды... Наруто взял стакан, поднёс к его губам. — Джуго бросил меня, — Суйгецу глотнул. — Саске бросил тебя. А всё потому, что таким, как они... мы нахуй не нужны... Мы всегда будем... Он затих на полуслове, скручиваясь в больном спазме. И время продолжило отсчитываться дозами аминазина.

***

Суйгецу выгибало на кровати. Пот тёк ручьями, футболка давно промокла насквозь, простыни сбились в жгуты. Наруто смотрел на часы — три сорок ночи. — Блять, как же хуёво... — Суйгецу схватился за живот, сжался в комок. — Сука, сука, сука... Наруто молча подал ему тазик. Рвота была жёлтой, желчной — есть Суйгецу уже двое суток не мог. Только пил воду, которую тут же выблёвывал. — Всё, всё... — Наруто придержал его за плечи, когда новый спазм пронёсся волной через тело. Кожа была горячей и липкой. — Нахуй всё... — простонал Суйгецу. — Лучше сдохнуть... Его начало колотить крупной дрожью. Наруто знал эти признаки — сейчас начнётся самое весёлое. — Эй, — он похлопал Суйгецу по щеке, — не отключайся. Слышишь? Говори со мной. — Да пошёл ты... — Суйгецу попытался отвернуться, но новый спазм скрутил его. — Блять... — Расскажи, как вы с Джуго познакомились. — Иди на хер... — зубы Суйгецу стучали, как в лихорадке. — Не хочу... не буду... — Надо, — Наруто сжал его плечо. — Давай. Где это было? — В... — Суйгецу закашлялся, — в начальной школе... — его затрясло сильнее, глаза закатились. — Эй-эй, не спать! — Наруто встряхнул его. — Расскажи, как познакомились. — Лет восемь... было... — Суйгецу хватал воздух ртом. — Он... новенький... с бабушкой переехал... А я... мелкий... доебался до него... — его выгнуло, он захрипел. — А он... вместо того чтобы врезать... спросил... можем ли мы дружить... — А где сейчас твои родители? — Наруто вытер его лоб полотенцем. Суйгецу издал какой-то жуткий звук — то ли смех, то ли всхлип. — Сменили, блять, замки... — прошептал он сквозь стиснутые зубы. — Теперь делают вид... что меня нет... что никогда не было... — его снова выкрутило спазмом. — А с Джуго? Что дальше было? — Наруто поднёс к его губам воду. — Пей. Давай, рассказывай. — Помню... как он подрабатывал... после школы... — в уголках глаз скопилась влага. — Газеты разносил... в магазине... на стройке... Чтобы на лекарства хватило... Его бабке... А я... я ржал над его одеждой... — истерический смех перешёл в кашель. — Слушай... — Суйгецу облизнул изкусанные губы, — он же... он всегда был... как собака брошенная... Всю жизнь пахал... один... А я... которому всё на блюдечке... И кто из нас... кто из нас теперь один? — его голос сорвался в истерический смех. — Бросил меня... Сука, бросил... Он закашлялся — хрипло, надрывно. Тело начало трясти. — Не смей, блять, не смей... Но было поздно — тело Суйгецу выгнулось дугой, глаза закатились, изо рта пошла пена. Начались судороги. Наруто успел подложить подушку под голову, повернуть набок. Держал, пока тело билось в конвульсиях, отсчитывая секунды. Через пять минут судороги стихли. Суйгецу лежал неподвижно, только грудь тяжело вздымалась. Взгляд был пустой, расфокусированный. С уголка рта стекала розоватая от крови слюна. Прошло почти сорок минут, прежде чем он начал приходить в себя. Моргал медленно, растерянно, как новорождённый котёнок. Пытался пошевелиться, но тело не слушалось. — Ммм... — невнятный звук, губы едва шевелились. — Где... — Всё хорошо, — Наруто вытер его лицо влажным полотенцем. — Просто лежи.                                           Суйгецу смотрел в потолок остекленевшими глазами. В какой-то момент его взгляд чуть прояснился, и он прошептал так тихо, что Наруто едва расслышал: — Это я... я всё проебал... И снова провалился в забытье. Наруто прикурил прямо там, у кровати. В тусклом свете фильтр казался грязно-жёлтым, как желчь в тазике. Дым смешивался с запахом пота и рвоты, но ему было плевать. После такого приступа руки тряслись слишком сильно, чтобы дойти до балкона. Он смотрел на бледное лицо Суйгецу, на пену в уголках его рта, и думал о джинсах, брошенных в дальний угол шкафа. О пакетике в кармане — дозе, которую он прятал от самого себя. Не выбрасывал. Не трогал. Просто знал, что она есть. Когда Суйгецу просил чего-нибудь, Наруто соврал не из жалости. Он мог бы поделиться. Мог бы избавить от этих судорог на время, от пены изо рта, от унизительной дрожи. Просто не захотел. Эта доза была его личным спасательным кругом. Его правом выбрать, когда закончить. Саске понимал это лучше других. Может, поэтому он приходил каждую ночь. В те редкие часы, когда Наруто удавалось урвать немного сна между приступами Суйгецу, он стоял в дверях, прямой и деревянный, как чёртова кукла. Только пальцы выдавали, нервно комкая незажжённую сигарету. Наруто всегда притворялся спящим. Не двигался. Старался дышать ровно. Иногда Саске стоял так часами. Иногда уходил через минуту. Всегда — беззвучно, будто его и не было. А днём делал вид, что ничего не было. Проходил мимо, не глядя. Репетировал громче обычного. Словно пытался заглушить что-то внутри себя. И только в те ночные визиты Наруто видел настоящего Саске — того, кто боялся собственных желаний больше, чем любой боли. Пока однажды ночью...

***

Пока однажды ночью я не сорвался. Ввалился в квартиру пьяным — виски шумел в голове, музыка всё ещё звенела в ушах. На репетиции всё пошло не так. Пальцы соскальзывали со струн, ярость душила горло. А в мыслях — только его грёбаные глаза. Его дрожь под моими руками. Его... В коридоре темно. Наруто спит — футболка задралась, я вижу полоску кожи над резинкой штанов. Смотрю, как поднимается его грудь. Живой. Настоящий. Мой. Не мой. Глотаю виски прямо из горла. Злость накатывает волной — на себя, на него, на эту грёбаную необходимость возвращаться сюда снова и снова. Рывком оказываюсь рядом, вжимаю его в матрас — до глухого удара, до сдавленного выдоха. — Сука, — впиваюсь зубами в шею, там, где ещё не зажили старые метки. Он выгибается подо мной, и что-то внутри скулит раненым зверем. Почему он позволяет? Почему, блядь, всегда позволяет? Вжимаюсь в него всем телом, до хруста рёбер. В голове мутится. The Damned. Репетиция. Концерт. Мать. Месть. На каждый удар сердца — новое слово, новое проклятие. — Зачем... — голос срывается в рык, в скулёж. — Нахуя ты... блядь... Руки сами рвут одежду — жадно, вслепую. Плевать, что рвётся. Его кожа горит под моими ладонями. Не могу понять, где кончаюсь я и начинается он. Не хочу понимать. Света не нужно — наши тела помнят друг друга лучше, чем сознание. Каждый изгиб, каждую точку, каждое движение навстречу. Он выгибается под моими руками, глотает стоны — Суйгецу спит за стеной, накачанный таблетками. Войти в него просто — как вернуться домой. Как... Нет. Нет. Не думать. Только двигаться, вбиваться, трахать, метить. Рвать эту связь. Или делать крепче. Я сам не знаю. — Мой, — выдыхаю в искусанные губы и сам пугаюсь этих слов. Он замирает на мгновение и лишь сильнее прижимается. От этой покорности хочется его придушить. Или целовать, пока сам не задохнусь. Или... The Damned. Репетиция. Концерт. Мать. Месть. Его глаза. Дрожь под пальцами. Музыка. Она должна быть важнее. Должна... Жар внутри. Пульс в висках. Утыкаюсь лбом ему в плечо. Движения становятся резче, злее — пытаюсь вытрахать из себя эту слабость, эту грёбаную необходимость в нём. Кончаю первым — потому что терпеть это всё больше невозможно. Разворачиваю его к себе, опускаюсь на колени. Беру в рот, глядя снизу вверх мутными глазами. Он кончает молча, только пальцы в моих волосах дрожат. В ванной шумит вода. Сижу неподвижно, словно в ожидании суда, который так и не наступит. Право. Что это такое? Закон, мораль, или иллюзия, придуманная для самооправдания? Какое право я имею торговаться, когда уже сделал выбор? Мораль учит нас, что право идёт рука об руку с ответственностью. Но где моя ответственность? Она тонула: в звуке воды; во вкусе его спермы во рту; в попытках убедить себя, что так нужно; в желании вернуться и лечь рядом. И если право на прощение существует, разве не нужно его заслужить? Можно ли просить о нём, когда я сам отнял его у другого? Нет. Я не имею права. Потому что право — это роскошь, которую имеют только те, кто остаётся верным, даже когда это требует боли. А я... я уже давно выбрал путь, где боль была оружием, а не жертвой.

***

— У него губа не дура, — заметил Суйгецу наутро, разглядывая свежие синяки на шее Наруто. — Метит территорию, как в ёбаной программе про животных. Но ты же понимаешь, что это ничего не значит? Наруто понимал. Слишком хорошо понимал — как и то, что Суйгецу медленно, но верно просачивается под кожу своими словами. Капля за каплей, фраза за фразой — яд его правды растекался по венам, смешиваясь с собственными сомнениями. В каждом человеке живёт своя бездна. Наруто чувствовал её постоянно — как зуд под кожей, как немую вибрацию где-то на грани сознания. Иногда она затихала, отступала, давая иллюзию контроля. Но потом возвращалась — тем сильнее, чем дольше молчала. Забавно, как боль может быть и ядом, и лекарством. Когда внутренняя пустота становилась невыносимой, только физическая боль могла вернуть ощущение реальности. Словно тело отказывалось верить в собственное существование, пока его не пометишь — чем угодно, лишь бы оставить след. Теперь у этой потребности были границы. Правила. Рамки дозволенного. Запрет Саске стал ещё одной стеной в лабиринте самоконтроля — и как любая стена, он требовал либо подчинения, либо хитрости в обходе. Сигареты стали компромиссом. Маленькие акты воровства — способом сохранить хоть какую-то власть над собственными демонами. Каждая украденная сигарета была одновременно победой и поражением: победой над импульсом, поражением перед необходимостью прятаться. Фильтр на коже оставлял другие следы — не такие яркие, не такие честные. В них не было той кристальной ясности, что приносило лезвие. Но они хотя бы позволяли дышать, когда внутренняя бездна снова начинала затягивать. Саске никогда не спрашивал о пропавших сигаретах. Может, понимал: есть вещи, которые нельзя запретить — можно только направить в менее разрушительное русло. Или, может, просто ждал, когда чаша его терпения переполнится. В этом и заключался главный парадокс их существования: невозможность быть собой и невозможность быть кем-то другим. Замкнутый круг в потребности боли и страха перед ней. Вечный поиск баланса между саморазрушением и выживанием. На третий день Наруто заметил Джуго у подъезда. Тот стоял, засунув руки в карманы, и смотрел на их окна — долго, неподвижно, словно статуя самого терпения. В его позе читалась такая грусть, что внутри что-то сжималось. К пятому дню, после очередной дозы таблеток, когда сознание балансировало на грани яви и бреда, Суйгецу наконец стал почти прежним. Язвил, шутил, травил байки из прошлой жизни. Но его глаза... Глаза выдавали. — Знаешь, что самое паршивое в зависимости? — спросил он. — Не то, что ты не можешь бросить. А то, что не хочешь. Потому что без этого дерьма ты... неполный. Незавершённый. Как песня без последнего аккорда. Он помолчал, разглядывая свои руки: — Джуго пытается сделать меня целым без этого. Но мы оба знаем, что это полная хуйня. Так ведь? К исходу шестого дня Наруто вернулся из очередного бесплодного поиска работы. Город задыхался в тисках нефтяного кризиса — очереди на заправках растягивались на километры, закрывались фабрики, магазины переходили на сокращённый режим работы. Нелегалу найти работу всегда было непросто, но теперь... Теперь даже в грязных посудомойках восточного Лондона вакансий не было. "Своим бы найти работу," — бросали ему вслед. Он шёл домой пешком. Мимо заколоченных витрин, мимо граффити "ОПЕК — убийцы", мимо очередей за хлебом. В квартире было тихо. Наруто заглянул в комнату — Суйгецу сидел на кровати, обхватив колени, невидяще глядя в окно. Что-то в его позе заставило Наруто замереть на пороге. Шаги в коридоре. Саске появился словно из темноты — прислонился к противоположной стене, сигарета тлела между пальцами. Окинул Суйгецу холодным взглядом: — Если тебя наконец отпустило — пиздуй в общагу. Здесь тебе не притон. Он развернулся, чтобы уйти, но задержался на полушаге. Затянулся, выдохнул дым: — Демку взяли. Будем играть. Суйгецу дёрнулся, словно от удара тока. В его глазах вспыхнуло — то ли радость, то ли лихорадка: — Серьёзно? The Damned... они... — Да. Наруто почувствовал, как внутри разливается тепло — впервые за эту неделю. Хотелось броситься к Саске, коснуться. Но что-то удержало — может, холодная линия его плеч, может, понимание, что сейчас не его очередь быть в центре этой истории. В конце концов, у каждого из них была своя роль в этом спектакле, и сегодня главная сцена принадлежала другим. Суйгецу вскочил с кровати, на мгновение пошатнулся, но устоял. Подлетел к Наруто, стиснул в объятиях — горячий, дрожащий, живой. — Ахуеть! — он смеялся, и в этом смехе впервые за долгое время не было надлома. — Мы, блять, реально это сделали! Саске уже исчез в коридоре — только запах сигаретного дыма напоминал о его присутствии. Наруто обнял Суйгецу в ответ, чувствуя, как тот трясётся от радости. Их маленький мир снова менял свои законы. Теперь оставалось только понять, по каким правилам им предстоит играть завтра.

***

Помогать Суйгецу собирать вещи было странно — словно разбирал декорации после спектакля, где играл не свою роль. Эта неделя дала какое-то подобие смысла: менять простыни, считать таблетки, следить за чужим дыханием во сне. Теперь же... — Блять, где моя футболка? — Суйгецу рылся в шкафу, неожиданно энергичный после недели полукомы. Ломка отступила, оставив после себя только лёгкую дрожь в пальцах и нездоровый блеск в глазах. — За кроватью валяется. — О, точно! — он наклонился подобрать футболку и тут же выругался: — Сука, голова всё ещё кружится. Хотя... — он ухмыльнулся, — уже почти как после обычной пьянки. Охуенный прогресс, а? Наруто смотрел, как тот носится по комнате, собирая разбросанные вещи, и внутри что-то ныло. Пустота подкрадывалась незаметно — ещё не накрыла, но уже дышала в затылок. Скоро здесь опять будет только он и тишина. Он и закрытая дверь в комнату Саске. Они собрали вещи и вышли в промозглый лондонский день. Суйгецу всю дорогу трепался — словно пытался заполнить словами пустоту. Общежитие встретило их запахом подгоревшей еды и гулким эхом пустых коридоров. Суйгецу пнул дверь своей комнаты: — Добро пожаловать в грёбаный рай! — он плюхнулся на кровать. — Охуеть, я даже немного соскучился по этому матрасу. Знаешь, сколько на нём... — Не хочу знать. — Да ладно тебе! — Суйгецу растянулся на кровати. — Кстати, ты чего такой смурной? Неужели будешь скучать по роли сиделки? Наруто пожал плечами, устраиваясь на подоконнике: — Просто... было чем заняться. — А, — Суйгецу приподнялся на локте, его глаза сузились. — Не хочется возвращаться в квартиру, где этот мудак делает вид, что тебя не существует? Наруто достал сигарету — очередную, краденую у Саске. — Слушай, — Суйгецу вдруг оживился, — а оставайся тут. Серьёзно. Наруто поднял бровь: — В общаге? — А что? Места хватит. Наруто затянулся, глядя в окно. Комната была похожа на ту, что однажды показалась самой безопасной во всем мире... — Почему бы и нет. — Наруто пожал плечами. — Вот это правильный настрой! — Суйгецу вдруг встрепенулся. — Ну и... Раз уж ты теперь тут... может... — он многозначительно поиграл бровями. — Отметим новоселье? По-нашему? — он изобразил руками что-то среднее между "покурить" и "уколоться". Наруто покачал головой. — Денег нет даже на еду. — Бля, точно... деньги, — Суйгецу потёр затылок. — Работа-то хоть есть? — Нет. — М-да... Хуёво. — Суйгецу откинулся на спину. — Так и помрём трезвыми. Он замолчал, разглядывая трещины на потолке. Потом резко повернулся к Наруто: — Слушай, а ты ведь с Гаарой... ну... того? Наруто стряхнул пепел: — Бывший. — Друг? — Что-то вроде того. — Но он же... — Суйгецу привстал, глаза загорелись, — тебе... не навредит, если что? Наруто помедлил: — Вряд ли. К чему ты клонишь? — У меня идея появилась, — Суйгецу подался вперёд. — Смотри: нам нужны деньги, а музыкантам вечно что-то другое надо... особенно перед концертами. Гаара, даже если узнает, прикроет, ну или, как минимум, ничего не сделает — ты ж не левый барыга с района, свой типа... — Ты предлагаешь мне... — А чё такого? — Суйгецу пожал плечами. — Подумай: сколько таких как я? Всем этим уёбкам что-то нужно. Он говорил ещё что-то, но Наруто уже не слушал. В голове крутилось колесо возможностей — тёмных, неправильных, но таких заманчивых. В конце концов, что ему терять? Работы нет и не будет. Саске использует его тело как холст для своей боли, но не может дать того единственного, что сейчас действительно нужно — чувства принадлежности. А здесь... — Спать давай, — сказал Наруто. — Я за неделю заебался. Да и тебе не мешало бы — голова ещё небось кружится. — Но ты подумаешь? — в голосе Суйгецу мелькнула надежда. Наруто молчал. — Эй, — позвал Суйгецу, — так подумаешь? — Спи давай. — Заебись, — пробормотал он, закутываясь в одеяло. — Теперь у меня есть личный барыга-нянька. С акцентом. — Я ещё не согласился. — Да-да... — пробормотал Суйгецу, явно решая всё за блондина. Дым поднимался вверх тонкими нитями. Наруто наблюдал за ним, прокручивая в голове предложение Суйгецу. Странно, как быстро меняются границы допустимого — то, что вчера казалось немыслимым, сегодня становится всего лишь еще одним выбором. Стать тем, кто помогает другим убежать от реальности — разве это хуже, чем позволять реальности медленно пожирать тебя изнутри? В конце концов, разве не этим он занимался всю неделю — помогал Суйгецу пережить ломку, чтобы тот мог снова вмазаться? Разве не об этом думал каждый раз, меняя простыни, считая таблетки, следя за пульсом — что всё это временно, что рано или поздно тот вернётся к привычной жизни? И что теперь изменится? Вместо того чтобы смотреть, как другие медленно убивают себя, он просто будет им в этом помогать. Здесь была своя извращённая логика. Словно последний акт спектакля, где жертва становится палачом, — честнее, чем строить из себя спасителя... Или, ещё хуже, — спасенного. Он затянулся глубже, позволяя дыму обжечь лёгкие. Боль — это напоминание о том, что любовь может быть формой насилия, а насилие — формой любви. В этом странном танце между желанием и отвращением, между необходимостью и отторжением, рождается что-то настоящее. Что-то, что существует вне категорий "правильно" и "неправильно". И в чём тогда разница — медленно умирать от собственных демонов или помогать другим встретиться с их демонами? В конце концов, Саске научил его, что границы между спасением и разрушением куда тоньше, чем кажется. Забавно, как легко оправдать любой выбор, если достаточно долго вертеть его в голове. Но дело ведь не в оправданиях. Дело в том, что ему просто нужно что-то своё. Что-то, где он не будет ни чьей-то тенью, ни чьим-то отражением. Ведь иногда единственный способ продолжать существовать — это перестать притворяться, что существование должно иметь смысл. Иногда достаточно просто быть. Даже если это "быть" не вписывается ни в какие рамки морали. Фильтр обжёг пальцы. Наруто прижал окурок к запястью, наблюдая, как краснеет кожа. Выбросил окурок в окно, проследив за тем, как искра растворяется в багровом свете заката. — Знаешь, что самое хуёвое? — вдруг прошептал Суйгецу, заставив Наруто вздрогнуть. Он и не заметил, что тот ещё не спит. — Я даже злиться на него не могу. То есть, могу, конечно, но... — он осёкся, закусив губу. В глазах мелькнуло что-то совсем детское — обида пополам с непониманием. На секунду маска самоуверенного придурка соскользнула, обнажая растерянность брошенного ребёнка. — А, похуй. Сейчас его силуэт показался особенно хрупким. Наруто вздохнул, отходя от окна: — Хочешь, лягу с тобой? — Я на малолетку похож? — огрызнулся Суйгецу, но в его голосе не было привычной едкости. — Которому колыбельную спеть надо? Наруто молча ждал. За годы собственной ломки он научился слышать настоящие просьбы за показной агрессией. — Ладно, — буркнул наконец Суйгецу. — Ложись. Только без этого... телячьих нежностей. Наруто усмехнулся, забираясь под одеяло: — Обнять? — Я не пидор. В сумерках было слышно его дыхание — слишком частое для человека, готового уснуть. Он повернулся к Наруто, и в этом движении было что-то мучительно искреннее: — Ты хороший, — вдруг сказал он. — И забудь про то предложение, ладно? Тупая была идея. Наруто смотрел в его глаза — два тёмных омута в рыжеватом свете заката. — Хороший на фоне тебя? — спросил он тихо. — Ой, иди нахуй, — Суйгецу отвернулся, но в его голосе проскользнула улыбка. Наруто рассмеялся и притянул его к себе. Суйгецу не сопротивлялся — может, потому что устал от собственной бравады, а может, потому что иногда даже самые колючие нуждаются в тепле. — Я согласен, — прошептал Наруто в сгущающиеся тени.