Когда заговорят цветы

      Антон в судьбу никогда не верил. На все эти глупости про предначертание и предназначение он всегда только показательно закатывал глаза, мол, в такое верят только дураки. Как вообще можно серьёзно относиться к подобному, живя в современном мире? Как можно в это верить, будучи достаточно образованным и здравомыслящим человеком?       А теперь он стоит напротив одной из комнат в своём собственном доме, не решаясь открыть двери и переступить порог, прокручивая всё произошедшее за последние пару дней в голове и думает, что постепенно сходит с ума. Не могло ведь случится так, что самолёт, к крушению которого приложил руку Руслан, вёз на борту не только родителей самого Антона, но и родителей Арсения. Не могло ведь так произойти, что среди множества актёров на сцене, он положил глаз именно на того, на кого даже смотреть было нельзя — у бандитов тоже есть свои принципы, законы и понятия. И эти самые понятия запрещают трогать чужих женщин, парней, сестёр и братьев — просто из уважения и поддержания порядка.       После произошедшего вчера, с того самого момента как он сорвался с назначенного свидания к Арсению, позвонившему и попросившему о помощи, Антон начинает думать, что возможно все эти бредни про судьбу не такие уж и бредни. Потому что эта самая судьба упорно сталкивает их нос к носу, начиная со столкновения в театре.       Если быть честным хотя бы с собой, Антон был невероятно рад, когда Арсений сообщил, что убил Руслана — тем меньше проблем. Сейчас всё куда хуже. Потому что если этот отморозок жив, то он точно попытается вернуть «своё». А значит теперь у них более важная задача: не позволить ему добраться до Арсения, который после вчерашней новости о том, что Руслан выжил, потерял сознание, и его пришлось переносить в комнату на руках.       Антон встряхивает головой, уговаривая себя хоть на время перестать об этом думать, и всё же заходит в комнату. Арсений мирно спит в кровати, закутавшись в одеяла, и желания его будить или тревожить нет совсем. Но после бессонной ночи, терпение не то чтобы резиновое, и нужно убедиться, что с ним всё хорошо — насколько это вообще возможно.       — Арсений, — он подходит ближе, присаживаясь на край кровати и трогая его за плечо, — слышишь? — улыбка сама по себе на лицо лезет, когда этот сонный комок начинает шевелится. — Просыпайся, нам нужно поговорить.       Дозваться выходит не сразу — Арсений мычит что-то неразборчивое, и эти ощущения от чужих невразумительных звуков настолько странные и необоснованные — прямо как то самое очарование на спектакле — что в пору подзагрузиться и долго-нудно рефлексировать, но Антон и так всю ночь крутил шестерёнками. Тонкая и бледная кисть выскальзывает из одеяла, заторможено и вяло убирая волосы с лица, на запястье столько синяков, что внутренности скручивает приливом злости — весь этот калейдоскоп эмоций вообще выбивает из колеи.       С Антоном подобное впервые: тысячи чувств в секунду. Сбивает.       Голубые глаза скользят по комнате чрезвычайно сонно и растерянно, Арсений на кровати подрывается резко, садясь и чуть было не прописывая лбом Антону прямо в нос — благо, его собственная реакция не подводит, как-никак рефлексы у него работают как нужно. Чужое лицо горит, явно видны пятна румянца, и это, вроде как, после сна укутанным, нормально, но Антон не уверен, с такими тонкими материями скорее к Диме, тот хоть медик, шарить должен. Но так-то красиво, как-будто мелкая сыпь или клубника с сахаром помятая, в смысле, что очень ярко и взгляд цепляет, нельзя не смотреть.       — А где гостиная?.. — закашливается в секунду, хрипит, волнительно, конечно, но и забавно даже, что это первое произнесённое Арсением спросонья. — В смысле… который час?       — Гостиная на первом этаже, — Антон усмехается тихо. — Время обед почти, а ты спишь, как хорёк. Как ты?       — Подожди, а как я вообще… — подрагивающие пальцы крепче прихватывают одеяло, подтягивая чуть ли не до подбородка; Антону смешок сдержать не удаётся — будто тот голый в кровати лежит, а не во всей амуниции чинно уложенный вместе с бинтами на ладонях. Растерянный такой, просто глаз не отвести: — Мы… ты сказал мне, что… — лицо Арсения становится ещё бледнее, и на его фоне раскрасневшиеся скулы выглядят только ярче. — Руслан правда жив?       — Парни ночью караулили у его дома, пока мы общались, к нему приехала скорая, вывела из дома. Он, вероятно, сейчас в больнице, — кивает Антон спокойно, хотя действительно предпочёл бы, чтобы эта сволочь сдохла. — Не бойся только. Он тебе ничего не сделает больше.       Одеяло оседает куда-то вниз, Арсений отпускает его в момент, вид на футболку открывая — обычная, ничем не примечательная, но Антона. Ощущения, опять же, странные. Еще страннее они становятся в момент, когда с чужих тонких губ срывается тихий всхлип, то ли облегчения, то ли отчаяния, вчерашняя информация про Руслана создаёт в голове сумбур — неприятно думать о том, что Арсений скорее рад, что тот выжил, чем огорчён.       — Значит, я не убийца? — шелестящий вздох вновь прерывается на задушенный кашель, Арсений голову в плечи втягивает, носом шмыгая громко, совсем хрупкий и болезненный в своём положении в моменте.       Антон хмурится, зависая ненадолго, позволяя ему откашляться, а после рукой ко лбу прижимается, начиная брови ещё сильнее хмурить, потому что Арсений горит буквально.       — Ты горячий такой… — выдыхает тихо. — Заболел всё-таки. Как чувствуешь себя? Голова не болит? Я сейчас скажу Оксане, она принесёт тебе лекарства и что-нибудь горячего. Ложись обратно под одеяло.       Ресницы роняют на скулы Арсения причудливые тени, когда тот глаза свои голубые прикрывает измотано, но если совсем забыться и размечтаться, то даже доверительно, не спеша отстраняться — правда, зачем Антону забываться вообще? Он подумает об этом как-нибудь потом, на досуге.       — Не знаю, я вроде не чувствую температуру… но рука у тебя прохладная… — он шепчет с придыханием, до мурашек и… Чихает. Зычно и резко, сильнее в ладонь предоставленную впечатываясь и отстраняясь в молчаливой досаде. — В любом случае… спасибо. Пить правда хочу.       Антон кивает на прикроватную тумбочку, на которой ещё ночью стакан воды оставил на всякий случай.       — Слушай… я задам тебе вопрос, ладно? Может сейчас не время, но я парней собираю через час и мне нужно знать, — он сам стакан берёт, протягивая в чужие руки и смотрит внимательно, в ожидании ответа.       Чужой кадык дёргается от частых, коротких глотков, Арсений пьёт жадно, сопя шумно в край заложенным носом, на короткие вдохи ртом приливаясь и слабо кхекая прямо в процессе — дал бы себе секунду времени для полноценного кашля, а не эти невнятные хрипы. Ещё и кивать в этих недо-перерывах успевает, несколько раз, чтобы, видимо, было для Антона доходчивее. А то вдруг он слепой — очаровательно.       — Ты просил меня о помощи, но это было… когда ты думал, что убил Руслана, — Антон выдыхает шумно, стараясь слова подобрать. — Я знаю, что из таких… отношений очень тяжело выходить. И… В общем, Арсений, если ты решишь вернуться к нему, тебя тут никто не осудит. Но если тебе всё ещё нужна защита и помощь, я от своего обещания не отказываюсь. Просто хочу услышать, что тебе это действительно нужно и что ты готов к тем последствиям, которые это может понести. Понимаешь?       Стакан сжимается руками покрепче в последний момент, Арсений прихватывает его судорожно, не давая намочить себя и кровать, стукаясь зубами о стекло и снова кашляя, коротко и нервно — ему, видно, с лихорадочной и скользкими из-за бинтов ладонями удерживать его непросто.       На комнату опускается полог тишины, Антон буквально ощущает течение времени, превращается в тотальное ожидание, тихо дыша и стараясь заведомо не предполагать вероятное развитие событий — не хочется разочаровываться, даже думать не хочется, почему разочаруется.       — Я… рассказывал же тебе, что вчера между нами произошло? — вроде утверждает, а вроде и спрашивает, хотя, скорее риторически, выдыхая следом: — Я… знаешь, он говорил мне о том, что готов убить меня, столько раз… и я вроде осознавал это. Думал, что осознаю. До момента, когда это действительно… чуть не произошло. Антон, — какие же у Арсения всё-таки чистые и светлые глаза, он ими смотрит так, будто сразу в душу заглядывает, — я не вернусь к нему больше. Никогда. Пожалуйста… если ты правда не отказываешься… мне очень жаль, что… эти последствия… коснутся же всех… Но я очень хочу жить. Я не смогу к нему вернуться…       — Всё хорошо, — Антон руку как-то по инерции протягивает, накрывая ей чужую перебинтованную ладонь, сжимая слабо. — Хорошо, не волнуйся. У моих парней, да и у меня самого с Русланом давно личные тёрки, так что не бери всё это на свой счёт. Мне просто нужно было знать, что ты всё ещё этого хочешь. И… я ведь уже сказал, что он тебе больше ничего не сделает. Ты… — он улыбается. — Ты ложись пока, я пришлю к тебе Окс с лекарствами, заодно руки тебе перевяжет…       — Антон, подожди! — Арсений вскрикивает так резко, что заставляет вздрогнуть, — замирая и чувствуя, как его бинты сильнее впиваются в ладонь, — закашливается до покрасневших глаз и выступивших слёз, сдуваясь мигом и покладисто сипя: — Спасибо за заботу…       У Антона сердце болезненно сжимается, когда он наблюдает, как Арсений обратно на подушки сговорчиво плюхается, измученный и алеющий от температуры, одеяло вновь нащупывает в приступе дрожи, сильной такой и крупной, натягивая его практически с головой — хочется Руслана голыми руками разорвать, выпотрошить и сплющить до образования кровавой пены, отомстить за эти разводы синяков на тонкой коже, за губы израненные…       За прошлое. Абсолютно за всё.

***

      Ситуация, надо признать, не из лучших. И дело даже не в том, что Антон решил прятать парня Руслана у себя, навлекая проблемы на всех, кто его окружает, а в том, что его ребята на взводе и считают эту затею глупой и не стоящей того. Они, конечно пока что не говорят этого вслух, но это только вопрос времени — он сам приучил их, что у каждого есть право на собственное мнение и голос. У них тут что-то вроде демократии, и сейчас это может встать костью поперёк горла.       Антон оглядывает каждого, кто собрался сейчас в комнате и невольно готовит аргументы в защиту решения оставить Арсения с ними. Но все они даже в голове звучат странно, потому что он знает прекрасно, что парни понимают почему его зацепил Арсений, но иногда то, что греет тебе душу, не стоит риска всем, что у тебя есть — по крайней мере, это общее мнение всех, сидящих сейчас за столом. Мнение, которое они пока не озвучили, но оно буквально фантомным эхом повисает в помещении, раскаляя воздух, заставляя его звенеть.       Каждый находящийся сейчас рядом, как и те, кто просто работают с ним и на него, когда-то был в тяжелой жизненной ситуации, а Антон нашёл их, помог и позволил присоединиться к команде. Но Арсений — исключение. Потому что он не станет частью этого кошмара — это просто не для него.       — Ну что молчим? Я вам всё изложил, — Антон откидывается на спинку стула, после того, как действительно заканчивает свой рассказ про планы на защиту Арсения. — Мнение? Предложения? Возражения?       Егор подаёт голос первым, тихий совсем, будто боится лишнего ляпнуть:       — Какое у меня по-твоему может быть мнение? — он усмехается. — Четыре года назад у меня была одна дорога — сдохнуть под ближайшим забором, но ты спас меня. Если ты считаешь, что оно того стоит и сейчас… Я с тобой.       — Я против, — тут же вмешивается Илья. — Не вижу смысла рисковать ради того, кто не будет приносить пользу общему делу. А твоё желание завести симпатичную кралю — не повод развязывать войну между нами и Русланом.       Антон кидает на него быстрый взгляд, но пока что никак эти слова не комментирует.       — Хорошо, я вас услышал, — он смотрит на Диму и Эда по очереди. — Химик, Скруджи?       Те смотрят в ответ. Каждый на свой лад, но с общей молчаливой пристальностью и с толикой сомнения — Антон внутренне напрягается, но понимает: у Димы семья, у Эда, считай, тоже, хоть и его пара сама с удовольствием кому-нибудь, да вскроет сонную артерию, а ещё поддержала идею защиты Арсения, но так или иначе, а в подобных ситуациях начинаешь задумываться о близких.       Впервые за всю историю собраний очки Димы мягко опускаются на стол, с лёгким стуком ударяются о добротную поверхность стола, бесшумно почти складывают дужки, остаются лежать среди документации и стакана, как какой-то символ, хоть и притянутый за уши.       Фемида же, вроде как, слепая была. А ещё справедливая — правосудие по-другому делаться и не должно. А Дима вроде как и без очков всё видит, те ж подделка, но всё равно мысль прикольная, Антон её про себя отмечает.       — Вернуть его Руслану, считай — обречь на смерть… — практически бесцветные и едва заметные на лице брови Димы хмурятся, надбровные дуги выделяются сильнее, создавая рельеф на лбу. — Надо было либо не помогать изначально, либо доводить дело до конца. Мы уже ему помогли, ещё вчера. А делать, а потом отказываться от своих действий — ну не по понятиям, мужики, — стакан поднимается, слышится звук короткого глотка, — Это — да, Питбуль, я твоей хватке доверяю, — усмехаясь коротко, но уверенно. — На одно дерьмо меньше, на одно больше, всё равно Руслан уже откровенно затрахал. Может, оно и к лучшему…       — Блять, какой пиздец, — выдыхает Эд резко, не перебивая уже сказавшего всё, что хотел — по глазам видно — Диму, но всё-таки так прицельно сотрясая собой воздух, вперёд подаваясь, что рядом сидящий Егор снова вздрагивает — он вообще вроде и смелый крайне, а вроде и пуганый просто жесть, видимо, тени прошлого. — Ладно, я… — короткий взгляд на Илью колет мозжечок раздражением. Но только мимолётным — Антон прекрасно знает, что друг с ним хоть на дело, хоть кокосы на необитаемый остров воровать. — Естесстна поддержу. Как бы там ни было, а я пиздеть на твоё решение не буду никогда, странно подпёздывать, когда сам из дерьма благодаря тебе вылез, — и продолжает, конфликт ходячий, Илью глазами своими холодными полоскать. Явно же о нём говорит, даже не скрывает.       Илья аж с места приподнимается, глядя на Эда ровно так же — с прищуром и каким-то звериным оскалом на губах. Атмосфера накаляется, и все присутствующие вместе с ней.       — Ты хочешь лично мне что-то сказать? — рычит он.       — Парни, — вмешивается Егор, который явно чувствует, что ничем хорошим это «противостояние» не закончится.       — Не лезь.       Расписанная татуировками рука на плечо его приземляется авторитарно абсолютно, прибивая приподнявшегося было Егора обратно к стулу, Эд опирается на него беспардонно, сам с насиженного взлетая — ненавидит, когда над ним возвышаются, всеми силами и падающей планкой старается это компенсировать. Всегда так было, даже когда они ещё совсем мелкими были — воспоминаний просто уйма.       — Я сказать хочу, Макарчик, — зубы скаля свои елейно, игнорируя всех и вся. Предупреждающий взгляд Антона в том числе, — что чёт дохуя ты хлебалом щёлкаешь. Мы те жопу спасали? Спасали. Пора передать эстафету, мать твою ёб, а не выкобениваться…       — Спасли, — вторит Илья, — но я уже давно вернул вам долг, работая на вас и выполняя все поручения. Как собирается отрабатывать своё спасение Арсений? В постели шефа?       — А те интересно? Свечку хочешь подержать или поучаствовать? — грохот на весь кабинет стоит, Эд выпад вперёд делает, сгребая Илью за ворот рубашки и дёргая на себя, заставляя ладонями в столешницу вжаться. Дима следом поднимается, придерживая дёрнувшегося на подмогу Егора, смотря на него испепеляюще и строго.       Начинается полнейший хаос.       И за этим хаосом и шумом неприглашённый на собрание человек проскальзывает абсолютно незамеченным — Антон встречается взглядом с Арсением так резко и неожиданно, в полном недоумении всматриваясь в голубые глаза, что кажется, будто с остановившимся сердцем останавливается и вся суматоха вокруг.       Скулы горят лихорадкой, ресницы встревоженно дрожат, он стоит напротив бандитов и, судя по виду, жалеет о своём порыве, но дверью уверенно хлопает, плечи выправляя и рвано выдыхая:       — Могу я всё же… присоединиться?       — Арсений, — Антон с места поднимается, окидывая всех остальных строгим взглядом: — Успокоились и сели по местам. Живо, — а после снова на новоприбывшего смотрит: — Ты что тут делаешь? Тебе отдыхать нужно.       — Я подумал, что это неправильно… что я держусь в стороне, — он голову поднимает, не теряя зрительный контакт, и губу свою нижнюю, измученную закусывает. Антону в нервном порыве хочется ему это запретить, чтобы не калечился ещё больше, дал ранкам зажить. — Я достаточно отдохнул, спасибо, Оксана дала мне жаропонижающее.       Антон зависает на пару мгновений, взвешивая все за и против. С одной стороны, Арсений имеет право присутствовать на собрании, на котором решается его судьба, а с другой — ему нечего делать тут, среди кучки бандитов, один из которых явно не настроен на радушный приём. Как бы то ни было, а портить атмосферу в коллективе — плохая стратегия.       — Хорошо, — всё же сдаётся он, — Крид, стул ещё один принеси.       — Момент, — Егор тут же с места подрывается, уходя в конец комнаты и подталкивая стул ближе, ставя его по правую руку от Антона, вынуждая Диму слегка подвинуться.       — Спасибо, — Антон кивает, возвращаясь на место и ещё одним кивком головы, приглашая Арсения присоединиться. — Итак, на чём мы остановились?       — Отлично, — не унимается Илья, — то есть нам, чтобы заслужить место за этим столом, нужно было доказать свою верность, а ему можно просто так приходить? Может, он уже ночью всё доказал, а, Питбуль?       Чужая голова дёргается, как от пощёчины, Арсений на месте замирает прямо так и напряжённо, словно вытесанная изо льда статуя, хрупкая такая, почти прозрачная, глазами своими яркими в Илью впиваясь молчаливо, но не робко совершенно, не отводя, и улыбку наверняка ловя его сальную — заигрался Илья, заигрался просто в край.       — Макар, — Антон снова с места встаёт спокойно совершенно, — давай отойдём. Не будем разводить спор при всех, да?       Тот тут же тоже встаёт, по указке отходя в другой угол комнаты.       — Не будем, — бубнит себе под нос, когда они у одного из шкафов останавливаются. — Решил признать, что я прав?       Антону смешно. Смешно только от того, что он позволил всем в этой комнате думать, что раз они его приближённые, то у них есть право оспаривать его слова и решения. Смешно от того, что Илья настолько в себе уверен, продолжая скалиться раздражающе. Смешно даже тогда, когда собственный кулак врезается в чужую челюсть с такой силой, что тяжелая туша — Илья буквально богатырь — с грохотом летит на пол.       — Ещё раз пойдёшь против меня, вышвырну к чёртовой матери, — рычит Антон. — Это ясно?       Илья с пола поднимается, утирая тыльной стороной ладони кровь с разбитой губы. Он подходит почти вплотную, дыша Антону в лицо, заставляя всех присутствующих снова напрячься и повставать со своих мест, готовясь разнимать драку. Но ничего не происходит, только шаг назад, понятливый кивок головой и путь обратно до стола.       — Ясно. Извини, — усаживаясь, говорит Илья.       — Чудно. Продолжим? — Антон улыбается, тоже возвращаясь на своё место и садясь рядом с Арсением, успокаивающе хлопая его по плечу. — Химик, какие у нас прогнозы? Есть вероятность, что Руслан устроит из-за Арсения бойню?       Тело под ладонью до сих пор натянуто, как струна, Арсений сидит и по ощущениям даже не дышит, наверняка шокирован увиденным, — рука у Антона всегда была тяжёлая, — но отстраниться всё же не пытается, ладони на колени укладывая, как самый прилежный и хороший мальчик, это даже усмехнуться вынуждает: столько лет жил с Русланом, а всё равно из другого мира, будто не прикасался к этому никогда.       — Вероятность есть всегда, но не сейчас точно, — очки вновь сверкают в лучах искусственного света обычными стекляшками, Дима поправляет их на переносице, на Арсения мельком посматривая и возвращая всё своё внимание делу: — Мне передали, что Белый сейчас в своей больнице с сотрясением, думаю, отлежится пару дней точно — себя то он холит и лелеет.       — Хорошо, — Антон вздыхает, трёт пальцами виски и оглядывает собравшихся в очередной раз. — Парни, следите за всеми новостями по всем фронтам. Я хочу знать все передвижения Белого. Если он чихнёт в другой тональности, я хочу об это знать. Арсений, — он переключает внимание на него, — пожалуйста, держись пока правила, что тебе нужно быть тут, в безопасности, хорошо? Мы придумаем, что делать дальше и всё решим. Сейчас этот дом — твоя крепость. Пока так.       Он кивает коротко и скупо так, взглядом своим отсутствующим куда-то в стол впиваясь, туда, где лежит чей-то БП — брошенный небрежно ещё в самом начале разговора. Может даже Эда, тот любитель свои игрушки по всему кабинету разбрасывать, когда на собрание вваливается после дела. Это Арсений ещё окровавленную биту не видел — оно и к лучшему.       — Сегодня в клубе не были замечены шавки Белого, кста, — кидает упомянутый чёрт, партаки свои на лице в движение приводя, и действительно прихватывает пистолет за спусковую скобу, на скользкой поверхности прокручивая небрежно. — Вроде норм, а вроде подозрительно пиздец. Буду наблюдать со своими.       — Хорошо, спасибо, — Антон кивает благодарно, первым поднимаясь из-за стола. — Поз, следи за больничкой пока, остальные — тоже по своим участкам. Арсений… пока что просто отдыхай. Есть у кого вопросы?       — Нет, — тут же бурчит Илья, уже наученный, видимо, горьким опытом.       — Нет, — вторит ему Егор, тоже вставая и улыбаясь Арсению. — Добро пожаловать.       Егор руку Арсению протягивает радушно, жмёт крепко и хватко, получая судорожный вздох, — додумался сжимать бинты — и мгновенный отклик, но без ответной улыбки в свою сторону — по-прежнему в воздухе сквозит напряжение, по-прежнему Илья глаза свои с корнем не вырвал, пялиться на Арсения продолжая, как на диковинную зверушку.       Оно и не удивительно, хоть и раздражает — он действительно выглядит здесь, среди данных людей на данном собрании, абсолютно неестественно, чуждо и малость комично. Как если бы училка музыки из давней школы Антона пошла пить к физруку и обжшнику на перемене в их задрипанную подсобку. Вот настолько комично.       Чужая рука приземляется на плечо задумавшегося Антона так резко, что вздумавший шутить с его нервной системой Эд чуть было не пропускает трёхочковый, вовремя делая шаг назад:       — Эй, пошуршать с тобой хочу кое о чём, — на двери глаза кося намекающе.       Антон вздыхает:       — Совсем дурак? Кто так подкрадывается? — он на выход из комнаты указывает. — Идём, на кухне пошуршим. Хочу кофе. Арсений, тебе Егор тут всё покажет, да, Крид?       — Без проблем, — тот отвечает с готовностью — все бы такими шёлковыми были, цены бы им не было.       — Спасибо, — Антон улыбается, подталкивая Эда к двери, снова косясь на притихшего Арсения: — Чувствуй себя как дома. Позже поговорим, — и снова разговор начинает, только когда они с Эдом на кухню выходят, попутно здороваясь с проскользнувшей мимо Оксаной: — Чё хотел то? Быстрее только, у меня ещё дел куча сегодня.       Беспардонно открывается один из навесных ящиков, Эд пряники себе какие-то достаёт, кулёк развязывая и сразу же пихая один, немаленький, за щеку, крошками и слюной плюясь в процессе вкрадчивого разговора:       — Слушай, а если серьёзно… — брови хмуря в момент и руки на груди скрещивая — Я за тебя, ты ж знаешь, всё всегда поддержу. Но если вот честно: нахуй те киса Белого сдалась? От него реального никакого толку, вклад в никуда.       — Эд, — Антон в шкаф лезет за банкой кофе, насыпает его в две кружки, ставит чайник и только после этого отвечает. — Дело ведь не в том, чей Арсений… Белого — не Белого… Похер вообще.       — Так отож, — Эд пряник сглатывает с усилием, утирая рот от крошек, и, прокашлявшись, понижает тон: — хули ты решил именно этой подстилке помочь? Мало нам в жизни проблемных людей попадалось? Взять хотя бы ту квартиру с притоном… Где ща все эти птички? Мы в душе ведь не ебём.       — Скруджи, ты, конечно, мой друг, но следи за словами. Базар фильтруй, — Антон голос повышает слегка, разливая кипяток по кружкам и протягивая одну из них Эду. — Ещё слово в подобном ключе, сломаю тебе нос… снова. Когда ты мне про Егора рассказал и его жизнь, перед тем, как мы ему помогли, я задавал тебе лишние вопросы?       Горячий кофе идёт чужим носом, Эд закашливается громко и чихает несдержанно, брызгая каплями во все стороны и посылая в пешее эротическое весь труд щепетильной и чистоплотной Оксаны — после неё кухня буквально блестела, пока сюда не впустили этого свинтуса.       — Ну, блять… ну подожди, — тот шестерёнками в голове крутит, облизываясь широко и сосредоточено, явно выискивая придирки: — там совсем другая ситуёвина была. Я его поёбываю по любви. Там разговор ясный был: спасаем моего будущего того-этого-самого, да и он же ж реально… ну, типо, вовлечён во всё это. Да и до нас был. А Арсений этот… ну хер знает, не знаю.       Антон иногда поражается косноязычию Эда. Как тот вообще умудряется какие-то переговоры вести — загадка.       — Мы вытащили Егора из дерьма до того, как ты его…       — Ну я ж джентльмен, куда ебаться в поджатую от стресса жопу? Но я планировал изначально. Не говори, что не помнишь, как я по нему вздыхал.       — Ладно, согласен, это не одно и то же, — сдаётся Антон, разводя руками и чуть было не проливая кофе из кружки. — Не знаю я, Эд. Даже если Арсений потом решит свалить от нас, я знаю, что оно того стоит. Просто чувствую… Ему помощь нужна. Не можем мы просто взять и хуй забить. Руслан его с дерьмом смешивал столько лет… Я уже в это ввязался. Я ведь дал вам выбор, вы можете сказать «нет». Вас никто не осудит, я разберусь сам. Но Белому давно пора место показать. Эд… он наших родителей… — он губу закусывает, выдыхая тихо совсем: — На том самолёте родители Арсения были тоже…       Осколки разлетаются по всему полу, пачкая ноги горячим и пахнущим кофейными зёрнами, Эд не дёргается от этого даже, просто смотрит отсутствующе на свои пальцы, только что вот так сильно его подвёдшие, сжимая их в кулаки медленно и так же неспешно расслабляя.       — Я поддержал тебя раньше. Поддержу и сейчас. Мне достаточно просто этого факта, я понял тебя, Шастун. Ебашим.       Замызганный пол влажно отблёскивает в дневном свете, лужи по швам плитки растекаются, истончаясь, а кое-чьи ноги в мягких, белых тапках резко пропадают из поля зрения, скрываясь где-то в недрах коридора: Антон даже взгляд вскинуть не успевает, чтобы встретиться со взглядом «лазутчика», то ли ненамеренно, то ли специально навострившего уши, оглушённого неприятной правдой в неподходящий момент. Хотя существует ли для этого вообще подобный?       — Спасибо, чувак, — Антон Эда по плечу хлопает, спешно кружку свою на стол опуская, осматривает угвазданный пол и головой качает. — Попроси Окс прибрать, а лучше сам. Швабра в кладовке.       Он улыбается криво, в очередной раз напоминая без слов, что Оксана им вообще-то не домработница, чтобы дерьмо за каждым прибирать, а после ещё хлопок на чужом плече оставляет и выходит из кухни, направляясь в сторону лестницы. Поднявшись на второй этаж, он без стука заходит в комнату, которую выделил своему новому гостю.       — Арсений, — зовёт он, пока тот продолжает спиной к нему стоять, глядя в окно, не шелохнувшись даже, от внезапного вторжения. — Ты всё слышал, да? — он вздыхает, проходя вглубь комнаты без приглашения и усаживаясь на край кровати, складывая руки на собственных коленях и разглядывая пол: — Я узнал пять лет назад. Руслан заплатил каким-то отморозкам, чтобы рейс, на котором были наши родители, захватили. Он, судя по всему, хотел только с курса его сбить и уже там с моими разобраться… Я без понятия, честно. Но всё пошло не по плану… Двое этих придурков сообщили, что пронесли на борт бомбу и хотят выдвинуть свои требования, но им, естественно, никто не поверил. Не знаю на что они вообще рассчитывали… А потом они правда с курса сбились. Как я узнал, там пилот был Русланом тоже куплен. В тот день такой шторм был ужасный, они попали в турбулентность, и этот осёл не справился с управлением… Или не захотел справляться. Они разбили самолёт с сотней людей на борту, по идиотской ошибке. Просто в попытке моих родителей достать…       Сквозняк вторгается в тёплую комнату так непредвиденно и резко, что у никогда не мёрзнущего Антона от контрастов бегут по коже мурашки. За окном валит снег опять, ветер снежинки в вихре закручивает, метелью хлеща по зданиям, сейчас эти самые снежинки в распахнутое окно врываются, в свисте мягком покрывая собой подоконник.       У Антона сердце останавливается в которой раз, из-за тревожной и сумасшедшей догадки, но Арсений на месте стоять продолжает, просто вперёд немного подаётся, ставя локти прямо на раму, в пейзажи белые всматриваясь без слов и эмоций, позволяя зиме трепать волосы и, наверняка, обжигать собой воспалённое горло и лёгкие — он ведь болеет. Как самонадеянно.       — Я рассказывал ему об этом рейсе. Делился, — тихо так и невнятно в звуке бушующего снегопада.       — Эй, ну что ты делаешь? — Антон с места поднимается, за плечи Арсения берёт и от окна двигает, чтобы закрыть его. — И так ведь болеешь… — он на шаг ближе подходит снова, руки на плечи укладывая и ловя взгляд. — Мне жаль… Правда очень жаль… Я просто… Блять. Даже думать не хочу, сколько людей потеряли родных из-за этого дерьма…       — Я с этим человеком… я думал, что он меня спас… я был благодарен ему хотя бы за это…       У Арсения глаза стеклянные-стеклянные, мутные такие, серым отдающие, как небо прямо сейчас, будто действительно связаны с ним напрямую, передавая вид и настроение — или это небо его транслирует, считывает всё, что на душе, подстраиваясь палитрой. Антон не знает, но смотрит какое-то время безотрывно, сам того не замечая, а Арсений выдыхает рвано, головой качая в полном молчании и лицо ладонями закрывая, в бинты зарываясь носом и даже не всхлипывая. Просто тотальная тишина, будто вакуум. И в этом вакууме они только одни, никого вокруг нет и никогда не было.       — Ты не виноват в том, что он появился в твоей жизни… — Антон не может просто стоять и смотреть на всё это, когда самому выть хочется от безысходности и чужой боли — свою он давно пережил, научился быть с ней единым целым. Он ещё ближе подходит, остатки расстояния между ними сокращая, тянет Арсения на себя и прижимает к груди. — Слышишь? Если кто и виноват во всём этом, так это только Руслан. Я… не знаю, был ли он в курсе, что убил и твоих родителей тоже, но почему-то не сомневаюсь, что да… Мы заставим его ответить. Обещаю. Он за всё ответит, — одна рука в чужие волосы на затылке зарывается, а вторая в себя вжимает сильнее.       Если бы Антон мог, он бы забрал чужие страдания себе. Даже думать бы не стал, просто забрал и пережил всю ту боль снова. Потому что не заслужил Арсений всего этого. Потому что он слишком чистый для их прогнившего мира.       — Как ты… смог общаться с ним все эти годы? Даже на встрече той… Как ты это пережил? Ты… точно в порядке? — Арсений шелестит куда-то в солнечное сплетение, а Антон впивается бездумным взглядом куда-то на капли на подоконнике, — всё, что осталось от снежинок, — а внутри буря не хуже, чем за окном.       У него впервые спрашивают за все эти годы подобное, пусть и наивно, коряво, не к месту уже, гнусавя куда-то в рубашку, но спрашивают, не посчитав в какой-то момент, что он в этих вопросах не нуждается, что всё сам вытерпел и перешагнул. Это действительно так, но подобной участливости ему одно время очень не хватало.       И кто бы знал, как Антону хочется рассказать, что на самом деле нет — он не в порядке. Он каждый Божий день через себя перешагивает, ломает себя, зная прекрасно, что рано или поздно ничего не останется. Но, как говорила мама, при плохой игре, нужно держать хорошую мину. Всё это посторонних людей не касается, не станет он душу выворачивать и изливать.       Антон справится сам.       — В порядке, не переживай за меня, — отвечает он тихо, отстраняясь и усаживаясь бёдрами на край подоконника. — Мне приходится жить с этим и общаться с Белым. То, что случилось в моей жизни… не имеет значения, понимаешь? Я несу ответственность за большое количество людей. И я не могу позволить своим личным счётам и эмоциям всё испортить, развязать войну между бандами, подвергнуть обычных жителей города опасности. Так что да, я в полном порядке.       Чужая усмешка абсолютно лишена веселья, Арсений просто губы искривляет грустно, выдыхает рвано и кашляет, морщась и пытаясь проглотить вырывающуюся на волю простуду.       — А что же будет теперь, Антон?.. Всё из-за меня на пороховой бочке.       — А теперь ты должен выздоравливать и не думать о том, на что не можешь повлиять, — Антон улыбается совсем криво, но действительно искренне — с Арсением как-то не выходит иначе. — И не вини себя. Перестань. Дело не в тебе, пойми. Всё давно шло к открытому конфликту, но мы с Русланом оба сдерживали себя и своих людей. Более того, поверь, он слишком труслив, чтобы ввязаться в открытую конфронтацию. Такие как он предпочитают действовать из-под тишка, руками других людей. Всё нормально будет. Мы придумаем, как всё это закончить. У меня есть свои знакомые в полиции, но чтобы привлечь Белого к ответу, их явно мало — он дольше меня «у власти» и у него куда больше связей. Если я попытаюсь его закрыть, он сделает со мной это раньше… К сожалению, в некоторых случаях система правосудия бессильна.       — Я очень благодарен тебе за помощь, но… — Антон взглядом спокойно спину чужую, ладную в своей футболке провожает, Арсений на матрац садится изящно совсем, — не как обычно садятся, наверное всех актёров этой грации учат где-то на репетициях, специально кровать стоит и они туда по-очереди опускаются, — выдыхая после короткого чиха: — Дело даже не в моей вине и совести, не в том, о чём я думаю… я не могу понять твоего ко мне отношения. Мотив понять не могу и… твой коллектив ведь не особо от перспективы моего спасения в восторге, — ну интеллигенция. Назвать бандитов «коллективом». Даже мило.       — Да нет у меня никакого мотива, — Антон руками разводит, не зная, как вообще донести до этого человека, что не в мотивации дело, а в банальном желании помочь — просто помочь, без всяких скрытых смыслов. Он от подоконника отталкивается, подходя ближе и садясь рядом. — Послушай, я не буду тебе врать, да и смысла в этом не вижу. Ты действительно понравился мне, тогда, на спектакле. И если бы обстоятельства были иными, я бы рискнул позвать тебя на ужин, — усмешка сама по себе с губ слетает, — но я ведь понимаю, какое дерьмо тебе пришлось пережить и сколько времени ты в этом дерьме совсем один варился. Я правда просто хочу помочь. Не хочу позволить Белому снова твою жизнь ломать. Нет у меня никаких скрытых помыслов, клянусь. Я просто хочу помочь ещё одному хорошему человеку. Плевать мне, что парни говорят, ты не обязан присоединиться к нам. Ты вообще нам ничего не должен. Мы разберёмся с Русланом с тобой или без тебя. Если ты хочешь, я могу помочь тебе уехать из города или даже из страны. Ты можешь свалить отсюда и забыть обо всём этом. Это не твоя война, Арсений. И воюем мы не из-за тебя. Поверь, у каждого из нас куча причин ненавидеть Белого и желать его смерти.       Арсений отгораживается, это видно, руки на груди скрещивает, думая о чём-то своём в моменте с таким выражением лица, что горло перехватывает на очередном вдохе. Сидит прямой такой, тонкий, как первая гитарная струна, тронь пальцем и издаст «ми» первой октавы, пронизывающую и самую высокую ноту. Но Антон пальцем не трогает, даже им, сидит просто рядом, внимая словам Арсения, но эмоцию определить не может, как бы не старался, ловя загадочное:       — Руслан уничтожил цветы.       Антон снова усмехается, в этот раз действительно искренне, поднимаясь с места и медленно направляясь в сторону выхода из комнаты.       — Я куплю тебе новые, — обещает он и добавляет перед тем, как выйти: — Подумай над тем, что я сказал. Я тебя не тороплю.