Вы что-то потеряли?

Альберих проснулся от солнечных лучей, так вероломно пробивающихся сквозь не до конца закрытые в занавески. В голове почему-то была какая-то мешанина из отрывков событий прошлой ночи, а во рту нещадно сушило. Что ж, похоже в этот раз он действительно перестарался. Вот только синеволосый никак не мог вспомнить, что именно послужило катализатором, ведь обычно, если не происходило чего-то, из ряда вон выходящего, способного пошатнуть и так не особо стойкое ментальное состояние, он просто пропускал бокал-другой в компании Розарии или Аякса, чтобы притупить всё ещё рвущуюся по вечерам ядовитую тоску, которая в связи с окончанием рабочих обязанностей больше не подавлялась бесконечным количеством дел, которые он специально на себя наваливал каждый день. Глаза (он что, успел снять повязку?) уткнулись в, казалось бы, давно забытый потолок. А это уже не слишком хорошо. И пока непонятно. Неужели опять пробуждение во сне? Не чувствуя того липкого ощущения, когда сначала вскакиваешь с кровати, а потом действительно пробуждаешься уже в реальности, мозг начал понемногу шевелить шестеренками. Вереница мыслей начала складываться в единый поток, когда он почувствовал тяжесть на талии и до боли знакомый аромат светяшек, винограда и дубового дерева. С тревогой, накатывающей с каждой секундой все больше, Кэйа повернулся в сторону рядом лежащего человека. Нет-нет-нет. Он наконец вспомнил. Зачем…Он не должен был поддаваться старым чувствам, которые долгие три года упорно зарывал поглубже. Рядом лежал тот, кто в сначала подарил надежду на счастье, а потом в один миг отобрал его, словно отрывая невероятно важную частичку от сердца. Парень постарался как можно аккуратнее выбраться из чужих (а таких ли чужих?) объятий, хотя и помнил, и эти воспоминания отзывались болью в душе, находящей выход в покусывании губ, что бывшего брата всегда было довольно трудно разбудить по утрам, и воровато начал собирать вещи, разбросанные по всей комнате. Быстро одевшись, Альберих не смог удержаться от мимолетного взгляда на алые волосы, костром разбросанные по подушке, на чуть огрубевшие черты лица, потерявшие юношескую округлость, и еще более крепкое тело, свидетельствующее, что мирно спящий сейчас парень, кажется, до сих пор хранит привычку спускать напряжение или гнев в спорт. зале. Мысленно давая себе пощёчину за непозволительное - залюбовался -, Кэйа выбежал из дома, попутно заказывая такси и надеясь, что сможет правдоподобно оправдаться перед нынешним молодым человеком, сейчас, наверное, находящимся на работе и не находящему себе места от того, где же пропадал его благоверный всю ночь, уже заранее чувствуя себя неимоверно паршиво. Но это ничего. Он привык выдавать нужные, правильные, эмоции.

***

В этот день, казалось, ничто не предвещало беды, Альберих, как обычно, проснулся минут за 10 до будильника, позволил себе полежать в кровати, не сказать, чтобы понежиться, потому что для такого удовольствия человек должен находиться рядом с кем-то по-настоящему родным. В который раз коря себя за страх наконец расстаться с парнем, к которому уже не испытывал абсолютно ничего (хотя он не уверен, что хоть когда-то питал к тому чувства более теплые, чем обычную симпатию или банальное сексуальное желание) и не мучать его, он все же поднялся с постели и пошёл на кухню заваривать себе кофе. В последнее время ничего, кроме крепкого напитка, по утрам в горло не лезло, будто глотку стягивал тугой узел необъяснимой тревоги. Такое всегда бывало, когда интуиция кричала о предстоящей беде. Но синеволосый каждый раз решал не зацикливаться на этом ощущении, хоть в окружении на него уже начинали опасливо поглядывать, замечая потерю в весе. Особенно стыдно было получать жалостливые взгляды от человека, который, кажется, искренне за него переживал, будучи в неведении, почему его партнёр становится всё холоднее и холоднее с каждым днём. Сам Кэйа каждый раз обещал себе поговорить с парнем, а друзей успокаивал тем, что у него просто завал на работе, вот и нет времени перекусить. Он правда не хотел, чтобы из-за него беспокоились близкие, потому что знал, что расстройствами пищеварения не страдает и это все пройдет, он ведь не специально отказывается от утреннего приема пищи, ладно, может, совсем чуточку специально, чтобы наказать себя если не морально, то физически, уж в этом он точно не виноват. На работе сегодня все было на удивление спокойно. Будучи креативным директором PR-отдела одной достаточно именитой в Мондштадте компании «Ордо Фавониус», на нем всегда было много ответственности за выходящие проекты. Однако в этот день обычно чересчур суетливая Эмбер не прибегала к нему с «катастрофами», как она выражалась, вызванными задержкой анимаций для реклам от художников или ещё архонт весть чем. Не сказать, что Кэйа был недоволен возможностью отдохнуть и поработать в размеренном ритме, но он уже слишком привык погружаться в работу с головой, пока не наступало время идти в бар, чтобы вновь отвлечься от непрекращающегося потока мыслей. Иногда ему казалось, что его жизнь похожа на безумие, какой-то день сурка, для того, чтобы выбраться из которого не хватало чего-то, постоянно стремительно ускользающего, поэтому оставалось лишь хвататься за частицы чего-то нормального, как за спасательный круг, не дающих увязнуть в пучине самобичевания. Стоя на балконе многоэтажного офиса и докуривая сигарету, его всё не покидало предчувствие, что что-то должно пойти не так. Не может же все идти так из рук вон хорошо. Он просто не привык к этому. Звонок телефона, будто насмехаясь и подливая ту самую ложку дегтя, которую парень так ждал, вырвал из мыслей. На экране высветилось имя человека, которого Альберих так старательно пытался выгнать из некогда счастливых воспоминаний, сейчас не навевающих ничего, кроме тоски по прошлому. «Какого чёрта…Почему из всех дней ты выбрал именно этот, чтобы напомнить о себе» Будучи не в силах нажать на кнопку ответа, директор с сердцем, отзывающимся набатом в ушах, сбросил вызов. Если бы кто-то сказал ему, тому самому Кэйе Альбериху, каждый день контактирующему с десятками людей как лично, так и с помощью звонков или переписок, что ответить на один единственный звонок будет так сложно, он бы рассмеялся этому человеку в лицо. На экране почти незамедлительно высветилось сообщение, будто виновник его дрожащих рук предвидел исход событий и заранее напечатал текст. «Я понимаю, почему ты бросил трубку, прости за этот звонок, Кэйа. Знаю, что несправедливо связываться с тобой сейчас, когда прошло так много времени. Но я всё равно решил рискнуть и набрался даже не смелости, а скорее наглости. Прости меня за это. За всё остальное я хочу извиниться лично. Думаю, нам давно стоит поговорить. Прошу, давай встретимся.» Альберих поборол резкий импульс швырнуть телефон с двадцатого этажа, на коем на данный момент находился, а затем прыгнуть вслед за ним. Нет, не для этого три года назад Розария с суровым и одновременно сожалеющим взглядом обрабатывала и забинтовывала порезы, которые могли бы стать смертельными, если бы она не решила с сюрпризом зайти к другу распить бутылочку дорогого вина, подаренного одним особенно благодарным пациентом. Да уж, сюрприз удался. Весь оставшийся день синеволосый игнорировал желание то согласиться и назначить встречу на ближайшее время, то написать длинное гневное сообщение, то проигнорировать. Выбрал он все же третий вариант. И всё же он никак не мог понять, почему до сих пор не отменил ставшую уже ритуальной встречу с собутыльниками и ехал сейчас из офиса не домой, а в Долю Ангелов, где, наверняка, встретит его. Не мог не встретить. Знал ведь, что тот по возвращении точно с остервенением вгрызётся в брошенный некогда на попечение Эльзера бизнес. Но вот он здесь. Сидит за привычным столиком с небольшим диванчиком, украшенным бордово-золотыми узорами, и старается, изо всех сил старается, выдавливать из себя смех в ответ на шутки друзей, когда внутри разливается что-то вязкое, не дающее дышать спокойно, и заливает в себя непривычно много вина. Те в какой-то момент заметили фальшиво веселое настроение молодого человека, знали ведь его как облупленного, и оба, обеспокоенно переглянувшись, уже собирались спросить, что стряслось, как дверь заведения отворилась и они поняли, почему же парень напротив такой задумчивый и хмурый, хоть и всеми правдами и неправдами старается это скрыть. Заметив настороженные взгляды, обращенные ко входу, Альберих с замиранием сердца повернулся в сторону того, кто их вызвал, сразу наткнувшись на сосредоточенный взгляд карминовых глаз. Первым, что попалось под руку, была рюмка с «огненной водой», как называл этот высокоградусный напиток Чайльд, вмиг оказавшаяся опустошённой. А потом в ладонь что-то приторно ласково ухмыляющееся улыбающееся заботливо вкладывает еще две такие же стопки. Головы девушки и парня напротив как-то до смешного одновременно обернулись на него, впиваясь пытливо, и Кэйе вдруг захотелось рассмеяться а потом и закричать в пустоту так громко, чтобы даже в подворотнях было слышно. Но вместо этого он резко поднялся с места и кинув взволнованным друзьям: «Все в порядке, я просто выйду покурить»,- спешно вышел на задний двор бара. Розарии с Тартальей оставалось лишь надеяться, что не придётся сегодняшней ночью никого из этих двоих везти в больницу. Дилюк, заметив стремительно удаляющегося названного брата, поспешил за ним.

***

Сгустки пара оседали на легких, а нервный смех все же пробивался сквозь маску наигранного спокойствия и равнодушия. Услышав скрип двери черного входа, синий глаз дернулся в сторону звука. Что ж, похоже, это неизбежно. - Ох, какая неожиданная встреча, мастер Рагнвиндр. Хотя с чего бы ей быть такой, вы ведь хозяин этого места, - прозвучал наигранно звонкий голос тёмной фигуры, подпирающей ногой стену. Как же трудно сейчас было поддерживать этот чертов образ стервеца, флиртующего без стеснения. Но, казалось, он сейчас послужит наилучшей защитой от нападения. - Кэйа…Прошу тебя, не нужно этого, я ведь знаю, что это не ты. Я хочу поговорить. Пожалуйста, - красноволосый не смел обижаться на такое наигранно приветливое отношение, ведь сам когда-то послужил ему причиной. Альбериху почему-то стало как-то совсем невыносимо, он цокнул языком, наконец полностью поворачиваюсь в сторону собеседника и складывая руки на груди и заговорил настолько едко, насколько ещё позволяли крупицы ускользающей гордости, — Не притворяйся, что знаешь меня настоящего. У тебя больше нет такой привилегии. Или думал, что я прыгну в твои объятия, как только увижу? Ты хоть представляешь, через что заставил меня пройти?, — парень и сам не заметил, как, кажется, показал себя настоящего, обиженного, но какого-то отчаянного, от чего самому стало противно, а взгляд, как назло, начало затуманивать дымкой подступающих слез. Да что же с ним творится. - Нет, не представляю и от этого мне ещё больнее, поверь. Я знаю, каким кретином был, обвиняя тебя в том, в чем ты не был виновен ни на секунду. И каким кретином остаюсь, приходя к тебе сейчас, прося за это прощения. Пожалуйста, я не надеюсь вернуть былое, хотя был бы этому неимоверно рад. лишь прошу у тебя прощения за то, что, не разобравшись, оставил тебя с таким же трауром, ведь не я один в этот день потерял отца. Кэйа, я просто хочу, чтобы ты знал, что не смотря на застилающую глаза ярость, я никогда не переставал любить тебя и последние два года не возвращался только из-за того, что мне было стыдно снова взглянуть тебе в глаза. Кэйа вдруг разразился смехом, смешанным с подступающей истерикой, и, сам того не осознавая, отвесил Рагнвиндру пощёчину. Тот даже никак не отреагировал, полностью принимая гнев бывшего младшего брата, а лишь принимая этот гнев, смешанный с грустью. От этого хотелось избить его ещё больше. Уже не сдерживаясь в слезах, потому что моральных сил на это просто не осталось, беспорядочно бил по грудине парня напротив, повторяя: «Как же я ненавижу тебя, ненавижу-ненавижу-ненавижу…», - пока не оказался захваченным крепкими руками в объятия, просто кричавших: «Как же я скучал, прости за всю боль, которую я тебе причинил». А, может, эти слова были произнесены вслух - охваченный истерикой Альберих уже не мог ничего разобрать. Ненавидя себя за это, синеволосый разрыдался в голос, все ещё удерживаемый утешающими, такими до боли родными, руками. Резко подняв взгляд на Дилюка, и, поддавшись неизвестно какому порыву, притянул того вниз, так чтобы их взгляды встретились, за ворот чёрной рубашки, и прошептал в самые губы: «Я все ещё тебя люблю и за это так ненавижу», даже не зная, кого именно имел в виду, произнося последние слова, чтобы затем впиться отчаянным поцелуем, сливая не только их губы, но и слезы, текущие из глаз обоих парней. В этот поцелуй они вложили все свои чувства, разъедающие каждый день разлуки. Винодел подтолкнул их обоих обратно к каменной стене, попутно придерживая возлюбленного за голову, чтобы тот случайно не ударился, и повторяя сквозь поцелуй: «Боже, как же я тебя люблю, люблю, слышишь?» А Кэйю разрывало от какого-то щемящего чувства в груди, будто кто-то разом выпустил из тесной клетки томящуюся много дней стаю птиц, которые сейчас в бешеном темпе вырывались из его рёбер. - Прошу тебя, поедем домой, - со сбившимся дыханием и хриплым голосом Дилюк говорил и смотрел так нежно, что Альбериху не оставалось ничего, кроме как бездумно кивать головой в немом согласии, ведь он боялся произнести хоть слово, боясь, что это может быть галлюцинацией от выпитого алкоголя, которую совсем не хотелось развеивать. Дальше события проносились словно вспышки от фотокамеры, будто кто-то решил сделать множество снимков за один раз и выставить эти чувственные, немного размытые и неразбавленные даже толикой притворства моменты в свою личную галерею, в которую вход разрешен только двоим людям.