Механическое сердце.

- И никаких, слышишь, никаких вылазок по фабрике без моего присмотра, понятно объясняюсь? – мужчина около часа раздавал указания типа «туда не ходи», « это не трогай», «Штурма не беси». Элоизе это в конечном счёте встало поперёк горла. - Я поняла! А говорить, что это всё потому что я женщина не стоило, - она хмыкнула, приподняв уголки губ. - Я вас знаю, чертовки. – он раздражённо затушил сигару о каменную стену. – Ты взяла с собой то, что я просил? Вместо ответа Эндерштейн разложила на столе радио, книгу по инженерии и пару вещей, которые нашла дома. Тот странный дневник с ключом внутри она решила пока что не показывать. Мало ли. Вдруг это что-то очень личное, что хозяин показывать многим не хотел? - Что-ж, оно работает-то вообще? – он указал на радио, которое она не так давно сотворила из магнитолы. - Мне удалось его подключить, только вот настроить на нужную волну у меня не вышло, - и снова ложь. Она умолчала о голосах тех чужаков и встрече с.. Эйдой Вонг. «Ты никогда не была такой врунишкой» - сама себе сказала Элоиза. - Ну, это не самое страшное. Ты хотя бы не взорвала дом в чертям собачьим. За каждым гениальным учёным должен стоять грандиозный провал, только главное, чтоб не смертельный, понимаешь. Ты ещё наделаешь тут ошибок. - А я уверена, что однажды стану известнее и умелее, чем вы! – насупилась девушка, надменно вздернув нос. - Ха, через мой труп. Радио оказалось не такой уж и  страшной вещью, как её называла Елена. И пусть в каждом приборе было много нюансов, настройка была не самой страшной. Элоиза однако заметила, что сборка и разборка вещицы завлекала её с каждым разом всё больше. Пока что это отнимало много сил и внимания, заставляя голову трещать по швам. Но искренний детский восторг, когда раз через десять неудач удавалось услышать какие-то расплывчато знакомые речи Луизы и Юлиана, перекрывал всё недовольство. Если опускать руки в самом начале, есть ли смысл работать над собой дальше? Безусловно, это был вызов самой себе. Техника та ещё капризная сволочь! Для начала обучения Гейзенберг показал ей несколько глав учебника, которые нужно было выучить назубок. Не проблема! Книги были огромным преимуществом Элоизы. Август с детства учил сначала старшую, а потом и младшую дочь чтению и письму. В деревне было подобие школы, но мужчина никогда не верил этим закоренелым взяточникам. Обучение двух девочек давалось ему непросто из-за отсутствия женщины рядом. Он многое не понимал, поэтому информацию приходилось черпать из книг. Иногда он засыпал за рабочим столом, положив подбородок в ладонь, и Элоиза садилась отцу на колени начиная самостоятельно изучать почти незнакомые слова. Так набор букв приобретал смысл, а способности к чтению уже в семь были намного выше, чем у сверстников, из-за чего местные ребята нередко задирали девочку. Родителей можно было понять. Живя в таких условиях в первую очередь пытаешься выжить, за это невозможно осуждать. Антон обзывал Элоизу книжным червём, однако никогда не рассказывал о том как один из родителей в пьяном припадке кинул такое обидное «ошибка и неуч». Первые параграфы были о началах инженерии. Как история шла своим чередом, опоясывала года и целые века. Гениальные люди изобретали всё новые и новые приспособления, а человечество училось полагаться не только на свои руки. Перед глазами мелькали сложные термины, пока что не особо понятные девушке. Она надолго застряла на абзаце с множеством подпунктов о деятельности: конструкторская, технологическая, исследовательская.. Удивительно, всё начиналось с колеса и плуга! Элоиза вдруг подумала о том, что в их деревне пересекаются и древние средства ведения хозяйства, и самые новые, техника, машины. Казалось прошло всего пара минут, но посмотрев на настольные часы девушка удивилась: прошло два часа! Пришлось встать с места, чтобы размяться. Лёгкие упражнения привели к хрусту в спине. «Тебе только двадцать восемь, а звучишь как старуха!» - упрекнул внутренний голос. Элоиза отмахнулась. Комната её изяществами не отличалась. На кровати совсем недавно появился несчастный матрас! Постель девушка застелила в первую очередь. У изголовья лежала любимая игрушка, сшитая Анной – спящий оленёнок. Поверх постельного лежал немного колючий плед, напоминающий о доме. Немного поодаль рабочий стол. Железная мебель неприятно скрипела при любом воздействии. Пришлось постелить небольшую тканевую скатерть. Вещи аккуратной женской рукой сложены в угловом шкафу. По просьбе Эндерштейн (он естественно упрямился) рядом с гардеробом стоял другой шкаф, наполненный книгами, которые удалось взять. Она взяла первую подаренную Августом энциклопедию лесной флоры и фауны, которую девушка зачитала до дыр. Воспоминания о доме неприятно саднили в душе, как говорят, словно кошки скребут. Помогала мысль о том, что её отец любит её, не стал упрекать или запрещать ей идти на эту опасную работу. И если кажется, что ему было легко, это вовсе не так. Но Эндерштейн знал, что его любознательная дочь рано или поздно потянется в недостижимым знаниям этого мира. Она мотылек, летящий на свет лампы. И если она обожжется, отец будет ухаживать за её израненными крыльями. Она переоделась в более удобную для сна одежду. Взяв первую попавшуюся книгу, улеглась в кровать. Этот бесконечный день наконец подходил к концу. *** - Давай, женщина, поднимай свою задницу с уютного гнездышка и дуй в комнату сборки! Разбудивший меня голос звучал насмешливо. Громкоговорители не сильно искажали звук, будто Лорд правда был в этой комнате. Работа работой, а крепкий сон крайне важен! Сам не спит, ещё и мне не даёт, паразит. Я перекинула немного саднившие от долгой ходьбы ноги через кровать на холодный металлический пол и прокляла всех и вся. Если не раздобуду ковер в ближайшее время мои ноги превратятся в две ледышки. Натянув шерстяные носки и сладко потянувшись, я встала с моего «шикарного» спального места, оглядела мои нынешние скудные владения. - Что ж, чтобы чувствовать себя здесь как рыба в воде, я должна устроить все по-своему. На столе меня ждала стопка сложенной мною одежды и рабочая униформа. На верхних этажах фабрики я заприметила ещё в первый день несколько тазиков, которые идеально подошли бы для стирки. Главное, чтобы у Лорда было хоть что-то, способное отмыть мазутные и топливные пятна. И запах железа. Не только от инструментов и огромных машин. Уверена, тут я пострадаю физически не раз. Я внимательно осмотрела своё отражение в любезно оставленном Гейзенбергом подобии зеркала, собранном из отражающих осколков чего-то. Главное, что работает по назначению, внешний вид не важен. Я нашла забавную схожесть зеркала с людьми. Мы все по своему разбиты и собраны множество раз разными людьми, но, в конце концов, человек лишь капля в океане, которая выполняет работу, деталь сложного механизма под названием судьба. Через отражение на меня смотрели всё те же гетерохромные зелено-карие глаза. Большие и всегда грустные. Густые длинные волосы ниспадают по прямой спине до поясницы. Они мешают. В полке узкой ванны я нашла длинные рабочие ножницы. Выбора мне не предоставлялось. Говорят, что в волосах хранится энергетика. Итак, стоит оставить ту себя позади, встречая новый рассвет другой Элоизой. Лезвия ножниц смыкаются на заплетенных волосах. Длинная пушистая коса опадает на пол. Я почувствовала облегчение на голове и коротко выдохнула, пригладив кривоватый срез по лопатки. Ничего, сейчас красота волос не проблема Номер один. Неизменной фиолетовой лентой я перевязала низкий хвост так, чтобы ни одна прядь не лезла в лицо. Отрезанную косу я бережно сложила на полку в ванной. - Ты там что, померла в первый полный рабочий день? – резкий голос в громкоговорителях оповестил меня о нелицеприятных последствиях моей задержки. Я схватила пояс с выданными инструментами и с размаху  отворила тяжёлую дверь. *** Мою руку пробила дрожь, когда я взяла очередную деталь, весившую, казалось, полтонны. Впрочем, поясница моя чувствовала себя не лучше. Лорд выхаживал вокруг меня, все сверкая своими золотыми зенками в сторону проделанной мной работы. А работа, собственно, была в том.. чтобы перетащить из пункта А в пункт Б нужные господину «я-могу-сделать-это-сам-но-заставлю-даму» детали. Это уже какое-то издевательство! - А можете.. пояснить, - я тяжело выдохнула, облокотившись на предмет моих страданий. – зачем мне таскать это? Я ведь должна изучать как это применять, а не носить детали туда-обратно. - Женщина, знаешь, как говорят русские? Без труда не вытянешь и рыбку из пруда. – он изобразил грубый акцент. – А теперь бери ноги в руки, неженка. Я что-то прорычала себе под нос про то, что однажды придушу его подушкой, на что мужчина хмыкнул. Как оказалось, шестеренка, которую я скрупулёзно катала из стороны в сторону, не относилась ни к одному механизму и была лишь «трафаретом» для других деталей. Так Лорд хотел показать мне, что «от балды» делать не выйдет. У всего есть алгоритм, по которому работают все механизмы нашего мира. Позже он выдал мне большой прибор для обучения, у которого не было особого назначения. На некрупной платформе размещены несколько шестеренок, плотно прижатых друг к другу. Их зубцы прилегают к пробелам на соседних. Сбоку рядом с круглым ободком прибора было несколько рычажков, приводивших в движение этот маленький организм. Да, Гейзенберг ни раз повторял эту странную фразу. «Каждая вещь на этой фабрике маленький организм. В этой общей иерархии мы, считай, просто атомы. Даже если я могу импульсами перемещать железяки, это вовсе не значит, что они не могут быть капризными». - Попробуй запустить, - он махнул рукой в сторону прибора. – подсказка: нужно, чтобы шестерни одна за другой запустились. И тогда тебя ждёт небольшой сюрприз. За счёт заведения. Я начала крутить рычажки и нажимать кнопки, анализируя, как работает данная вещь. У всего есть свой алгоритм.. Рычажок внизу заставлял крутиться шестерни, но никакого «сюрприза» не происходило. Рядом были расположены несколько цветных проводов, видимо, он всё же решил сделать поблажку. Или выставить дурой. Провода были перепутаны и неверно проведены к маленькой скрытой ячейке на корпусе. Я соединила провода по цветам. В том же месте были шестерёнки поменьше. Я сразу увидела проблему: там, где должны были быть маленькие, стояли большие. Поменять всё местами с помощью инструментов, лежащих на столе передо мной не составило особого труда. Ну, то есть, было немного сложно отличить диаметр того или иного инструмента и понять, подходит ли он, однако старания того стоили. Я закрыла дверцу ячейки, победно улыбнувшись. - Что ж, неплохо. – он качнул нечесаной головой, и мне захотелось рассказать ему, что существует расчёска. – Бери свой приз. Я снова нажала нужные кнопки и дёрнула рычажок. Помещение сначала наполнилось скрежетом и звуками движения деталей. Шестерни поочерёдно касались зубцами друг друга, приводя оные в движение. Маленькая – среднюю, средняя – большую. Кирпичик за кирпичиком. В уголке открылся небольшой динамик. Из маленьких прорезей донёсся сначала тихий, а потом и хорошо слышимый звук. Словно музыкальная шкатулка. Я ахнула. Музыка была совсем неживая, металлическая, скрежещущая по ушам. Но это вовсе не имело значения. Меня учили видеть прекрасное даже в самом ужасном. Мелодия была отдалённо знакомая. Кроме тонкой трели скрипки звонко слышались аккорды фортепиано, и даже переливы бубна. Мне казалось, что у этой мелодии должен быть звонкий женский голос. Он сам вырисовывался в моей голове, словно я знала каждое слово, перепады сопрано и альтов. Иногда звучал нежный баритон. Я точно где-то слышала её. Проблема лишь в том, где? - Нравится? – мужчина вкрадчиво наблюдал за изменениями на моём лице, когда переливы, похожие на пение соловья, закончились, и по ушам снова ударили оглушительные звуки жизни фабрики. – Забирай. - О.. ого. – мысли были спутаны. Я в полном замешательстве! Кажется, Лорда это только забавляло. Конечно, ему не узнать всё, что я почувствовала в этот момент. Но это и не важно. Я была благодарна за то, что он никогда не лез с вопросами, что, впрочем, я делала двадцать четыре на семь. - Ага, интересная вещь. Я сам не знаю, откуда она. Я музыку слушал в  последний раз, когда дизер… тебе не нужно это знать, в прочем. А теперь иди и до блеска отдрай коридоры на жилом этаже. Я тяжко вздохнула, взяв в руки музыкальный.. прибор, и вышла из зала. Этот коридор я, к счастью выучила. Лорд назвал его «самый безопасный для такой, как ты». Жилой этаж был совсем не жилым. Если не считать Гейзенберга и меня, конечно. И жуткие звуки в коридорах по ночам. По моей спине пробежался табун мурашек. Меня никогда не покинет это жуткое ощущение, будто здесь на меня смотрит миллион глаз. Или не совсем глаз. Я оставила оборудование и первую наработку на столе. Как бы мне хотелось сейчас поделиться успехами с подругами! Осознание одиночества кольнуло в груди, тягуче стянуло лёгкие. Елена и Александра сейчас, должно быть, корят меня за импульсивный выбор (ах, если бы он был таковой!). Мы ведь столько лет знакомы, я не могу их забыть. Выходом я нашла написание записей, которые я однажды отдам им. Отдам лично, непременно самостоятельно на руки! И отцу, Анне напишу. Они моя семья. Но сначала пришлось откопать длинную палку, на которую цеплялась страшно пахнущая тряпка. Не то, чтобы этим можно было вымыть пол, но особо выбора не предоставлялось. Холл жилого этажа заполнился моим тихим бухтением и звуками активного вымывания закоренелой грязи. Несколько раз было огромное желание швырнуть куском ткани в лицо Лорду. Здесь не мыли со времён Норштейна! Закончив с сим неприятнейшим занятием и убрав принадлежности в кладовую (она, правда, выглядела и пахла не лучше, чем коровник во время цветения клевера), я засела в своей коморке с листом бумаги и заточенным куском уголька. Первые строчки смоляными прямыми линиями вырисовывались аккуратным женским почерком.

  "Здравствуй, папа! Здравствуйте, Анна и девочки!

Я пишу это вам из замызганной комнатки в углу жилого этажа фабрики страшного Лорда Гейзенберга! Да уж, никогда бы не подумала.

Мне здесь нравится. Пусть и сложно. И окружение доброжелательностью не блещет. Про чистоту молчу. Но ведь нравится!

Пока я делаю лишь маленькие шажки к достижению цели – стать более великой, чем Лорд. Сама собрала подобие музыкальной шкатулки. Песня очень знакомая, будто я слышала её в раннем детстве. Напоминает о маме.

(написав это, я дёрнулась от пробежавшего по коже мороза, поднявшего волоски дыбом)

Один раз со мной случилась опасная ситуация, но всё хорошо. Никто ведь не думал, что здесь легко и безопасно.

Сам Гейзенберг… приземленный. Он не ведёт себя, как госпожа Димитреску. Но и не позволяет опускать себя до уровня простого крестьянина. Мы с ним в спокойных отношениях, но порой его неряшливость меня доводит до ручки!

Но это всё неважно. Важно, что я хочу сказать вам, что люблю и очень скучаю.

Ваша Элоиза.»

*** Она бежала. Бежала, как и в любом другом подобном этому сну. Только сейчас что-то было другим. Глубокая рана. Открытая грудная клетка. Кровавые реки пульсируют, омывают живот, вниз по бёдрам, оставляют следы босых ног на влажной от моросящего дождя земле. Вокруг лишь неизменные колосья пшеницы. Грязь липнет к ступням, неприятно хлюпает в такт колотящемуся открытому хмурому небу сердцу. Она сжимает себя руками и продолжает бежать. Позади – звенящая пустота. Серая высота медленно опускается, а пшеница вянет, превращаясь в чёрную гниль, мерзко дышащую, будто имеющую собственные прокуренные лёгкие, пульсирующую как отдельный живой организм. Эта гниль каменеет и трескается, кусками осыпаясь в пропасть. Позади – чернота. Но бежала она не к спасению. Впереди маячил свет. «Ты мотылёк. Твои крылья обожжены, а тело почти испустило душу в последней попытке вырваться из захлопнутой клетки фонаря.» Свет был сюрреалистичный. Нереальный. Но был единственной надеждой. Забежав на крыльцо заброшенного домишки она резко тянет руки к очертаниям света. Свет втягивается к её ладоням, согревает. Хочется спать. Она закрывает глаза, глубоко вдохнув запах свежего солнечного света и лёгкой сырости. Открывает глаза и жмурится от бьющего в глаза света операционной лампы. Не может двигаться. Руки и ноги связаны широкими ремнями. В груди всё ещё зияет дыра, наполненная массивом органов, торчащими рёбрами и выбивающим воздух из лёгких сердцем. В пустом пространстве бурлила смесь крови и чёрной гнили. Операционную лампу закрыло нечто, отдалённо напоминающее человека. Волосы цвета пшеницы и яркие зелёные глаза. Рот неестественно искажался после каждого слова. Пальцы то и дело превращались в острые когти, глядящие по лицу. «Человек» очень похож на её саму. - Прими меня. Закрой глаза, Элоиза. Она повинуется голосу, переливающемуся всеми звуками мира. От трели соловья, до скрипа ногтей по металлу. Тяжёлые веки медленно смыкаются погружая в новую картину. Перед ней комната. Очень знакомая. Рояль, картины, нарисованные ребёнком, мягкая цветастая мебель. Женщина сидящая за инструментом подзывает к себе пальцем, сама немного отодвигается. Её лицо не удаётся разглядеть. Сама её внешность остаётся под пеленой тумана, окутывающего всё, кроме длинных женских пальцев. Приглядевшись она видит на груди блестящий фиолетовым ключ, похожий на бутон розы. Женщина выжидает, когда она сядет рядом, кладёт ладони на клавиатуру дорогого рояля, на котором красуется размашистым почерком «Минерва». Ее пальцы бегло стучат по чёрно-белым клавишам рояля. Каждая нота отдаёт в позвоночник, вызывая дрожь. Колени начинают дёргаться, а ладони скрепляются в замок, заламывая пальцы. Щека прокусывается изнутри до крови. Ноты складываются в мелодию, мелодия в пьесу. Через томительные минуты вступает искажённый женский голос. Было не понятно – чей он? Неизвестной женщине, или ей самой. Голос становился всё более похожим на вопль, и тогда она поняла, что это за песня. На секунду мелькнула широкая жуткая улыбка женщины рядом. Она моргнула, окружение растаяло в том тумане и заполнилось чёрной гнилью. Полёт в пустоту не занимал более чем пяти секунд, после чего наступила сдавливающая тревога. *** Я очнулась с вскриком. В моей окровавленной ладони покоился серебряный ключ с фианитом.