На закате

      Сумерки мягко окутывали Срединные Земли. Солнце садилось, бросая последние косые лучи в высокие окна покоев Матери-Исповедницы, что располагались в самом охраняемом крыле Эйдиндрила.       Почти до самого заката Кэлен пришлось сидеть в Зале Совета и обсуждать с представителями суверенных стран Срединных Земель сотни и сотни мелких и серьезных, глобальных и малозначимых вопросов и проблем, которые всё ещё необходимо было решить.       Обычно все эти заседания давались ей легче. Но не сегодня. Сегодня прошел ровно год с того дня, как был закрыт разрыв в завесе между миром живых и миром мертвых, и Хранитель вновь оказался запечатан в Подземном Мире. А его приспешники-гибельные, что восстали после смерти, чтобы, убивая каждый день, выигрывать себе на этом свете ещё немного времени, отправились вслед за своим Господином на вечные муки от него же за то, что не справились и проиграли.       Прошел год…Но даже спустя столько времени, мир всё ещё не оправился от последствий сначала тирании Даркена Рала, а затем и от этой войны. Прошел год…И почти два с тех пор, как умер Ричард.       Кэлен устало облокотилась о высокий подоконник, ловя на коже последние теплые лучи уходящего дня. Сердце всё ещё ныло. Оно всегда будет ныть, и через пять, и через двадцать лет, если Создатель отмерит ей годы так щедро.       Конечно, за это время стало легче. Определенно, после всего, что случилось, Кэлен не хотела и не собиралась жаловаться или роптать на судьбу, на несправедливость жизни и боль. И все же, вот в такие вечера, как сегодня, ей было тоскливо.       Кэлен скучала по Ричарду. По его поддержке, по вере в неё, легкой улыбке и надежности, силе воли, что от него исходила. Она бы многое отдала за то, чтобы он остался жив, не погиб тогда, заслонив её собой от вражеского меча, предназначенного ей.       Пусть с тех пор так много чего изменилось, и им всё же не суждено было бы быть вместе, она скучала по Ричарду, как по другу, по соратнику, которого у неё до этого никогда не было. По Ричарду, что первый не испугался дружбы с Исповедницей, что первый её полюбил.       А ещё, Ричард хотел, чтобы Кэлен была счастлива, и она надеялась, что сейчас, наблюдая за ней из светлых чертогов, он это знает. Знает, что Кэлен благодарна ему за те последние слова, что он произнес ровно год назад, когда, после запечатывания завесы, явил перед ними свой дух в свете Создателя.       Как же Кэлен боялась в душе все те месяцы после его смерти, как она ненавидела себя за чувства, что, как она считала, не должна была испытывать, как поддавалась, затем корила себя за это, как отстранялась и замыкалась в себе, а потом вновь сдавалась под волной эмоций.       Сейчас они обе вспоминали об этом с ухмылкой, подшучивали друг над другом. А тогда…тогда было много слез, много обид и боли. Затем случалась очередная стычка или битва, когда им приходилось опять вставать плечом к плечу, прикрывать спину, защищать от стрел, от лезвий почти достигнувших целей мечей. Приходилось чувствовать друг друга, доверять свою жизнь.       Еще был Зедд. Проницательный старый волшебник, который догадался обо всем даже раньше них самих. Кэлен тогда думала, что не сможет больше никогда посмотреть ему в глаза…Но он сам едва ли не подзатыльник ей отвесил, потому что она «без пинка не пошевелится». Зедд, что совсем недавно потерял своего внука, Ричарда, и первым заметил их странные взгляды, неловкости и избегания друг друга, когда это ещё было не понятно, не осознанно ими.       Кэлен усмехнулась, вспомнив тот откровенный разговор с Зеддом. Кажется, она еще никогда ни до, ни после этого, не испытывала разом столько ужаса, смятения, боли, надежды, и еще десятка чувств и эмоций, которые смешались в ней так, что не разобрать, где заканчивалось одно и начиналось другое. А ведь она была Исповедницей, её учили сдержанности и стойкости с раннего детства.       За спиной послышалось тихое хныканье, и Кэлен отстранилась от прохлады подоконника, с мимолетным удивлением отметив, что уже совсем стемнело, и поспешила на звук. Там, в глубине покоев, у огромной, королевских размеров, постели стояла люлька.       Кэлен склонилась над детской кроваткой, и хныканье тут же прекратилось. На неё внимательно с укором взглянули большие голубые глаза, и она не удержалась от смеха. Только Александра могла смотреть в свои три с небольшим месяца вот так, будто копируя взгляд второй матери. Дерзко, непокорно, с искрами раздражения в синеве. «Метает молнии», как называли этот взгляд все вокруг с ухмылкой.       Несколько мгновений малышка Александра так и смотрела на неё, коря, что мамочка куда-то пропадала, а потом заулыбалась. Эта улыбка могла завоевать сердце даже самого сурового ветерана войны, и, что слуги, что стражники, не могли не улыбнуться в ответ, видя её. Кэлен, кажется, впервые наблюдала, как Исповедницу не боятся, хотя ещё совсем недавно люди с опаской относились даже к самым маленьким из них. Но Александру так и просили подержать на руках, где бы Кэлен с ней не появлялась.       Кэлен медленно покачала люльку, поглаживая малышку по животу, что всегда её успокаивало, и Александра скоро опять уснула, сладко засопев. Мать-Исповедница наблюдала за ней, вновь и вновь любуясь каждой черточкой, находя сходство с ними обеими. Светлые волосы, что еще только начинали пушиться на голове, – тон точь в точь, как у Кары. Голубые глаза – от неё. Острый подбородок Кары и, конечно, этот легко узнаваемый «мечущий молнии» взгляд. Излом бровей, как у неё, да и нос вроде похож. А губы – точно от Кары.       Ровно год назад им в виде духа явился Ричард и сказал, что хотел бы видеть их счастливыми. Хотел, чтобы Кэлен отпустила его и продолжила жить. Продолжила любить и прожила эту жизнь так, как того бы хотела. А еще сказал, что Создатель, в награду за спасение самой Жизни, хотела бы преподнести им свой дар. Кэлен с Карой тогда не поняли, что Ричард имел ввиду, а потом…Она мягко улыбнулась воспоминаниям. Потом был шок, даже ужас, непонимание и ревность, пока все, наконец, не встало на свои места. А через девять месяцев у них появилась Александра…       В комнату приоткрылась дверь, и через мгновение защелкнулась снова. Только один человек на этой земле никогда не стучится в покои Матери-Исповедницы. Кэлен бросила взгляд на окно, чувствуя смесь усталости, раздражения и нежности. Что же её вновь так задержало?       Тихий шорох шагов, невесомый, как у хищной кошки, подбирающейся к добыче. И все же Кэлен научилась различать этот звук, ощущать присутствие, будто при её приближении сам воздух сгущался, наполнялся какой-то сладостью, что ощущалась даже на кончике языка.       В этот раз как обычно тихо не получилось.       — А мышка спит? — донесся за спиной приглушенный детский голосок, и Кэлен с улыбкой обернулась.       Кара стояла посреди покоев, утопая в сапогах в толстом пушистом ковре, вся в белой коже, с темноволосым мальчишкой на руках, что тут же потянул к Матери-Исповеднице руки. Кара выглядела расслабленной, мягко ухмылялась Кэлен, как умела только она, чуть покачивала сына на руках, то приближая его с вытянутыми руками к ней, то отстраняя, от чего тот хихикал, одной ладошкой пытаясь закрыть рот, чтобы шум не разбудил малышку.       У обоих были одинаково светло-зеленые глаза, и в них сейчас светился смех.       — «Мышка» спит, — шепотом отозвалась Кэлен, подхватывая Дамиена на руки.       Мальчишке едва исполнилось три, и он еще проглатывал целые слоги, так что его «малышка» было очень похоже на «мышку». Черные, как смоль, волосы спускались до самых плеч, а острый нос вечно задирался. Кэлен, признаться, сильно баловала мальчонку, что за эти месяцы стал ей, как сын. А Кара пыталась быть строже, хоть Кэлен и видела глубокую нежность в её глазах каждый раз, когда она смотрела на сына. Своего, и Даркена Рала. Многих Морд-Сит он использовал, как наложниц, и обычно избавлялся от всех родившихся таким образом бастардов.       Дамиен чудом избежал той же участи, его вывезли из Народного Дворца и спрятали предавшие Рала стражники. После того, как Кэлен с Карой с помощью Камня Слез запечатали завесу между Подземным Миром и Миром Живых, Кара рассказала ей о том, что у неё был сын. Она не знала тогда, что с ним случилось, его забрали сразу после рождения, но Кэлен пообещала, что они, во что бы то ни стало, найдут мальчика.       И вот, полгода назад, верные ей люди, все же, вышли на его след, и вернули матери. Им пришлось заново знакомиться друг с другом, учиться друг другу доверять. Кара видела в нем слишком много от Даркена Рала, а Дамиен никогда не знал ласки матери и, поначалу, настороженно относился к ним обеим. Но рождение Александры многое изменило.       Дамиен тянулся к малышке, как мотылек к огоньку, а та быстро начала узнавать брата и улыбаться, и хватать за волосы, что его особенно забавляло. А еще он, наконец, принял и маму, и проникся к Кэлен, что, по мнению самой Кары, было не удивительно. «Детишки, старики и убогие просто в восторге от тебя», с широкой ухмылкой заявляла жена, на что, разумеется, получала тычком в бок, но Морд-Сит таким было не запугать.       Они женились через несколько месяцев после закрытия завесы, наплевав на все законы Срединных Земель. В конце концов, Кэлен была Матерью-Исповедницей, и её слово и было законом. Так, по крайней мере, заявила Кара, объявив всему Совету об их помолвке, едва Кэлен сказала «да». Уж в чем-чем, а в упорстве Каре не было равных, и, сколько бы ни кричали советники в тот день, её было не пробить, а Кэлен просто сидела в своем кресле Матери-Исповедницы с непроницаемым лицом, впервые с трудом на этом месте едва сдерживая смех.       Кара была великолепна в тот день. Не то, чтобы в другие дни она не была великолепна, но тогда особенно. Советники встали на пути разъяренной Морд-Сит, которая, во что бы то ни стало, решила жениться на Матери-Исповеднице, чтобы узаконить их союз. А Кэлен никому бы не пожелала встречи с разъяренной Морд-Сит.       Сейчас Кара продолжала придерживать сына, пока Кэлен держала его на руках, и из них получился своеобразный сэндвич с Дамиеном посередине, от чего тот вновь захихикал, на этот раз прикрыв рот обеими ладошками.       — Тише, — напомнила ему Кара, бросив на него свой фирменный суровый взгляд, но тот лишь захлебнулся смехом, подрагивая уже всем телом.       — Кара, — укоризненно посмотрела на неё Кэлен, стараясь говорить тише. — Что вы с ним делали, что он успокоиться не может? Ты в окно смотрела? Ночь же на дворе, и ему давно спать пора!       — Мы играли в пионов…— ответил за мать Дамиен, проглотив букву «ш».       Кэлен изогнула бровь, но Кара лишь ухмыльнулась, бессовестно её проигнорировав, и взлохматила волнистые волосы сына.       — Вон как малышка уже сладко спит, и тебе пора в кроватку.       Дамиен заворчал, как всякий перевозбужденный от игр ребенок, не желающий спать, и тут, будто услышав слова Кары, в покои после стука и разрешения от Матери-Исповедницы, вошла его нянечка. Мальчишка продолжал ворчать, когда она забрала его из рук Кэлен. Только после того, как он получил поцелуй в лоб от них обеих и попросил поднести его к кровати, чтобы взглянуть на малышку, Дамиен успокоился и отдался в руки няни, что должна была его умыть и уложить спать.        Дверь за ними закрылась, и Кэлен с Карой за весь день, наконец, остались наедине, не считая мирно спящей в кроватке Александры. Это был долгий день, и усталость скопилась в мышцах, утягивая её в сон, но когда Кара взяла её за руки и мягко притянула в объятия, Кэлен ощутила лишь горячую нежность и вспыхнувшее внутри тепло от изгибов тела жены.       Завтра их ждал очередной трудный день в заботах и проблемах. Кэлен нужно было встретиться с послами из Д’Хары, которые все пытались забрать Дамиена и посадить его на трон Магистра Рала, чтобы якобы восстановить мир в стране, а по факту, чтобы стервятниками кружить над мальчиком, правя от его имени. Каре же – заботиться о безопасности Кэлен во время этого визита и следить, чтобы никто не проник во Дворец Исповедниц и не устроил какую-нибудь диверсию, чтобы отвлечь внимание от Дамиена.        И наверняка Кара все это время до самого заката проверяла каждый пост и угрожала каждому стражнику, что должен был на следующий день нести службу, чтоб даже муха не проскочила мимо него, иначе «задушит его собственными кишками», как она любила выражаться.       А пока, до завтра, они принадлежали лишь друг другу, и поцелуи их были сладкими, как летний ветер, и мягкими, как закат в ночи.