Поцелуй лживой ценности

Место допроса было типичным для таких процедур: небольшая, слегка душная комната, освещенная тусклым светом одной лампы, свисающей с потолка. Стены были покрыты серыми, потертыми обоями, а на одной из этих стен висела доска с зажатыми магнитами фотографиями и заметками, связанными с делом. В центре комнаты стоял прочный металлический стул, на котором обычно сидел допрашиваемый, напротив него стоял стол за которым сидели следователи. Стол был из дерева, которое местами потрескалось и расслоилось, на нем лежали папки с документами, блокнот и несколько ручек. Рядом с дверью стояла небольшая тумбочка с разнообразными канцелярскими принадлежностями и мини-холодильником, в котором хранились напитки для сотрудников. В углу комнаты виднелся старый, покрытый пылью кондиционер, который временами издавал глухой гудящий звук, нарушая тишину. — Кто эта женщина? Как вы познакомились? — полицейский прервал мысли Гермионы. — На каком основании я должна отвечать на Ваши вопросы? — съязвила девушка. — На таком, что Вы совершили огромное количество преступлений на пару вот с этой неизвестной женщиной, — следователь ткнул пальцем в размытое и нечеткое изображение с камер наружного видеонаблюдения банка. — Вам могут скостить срок, если Вы будете оказывать содействие следствию... — Я все равно буду гнить в тюрьме, так какая разница? — ухмыльнулась Гермиона, нагнувшись к полицейскому. — Я не обязана помогать следствию. Кажется, во время задержания мне сказали: “Вы имеете право хранить молчание”, разве не так? У полицейского участился пульс от гнева. Он ненавидел, когда совершают преступления, но еще больше ненавидел ублюдков, их совершающих. Каждый раз, когда он видел страдания невинных, его сердце сжималась от боли и негодования. Эти преступники, по его мнению, не заслуживали милосердия. Они были паразитами, питающимися жизнями других, наживающимися на чужом горе, и он был решителен в своем желании очистить общество от подобного рода девиантов. — Каждая клетка моего тела кричит о мести таким, как ты, — сквозь стиснутые зубы прошипел мужчина, — Уведите её, — сказал он своим товарищам, стоявшим около стены, позади задержанной. Двое сотрудников подошли к девушке, взяли её под мышки с обеих сторон и грубо оторвали от стула, на что та возмущенно шикнула. Ей провели операцию по извлечению пули из плеча лишь несколько часов назад, так что это было до сих пор довольно болезненно. Далее следовали длительные процессуальные и следственные действия. Гермиону еще не раз допрашивали, возили в суд, устраивали встречи с адвокатом, предоставленным государством. В те дни, когда её никуда не тащили, и от неё ничего не хотели, она находилась в камере временного содержания. Дни шли за днями, Гермиона всё больше и чаще уходила в себя. Сидя в камере за решеткой, девушка размышляла о разных вещах. Ее взгляд бесцельно скользил по ржавым прутьям, словно пытаясь найти в них какую-то загадку или послание. Время тянулось медленно, каждая минута накапливала в себе тоску и одиночество. Она вспоминала дни, когда могла свободно гулять под солнцем, чувствовать свежий ветер на своем лице и общаться с друзьями. Теперь все это казалось чем-то далеким и недостижимым, как сказка, которую рассказывают детям. Грейнджер пыталась сосредоточиться на своих мыслях, чтобы не утонуть в безысходности. Она размышляла о смысле жизни; о том, как быстро все меняется, и как важно ценить каждый момент. Ее ум блуждал от воспоминаний о радостных днях с Беллатрикс, до рассуждений о том, почему она её бросила. В такие моменты она начинала злиться и плакать. Слёзы градом катились из её глаз, но она не издавала ни писка и часто смотрела лишь на маленькую трещину в стене, стараясь избавиться от этих мыслей и перевести фокус сознания в другое русло. Когда пришло время, Гермиону отвезли в Верховный суд, где должна была решиться её судьба. Руки её были скованы наручниками, а к цепочке, между двух металлических колец, было пристегнуто еще одно кольцо, но цепочка была длиннее, второе кольцо же было пристегнуто к запястью сопровождавшего её полицейского.Так это выглядело до момента входа в зал суда. Уже внутри, сопровождавший её полицейский отстегнул от неё свои наручники, и запустил её в «клетку» – так называлась камера в зале суда. Уже внутри с Гермионы тоже сняли наручники. Суд шёл довольно долго. Упоминалось каждое известное и зафиксированное преступление, совершенное Грейнджер и её напарником, параллельно с этим озвучивали все нарушенные статьи законов. На уточняющие вопросы девушка не отвечала, а если и делала это, то нехотя. В суде озвучили психологический портрет, составленный врачами-психиатрами правоохранительных органов. В ходе чего было установлено, что Гермиона действовала скорее в качестве ведомой, а не организатора и лидера. — Гермиона Джин Грейнджер, вы обвиняетесь по следующим законам: «Об убийстве 1965 года», «О краже 1968 года» и ряду других, — вещал судья со своего места, — По сему, мною было вынесено решение, которое большинством голосов поддержали господá присяжные заседатели, о назначении 8 лет строгого режима в тюрьме Стаэл, графство Чешир с возможностью условно досрочного освобождения. Мы встретились с ней в клубе. Я была там впервые, а она, судя по всему, знала это место как свои пять пальцев. В поведении Беллатрикс явно прослеживалась цель её нахождения здесь. Она умело лавировала меж людей, как акула, как хищник изучая каждого, задерживая взгляд на ком-то дольше обычного. Когда она проделала так же и со мной, когда наши взгляды пересеклись, между нами вспыхнула искра. Слабо заметная для неё, но яркая и обжигающая для меня. Я сдалась Белле в тот вечер только от одного её взгляда, которым она окинула меня. Он был оценивающим, дерзким. Под такими взглядами обычно плавятся. Он был полон желания. И я упала в этот омут. Мне было неважно то, насколько это было неправильно. В тот момент мне хотелось, чтобы эта женщина стала моей, а я её, даже если только на одну ночь. А ночь нас ждала длинная, полная удовольствия. Я никогда в жизни не думала, что присягну на верность какому-либо человеку после одной ночи проведенной с ним… На утро она не прогнала меня, не выпроводила, мы лишь молча сидели на её кухне и пили чай. А потом мы разговорились, и, к моему удивлению, нашли общие интересы. Непрошеное ощущение того, что я вдруг оказалась дома, с родным человеком – то и дело возникало в моей голове. Блэк спрашивала о моих любимых книгах, а я о её. Разговор поглотил нас настолько, что ощущение времени вернулось к нам только после заката солнца. И вновь она не стала меня прогонять, как бы между делом сообщив о том, что уже поздно и мне не следует рисковать своей безопасностью, такач скрытая новоявленная забота, которая скорее на деле была оправданием – явно указывала на многое. Спать той ночью мы легли в одну постель. И следующей ночью тоже. Так шли дни за днями, пока мы читали книги сидя в её гостиной, переговаривались о каких-то моментах, а вскоре обсуждали то, какие обои следует поклеить на кухне и в спальне. Однажды я проговорилась о своём хобби – изучении криминологии и криминалистики. Беллатрикс тогда слушала мои монологи с таким упоением, что когда она подстегнула моё любопытство – я не смогла отказаться. Именно эта женщина стала мои путеводителем в этот мир. Постепенно то, что я знала в теории, было апробировано на практике. Наши души слились в одну, будто невидимая нить тянула нас навстречу друг к другу, а когда наконец это произошло, шанса распутать образовавшиеся узлы не осталось. Эти узы крепко связали наши души и тела в единое. Я присягнула на верность Белле, а Белла мне. И ничто не могло нарушить это. Я верила в это, верила ей и верила в неё. И эта вера была непоколебима. Была непоколебима.