Глава

      Мишель старается. Старается быть взрослее, смелее и сильнее — хоть и понимает прекрасно, что никогда не будет достаточно хороша — или плоха? — для того, чтобы остаться больше, чем на одну ночь. Хотя Мишель хотелось бы остаться больше даже, чем на одну жизнь: шутить идиотские шутки и привычно обмениваться колкостями, подолгу целоваться и теряться в сбивающих дыхание комплиментах, крепко сжимать объятия и выслушивать бесконечные жалобы после долгого рабочего дня, засыпать-просыпаться…              Мишель не спит. У Мишель дрожащие обречённым трепетом руки и желание растянуть несколько часов до рассвета на ближайшую вечность — а ещё полное отсутствие чувства собственного достоинства и несколько следов на ключицах в качестве подтверждения собственной глупости. Потому что Лиза вроде бы в отношениях, а Мишель вроде бы заслуживает лучшего — но Лиза всё равно возвращается каждый раз, когда колючая проволока одиночества снова затягивается на шее, а Мишель каждый раз послушно распахивает объятия, задыхаясь от нежности и ненависти одновременно.              У Мишель перманентный синдром спасателя, болезненная привязанность к почти таким же карим и насмешливое звание ангела; у Лизы искажённое представление о любви, нездоровая зависимость от чужих эмоций и полное отсутствие веры в кого бы то ни было.

***

      — Чего не спишь?              Мишель не отвечает: только наивно жмётся ближе в бессмысленной попытке согреться, утыкается носом в шею, а руками вечно холодными касается выступающих рёбер — Лиза усмехается криво и осторожно убирает с себя чужие ладони.              — Приснилось, что я на мотике разъебалась, прикинь? — бормочет вдруг еле слышно. — Может, не зря это всё…              Мишель отстраняется и молча мотает головой. Но банальные слова поддержки всё равно кажутся лишними — чересчур лишними для человека, в объятиях которого Лиза стыдливо находит утешение после очередной ссоры со своей так и не состоявшейся девушкой.              Лиза с тяжёлым выдохом поднимается на кровати: усаживается на край — будто в нелепой попытке сбежать от Мишель подальше, — убирает с лица растрёпанные волосы и упирается взглядом в стену; Мишель упрямо подползает ближе и опускает подбородок на чужое плечо. Мишель вообще слишком упряма для того, чтобы просто сдаться — хотя по-хорошему стоило отправить Лизу на все четыре стороны ещё месяца три назад, ровно после показательной экзекуции в прямом эфире.              Ладони без спроса опускаются на талию: Мишель осторожно задирает край футболки, кончиками пальцев обводит татуировку на боку и ласково касается торса — а в ответ тут же получает самодовольную усмешку. Мишель Лизу принимает целиком и полностью — все стадии от разочарования до смирения уже давно пройдены, — но иногда всё равно насмешливо думает, что ещё парочка таких спонтанных встреч посреди ночи — и ей точно придётся начать принимать что-нибудь посерьёзнее.              — Зачем тебе это всё?              В чужом голосе сквозит обречённость — или это сквозит из неприкрытого на ночь окна?              — Что… — Мишель сглатывает, — что «всё»?              — Я.              Мишель пожимает плечами и оставляет пару поцелуев на бледной шее — Лиза в ответ опускает руку и накрывает своей ладонью чужую. Трепетные касания не идут ни в какое сравнение с привычными «быстрее-грубее-жёстче», что ещё пару часов назад без стеснения отталкивались от стен квартиры — из-за чего Мишель даже дыхание задерживает, лишь бы только ненароком Лизу не спугнуть.              Но непривычную нежность момента всё равно нарушает звук входящего звонка — Лиза испуганно отдёргивает руку, тянется к валяющемуся на полу телефону и, лишь на секунду замешкавшись, жмёт на кнопку блокировки. Мишель сглатывает комом вставшую в горле ревность — даже несмотря на то, что в самом извращённом смысле этого слова благодарна чужой вспыльчивости, — и тянет Лизу на себя за плечи.              Лиза, на удивление, не спорит — только во взгляде вперемешку с усталостью отражается бесконечная вина; придвигается к спинке кровати, цепляет Мишель за руку и одними губами бормочет мягкое: «Иди сюда». У Мишель не хватает сил на бессмысленные возражения — ровно как несколько часов назад не хватило смелости для того, чтобы отказать Лизе в её чересчур спонтанной просьбе встретиться посреди ночи; она забирается на чужие колени, оставляет несколько поцелуев на шее и сжимает в дрожащих ладонях растянутую футболку.              — Можно?              Мишель и самой смешно от того, насколько приторно мягко сейчас звучит её голос — но желание побыть с Лизой ещё хоть немного до тех пор, пока она снова стыдливо не сбежит от ответственности, в который раз оказывается сильнее давным-давно растоптанной гордости.              Лиза наклоняет голову, подставляясь под поцелуи, но всё равно молчит — и Мишель терпеливо ждёт разрешения, потому что Лиза практически не позволяет себя касаться. Каждый раз она бурчит что-то про то, что ей «не нужно», «не интересно», и что секс в типичном понимании этого слова её совсем не интересует — а Мишель каждый раз тяжело выдыхает, просто потому что знает, что Лиза элементарно боится. Боится довериться и расслабиться; и что, несмотря на показную спесь и упрямство, она гораздо мягче, чем кажется — ну, либо Мишель просто снова идеализирует образ, не имеющий ничего общего с реальностью.              От того более удивительным кажется осторожный кивок спустя пару секунд молчания; Мишель сглатывает, ладонями давит Лизе на плечи и шёпотом бормочет какие-то смущённо-глупые комплименты.              И от того в сто крат более болезненно ощущаются чужие счастливые кружочки в Телеграме, когда Лиза в очередной раз спускает на тормозах прогремевшую на весь интернет ссору и снова начинает игнорировать сообщения Мишель в директе.

***

      Мишель скучает. Прокручивает в голове подробности их последней встречи пару месяцев назад — на утро после которой Лиза ушла то ли по-английски, то ли по-скотски, — подолгу разговаривает с Галей, которая без устали повторяет, что в Лизе «редфлагов больше даже, чем первого мая на красной площади», и всеми силами старается показать, что она лучше.              Лучше, чем глуповатый инфантильный образ, за которым Лиза отказывается видеть Мишель настоящую; больше, чем просто «проектная история», которую, на самом деле, стоило оставить в стенах школы сомнительного реалити-шоу; сильнее, чем опрометчиво брошенное на огромную аудиторию: «Мишель, пора взрослеть».       Мишель не знает, являются ли для Лизы обязательными критериями взросления многочисленные тренинги личностного роста, бесконечные волонтёрские проекты, заставляющие чувствовать себя важной и нужной, и — господи боже мой! — серьёзное увлечение медитацией в попытке научиться справляться с удушающим чувством собственной для Лизы никчёмности. Не знает — но при этом всё равно продолжает, пытается, старается, и…              Всё летит к чёрту в октябре.              Мишель проклинает небезызвестный клуб, в котором извечно собираются участницы всех сезонов от мала до велика, проклинает Лизу и тот факт, что та и правда срывается посреди ночи в ответ на очаровательно-пьяное: «приезжвй», и саму себя, конечно, проклинает тоже, когда вновь ведётся на хриплое: «Я скучала».              Поцелуи в закрытой изнутри кабинке туалета кажутся чем-то до невозможного банальным — будто снова лет семнадцать, не больше! — но при этом всё равно заставляют схватиться за чужие плечи в попытке удержаться на предательски подгибающихся ногах. Мишель самой себе хочется влепить парочку отрезвляющих пощёчин — но вместо этого она тянется за очередным поцелуем, доверчиво обвивает Лизу руками за шею и кивает в ответ на оглушающе требовательное: «Поехали ко мне уже».              Холодный октябрьский воздух частично приводит в чувство: Мишель опирается спиной о стену, прикуривает последнюю сигарету в пачке — ту самую, что «на желание» перевёрнута фильтром вверх, — и тушуется под изучающим взглядом напротив.              Лиза усмехается привычно:       — У меня на вечер планы были, вообще-то. Выдернула меня опять…              — Ещё не поздно, — Мишель затягивается и как-то чересчур обиженно пожимает плечами. — Кто тебя держит-то?              — Ты.              Мишель давится затяжкой, бросает в ответ непонимающий взгляд и морщится от накатившей вдруг тошноты — кажется, снова укачало.              — Да ладно?              Сквозь пелену шума в ушах Мишель свой голос слышит будто со стороны — Лиза пожимает плечами, поправляет на голове чёрную кепку и резко шагает вперёд. Сигарета из дрожащей от выпитого алкоголя руки падает то ли за ненадобностью, то ли от стыда за чужое поведение; Мишель с готовностью отвечает на очередной поцелуй, нагло стягивает кепку и зарывается ладонью в тёмные волосы.       Лиза что-то неразборчиво бурчит и отстраняется, но вместо того, чтобы, как обычно, устроить нудную лекцию по поводу ужасной привычки Мишель воровать её вещи, вдруг опускает ладони на талию и утыкается носом в шею.              Мишель замирает. За всё время их странного общения Лиза ни разу не обнимала её первой — только однажды во сне, но это, наверное, не считается? — а вся их тактильность всегда ограничивалась либо спонтанным сексом в одну сторону, когда одиноко, либо шутливыми подзатыльниками и тычками под рёбра, когда обидно.              — Сигарету не докурила… — бормочет Мишель растерянно в попытке избавиться от ворохом накатившей неловкости. — Из-за тебя всё.              Лиза с улыбкой разжимает объятия и опускает взгляд — а Мишель зачем-то глупо копирует её движение. От «счастливой» сигареты — как и, видимо, от в очередной раз загаданного желания наконец-то быть любимой, — увы, остался только растоптанный фильтр да раскрошенный по земле табак — удручающая картина.              — Тебе сигарет купить? — Лиза надевает кепку и делает шаг назад.              Мишель мотает головой:       — Да не, она последняя была… Ну, типа, на желание, знаешь?              — А, — Лиза кивает, — ясно. И что загадала?              Мишель отводит взгляд в сторону и не отвечает.

***

      По дороге домой Лиза рассказывает о том, что переехала в новую квартиру — ну, точнее, в номер в отеле, но зато вид из окна там просто потрясающий. Мишель с улыбкой кивает и шутит в ответ что-то невозможно глупое, а сама думает, что однажды обязательно наберётся смелости на то, чтобы наконец поставить точку в этой нелепой кальке на «недоотношения» — но ещё спустя пару секунд упирается взглядом в тонко очерченные скулы и моментально забывает всё, о чём вообще когда-либо думала.              Квартира Лизы выглядит под стать самой хозяйке: переливающееся забытыми детскими мечтами звёздное небо на потолке, всюду расставленные стаканчики из-под кофе и потёртая гитара в правом дальнем углу — а ещё незакрытые в спешке оконные жалюзи, на столе потрёпанная книжка с выглядывающей оттуда закладкой, а на кровати — смятое покрывало и уныло валяющиеся поверх него шорты.              — Торопилась? — не сдержавшись, поддевает Мишель.              И во второй раз за вечер удивлённо хмурится: Лиза смущённо трёт ладонью заднюю сторону шеи и пожимает плечами.              — Возможно?              Мишель недовольно закатывает глаза: и какой вообще смысл отвечать вопросом на вопрос?              Лиза касается пальцами переносицы, выдыхает и в целом выглядит невозможно растерянно — Мишель сглатывает. Чужое нетипичное поведение совсем не вяжется с самодовольно-уверенным образом, который Лиза ещё около часа назад транслировала на камеру; Мишель осторожно подходит ближе, опускает ладони Лизе на плечи и вопросительно склоняет голову.              — Всё хорошо? — шепчет.              Лиза вздрагивает: то ли от искренней заботы в чужом голосе, то ли от витающей в воздухе недосказанности; а после одним движением скидывает чужие руки и притягивает Мишель к себе за ворот футболки. Очередной чересчур требовательный поцелуй в который раз откладывает на утро все серьёзные разговоры — Мишель старается не думать о том, что совместное утро в их с Лизой странной истории вообще едва ли наступит, — а обоюдно сбитое дыхание пробегается дрожью по позвоночнику.              Воздух заканчивается чересчур быстро. Мишель нехотя отстраняется, поднимает голову и ладонью показывает на усеянный звёздами потолок.              — Выруби, а? — бурчит. — А то, бля, как в школьном лагере.              Лиза смеётся и послушно жмёт на кнопку проектора — комната погружается в полумрак. Мишель снова подаётся вперёд, стягивает с чужой головы кепку и зарывается пальцами в волосы; а сама всеми силами старается не думать о том, что целоваться под звёздным небом, между прочим, очень романтично — проблема только в том, что у них с Лизой даже звёзды — и те ненастоящие.              В голове крутятся пьяно-нелепые мысли о том, что всё это нужно прекращать: вновь уехать куда-нибудь за границу, уже привычно пропасть изо всех социальных сетей и под чужой громкий смех завалиться в какой-нибудь тайский стриптиз-клуб исключительно терапии ради…              — Сниму?              Все лишние мысли вмиг вылетают из головы; Мишель наивно плавится под чужим заинтересованным взглядом, чуть отстраняется и кивает медленно.              — Сними.              Лиза усмехается криво и легко стягивает через голову чужую футболку — а после ладонями давит Мишель на плечи, заставляя её отступить назад. Мишель легко принимает правила чужой игры — хоть Лиза и с самого момента знакомства стала её маленьким исключением из всевозможных правил, — делает пару шагов вглубь комнаты, упирается поясницей в подоконник и тянет руки к пуговицам на чёрной рубашке.              Но Лиза мотает головой — как, собственно, и всегда, — грубо перехватывает чужие ладони и одним резким движением разворачивает Мишель к себе спиной. После щёлкает застёжкой бюстгальтера, стягивает с плеч прозрачные лямки и нагло шарит ладонями по телу — Мишель в ответ сглатывает и с силой сжимает зубы в наивной попытке не сдаваться настолько быстро.              Но всё равно сдаётся, конечно же. Послушно опирается ладонями о подоконник, когда Лиза бормочет тихое: «Опустись»; жмурится от непонятно откуда взявшегося смущения, когда чужая ладонь нагло скользит по животу ниже; и на выдохе прогибается в спине, когда…              Ладно.              Вид из окна в квартире Лизы и правда чертовски красивый.

***

      В один момент Лизы становится настолько много, что Мишель неосторожно шутит про нагрянувшую вдруг маниакальную фазу — а в ответ получает насмешливый подзатыльник и эспрессо с двумя ложками сахара вместо привычного двойного американо.              О происходящем между они стыдливо не разговаривают: просто проводят вместе редкие свободные вечера, просто воруют друг у друга вещи — ну, точнее, этим промышляет только Мишель, но Лиза вроде бы и не против вовсе, — просто до в очередной раз сорванного голоса спят друг с другом — и просто засыпают, что гораздо важнее, тоже друг с другом.              У Лизы вообще всё до банального просто. Она без устали повторяет привычное: «Ну, это же Мишель» — в ответ на любые вопросы со стороны — а Мишель только улыбается криво, потому что уже давным-давно не чувствует себя для Лизы особенной. Мишель в целом не знает, была ли она хоть когда-нибудь для Лизы особенной — чем-то большим, чем заинтересованные взгляды на проекте и нетерпеливые касания после; чем-то более важным, чем просто замена так и не случившимся отношениям и лекарство от скуки; чем-то хотя бы на секундочку…              Нужным.

***

      — Что тебе нужно от меня? — устало бормочет Лиза, когда Мишель всё-таки набирается смелости завести разговор.              Начало декабря обрушивается на столицу отвратительно минусовой температурой и устойчивым снежным покровом — а Лиза, кажется, совсем не тот человек, в объятиях которого Мишель могла бы хоть немного согреться этой промёрзшей зимой.              — Не знаю, — Мишель пожимает плечами. — Что-нибудь?              Лиза криво усмехается и не отвечает. В чужом голосе не слышно ни капли злости — Лиза пальцами перебирает растрёпанные светлые волосы, поджимает губы растерянно и в глаза Мишель не смотрит.              — Так и будешь молчать?              Размашистая надпись на чужой шее оседает внутри очередным неприятным воспоминанием — их с Лизой связано столько, что уже вот-вот не хватит места. Мишель на Лизу смотрит снизу вверх — потому что доверчиво лежит головой на чужих коленях и вставать, независимо от исхода этого разговора, едва ли собирается.              — Я же спросила, — терпеливо повторяет Лиза. — Что тебе нужно?              — Ты.              Лиза всё-таки переводит на Мишель взгляд. Кончиками пальцев ведёт по линии челюсти, касается бледных родинок и улыбается мягко-мягко.              — Красивая.              — Это не ответ.              Мишель тяжело выдыхает: кажется, Лиза настолько часто просила её наконец повзрослеть, что в итоге совсем забыла вырасти сама.              — Давай не будем, — устало бормочет Лиза, — пожалуйста?              Мишель усмехается и кивает — и на что она вообще надеялась? Вот уже почти два месяца после той спонтанной встречи в клубе они с Лизой старательно делают вид, что ничего не происходит; а, возможно, для Лизы и правда не происходит ничего особенного — Мишель не знает.              Ладонь слепо шарит по кровати в поисках пачки сигарет: Мишель честно пыталась бросить курить и даже продержалась несколько дней, но потом Лиза снова написала «Приезжай» — и всё по новой.              — Здесь нельзя… — Лиза показывает ладонью на датчик дыма на потолке, а после мотает головой. — Ладно. Тебе можно. Но штраф сама будешь платить.              — Мне вообще всё можно, да? — Мишель затягивается и поудобнее устраивается на чужих коленях. — Кроме самого главного.       — Чего именно?              — Остаться.       — Так оставайся.              Мишель хочется с разбега удариться головой о стену, потому что разговаривать с Лизой попросту невозможно — и потому что под изучающим взглядом почти таких же карих Мишель чувствует себя нелепо, глупо и по уши влюблённо.              Лиза вдруг опускает руку — видимо, в очередной попытке отвлечь Мишель от разговора, — нагло лезет под свою же футболку и кончиками пальцев касается выступающих рёбер. Мишель закатывает глаза, насмешливо выпускает тонкую струйку дыма Лизе прямо в лицо и ладонью несильно бьёт по чужому запястью.              — Руку, — бурчит.              Лиза фыркает и послушно отстраняется — а после вновь зарывается ладонью в светлые волосы и ласково перебирает пряди.              — Не хочешь?              — Хочу, — Мишель усмехается, — но не так.              И, в очередной раз набравшись смелости, добавляет шёпотом:       — Я по-другому хочу, понимаешь?              Неосторожные слова наконец ставят точку во всём запутано-происходящем; Лиза на выдохе прижимается к спинке кровати, прикрывает глаза и, судя по предательски дрожащим рукам, прекрасно всё понимает.              Мишель жмётся ближе в очередной попытке почувствовать хоть немного тепла, но в чужой квартире, увы, чересчур холодно — а в чужих объятиях и подавно. За окном угрожающе воет ветер — и именно по этой причине — а вовсе не потому, что рядом с Лизой невозможно больно и холодно, — у Мишель уже как пару недель куплены билеты в Таиланд без обратного.              Лиза тяжело выдыхает и молча обхватывает себя ладонями за плечи — а Мишель вдруг в моменте ловит себя на мысли, что Лизе сейчас, наверное, тоже невозможно паршиво. Под чужим растерянным взглядом все невысказанные претензии вмиг становятся глупыми и неважными; Лиза вздрагивает всем телом и стыдливо отводит взгляд в сторону — у Мишель комом в горле встаёт невесть откуда взявшаяся вина.              — Иди сюда.              Мишель, поднявшись, тушит недокуренную сигарету в бумажном стаканчике из-под кофе, осторожно убирает чужие руки и тянет Лизу на себя за плечи. Лиза стыдливо мотает головой, но у Мишель, когда дело касается очередного спасения утопающего, хватка на удивление крепкая — она с силой тянет Лизу на себя, без спроса сжимает объятия и утыкается носом в шею.              — Иди, — шепчет. — Всё хорошо.              Лиза бормочет что-то про то, что ничего хорошего в этом нет, но всё равно подаётся вперёд и помещает ладони Мишель на спину. Болезненно сжатые объятия ощущаются как что-то непозволительно искреннее — Лиза отстраняется спустя несколько долгих минут, ласково заправляет прядь волос Мишель за ухо и прижимается лбом ко лбу.              — Я просто не хочу ничего… — выдыхает, — …серьёзного.              Мишель улыбается криво:       — Вообще? Или со мной?              — С тобой.              Мишель, как и полагается всем не соблюдающим правила ангелам, падает.

***

      Мишель сбегает настолько быстро, что Лиза не успевает даже ничего сказать толком — хотя, если бы хотела, то, наверное, обязательно бы сказала. Переписка уныло светится отсутствием новых сообщений, а Мишель, наспех собрав вещи, уезжает зимовать подальше от столичного холода — и подальше от холода чужих тёмно-карих, рядом с обладательницей которых ей и правда ничего не светит.              Обратно в Москву возвращается уже в феврале — а спустя пять минут ожидания такси в аэропорту бурчит что-то про то, что, кажется, эта зима никогда не закончится. И зима на самом деле не заканчивается, потому что Лиза объявляется ещё спустя пару холодных бессонных ночей — аккурат в день рождения Кристины, идти на который Мишель стыдливо отказалась.              На последнее сообщение в диалоге — привычное уже «приезжай» от Мишель, отправленное пару месяцев назад, — Лиза отвечает коротким: «Приеду»; Мишель чертыхается себе под нос, усаживается на пол рядом с кроватью и дрожащими пальцами набирает обиженное: «зачем?».       Лиза приезжает спустя пару часов. Что-то бурчит про то, что Мишель, как обычно, перевернула с ног на голову все её планы на вечер — а ещё бесконечно отшучивается и как и всегда делает вид, что ничего страшного не происходит — и не происходило никогда вовсе.              — Зачем?              У Мишель растрёпанные и изрядно отросшие за два месяца волосы, зажатая в зубах сигарета и очередная футболка Лизы в отсутствии остальной одежды. А ещё дрожащие в желании наконец прикоснуться руки, бегающий из стороны в сторону взгляд и наивно грохочущее глупой влюблённостью сердце.              Лиза на два оборота проворачивает замок, разувается и растерянно мнётся в коридоре, не решаясь зайти дальше, — Мишель делает шаг назад и устало прижимается плечом к дверному косяку.              Затягивается и повторяет сипло:       — Зачем?              И, на самом деле, это ведь первый раз, когда Мишель сбегает от Лизы сама — не пишет, не звонит, не ищет встречи; и — удивительно! — не шагает в объятия сразу же, как только Лиза переступает порог её квартиры.              Лиза опускает голову и пробегается взглядом снизу вверх: сначала по загорелым ногам и едва-едва прикрытым футболкой бёдрам, после — по выступающим ключицам и лишь только затем — по искусанным губам и линии челюсти.              — Скучала, — пожимает плечами и стягивает с головы бандану. — Ты нет?              Мишель выдыхает устало, потому что она-то скучала явно в сто крат больше, чем Лиза: пересматривала все её многочисленные кружочки в Телеграме, глупо пялилась на редкие совместные фотографии, каждая из которых сохранена в отдельной папке галереи, и то и дело порывалась просто взять и позвонить посреди ночи — как раньше.              Но снова видеться с Лизой — ровно как и снова начинать курить — совсем не входило в её планы; Мишель перехватывает чужой заинтересованный взгляд и просто смотрит — смотрит-смотрит-смотрит до тех пор, пока откровенно плещущееся в глазах желание не сменяет уже привычная растерянность.              — Холодно у вас, — цокает. — Зима вообще когда-нибудь закончится?              — У нас? — Лиза забавно склоняет голову. — А у вас?              А после, тяжело выдохнув, добавляет шёпотом:       — Когда-нибудь закончится. Я уже несколько лет жду.              Мишель понимающе кивает и тушит очередную недокуренную сигарету в пепельнице — а после делает осторожный шаг вперёд. Дрожащими пальцами касается холодных от февральского ветра щёк, сглатывает и оставляет осторожный поцелуй в уголке губ.              Мишель знает, что снова подпускать к себе Лизу слишком опасно; знает, что ещё немного — и она окончательно погаснет, так и не дождавшись от Лизы хоть капли смелости; знает, что их странная проектная история должна наконец закончиться — хоть иногда кажется, что она толком и не начиналась вовсе.       Мишель всё это знает, но…              — Иди сюда.

***

      У Мишель снова разбросанные по квартире мысли и разбросанная по полу одежда — Лиза кончиками пальцев гладит её обнажённую спину, что-то глупо бормочет про созвездия-родинки и улыбается так, что Мишель хочется верить. Верить в то, что что-то наконец поменялось — то ли потому, что Москву снова засыпало снегом, то ли потому, что Мишель, как Лиза и просила, всё-таки стала чуть более сдержанной и взрослой.              В этот раз Мишель даже не спрашивает разрешения: чуть ведёт плечами, заставляя Лизу убрать руку, переворачивается и ложится на бок.              — Сними, — кончиками пальцев цепляет край бессменной чёрной рубашки.              Лиза удивлённо хмурится — но спустя пару секунд всё равно кивает медленно и, опёршись о локти, расстёгивает несколько пуговиц. Мишель наблюдает за происходящим с плохо скрываемым желанием; и касается пальцами ремня на брюках, когда рубашка наконец отправляется на пол.              — И это тоже.              Лиза сглатывает и, кажется, порывается что-то возразить, но почему-то так и не решается: с характерным звуком расстёгивает пряжку ремня, жмурится смущённо-очаровательно и послушно стягивает с себя брюки.              — Довольна? — бурчит.              Мишель смеётся, потому что чужое нетипичное поведение едва ли укладывается в голове — а после одним лёгким движением нависает сверху и щекочет изрядно отросшими волосами лицо.              — Пока нет, — фыркает насмешливо, — но минут через десять буду.              — Ну уж не деся…              Остаток возмущённой фразы тонет в чересчур громком выдохе: Мишель оставляет пару поцелуев по линии челюсти, кончиком языка ведёт по размашистой надписи на шее, а пальцами свободной руки цепляет резинку белья.              И Мишель будто бы жизненно необходимо отыграться: ведь первый и последний раз Лиза позволила к себе прикоснуться почти полгода назад — да и то в ту ночь, кажется, мыслями была с совершенно другим человеком. Но сегодня, вроде бы, всё и правда иначе — или Мишель просто хочется так думать? Она бережными касаниями губ стекает по подтянутому телу, чувствует, как чужие ладони требовательно сжимают её волосы, и оставляет несколько трепетных поцелуев на дрожащих смущением бёдрах.              Мишель сама себе клянётся, что этот раз — точно последний; но все бессмысленные обещания рассыпаются выдохами-стонами ровно в тот момент, когда Лиза прогибается в спине и еле слышным шёпотом зовёт Мишель по имени.

***

      Мишель снова не спится — она прижимается к Лизе ближе, кутается в тонкую простынь и морщится от уже почти привычного холода. На пару часов — тех самых, когда до сорванного голоса, дрожащих бёдер и вороха царапин на спине, — им с Лизой всё-таки удалось согреться; но всего лишь на пару часов — не более.              Мишель ведь прекрасно знает, что они с Лизой обречены. Обречены искать тепло в наивно-крепких объятиях, потому что по одиночке им слишком холодно и страшно; обречены вспыхивать от одного только взгляда и растерянно гаснуть с наступлением утра; обречены молчать-убегать-возвращаться.              Запасные ключи от квартиры Мишель оставляет на тумбочке в коридоре, а в диалог с Лизой отправляет одно-единственное сообщение.       

      Сегодня, 10:25

приезжай когда снова замёрзнешь