Cold hands, warm heart

Посреди ночи Джено звонит, чтобы спросить, может ли он приехать, и Донхек оказывается слишком сонным, чтобы отказать. Не квартира, а прибежище всех убогих. На часах почти три. — Ты же знаешь его? Чем он лучше меня? Джено тычет в лицо размытое фото. На нем знакомые мягкие руки обнимают шею Джемина. Знакомое лицо без изъяна. Знакомый тоскливый взгляд. Ренджун тоже пьян. Он грустно улыбается в камеру. Джено случайно смахивает фотографию, и Донхек отбирает смартфон и листает вверх переписку. Еще фотография. И еще. Все отправлены по ночам сразу за сообщениями о том, как Джемин скучает. Под последней: «я поооекьал ьумажник» «вызовешь мне такси» «не занмб где я» «мнк грустнр и я чувсиуею сеья тварбю» «не могу бекз ебя, но как жб менря беспт что тф такрй заботолывитный и хороший» «ты как жаовкий пес» «с а м а е д» «и мен я бесит что я оюблю тебя» «поему я бюблю тебя» — Часто это повторяется? В голове шумит отчаянная бессильная ярость — все было настолько плохо, и Донхек даже не знал. Джено в пледе вздрагивает. У него розовый опухший нос и розовые глаза, но он выглядит так, будто все, что мог, уже выплакал — на пределе сил и возможностей. Если это из-за Джемина, Донхек превратит его в грязь и заставит самого себя жрать. — Раз в пару недель. — И что будешь делать? Заблокировать, удалить номер и съехать — лучший вариант, но к нему приходишь сам, только если готов излечиться. Может, еще не время. Хочется бить Джемина о край стола головой, пока бить будет нечего. — Он просто запутался. Ты же знаешь его семью. — Это не оправдание. Он не заслуживает, чтобы ты любил его сильнее себя. — Он заслуживает всего. Мама такая же. И Донхек. Проклята вся их семья — и только Сыльги выбила золотой билет, чтобы проебать. У них написано на роду не становиться счастливыми. Разве Донхек может позволить себе поверить, что с Марком все закончится хорошо? — Ты можешь сегодня переночевать здесь, а завтра с Сыльги будете искать жилье, где можно с котами, она все равно хотела, раз уж больше не с Генри. Я помогу с переездом. Молчит. — А еще, кажется, мы с Марком сошлись. И уходит варить для Джено какао. В спальне Донхек сразу лезет под одеяло, тянет руки к горячему животу. Марк подпрыгивает. — Я замерз. Чужие беды похожи на холодную воду — можно вытерпеть капли, но, когда уходишь на дно, — нечем дышать и перестаешь чувствовать тело. Давление сверху сжимает грудь в тугую беспомощность. Мама никогда не была и не будет счастливой. Джено вернется к Джемину. Сестра вынашивает в себе тяжесть измены. Любовь такая? Донхек прячет лицо Марку в плечо. — И еще я, возможно, люблю тебя, если ты вдруг не понял, и не знаю, как с этим справляться, потому что мне страшно. У меня нет примеров счастливых пар, и я не уверен, что отношения вообще мне подходят — но ты очень мне нравишься. Я не знаю, есть ли рядом со мной место кому-то другому и не уверен, что нам стоило бы что-то начинать, но я хочу быть с тобой — без всяких бойфрендов и ярлыков — хочу заниматься любовью, просыпаться и засыпать. Марк гладит его по волосам. — Ты такой сложный, Хек. — Вау, спасибо за понимание. Донхек щиплет изо всех сил. Вот переедет с Джено и Сыльги — куда угодно и навсегда. Марк отбивается и седлает, зажимая запястья. Донхек всегда может вырваться, но никогда не пытается. — Что у тебя за дурацкие кинки на обездвиживание? — Ловлю птицу в силки, чтобы ты не пытался от меня улететь. — Это домашнее насилие и абьюз. — Это я тебя тоже люблю — вот такого вот сложного. У тебя сердце — больше тебя самого, а слушаешь ты все равно свой глупый тревожный мозг. Боишься быть вместе? Мы уже вместе. Ты уже не один. — Но первым ты поцеловал все равно Джемина. — Не целовал я Джемина! Не знаю, зачем вообще тебе это сказал. Мне хотелось, чтобы ты как-то меня успокоил? У меня вообще-то жизнь рушилась. И я не знал твоей реакции. Раздражения больше, чем облегчения, но хотя бы Марка не будет в блядской галерее Джено. Ну что он за идиот? Донхек вздыхает. — Я буду припоминать тебе это до конца своих дней, а потом умру и все равно буду ходить за тобой призраком и нудеть. Как вообще по-твоему я мог отреагировать? Ха-ха, гей? — Ну, объективно, ты именно так и отреагировал. Донхек надувает губы. Даже если он тоже немножечко идиот, Марк в любом случае больше. — Ты правда никогда не целовал его? Марк смеется. — А вы правда с Ренджуном просто друзья? Завтрак приходится готовить на пятерых — Генри привозит Сыльги на своей машине. Она выглядит цветущей и свежей, как будто время откатилось назад. Щебечет что-то флиртующее. На ней новые украшение и какое-то очередное дорогущее платье. Собранные вещи стоят у двери. Надо было, конечно, переругаться со всей семьей, выебать мозг и неделю проспать в чужой спальне, чтобы решить, что она хочет как раньше. Донхек шлепает ей на тарелку подгорелый французский тост и придвигает пиалу с клубникой. — Ты поджарил, как я люблю! Ты лучший! Она все еще его сестра — Донхек старается напоминать об этом себе почаще. Сливочное масло расплывается на сковороде. Шипение. Шипение громче. Марк ведет разговор, позволяя ему пребывать в утреннем раздражении. Зерна кончились на четвертой кружке, и Донхек решил, что лучше, если в их паре будет хоть кто-то относительно адекватный (даже если этого кого-то с утра ебнет от кофеина). За себя он не ручался сразу — и замалчивал язвительные комментарии. — А почему ты выбрала юриспруденцию? Чтобы отсудить у мужа все, что у него есть. — Мне очень нравилась римская история, когда я была ребенком. Особенно фрески из лупанариев. — Платон же тоже в Риме был, да? Мы проходили его в универе. Донхек закатывает глаза, стоя ко всем спиной. Джено лезет туда же: — Нет, Платон — грек, в Риме был Эхнатон. — Точно, у него еще трактат об искусстве риторики. Пожалуй, французских тостов тоже достаточно четырех. — Я курить. Донхек выдыхает злой пар, но колечки не получаются. Сыльги определенно придется нанимать репетиторов — надо как-нибудь намекнуть Генри. Или пусть сам теперь со всем разбирается: забрал сестру — пусть прихватывает и проблемы. И Джено в идеале тоже. Попросить Сыльги выделить гостевую спальню, чтобы ему не пришлось возвращаться в общагу? Зависимость переезд не сотрет. — Выглядишь так, будто опять решаешь чужие проблемы. Марк закрывает за собой дверь на балкон. — Муж твоей сестры, кажется, ее очень любит. Донхек хмыкает. — Вот-вот завиляет хвостиком, как щенок, от того, что она вернулась. — Да ладно тебе, это мило. Он весь сияет, когда на нее смотрит. Донхек поворачивается. Марк тоже сияет, вызолоченный утренним солнцем на фоне неожиданно яркого неба. От стаканчика в его руках божественный аромат. — Это что? — Мой одногруппник ходит в спортзал в нашем здании. Я попросил его захватить по дороге кофе. — В нашем здании есть спортзал? Черт. Донхек всегда говорит не то. — Что ты пообещал этому одногруппнику? Тоже не то. — Ты правда напряг его ради кофе? Марк вкладывает стаканчик в руку. — Возможно, я немного его шантажировал. И да, у нас есть спортзал. Донхек не умеет пользоваться словами, но он отпивает и улыбается.