The Story of tall tales

Обсидиан думает, что он многого боится. Начиная от громких шорохов в тени угла, заканчивая остановкой собственного сердца. Но среди этих страхов, порой испытываешь настоящий ужас, заставляющий остальное казаться мелочью. Нет, его пульс не замирал, словно заледеневший, его руки не тряслись в панических судорогах. Обсидиан даже не кричал, надрывая глотку от ужасающей эйфории, что невольно появляется с адреналином. О, Обсидиан много боялся. Он вскрикивал каждый раз, когда из-под белой ванны вылезал паук, что до мурашек перебирал всеми восемью конечностями. Он покрывался гусиной кожей, когда резкий толчок в дно лодки едва не переворачивал хлипкое судёнышко. Он застывал, как вкопанный, когда с потолка пещеры падала одинокая капля прозрачной воды. Он несчастно всхлипывал, когда резкие звуки вылетали откуда-то сверху. Обсидиан был пуглив, и тут нельзя поспорить. Происхождение сей пугливости, однако, известно не было. Но постепенно он уже привык к таким мимолётным страхам. Ведь каждый раз, паук уползал, вода под лодкой успокаивалась, свет фонаря выхватывал сталактит, а резкие звуки оказывались не более чем обычными голосами друзей. И тогда страх отступал, принося успокаивающую волну облегчения. Она сладкой патокой расползалась по венам, как те самые онемение и тупая боль расползаются по мышцам после тяжелой работы. Это чувство всегда было сладким послевкусием, что Обсидиан неторопливо смаковал, наслаждаясь безопасностью. Но сейчас это чувство никак не приходило. Оно затерялось где-то глубоко в груди, затаилось серой мышью, не смея показать и кончика своего носа. И это пугало. Пугало до чёртиков, до посинения губ, до расширенных зрачков. Обсидиан думает, что он нашёл главный свой страх. Кошмар, что будет преследовать его до конца жизни, паранойя, что укоренится глубоко в мозге, пуская тёмные влажные корни до искорок разума. И этот страх — не нахождение чувства облегчения. Этот страх накладывался на другой, менее ужасный, но всё ещё кошмарный. Вода. Нет, не безобидные капли. Не весёлый ручей, что стремиться вниз по склону. Даже не широкая буйная река, напоминающая беспорядочные заросли ежевики. И не глубокое озеро без дна, лишь с чернеющей пустотой на глубине. Всё это в тот момент казалось ничем, по сравнению с Водой. И эта Вода была куда яростнее, куда безумнее и беспощаднее обычной воды. Она вздымалась высокой стеной, заслоняя даже солнце своими габаритами. Казалось, она заглотила всё — землю, деревья, завод, солнце, — как голодный хищник заглатывает маленькую жертву, даже не пробую её на зуб. Эта Вода была столь прозрачной, что сливалась с воздухом. Но Обсидиан чувствовал это ужасающее давление. Он не мог увидеть воду, но мог ощутить её плотность. И сбежать от этого было нельзя. В тот момент, Обсидиан был даже готов полюбить природу. Ведь, пожалуй, можно иногда восхититься тем, что исчезает с бешеной скоростью прямо на глазах. Всё — деревья, трава, клочки сырой земли, цветы, птицы, животные и рептилии — кануло в этой Воде. Лишь слабые струйки дыма от теплокровных существ остались легким напоминанием. Да, радиация была беспощадна. И Вода, что впитала её в себя, была ещё ужаснее. Треск сучьев в нескольких метрах от него стал ещё одним страхом Обсидиана. Ведь после них пойдёт он сам. И вот тогда пришел Ужас. Он не был тихим и медлительным. Ужас не зацеплял его сердце, не заставлял его останавливаться, не вызывал дрожь в пальцах. Ужас был сродни удару кувалдой по груди. Вмиг всё его тело онемело, застыло, окоченело, заморозилось. Обсидиан даже почувствовал, как волосы на затылке маленькими змейками взвиваются вверх, шевелясь и шипя от страха. Но сердце его было ещё более активным. Его пульс был настолько бешеным, что, казалось, поставь на его груди печать краской, и поднести бумагу к ней, то Обсидиан будет работать не хуже самой быстрой печатной машинки. Сердце паниковало вместе с владельцем, отчаянно ища выход в тесной грудной клетке, готовое выпрыгнуть раньше, чем Вода доберётся до него. Честно признать, Обсидиан был даже рад такому исходу событий. Но сердце опоздало. Вода настигла его раньше, но ещё раньше пришёл Ужас. Он жадно схватил несчастное тельце, держа его в своих крепких ледяных тисках. Вода безмолвно поблагодарила его за это и обрушилась на Обсидиана. От её сильного потока капюшон с головы парня слетел. На солнце в последний раз блеснули чёрные как смоль волосы, однако, за секунду превратившиеся в кристально-белые. Ужас оставил свой прощальный поцелуй, подарив Обсидиану вечную седину инея. А потом уши заложило, на глаза опустился мрак, а белые волосы растрепало во все стороны. Из носа закапала тёмная кровь, орошая последние травинки ярко-алым. За Водой пришла Смерть. Она была намного спокойнее, ласковее и опаснее. Нежными объятиями она обхватила Обсидиана, легко заставила сердце успокоиться. И Обсидиан повиновался. Вскоре, очередная дымка тепла взвилась в напряжённый воздух, тут же растворяясь, как сахар в кипятке. И дымом тем был седой человек, что больше ничего не боялся.