Костры рябин

ᚒ ⨳ ᚒ

Как бы далеко человека не заносило от родины, всегда будет что-то, связывающее его с той далекой, оставленной позади жизнью. Чаще всего это бывают какие-то незначительные бытовые мелочи, на которых люди привыкли не зацикливать своё внимание: к примеру, мамина привычка собирать волосы в пучок во время готовки, любимые папины ругательства, музыкальные предпочтения старшей сестры, подъем в семь утра даже по выходным из-за необходимости выгуливать собаку. Из этих маленьких традиций, взращиваемых в нас с самого детства членами нашей семьи, нашим окружением, складывается целостный образ любого индивида. Они – мост, объединяющий наше прошлое и будущее. Для Есыль, покинувшей Корею больше шести лет назад, одним из таких бытовых мелочей стало бабушкино пристрастие заваривать горький травяной чай перед долгим тяжелым разговором. По словам матерого педагога с пятидесятилетним стажем работы, ни одна серьёзная беседа не будет клеиться за чашечкой приторно-сладких горячих напитков и спиртосодержащих – горячительных. Есыль заваривала этот чай реже, чем многим могло бы показаться, и последний, кажется, пришёлся на тот раз, когда она собиралась сообщить Асманду о своей беременности. К слову, только благодаря горькой отраве альфа не свалился от шока в обморок. Везде свои плюсы, как говорится. Женщина, если быть честной, хранила в душе призрачную надежду на то, что прибегать к бабушкиному методу ведения переговоров ей еще долгое время не придется. Но вот, она стоит у себя на кухне и дрожащими руками разливает по чашкам свежезаваренный травяной настой, пока в гостиной на повышенных тонах разговаривают двое альф, один из которых – ее муж, а второй – потенциальный, черт его подери, сват. «И как всё могло этим обернуться…» Об истинности Хёнджина и Феликса Асманд рассказал жене сразу после праздника Хати и Сколль, а на следующий день они без предупреждения нагрянули в гости к семейству Ли, прихватив с собой вместо тортика к чаю одну преинтересную, убойную новость. Те услышать ее были, мягко говоря, не готовы: Анна чуть не потеряла сознание, благо Дживон вовремя подставил своё плечо, предотвратив тем самым череду несчастных случаев и кое-как сохранив остатки самообладания. Ведь если известие о том, что его сын являлся парой будущего главы Вестланна и по совместительству того самого дикого чертенка, который уже сейчас мог в собственничестве потягаться с любым взрослым альфой, он еще как-то вынес, то лишившаяся чувств супруга стала бы для Дживона фатальным ударом. В тот раз нормально обсудить сложившуюся ситуацию они не смогли по разным причинам: дергающийся глаз отца омеги, неуравновешенное состояние вожака и еще откровенное желание мужчин хорошенько напиться. Обоим необходимо было время, дабы свыкнуться и принять истинность их детей. Разговор решили отложить на пару-тройку суток, выбрали дату, место и время – на том и разошлись. В назначенный день Дживон с Анной стояли на пороге дома главы. Хозяева радушно их приняли, обменялись любезностями, рукопожатиями и улыбками, после чего решили-таки вспомнить об изначальной цели данной встречи. И тут понеслась… Упреки, беспочвенные обвинения, утяжелившиеся в воздухе феромоны, угрозы и тщетные попытки уладить назревший конфликт мирно – этому хаосу не было конца. И хоть препирались в основном мужчины, омеги тоже во многом были друг с другом не согласны. Родители Феликса предлагали ограничить встречи новоиспеченной парочки, были против совместных ночевок и категорично отнеслись к проведению ритуала привязывания душ в таком раннем возрасте. По их мнению, поспешность некоторых действий и решений старших могла негативно отразиться на взаимоотношениях самих младших. Родители Хёнджина, наоборот, считали лучшим вариантом – позволить им быть вместе как можно чаще. Эти узы и так были довольно сложным природным феноменом, особенно когда дело касалось оборотней, с которым даже зрелым особям в своё время приходилось тяжело справляться – что уж говорить о трехгодовалом мальчишке и новорожденном малыше. Сейчас недопустимо было придерживаться глупых предрассудков и руководствоваться неуместной родительской ревностью. Всё было гораздо серьезнее. После праздника Хати и Сколль Асманд связался с отцом и старшим братом, и те в один голос советовали ни в коем случае не разлучать детей дольше чем на пару дней во избежание нежелательных истерик, нестабильного феромонового фона и бесконтрольных оборотов в волчью ипостась. Подрастающие поколения в отличие от старших были больше подвержены влиянию импульсивных сердец, воспринимая мир иначе, значит, и к парам своим они относились совершенно по-другому. Их чувства были куда чище, искреннее и сильнее, оттого – опаснее. Неведомо никому, что может произойти со слабым омегой, если они с Хенджином станут реже видеться, и ни одной живой душе неизвестно, как поведет себя альфа, посмей кто отнять у него Феликса. Священные узы при любом неверном шаге, действии в один миг могут обернуться дьявольскими силками, и тогда обратить этот губительный процесс вспять не сумеет никто. Потому взрослые и должны были со всей возможной ответственностью подойти к решению насущной проблемы. — Это просто не имеет никакого смысла!— голос Дживона сорвался на крик.— По-твоему, детей хоть сейчас можно отправлять к алтарю. — Я ни слова об этом не сказал!— следует незамедлительный ответ Асманда.— Ни слова! Ты меня вообще не слушаешь? — Слушаю, да только ничего путного не слышу! — Нельзя ограничивать их сейчас! — Нельзя позволять им так сильно сближаться! — Идиот! — Глупец! Есыль встряхнулась, желая избавиться от ломоты в теле, и вместе с подносом двинулась в сторону гостиной. Ее появление альфами осталось незамеченным, зато Анна, облегчённо вздохнув, кинулась подруге навстречу. Обе женщины были уже и физически, и морально истощены этими бесконечными баталиями и прекрасно осознавали – пора завязывать. — У меня скоро голова взорвётся,— жалуется Анна. — Ничего, сейчас мамочка всё порешает,— заверяет ее Есыль, подмигнув для пущей убедительности.— Эй, уважаемые!— окликает она альф. — Чего?— неохотно отзываются те. — Давайте вы ненадолго прерветесь?— омега улыбнулась самой обаятельной улыбкой, на которую только была способна.— Я как раз чаёк заварила. По бабушкиному рецепту. Асманда от слов супруги пробрала дрожь. Он тяжко сглотнул, поймав ее взгляд, и понял — ничего хорошего он не сулит. Прокашлявшись, вожак подрагивающими пальцами подцепил ушко предложенной ему чашки, упав в свободное кресло, и молча кивнул Дживону на поднос в руках жены. Тот нерешительно последовал его примеру. И тут… разговор пошёл как маслу. Пока альфы давились горькой отравой, омеги спокойно всё обсудили между собой и легко пришли к компромиссу: было принято решение не ограничивать детей в совместном времяпрепровождении, но отложить ритуал привязывания душ до возраста согласия, следить за поведением младших и контролировать по возможности размеренное развитие их отношений. Когда чайник пустеет, мужчины уже достаточно усмиряют свой пыл. Всё былое напряжение сходит на нет. Асманд первым протягивает Дживону руку, которую тот с уважением пожимает. Гости покидают чужой дом в приподнятом настроении, договорившись заранее встретиться за ужином на выходных уже у семейства Ли. Иногда для того, чтобы принять какое-то важное решение нужно всего лишь пару чашек правильно заваренного чая и совсем немного омежьего вмешательства.

ᚒ ⨳ ᚒ

Законам вселенной Время не имело привычки подчиняться, и как бы сильно человек не старался того изменить, попытки эти были абсолютно безнадёжны. Всем было известно его главное свойство, так называемая особенность: чем сильнее желаешь растянуть, тем стремительней оно несётся вперёд, и наоборот. Хёнджин и не задумывался раньше об этом. Но вот, за окном свирепствовал февраль, ягодки да ветки рябин были покрыты уже далеко не первым слоем инея, солнце выглядывало из-за облаков всё реже и реже, совсем не грело – лишь насмехалось свысока над бедными людскими сердцами, так отчаянно желавшими тепла. Холода не знали пощады, однако к ним в Вестланне все давным-давно привыкли – здесь о подобных мелочах никто не заботился. В эту ночь температура упала еще ниже. Такое стабильно происходило каждый год в день его рождения. Отец однажды обмолвился, что только самые могущественные волки рождаются в лютые морозы. Зима была спутником северного духа, оттого и покровительствовала исключительно сильнейшим из сильнейших. Потому то, что Хёнджин появился на свет именно в такую студёную пору, не для кого не стало потрясением. Иначе ведь и быть не могло – на юного альфу было возложено много надежд еще до его рождения. Мальчишку с пеленок готовили к тому, что однажды он займет место вожака стаи и возглавит западный норвежский клан. Всё вокруг извечно напоминало о долге и ответственности, именины были всего лишь очередным напоминанием – не более. Хёнджина никогда это не угнетало, он, напротив, был искренне рад всем праздникам, которые ему ежегодно устраивали близкие, и всегда с благодарностью принимал то драгоценное внимание, что ему уделялось. Однако в этот раз восемнадцатое февраля принесло отчего-то больше грусти, нежели счастья. И самое ужасное – юный альфа прекрасно понимал, в чём была причина сей печали. Этой самой причине как раз через десять дней исполнялось четыре месяца. Каждое проведенное с крошкой Лили мгновение было наполнено чистейшим небесным светом – и Хёнджин начал забываться в нём. Это походило на какое-то безумие, но факт оставался фактом. Жадное мальчишеское сердце самозабвенно нежилось в океанских глубинах чужой души и, добровольно погружаясь на дно, стремительно теряло связь с внешним миром. И пусть поначалу это не казалось ему чем-то плохим, горькое осознание обрушилось на него сокрушительным тайфуном в день, когда он ожидал этого меньше всего. Именины отметили в доме главы клана, закатив большую вечеринку для всей стаи и накрыв после торжественной части вечера небольшой стол для узкого круга приближенных к семье вожака лиц. Чета Ли туда с недавних пор тоже входила. Посиделки взрослых Хенджина несильно волновали, зато утащить из-под носа тети Анны, дяди Дживона и надоедливой Рейчел крошку Лили он был совсем не прочь. Отчего-то сама мысль о том, что ему удастся провести с омегой хотя бы час наедине, вдали от праздничной суеты и бесконечного надзирательства со стороны старших, доставляла юному альфе необъяснимую радость. И вот, он крадучись пробирался в свою комнату вместе с Феликсом на руках, постоянно озираясь по сторонам, словно маленький воришка, и никак не мог перестать улыбаться, держа в своих объятиях самую приятную ношу на свете. Ангелочек за эти несколько месяцев заметно изменился: стал лучше держать головку, набрал в весе, начал издавать больше необычных, но оттого не менее очаровательных звуков, стараясь подражать окружающим, больше смеялся, играл, да и в целом подрос немного, но, как и прежде, неизменно оставался для Хёнджина его крошкой Лили. А ещё омега начал узнавать его. Не по голосу или прикосновениям – по присутствию. Феликс так и не научился различать, где мама или папа, если те сами не указывали на себя, – Джину подсказки даже не требовались. Это происходило на уровне чувств: стоило только юному альфе перешагнуть порог омежьей комнаты, как тот сразу принимался нетерпеливо ерзать в кроватке, громче пыхтеть на своем, на ангельском, и тянуть руки к своему самому близкому другу – подобного отношения удостаивался только Хенджин. Образовавшаяся между ними связь, как и предсказывала однажды Анна, со временем становилась всё крепче и крепче. И если раньше юный альфа беззаботно плыл в этом размеренном течении дней, то сейчас лишь ощущал, как задыхается, немощно барахтаясь на самой поверхности. Это сводило с ума. Хёнджин лежал рядом с Феликсом на своей постели, держал его за руку и всё думал, думал, думал. Омега под боком даже не подозревал о том, сколько разных мыслей крутится в голове старшего, продолжая издавать непонятные, радующие слух звуки. Это детское кряхтение невероятным образом прогоняло все тревоги, очищало разум от ядовитых страхов, даруя возможность вновь дышать полной грудью. Хенджин, тихо вздохнув, прижался лбом к пухлой омежьей щеке и прикрыл глаза. Феликс радостно булькнул в ответ, повернувшись к альфе всем телом. Они столкнулись носами, и Джин вдруг замер – впервые находился так близко к чужому лицу. — У тебя так много веснушек, оказывается,— хихикает Хенджин, бегая внимательным взглядом от пятнышка к пятнышку.— Говорят, что это поцелуи солнца. Глупости, правда? Не хватало еще, чтоб тебя солнце целовало. Феликс издаёт в ответ протяжное «у-у-у», и старший принимает это за согласие. — Мне не нравится солнце, но я люблю лето,— продолжает он.— Летом можно больше играть на улице, охотится, рыбачить. Можно еще купаться! Хотя… зимой тоже можно, но мама не разрешает, говорит – холодно. А мне не холодно, Лили, понимаешь?— альфа чувствует как его хватают за волосы совсем легонько, не дергая, и улыбается шире.— Мама будто иногда забывает, что я не человек вовсе. Я другой, отличаюсь от нее. От тебя тоже отличаюсь…— переходит на шепот. В груди что-то неприятно щемит – Хёнджин этим чувством невольно обжигается. Феликс словно понимает, что с ним что-то не так, выпускает из цепкого захвата темные пряди и нежно касается своей ладошкой его щеки. В лунных глазах напротив отражается золотое сияние собственных, и юный альфа вновь ощущает плотно сомкнувшиеся вокруг шеи костлявые пальцы гадких внутренних страхов. — Лили…— запинается.— Мне сегодня исполнилось четыре года, а тебе скоро четыре месяца исполнится. Время… оно так быстро пролетело, знаешь. Раньше я даже не замечал этого, а сейчас мне почему-то страшно, Лили… Страшно – вдруг оно в будущем будет лететь еще быстрее. Однажды кто-то сказал Хенджину, что оборотни живут дольше людей. Долголетие тогда показалось мальчику очередным крутым дополнением к сверхъестественной силе и дару обращения. Потом родился Феликс – гордыня и высокомерие расплющились под гнётом разъедающих его звериное нутро тревог. Юный альфа мог ошибаться, но, казалось, то, как стремительно, словно сквозь пальцы, утекает их с Феликсом время, он ощущал едва ли не на физическом уровне. Липкое, отвратительное чувство, совсем как из того сна – Хёнджин его ненавидел. Душу и разум затопило зыбкими болотами безысходности, и он не знал, есть ли от нее спасение. — Я хочу быть рядом с тобой всегда,— признание опалило жаром щеки.— Хочу, чтоб и ты был рядом, Лили. Как бы сильно мы не отличались, ты должен, слышишь? Нам нельзя расставаться. Я тебя не отпущу. Феликс в ответ лишь с улыбкой похлопал старшего по щеке – альфе этого было вполне достаточно. Он уже для себя решил, что их ничего не разлучит, и мальчик приложит все усилия, дабы своё обещание исполнить. Время все еще пугало, но он был уверен, что справится с этим страхом. Ради крошки Лили бравое сердце Хёнджина было готово на всё. А спустя пару месяцев одним ясным апрельским утром отец в ответ на его вопрос о долголетии волков громко расхохотался и решительно заявил – это всё бред собачий. Асманд потом долго и дотошно объяснял, почему в этом нет смысла и кто именно распускает подобные слухи. Вожак был уверен, что сын посмеется над глупыми знатоками природы вместе с ним, но Хёнджин вдруг лишь горько разрыдался в его объятиях и не мог остановиться до самого возвращения Есыль из пекарни. Родители долго не могли понять причину внезапной истерики и пришли в конечном итоге к самому логическому выводу: младший после услышанного расстроился, что волки к долгожителям не относились. Дело же было отнюдь не в этом. Хенджин просто был счастлив, что вселенная и быстротечность времени не отнимут у него Феликса.

ᚒ ⨳ ᚒ

Рассуждать на философские темы легче всего тем, кто в них абсолютно ничего не смыслит, но в то же время преисполнен веры в свои обширные познания. Ведь разговоры о «смысле бытия» были для многих неким, хоть и весьма странным, но способом расслабиться, отключить мозг, оставив работать лишь те самые извилины, которые отвечали за «абсурдное мышление». Асманд отдыхал исключительно подобным образом, а если еще и рыбачил при этом вместе с мелким, то становился совершенно неуправляемым. Хёнджин каждый раз проходил через такую эмоционально-ненаучно-познавательную мясорубку, что голова потом болела адски. Он едва ли помнил своё имя, зато от и до мог пересказать события Первой Северной войны между норвежскими кланами и финскими и еще привести тысячи аргументов в пользу того, что победа вражеских войск была нечестной и досталась им только благодаря помощи извне. Да, рыбалка с отцом всегда обращалась для Хёнджина пыткой – этот раз исключением не стал. Почти. Был конец июля. Погода стояла прекрасная. Солнце весь день пряталось за облаками, прохладный легкий ветерок разносил по округе сладковато нежный запах полевых цветов и свежескошенной травы с южных долин, однако несмотря на это воды фьорда оставались спокойными. Неподвижную гладь нарушала лишь рябь от проплывающих мимо лодок. Едва продрав глаза утром, Асманд вдруг воспылал идеей во что бы то ни стало провести этот день с сыном, вот и потащил мелкого к пирсу сразу после завтрака, безжалостно отрезав все пути к отступлению. Хёнджина открывшиеся перед ним перспективы в восторг совершенно не приводили, однако выбора у него особо не было, потому пришлось смириться. Единственное, что его продолжало терзать, так это потерянный шанс – присоединиться к тете Анне и Рейчел во время их похода на рынок. Омеги собирались взять с собой и Феликса. Его крошку Лили, которому уже завтра исполняется целых девять месяцев. Мальчик лишь надеялся, что продлится этот изощренный тест на прочность недолго и он успеет повидаться с младшим хотя бы до того, как того уложат спать, но кто бы мог подумать – к мозговому штурму со стороны старшего неожиданно прибавились непонятные, скорее даже неловкие советы о том, как должен себя вести порядочный альфа по отношению к омегам и в отношениях с ними. Хёнджину от подобных разговоров становилось дико не по себе. Асманду, на самом деле, тоже, но держался он, на удивление, достойно. — То есть, понимаешь, приятель,— старший всеми силами старался не запинаться.— Омеги, они как цветы – хрупкие. Их нельзя обижать. — Это все знают, пап,— беззаботно болтает ногами в воде Хёнджин, скучающим взглядом изучая противоположный берег. — А вот не скажи,— качает альфа головой.— На свете между прочим немало ублю… кхм, очень нехороших людей, которые не только обижают их, но делают вещи и похуже. Жизни ломают бедным омегам, и, к сожалению, тех, кто следует их примеру, с годами становится лишь больше. — Почему так происходит? — Потому что в человеческих сердцах слишком много ненависти. Настолько много, что места для любви просто не остается. Они злятся на себя, на весь мир, шарахаются света, как огня, трусливо вымещая свою ярость на тех, не сможет дать сдачи. — Я и не думал, что ненависть может быть такой опасной,— Хенджин задумчиво чешет щеку.— Мама вот часто злится на старушку Нору из соседнего дома, потому что она постоянно оставляет свой велосипед у нашей калитки, Эрик вечно ругается на меня, когда я поливаю чаем в саду его чайные розы, а ты не выносишь наших старейшин, всегда жалуешься на них маме и обзываешься плохими словами. Все ненавидят и злятся, но разве ломают из-за этого чужие жизни? Асманд слушает сына с открытым ртом, то ли задыхаясь от гордости, то ли желая со стыда сквозь землю провалиться. Да, Нордсен-старший и раньше замечал, как сильно изменилось мышление сына после рождения Феликса и каким необычайно зрелым он стал, но так до сих пор и не привык к этому, хотя прошло уже достаточно времени. Отец еще тогда предупреждал, что перемены неизбежны, и коснутся они в первую очередь мировоззрения и мироощущения Хенджина: речь, поведение, феромоны, дух – ничего уже не будет прежним. Создание священной связи в таком раннем возрасте не могло остаться бесследным, и в первую очередь оно сказалось на внутреннем звере. Волк был ближе к природе, ближе к силе предков, а будучи сыном вожака и непосредственно носителем его генов, также был наделен немалым могуществом, оттого и чувствовал свою пару на совершенно ином уровне. Для него Феликс был не небесным даром, не манящим и загадочным океаном, не бескрылым ангелом. Он был его луной. Яркой, сияющей чистейшим серебром луной, так гармонично подходящей к его золотым глазам и белоснежной шерсти. Луной, которой… он так и не мог полноценно обладать, потому что его глупый человек всё еще не осознал, кем именно приходится ему этот омега, а еще более глупые взрослые люди продолжают откладывать ритуал по привязыванию душ. Зверь бесновался от страха потерять истинного, потому и решил направить всю свою энергию в нужное русло, дабы стать для Феликса более надежным защитником. Необходима была сила, а сила приходила только с ростом: физическим и ментальным – отсюда и все изменения. Рос волк – рос человек. Глядя в эту самую минуту на сына, Асманд серьезно задумался о том, что он уже сейчас действительно во многом превосходит своих сверстников, однако поводов для радости было мало. Ведь чем быстрее младший повзрослеет, тем выше вероятность того, что вожачьи инстинкты пробудятся до совершеннолетия, а это могло означать только одно – Хёнджину в столь юном возрасте придется унаследовать западный клан. И сколько бы его упрямый волк не доказывал свою готовность и решимость, этого будет недостаточно – подросток всегда будет оставаться подростком, а опыт должен приобретаться постепенно. «Надо потом вытащить мальца за холмы и погонять как следует, чтоб не повадно было», — делает альфа мысленную пометку и решает наконец ответить на заданный ему вопрос. — Ломают жизни только те, кто пересекает черту дозволенного. — И как же понять, где эта черта? — Там, где кончается твой нос,— усмехается Асманд, совсем не замечая дергающийся на водной глади поплавок.— Твоё личное пространство – твои границы, а пространство другого человека – его границы. Когда ты переступаешь через свои, чтобы без спросу да без согласия пересечь чужие, ты уже поступаешь неправильно. Нельзя, даже в самые темные времена нельзя позволять внутреннему мраку покидать пределы твоего личного пространства, понимаешь? — Значит,— тянет Хёнджин,— я никогда не сломаю чужую жизнь, если буду злиться внутри себя и не стану срывать гнев на других? — Верно, приятель,— альфа подсекает рыбу в самый последний момент.— О, форель! — Ты маме кита обещал,— напоминает младший. — И кита поймаем,— заверяет тот, отправляя улов в ведро с водой. — Угу,— мальчик поднимает взгляд к небу и неохотно подмечает медленно садящееся на западе солнце. К Феликсу он, кажется, сегодня не успеет.— Слушай, пап. — М?— отзывается Асманд, старательно нанизывая наживку на крючок. — А разве правильно держать всё в себе? Так ведь, того и гляди, взорвёшься. Разочек можно было бы сорваться, наверное. Некоторые, к тому же, этого заслуживают. Старший едва ли не выпускает из рук удочку от удивления. — Ну ничего себе!— осуждающе покачал головой он, с трудом удержавшись от выразительного «блять» в конце.— Я тут о чём талдычу с утра, а? Откуда такие мысли? — Да просто сказал…— тихо пробубнил в ответ Хёнджин, пристыженно спрятав глаза за челкой. — Просто он сказал!— передразнил сына альфа.— Чтоб больше не говорил. — Понял… — Нельзя срываться на других, приятель, как бы сильно не хотелось. Ну, сорвешься ты – и что потом? Легче станет? Нет,— твердо припечатывает, глядя младшему прямо в глаза.— Пар выпустишь, отойдешь, потом придёт осознание, и оказалось – в порыве гнева дел наворотил таких, что кровь в жилах стынет. А слова назад не вернуть, время в спять не обратить, и эта паршивая беспомощность тебе, не сомневайся, перекроет нахрен дыхательные пути. По итогу придётся извиняться и всячески вымаливать прощение, дабы всё исправить. Ведь если ты адекватный человек, то тебя будет мучать совесть, а если нет – будь добр, расшибись головой о стену и не мозоль глаза адекватным. Теперь настала очередь Хёнджина сидеть и слушать, разинув рот. В такие моменты восхищение отцом вспыхивало внутри с неистовой скоростью. — Понял теперь?— изогнув вопросительно бровь, задал вопрос Асманд. — Да!— младший широко-широко улыбнулся. — Так-то,— хмыкают удовлетворенно в ответ.— И насчет «выпустить пар», если так сильно хочется и прямо совсем уже распирает, то можешь выйти на улицу и что-нибудь попинать: столб там, дерево, или, на худой конец, какой-нибудь булыжник. Уж поверь, отрезвляет в считанные секунды. Нордсен-старший хрипло смеётся, и Хёнджин подхватывает его смех. Некоторое время они молчат, отдаваясь исключительно процессу, успевают поймать еще парочку морских окуней и треску, затем в той же безмолвной тишине сворачивают удочки и покидают пирс. Солнце давно зашло, но было всё ещё достаточно светло, чтобы видеть дорогу. На улицах поселения потихоньку зажигались фонари, в лесах просыпалась ночная живность, а луна заступила в темном звездном небе на свой пост. Асманд нес ведро с уловом и рыболовные снасти, пока Хенджин шагал рядом, стараясь от отца не отставать. Старший глубоко вздохнул, широко улыбнувшись. Все-таки они отлично провели время. — Послушай, приятель,— зовет сына альфа.— Я сегодня не просто так говорил обо всём этом: об омегах и о том, как нужно себя с ними вести. Это очень важно, ты же понимаешь? Дело…— неловко прокашливается.— Дело в Феликсе. — При чем тут Лили?— хмуро вскидывает на отца блеснувший недобрым золотым огоньком взгляд. — При том, что он тоже омега. — Я знаю. — А ты – альфа. — И это я знаю. — О, богиня…— Асманд вымученно стонет.— И ты, надеюсь, знаешь, что это означает? — Что я не должен обижать его,— не задумываясь, выдает Хёнджин. — В точку! — Я бы и так не стал. Почему ты так беспокоишься? Неужели я похож на тех нехороших людей, о которых ты рассказывал?— мальчишка вдруг грустнеет, и старший спешит его успокоить. — Нет-нет, приятель, ты чего,— альфа останавливается и приседает перед сыном на корточки, серьезно вглядываясь в родные потускневшие глазки напротив.— Просто Феликс отличается от других омег. Возможно, сейчас ты не осознаёшь этого в полной мере, но потом обязательно поймешь, что именно я имел в виду. А до тех пор тебе нужно беречь его и быть осторожным, договорились? Хенджин утирает нос и со всей ответственностью кивает. — Договорились. Оставшийся до дома путь сопровождался тихими разговорами обо всем на свете, обсуждением подарка малышу Лили на завтрашнюю памятную дату и поиск отговорок для ожидающей их возвращения к ужину мамы. Кита ведь они так и не поймали.

ᚒ ⨳ ᚒ

Смена сезонов происходила в Вестланне всегда самым странным образом. Из-за сурового климата никто не знал, где кончается одно время года и где начинается другое. Так незаметно подкралась припорошенная октябрьским первым снегом осень, за ней – зима со своими колючими морозами. А потом наступила весна. Было по-прежнему холодно, однако это никак не мешало местным радоваться ее приходу. Март, пусть и принёс с собой вместо подснежников и тепла вьюгу да метели, всё же был долгожданен. Особенно для Хёнджина, которого почти три недели назад отправили на праздники к деду в далекий северный край Норвегии – *Нур-Норге. Юный альфа пришел в бешенство, когда узнал о том, что ссылку мало того, что нельзя отменить или перенести, так она еще и длится будет едва ли не целый месяц. Мятежную мальчишескую душу переполняло негодование и неверие, он до последнего надеялся, что ему позволят остаться дома, а любимого деда, как обычно, поздравить по телефону, но отец был непреклонен. Хёнджин покинул Вестланн на закате того же дня, лишившись даже возможности как следует попрощаться с близкими людьми. Человеком – вернее. Феликса страшно было оставлять здесь, страшно от одной лишь мысли, что они будут так далеко друг от друга. Такого раньше не происходило. Сутки без крошки Лили уже казались сущей пыткой – он не знал, как вынесет больше двадцати. Зверь под кожей протестующе рвался наружу, дабы глотки перегрызть каждому, кто стоял у него на пути, и Хёнджину приходилось всё время одергивать рассвирепевшего волка, удерживая собственные эмоции в узде. Юный альфа понимал – кулаками делу не поможешь, с происходящим оставалось лишь смириться, хоть сделать это и было невероятно тяжело. В особенности потому, что Феликсу сейчас его присутствие было как никогда необходимо. Омега недавно перенес страшную простуду, две недели был прикован к постели, мучаясь от высокой температуры и частых приступов рвоты. Хёнджин находился рядом с ним всё время, наотрез отказываясь покидать пределы чужой комнаты, чем очень сильно беспокоил старших. Но по-другому поступать он просто не мог. Крошка Лили так страдал от этой проклятой болезни, плакал постоянно, отказывался есть и принимать лекарства, но даже несмотря на это продолжал искать его ладони в темноте, тянулся к нему во сне и засыпал, только если его убаюкивал голос Хёнджина. Альфа не знал, как еще помочь младшему, и если подобным образом можно было хотя бы немного облегчить его боль, то он готов был ночевать у чужой кроватки столько, сколько потребуется. Джин обязан был беречь своего ангела. Феликс рос хрупким ребенком. Его ровесники уже вовсю ходили на своих двух без помощи старших, разговаривали и активно познавали неизведанные миры. Лили же боялся этих свершений. Нет, он, как и все, мог спокойно стоять на ногах, подражал каким-то звукам и с любознательностью у малыша тоже всё было в порядке, только продвижений никаких не наблюдалось вот уже больше пяти месяцев. Всё будто замерло, и никто не знал, как с этим быть. Врачи, как один, все твердили, что задержка в развитии неудивительна и вполне объяснима: незрячим детям труднее даются первые шаги и слова, так как они лишены возможности визуально познавать окружающую их среду. У Феликса сейчас были больше развиты другие чувства, но доверять им в полной мере он пока опасался, потому оставалось только ждать и продолжать верить в омежку. Это была еще одна причина, по которой Хёнджину так сильно не хотелось уезжать. Те три недели, что он провёл в Нур-Норге, были без преувеличения похожи на ад. Дед мало того, что выжимал из него последние соки, вынуждая бегать по утрам вокруг дома, таскать дрова из сарая в пристройку, чистить дорожки от снега и сбивать сосульки с крыши, еще и волка мучил, обучая самоконтролю и управлению силой. Да, возможно, курс молодого бойца и пошёл Джину на пользу, однако он слишком сильно тосковал по Феликсу, чтобы об этом задумываться. Прощался он с дедушкой широченной улыбаясь и даже не старался скрыть своей радости, а тот, на удивление, совсем не обижался, лишь потрепал внука по взъерошенным волосам и пожелал доброго пути. Никогда еще маршрут длиною в несколько сотен километров не казался мальчишке таким коротким. Оно и неудивительно – время в дороге, которая ведёт тебя к тем, кто дорог и важен, всегда пролетает незаметно. Хёнджин с отцом прибыли в западное поселение уже глубокой ночью, и, хоть мальчишка и не надеялся на то, что мама пока не спит, она, вопреки его ожиданиям, встречала своих любимых альф уже на подъезде к особняку. Оказавшись в родных материнских объятиях, Джин осознал, как сильно всё-таки скучал. Не он один: Есыль от счастья разрыдалась прямо посреди улицы вместе с сыном на руках и упрямо не поддавалась уговорам мужа пройти в дом. Она слишком долго ждала возвращения малыша из Нур-Норге, чтобы сейчас из-за каких-то там Асмандов сдерживать свои истинные эмоции. Воссоединение семьи продолжалось около часа, большую половину которого они, слава богине, провели в гостиной у камина, где отогреваясь расспрашивали сына о том, как прошла его поездка к дедушке. Хёнджин отвечал поначалу бодро, активно жалуясь на спартанские условия в школе жизни старика Ульва и его нескончаемые попытки слепить из пятилетнего внука скандинавского бога, но чем больше он говорил, тем чаще зевал и терял нить своего повествования. Матерью семейства было принято решение немедленно укладываться спать. И вот, юный альфа уже переодетый в пижаму лежал в теплой родной постели, желал родителям спокойной ночи и, пару раз еще зевнув для пущей убедительности, сонно сомкнул глазки. Дверь за старшими захлопнулась, послышались шаги, и вскоре всё стихло. Хёнджин резко вскочил, отбросив одеяло к изножью кровати, и тихо подошел к шкафу, принимаясь в ускоренном темпе одеваться. Отыскав в углу комнаты старые ботинки, которые ему, на удивление, всё еще были впору, он так же спешно обулся, натянул подаренный дедом пуховик и теплую шапку и распахнул окно. В помещение сразу ворвался свежий морозный воздух с, и Хенджин, вдохнув его поглубже, забрался на подоконник и без тени сомнения нырнул в уличную прохладу, приземляясь точно в чайные розы Эрика. Благо те были покрыты не одним слоем снега, да и тело у мальчика было достаточно крепким, чтобы выдержать прыжок с такой высоты. Хёнджин отряхнулся, еще раз оглядевшись по сторонам, и устремился к калитке, а оттуда – к дому, в котором вот уже больше полутора лет пропадал целыми днями. И к омеге, по которому невыносимо скучал. А тем временем тоскливые родительские глаза провожали удирающего сына из окон своей спальни до первого поворота. — Я говорила, что он не станет дожидаться утра,— вздохнула Есыль, плотнее запахнув полы домашнего халата. — А я, признаться честно, до последнего надеялся, что эти три недели пойдут ему на пользу,— Асманд поджал губы, закрыв окно, и повёл жену к постели. — Вся эта затея с разлукой изначально была провальной,— нахмурилась омега, нырнув под одеяло в объятия мужа.— Это могло быть опасно и для Хенджина, и для Феликса. — Знаю, но мы должны были проверить его выдержку. Отец сказал, что он отлично справлялся, хоть и находился в состоянии **полуоборота почти большую половину суток. Ему просто нужно больше практики. — Ему нужно нормальное детство, Асманд. Я ценю твое желание побыстрей его всему научить и уважаю Ульва за то, что он так внимателен к нашему мальчику, но, пожалуйста, не забывайте – он всё еще ребенок. — Он будущий вожак этих краев, дорогая, и обязан пройти соответствующее обучение. — Ты же сам говорил, что боишься пробуждения его вожачьих инстинктов до совершеннолетия!— Есыль возмущенно фыркает.— Разве постоянные тренировки, недели вдали от семьи, убитые нервные клетки и хроническая тревожность на фоне разлуки с истинным поспособствует твоим грандиозным планам – держать его волка в узде до намеченного часа и жить в мире и гармонии? Не кажется ли тебе, что это только всё усугубит? — Я… — Конечно, ты не думал об этом!— перебивает мужа омега.— Ты вообще редко пользуешься мозгами по назначению! — Хочешь ругаться – ругайся,— коротко целует Асманд жену в нос.— Соглашусь, возможно, я слегка перегибаю, но, поверь, будет только лучше, если Хёнджин узнает все это сейчас. В его возрасте легче всего научиться контролировать волка и свои силы. Из-за Феликса у него нарушена внутренняя концентрация – это единственная слабость, на которую указал отец. Летом сюда приедут братья с сыновьями, будем вместе тренироваться, а до тех пор обещаю сильно его не дергать. Идёт? — Ты иногда просто невыносимый зануда,— выразительно закатывает Есыль глаза, чем только веселит альфу.— Идёт, ладно,— сдаётся она. — Вот и замечательно. Давай спать. И все-таки как же временами тяжело быть одновременно хорошим мужем, крутым папой и ответственным вожаком.

ᚒ ⨳ ᚒ

В чужую комнату пробраться незамеченным было совсем не так просто, как Хёнджин изначально предполагал. Его нехитрый план включал в себя несколько шагов: залезть в дом через окно на первом этаже, которое дядя Дживон обычно всегда забывает закрывать, бесшумно подняться наверх, прошмыгнуть мимо спален взрослых и Рейчел, постараться как можно меньше скрипеть дверью и половицами. И если с первыми пунктами он более-менее справился неплохо и даже умудрился при этом не потревожить ничей сон, то над выполнением последнего пришлось знатно попотеть. Однако цель оправдывала средства, и уже через пару мучительно долгих минут он стоял посреди знакомой детской и с упоением вдыхал запахи бананового шампуня, облепихового чая и любимых фруктов омеги. На цыпочках прокравшись к чужой кроватке и скинув по пути с себя верхнюю одежду, Хёнджин ловко перелез через бортик, поудобнее устроившись рядышком со спящим крошкой Лили. И всё вдруг в одночасье встало на свои места, вернулись привычные яркие краски, тревоги одна за другой покидали разум и сердце, наливающиеся золотом глаза перестали гореть под сомкнутыми веками, а неугомонный волк прекратил беспокойно шевелиться под кожей, лишь довольно урчал, ощущая присутствие омеги. Хёнджин был с ним как никогда солидарен, самого искушал огромный соблазн – свернуться калачиком у ног младшего и охранять его сон, покорно дожидаясь пробуждения. Подумать только, как он не сошёл с ума за всё то время, пока находился у деда? Глядя сейчас на родное личико, считая веснушки и мерные вздохи, он был готов разрыдаться – так сильно тосковал. Вдруг Феликс сонно завозился, и Хёнджин затаил дыхание. Возможно, тот услышал чужие мысли, или юный альфа всё-таки по своей же неосторожности сам его и разбудил. — Мгм…— звучание голоса младшего ласкает слух: что волчий, что человеческий. — Прости, что так внезапно. Это я, Хёнджин,— старший с улыбкой ловит тонкое омежье запястье и тянет к своей щеке.— Я вернулся, Лили. Младший замер. Ладонью провел по холодной от уличного мороза коже ночного гостя, пальчиками обвел контур губ и носа, а затем издал робкий всхлип и в порыве чувств теснее прижался к чужому телу. Тот незамедлительно обнял в ответ. Как же приятно было осознавать, что по нему тоже скучали. — Хён… джин… Альфа едва ли не задохнулся. Радужки глаз резко затопило раскаленным золотом – и он снова обжегся. Сердце в груди забилось чаще. — Хёнджин…— позвали снова, и сомнений не осталось. «Заговорил…» — Да,— радостно завопил старший, приняв сидячее положение и расположив омегу на своих коленях лицом к себе.— Да, Лили, это Хёнджин! — Хёнджи-и-ин!— Феликс широко улыбнулся, продолжив водить ладошками по чужим щекам, шее, волосам.— Хёнджин вел… ну… ся… — Да, маленький, вернулся! Боже, ты правда разговариваешь!— счастью альфы не было предела.— Ну, скажи еще раз. — Хёнджин велнуся. Хёнджи-и-ин. — Ещё… — Хёнджин! — Еще разок, пожалуйста… Феликс весело хихикнул, уронив голову на мальчишеское плечо, прикрыл глаза и едва слышно прошептал имя старшего ему куда-то в ключицы, после чего, убаюканный родными феромонами, тихо засопел. Хёнджин еще долго так просидел вместе с младшим на руках, не прекращая воспроизводить в памяти звучание собственного имени из омежьих уст. В районе солнечного сплетения расползалось теплое чувство, искрясь покалывало в кончиках пальцев и в уголках улыбающихся губ. Заговорил. Он заговорил. Его Лили, его тихая гавань, его ангел заговорил. «Немыслимо…» Ту мартовскую ночь Хёнджин запомнил на всю жизнь.

ᚒ ⨳ ᚒ

* Нур-Но́рге, Се́верная Норве́гия — один из пяти регионов Норвегии, расположенный в северной части страны. ** Полуоборот (зд.) – состояние неполного оборота в волчью форму. Удлиняются клыки, сияют глаза, иногда появляются когти.