nothing left to do;;

Бутхилл понял, что что-то не так, в тот самый момент, когда зашел в участок. Не объяснить, почему — может, все дело в том взгляде, которым его проводил дежурный офицер. Может, в непривычной, почти гробовой тишине. Может, в том с каким лицом выглянувший из-за двери своего кабинета Ник попросил его зайти — а ведь раньше начальник участка предпочитал подходить к своим подчиненным сам. А может, во всем и сразу, но суть от этого неизменна — когда Бутхилл шел к стеклянной двери, отделяющей кабинет Ника от общего пространства, ему казалось, что он идет на собственную смертную казнь. И раздавшееся за спиной тихое «Удачи» лишь подкрепило гнетущее ощущение неминуемо приближающегося пиздеца. По дороге он успел быстренько перебрать в уме все свои недавние проступки. И прийти к выводу, что ситуация должна быть намного более серьезной, чем позавчерашняя стычка в баре — тем более, что тот хлыщ в костюме уехал из города на следующий же день. Да и не в сданном на три дня позже срока отчете причина — Бутхилл раньше и на две недели запаздывал со сдачей, и ничего. Ну и Ник уж точно бы не стал устраивать такое из-за случайно сломанного забора пожилой миссис Моррисон! Ограничился бы выговором и вычетом компенсации из зарплаты. Значит, ситуация более чем серьёзная. Реформы? Расформирование подразделения? Перевод в другой участок? Бутхилл нахмурился и вдохнул поглубже, берясь за ручку двери. Что бы там ни было, они разберутся. Потому что иначе просто не может быть. Дерьмовое предчувствие лишь усилилось, когда он обнаружил, что Ник в кабинете не один. Посетитель вполоборота стоял у стола, и Бутхилл точно мог сказать, что не видел это лицо никогда раньше. Точно запомнил бы — сложно не запомнить кого-то с ярко-алыми волосами ниже пояса. Особенно с учетом того, что здесь друг друга знали все. Тревожные мысли зашевелились в голове с удвоенной силой — что такой человек мог забыть в их богом забытом городке? Одетый с иголочки, но без сумки и каких-либо вещей при себе, он не был похож ни на сотрудника полиции, ни на чиновника, ни на проверяющего — скорее уж, на модель с обложки модного журнала. Но что могло модели понадобиться здесь? И почему Ник выглядел так, словно готовился сообщить новость как минимум о чьей-нибудь смерти? Впрочем, Бутхилл старался не подавать виду, когда с усмешкой поинтересовался: — У нас открывается филиал Vogue, и я первый кандидат в модные фотографы? — Бутхилл, проходи и садись, — Ник вымученно растянул губы в подобии улыбки, явно оценив не шутку, но попытку разрядить атмосферу. — Не буду тянуть, разговор тебе не понравится, но так вышло, что… — Мой друг, так Вы и есть прославленный Бутхилл? Словами не описать, как я рад личной встрече! — незнакомец порывисто обернулся, даже не дав шефу полиции закончить, и в возникшей на мгновение тишине Бутхилл успел осознать сразу две вещи. Во-первых, таинственный посетитель действительно был красив, будто ожившая картина эпохи Возрождения. Пожалуй, даже идеален — светлая кожа без единого изъяна, огромные, удивительно насыщенно-зеленые глаза, длинные ресницы, мягкий изгиб губ; наверное, в любой другой ситуации Бутхилл бы мгновенно подумал о не одном десятке пластических операций, которые должен был пережить человек, чтобы выглядеть так. Но не сейчас. Потому что во вторую очередь он заметил, что на виске незнакомца мерно-голубым светом горел диод. И это осознание прозвучало в мыслях похоронным набатом. — Это что, блять, тако… — Так! — Ник с грохотом обрушил на стол кипу документов, что поневоле вынудило прерваться на полуслове. А затем, не оставив подчиненному ни шанса на продолжение гневной речи, повернулся к испуганно замершему андроиду. — Выйди, пожалуйста, на пару минут, нам нужно обсудить несколько вещей. Удивительно, но пластиковая кукла повела себя как послушная пластиковая кукла — андроид кивнул с пониманием и неслышно выскользнул из кабинета. Еще и успел чуть виновато улыбнуться Бутхиллу на прощание, что вызвало лишь отчетливо слышный скрежет зубов. И один-единственный вопрос, который Бутхилл мгновенно и не задумываясь озвучил. — Какого хера, Ник?! — Во-первых, успокойся, — как только за машиной закрылась дверь, с Ника слетела вся аура уверенности. Теперь он выглядел так, как и полагалось выглядеть в его ситуации — слегка раздраженным, расстроенным и безумно уставшим. — Поверь мне, я пытался сделать все, чтобы отказать, но нам просто не оставили выбора. — Да что это вообще за хрен?! — будь воля Бутхилла, он бы выразился и покрепче, но присутствие непосредственного начальства все-таки худо-бедно сдерживало гневные порывы. — Андроид, — кажется, у Ника не осталось сил даже на то, чтобы осадить взбешенного подчиненного. — Модели KN200. И наш стажер на ближайший месяц. Бутхилл было открыл рот, чтобы продолжить возмущаться. Потом на мгновение задумался. Потом подумал еще чуть-чуть. И решительно захлопнул челюсть, вместо задуманных ругательств процедив сквозь зубы раздраженное: — KN? Это что еще за дрянь такая? С андроидами он на своем веку поработать успел. Еще с самыми первыми, древними моделями, не имевшими в своем арсенале и половины функций своих преемников. И уже тогда окончательно сформировал свое к ним отношение: легкое раздражение вкупе с пониманием необходимости их использования. Невозможно же по-настоящему злиться на постоянно мельтешащий под ногами робот-пылесос или слишком громко шумящую посудомойку. Так и с андроидами — раздражают, но не настолько, чтобы отказаться от них. А потом грянули случаи девиации. Сначала по одному, точечно, в неблагополучных районах и домах, что легко спускалось на тормозах. Бутхилл помнит, как сам потешался над горе-владельцами: мол, сами по бухой волне приказали машинам куда-нибудь свалить, а протрезвев, начинали сокрушаться. Но потом единицы превратились в десятки, те — в сотни, и вскоре пожар девиации охватил не только Детройт. Тогда уж стало не до смеха — весь отдел Бутхилла с ног сбивался, фиксируя новые и новые вызовы. Не хватало людей, рук и хотя бы пары часов нормального сна, и привычный мир вокруг начал потихоньку все больше напоминать ад. Тогда-то Бутхилл и успел выучить все основные модели андроидов, ведь девиация не щадила никого — бесились и мирные «домохозяйки», и роботы-уборщики, и даже девочки из секс-клубов. А врага надо было знать в лицо. Но это не было единственным, что изменилось. Случилось и еще кое-что. Революцию Бутхилл уже не застал. Переехал раньше. Но отголоски ее донеслись аж досюда. И даже сейчас, больше года спустя, все еще продолжали иногда звучать. Даже несмотря на то, что до этого дня в городе не было ни одного андроида — большинству местных жителей они попросту были не по карману, а никто из свежепробужденных не рвался переехать сюда. Кроме этого KN, блин. Процессор ему бракованный выдали, что ли? Среди выученных Бутхиллом моделей никакого KN не было и в помине, но, впрочем, за новинками он особо не следил. Мало ли, что там еще взбрело в голову выскочкам из «Киберлайф». — Прототип, — судя по выражению лица, Ник тоже был рад ненадолго отойти от неприятной темы. — По его словам, его нашли где-то на складе, когда разбирали залежи биокомпонентов. Еще какое-то время ушло на то, чтобы закончить его сборку, потом сразу же пробудили и отправили в вольное плавание. А он возьми и выбери стать полицейским. — И что входит в функции этого… прототипа? Перед камерами кривляться? — как бы Бутхилл ни старался, избавиться от дурацких ассоциаций с фотомоделью попросту не выходило. Ник устало вздохнул и потер переносицу, что означало только одно — мужчина был в шаге от того, чтобы послать все, включая обнаглевшего подчиненного, к чертям и закрыться в кабинете. Пришлось исправляться, делать внимательное лицо и всем видом демонстрировать готовность внимать мудрым словам старшего по званию. — Не совсем. Утром мне звонил специалист из «Киберлайф» и битый час рассказывал, чего нам стоит ждать, — видимо, решил, что сельский парень вроде меня с первого раза не поймет, — Ник на мгновение улыбнулся, но сразу же помрачнел вновь. — По его словам, ребята вроде нашего гостя задумывались как индивидуальные компаньоны, но не просто уборщики или кухарки, а полноценные друзья, собеседники и телохранители. Словом, отдушина для тех, кто слишком одинок и слишком богат. Бутхилл хмыкнул себе под нос, надеясь, что начальник не услышит. Компаньон, надо же. Пластиковая нянька для зажравшихся уродов — так больше походило на правду. А судя по смазливому личику, в его функции входило отнюдь не только мытье посуды. Да уж, «Киберлайф» знали толк в том, как нажиться на заплывших жиром богачах. А Ник, словно бы не замечая происходящих в настроении собеседника перемен, продолжал: — В этого, например, вшили линию поведения средневекового рыцаря. Не настоящего, конечно, а скорее популярного образа из женских романов, ну, ты, понимаешь… — Так вот что с ним! А я думал, он просто блаженный, — как бы Бутхилл не старался, удержаться от язвительного комментария не получилось. Шеф страдальчески поморщился, но на провокацию не поддался. — Ну и, видимо, из-за программы этой ему стукнуло в голову, что он людей хочет защищать. Вот и подал заявление на работу в полицию. А его направили к нам на стажировку, мол, если здесь нормально справится, то и в Детройт можно перевести. Оставалось только тяжело вздохнуть. Если этот «прототип» прислали аж из Детройта, отказаться не было никакой возможности. Революция перевернула мир на голову, поменяла небо и землю местами, и теперь любой намек на нежелание иметь дело с андроидом ставился в один ряд с убийством человека. Бутхилл очень живо представлял себе эту картину: вот Ник подписывает отказ о приеме, а вот на следующий день в заголовках телепрограмм появляется новость о вопиющем примере расизма, их маленький город наводняют журналисты, под дверью участка выстраиваются протестующие с плакатами, и в центре этого — несчастное лицо красавчика-«рыцаря», рассказывающего о вселенской несправедливости к его персоне… Бр-р-р-р. В страшном сне не привидится. — И сколько нам терпеть это чудо в латах? — перспектива провести с андроидом бок о бок, скажем, год, вовсе его не радовала. Потому что в том, кто именно будет курировать новоиспеченного стажера, никаких сомнений не оставалось — действительно, кому же еще доверить такую ответственность, как не бывшему детективу полиции Детройта, восходящей звезде участка, о подвигах которого раньше трубили по всем каналам! Бутхилл искренне надеялся, что его прошлое забудется, как только он сменит место работы и переедет, но, кажется, теперь оно возвращалось вновь. Неотвратимо и безжалостно. Но Ник умудрился впервые за утро его обрадовать. — Всего-то месяц. Потом напишем ему заключение, что он молодец, — или не напишем, если молодцом не будет, — и поедет он обратно в свой Детройт. А мы о нем забудем, как о дурном сне. Ладно. Ладно, звучало не так уж и страшно. Всего-то месяц в обществе пластмассового красавчика. Если на диод не смотреть, то и вовсе можно представить, что это просто очередной новенький, который в свое время начитался сёдзе-манги. Да и Ник, кажется, искренне на него рассчитывал, а Нику он был обязан, пожалуй, даже слишком многим… — К черту. Что там подписать, чтобы все знали, что этот говорящий тостер — теперь моя проблема? Из кабинета Бутхилл вышел, чувствуя себя так, словно смертный приговор он подписал себе сам. Хотя ничего особенно страшного в документе не было: типовое соглашение о приеме на стажировку и назначении куратора, все как у людей, только вместо имени номер модели. И добрые два десятка пунктов обязанностей и правил, которые вполне можно было уложить и в одну строку. «Следи, чтобы новенький не облажался, иначе вылетишь с работы сам». Бутхилл попробовал было возмутиться по поводу второй части, но под тяжелым взглядом шефа пришлось заткнуться и подписать. И мысленно напомнить себе: это всего лишь на месяц, отсчет пошел. Вопреки его ожиданиям, пластиковый красавчик вовсе не стоял с постным лицом у двери, ожидая итогов разговора. О, нет, он успел пройти в центр отдела, занять пустующий стол и собрать вокруг себя немногочисленный, но вполне активный кружок любопытных. Повезло еще, что большая часть сотрудников сейчас в патруле. Несмотря на слегка растерянный вид, андроид держался вполне уверенно — улыбался, охотно отвечал на вопросы, даже пару шуток умудрился в разговор ввернуть, что было встречено всеобщим воодушевлением. Ни дать ни взять, рок-звезда на раздаче автографов, только что фото совместные не предлагал. Подобная картина вызывала у Бутхилла лишь плохо сдерживаемое раздражение. Даже со скидкой на то, что это он в свое время каждый день андроидов видел, а здешние люди к такому не привыкли. — Ну что, жестянка, поздравляю, ты теперь официально наш новый стажер, — когда Бутхилл бесцеремонно растолкал коллег и прошел к столу, на него покосились чуть ли не с ненавистью. Пришел тут всю малину рабочими вопросами портить, ну, конечно. Но Бутхиллу до чужих эмоций дела не было. Его и так в участке не особенно-то любили — то ли за детройтское прошлое, то ли за чрезмерно благосклонное отношение начальства, то ли просто за привычку открывать рот по поводу и без. Так что причиной для неприязни больше, причиной меньше. А в рабочее время положено работать, а не на мужчин засматриваться, пусть даже и на искусственно созданных. Вопреки ожиданиям, андроид всеобщего недовольства не разделял. Наоборот, поднял голову, уставился на Бутхилла ярко-зелеными — теперь это удивления не вызывало, самый романтичный ведь цвет по версии экзальтированных дамочек, — глазами и улыбнулся так светло, что пресловутые дамочки, будь они здесь, должны были коллективно свалиться в обморок. — Словами не описать, как я счастлив стать частью такого прекрасного коллектива. И работать с прославленным героем вроде Вас, уважаемый Бутхилл. На этом моменте обморочным поклонницам полагалось еще и самостоятельно уложиться в штабеля. Коллег и то проняло — послышались шепотки и одобрительное хмыканье, кто-то даже про пари заикнулся — сколько, мол, новенький продержится здесь, с такими-то повадками… Но на всеобщее несчастье, Бутхилл дамочкой не был. И вообще обладал редкостной устойчивостью к хваленым рыцарским протоколам. — Ага, и ключевое слово здесь — работать. Так что сворачивай фан-встречу и пошли, сегодня покажу тебе город и введу в курс дела. С завтрашнего дня уже по-настоящему начнем, — неприязнь в голосе он даже не пытался скрыть. Пусть красавчик сразу поймет, с кем ему предстоит сотрудничать. Может, даже не выдержит и сбежит раньше срока, на что Бутхилл, признаться, втайне рассчитывал. Месяц — не такой долгий срок, но здесь работало правило «чем меньше — тем лучше». Но андроид оказался крепким орешком. Глаза не закатил, раздраженно не цыкнул, даже не ругнулся сквозь зубы, как сделал бы любой нормальный человек на его месте. Наоборот, все с той же улыбкой витиевато извинился перед свежеиспеченным клубом почитателей, поднялся и старательно изобразил готовность подчиняться любым распоряжениям. Диодом только моргнул на секунду, и все. На мгновение даже закрались сомнения в его девиантности — хоть все дикторы новостных каналов и уверяли, что непробужденных андроидов не осталось, мало ли. Может, этот неучтенный. Впрочем, кроме вопросов чужого самосознания, Бутхилла волновало еще кое-что. Кое-что намного более насущное и приземленное. — Только переоденься сначала, я тебя на дежурство в этих тряпках не пущу. Кто тебе только одежду подбирал, а? По ответному виноватому взгляду сразу стало понятно — он сам. На основе своих пресловутых протоколов, идеально подходящих для существования в каком-нибудь загородном особняке с кучей таких же пластиковых слуг, но совершенно не предназначенных для реальной жизни. В итоге андроид в строгих брюках и черной водолазке под горло, наверняка стоившей половину зарплаты сельского полицейского, выглядел, конечно, опрятно и красиво, но совершенно чужеродно. И совершенно неподходяще для работы в полиции, пусть даже в их городке редко случалось что-то посерьезнее пьяной драки. Тратить время на поход в магазин и подбор подходящей для андроида одежды Бутхилл не собирался. Сам сходит, не маленький. В законный выходной, например. Поэтому оставалось только одно решение, хоть оно и совершенно ему не нравилось. — Зайдем ко мне, одолжу тебе что-нибудь. Но учти, порвешь или испортишь — попрошу Ника, чтобы вычел из зарплаты! И плевать, что зарплата стажеру полагалась крошечная даже по здешним меркам. На что вообще андроиду деньги — на таких же пластиковых девочек из клубов? Или новые глаза, если цвет старых надоест? Будь воля Бутхилла, он бы жестянкам вообще бы не платил, ограничившись бесплатной выдачей компонентов и тириума в случае поломки, но борцы за равноправие считали иначе. Мол, раз уж это теперь работа, а не рабский труд, то и платить должны, как и прочим работникам. Идиоты. Уже на пороге участка Бутхилл вдруг вспомнил одну вещь. И обернулся, окинув андроида очередным насмешливым взглядом. — Как тебя зовут хоть, рыцарь любви и красоты? Или мне самому придумывать? — В этом нет необходимости, — тот улыбнулся краешком губ, а диод часто-часто заморгал желтым. — Аргенти. Мое имя Аргенти. Ну хоть не Ланселот какой-нибудь, подумал Бутхилл, но вслух решил не комментировать. Хватит с него потрясений на сегодня, а то еще, не дай бог, закоротит. На этом все формальности он счел оконченными и, махнув новоиспеченному стажеру, чтобы шел следом, направился к дому. Повезло, что жил он буквально в паре минут ходьбы от участка — хотя при желании весь их город можно было обойти пешком за несколько часов. Дома у Бутхилла андроиду, кажется, понравилось. По крайней мере, по сторонам он осматривался с таким восхищенным взглядом, словно его привели минимум в музей. Мгновенно стало стыдно за невымытую посуду в раковине и разбросанные по комнате вещи, хоть Бутхилл и старался пресечь эти мысли на корню: его право жить в бардаке, и ни перед какими манекенами с бракованным протоколом отчитываться он не собирается. Даже если сразу становится понятно, что у него нет ни девушки, ни друзей, достаточно близких, чтобы можно было пригласить к себе на баночку пива. После некоторых событий бывший детектив полиции Детройта вообще предпочитал не обзаводиться долгосрочными отношениями с людьми. Если бы Аргенти посмел хотя бы заикнуться о состоянии его жилища, Бутхилл бы врезал ему, не задумываясь, но, на свое счастье, андроид молчал. Кажется, висящая в гостиной репродукция Карла Манфреда волновала его куда больше. Так что Бутхилл скомандовал себе не язвить больше обычного и ушел в спальню. Выбирать одежду этому недоразумению. Проблемы начались уже на этом этапе: в участке он как-то не особо обращал внимание на рост и комплекцию андроида, но по дороге оценить успел. И мгновенно переполнился черной завистью. С кого их там ваяют, с великанов, что ли? Аргенти оказался почти на полголовы выше и на довольно дохера шире в плечах, и это при том, что ни коротышкой, ни задохликом Бутхилл себя никогда не считал. Да, худощавый, да, жилистый, да, не смог обрасти рельефными мышцами даже в лучшие годы работы в Детройте, ну и что! А роста он и так был выше среднего, что всегда добавляло пару очков привлекательности в чужих глазах. Словом, раньше жаловаться не приходилось, и тут вдруг этот. Ну конечно, по мнению целевой аудитории, все рыцари должны быть формата трехстворчатых шкафов. Ненавижу «Киберлайф», решил про себя Бутхилл и яростно закопался глубже в шкаф. В поисках вещей, которые покупал еще в те благословенные времена, когда искренне надеялся, что однажды сможет составить конкуренцию бодибилдерам. — У тебя весьма уютно! — донеслось из другой комнаты. Бутхилл в ответ на это мог лишь неопределенно хмыкнуть: если уж по мнению андроида уют был прямо пропорционален количеству разбросанного по дому барахла, пусть так. — Чувствуется, что ты проводишь много времени здесь… о Всевышний, что это за прелестное создание? А вот тут Бутхилл предпочел ненадолго отложить раскопки и выглянуть из комнаты. Пропустить эту историческую встречу он попросту не мог. Пуля, предательница, к гостю отнеслась намного более благосклонно, чем ее хозяин. Подошла ближе, тщательно обнюхала раскрытую ладонь и, придя к одной лишь ей известным выводам, принялась с басовитым урчанием тереться раскормленными боками о ноги андроида, выпрашивая внимание. Мерзавка, а к Бутхиллу порой даже за угощением не подходила! Впрочем, сложно было сказать, кто остался от встречи в большем восторге: Аргенти взирал на кошку едва ли не с благоговением, а уж от звуков мурлыкания и вовсе впал в экстаз. Да уж, как мало иногда надо людям — и не только, видимо, — для счастья. — Как ее зовут? — шепотом, чтобы не спугнуть, поинтересовался андроид. Будь он живым, наверняка и дышал бы через раз. — Пуля, — неохотно откликнулся Бутхилл, и, предвосхищая следующий вопрос, добавил: — Потому что по углам носилась, как пуля, когда мелкой была. Это сейчас разожралась — и просил же Грей ее не подкармливать, так нет же, вдруг кошечка голодает… Андроид кивнул и вновь с обожанием уставился на пушистую вымогательницу. На этом церемонию знакомства можно было считать законченной, и Бутхилл было сунулся обратно к шкафу, но, уже повернувшись к гостю спиной, услышал кое-что еще. — Никогда раньше я не видел кошек, — он вроде бы ни к кому конкретно и не обращался, даже голову не поднял, но Бутхилл мигом ощутил, насколько важно для Аргенти было этим поделиться. И почему-то от этого простого признания на мгновение стало не по себе. — В моих протоколах заложено умение ладить с домашними животными, но раньше меня в гости не звали, а в «Иерихоне» кошек не было. Я рад познакомиться с твоей. И даже жалко стало его на мгновение. Этого возвышенного и романтичного пластикового мальчика, совершенно не готового к встрече с реальностью, видевшего жизнь только через призму своих бракованных протоколов. Которые теперь наверняка оказались бесполезны, столкнувшись с сопротивлением девиантнутого сознания, — блять, а он еще неплохо держится! Чем только думал тот, кто пинком вытолкнул его в реальность, не удосужившись даже ввести в курс дела? Явно тем же, чем и Бутхилл сейчас, потому что логически объяснить себе свою следующую фразу он не мог. — Можешь иногда заходить и гладить ее, — проворчал он, делая вид, что чрезвычайно занят разглядыванием одной из своих футболок. — Раз уж вместе работаем, а ты ей вроде понравился. Андроид мгновенно просиял. И, решив незамедлительно воспользоваться предложением, сгреб Пулю в охапку. Та, впрочем, ни минуты не протестовала, вольготно обмякнув в чужих объятиях и позволяя и чесать себя за ухом, и называть «очаровательным комочком любви и ласки», и даже поцеловать в розовый нос. М-да, а Бутхилл когда-то наивно полагал, что кошка у него с характером. Никому в этом мире верить нельзя. Даже обидно на мгновение стало, но он предпочел отогнать от себя лишние мысли и вернуться к прежнему занятию. Нужно было приводить подопечного в порядок и возвращаться к работе, а не устраивать сеанс самоанализа под лозунгом «Почему я не нужен собственной кошке». В конце концов, кроме этой работы, у него ничего в жизни и не осталось. В третий раз поиски наконец-то увенчались успехом, и уже пару минут спустя Бутхилл не глядя запустил в сторону андроида свертком из старенькой, но мягкой и удобной, а главное — подходящей по размеру клетчатой рубашки. Подумав, присовокупил еще и резинку для волос. И честно старался не подглядывать — но не потому, что его мог смутить вид полуголого андроида. А потому, что один случайный взгляд превратил зависть из черной в беспроглядно-антрацитовую: дизайнеры из «Киберлайф» не поленились тщательно прорисовать весь мышечный рельеф, что в очередной раз укрепило уверенность в том, что в функции «компаньона» входило отнюдь не только мытье посуды. — Обещаю бережно хранить твои подарки и однажды отплатить тебе сполна за доброту, — Аргенти выглядел таким счастливым, словно бы ему вручили по меньшей мере ключи от новой дорогой машины. В рубашке и с собранными в пучок волосами он потерял половину своего великолепия, зато стал практически неотличим от обычного человека, о реальности напоминал только мерно горевший голубым диод. Ну, и чрезмерно высокопарные обороты речи по поводу и без. Женщины от всей этой романтической мишуры должны были, наверное, мгновенно терять голову и добровольно падать в нежные объятия, но Бутхилл романтиком никогда не был. Да и предпочитал поступки, а не слова. — Пошли, и так уже много времени потеряли. Ник недоволен будет, — проворчал он, небрежно запихивая в шкаф то, что выгреб оттуда парой минут ранее. Плевать, что помнется, — складывать одежду он ненавидел даже больше, чем работать с андроидами. Причем, в отличие от последнего, абсолютно без причины. И тратить на это время не собирался. Подавая хороший пример, он направился было к входной двери, но был остановлен простым, логичным и от того еще более раздражающим вопросом. — Я видел фотографию на стене, — голос андроида звучал тихо и словно бы виновато. — Шеф полиции — твой отец? Блядство. Бутхилл замер на месте и коротко выругался себе под нос. Так и знал, что надо было перевесить общее фото куда-нибудь в менее заметное место, но каждый раз все откладывал на потом. Не то чтобы он собирался скрывать эту часть своей биографии — сложно скрыть то, о чем в городе знает чуть ли не каждая собака, но предпочел бы не затрагивать эту тему в разговорах. Потому что знал, какая реакция последует дальше. Но демонстрировать свою слабость Бутхилл тоже не был намерен. Поэтому, не поднимая головы, нехотя выплюнул сквозь зубы: — Приемный. Нашел меня под дверью участка, когда я младенцем был, и вместо того, чтобы сдать в детдом, забрал к себе и вырастил, как своего сына. А затем развернулся и добавил, ткнув пальцем андроиду в грудь: — И только попробуй заикнуться, что я стал детективом только потому, что обо мне папочка позаботился. Я всего добился сам, ясно тебе, жестянка? И могу продемонстрировать, как именно, если будет нужно. — Я бы не посмел очернить славу прославленного героя подобными обвинениями, — Аргенти снова улыбнулся этой своей светлой улыбкой, и злиться на него как-то сразу расхотелось. Андроид с рыцарскими алгоритмами, что с него взять. Наверняка даже и не понял, что сказал что-то не то. Зато, сам того не подозревая, напомнил про еще один немаловажный аспект дальнейшей работы, который непременно надо было обговорить. — И вот еще что, — может, злости больше и не было, но лучше относиться к «напарнику» от этого Бутхилл не стал. — Мое имя Бутхилл. Никаких «прославленный», «величественный», «солнцеподобный» и «Ваше Сиятельство». По имени и все. Сможешь у себя в процессоре зафиксировать? — Разумеется, — андроид задумался на мгновение, затем кивнул, поднял взгляд и… Черт возьми, Бутхилл мог поклясться, что заметил пляшущие в изумрудных глазах озорные искорки. — Только при условии, что и мое имя — не «говорящий тостер». На это у Бутхилла ответа не нашлось. Только и вышло, что неразборчиво буркнуть что-то себе под нос и потопать на выход, демонстрируя всем видом, что на этом разговоры окончены и начат рабочий день. Даже если это означало, что последнее слово он оставляет за андроидом. Ничего, не последний день стажировки, еще успеет отомстить. А сейчас стоило вспомнить о том, что рабочие обязанности никто не отменял, и отправиться наконец-то в патруль. Ну и, может, совсем чуть-чуть подумать о возможном реванше. Работать с Аргенти — да, Бутхилл пытался приучить себя звать его по имени и мысленно, раз уж договорились, — было… странно. Как будто ему пришлось вывести на прогулку ребенка или чрезмерно любопытного щенка. К счастью, он не предпринимал попыток потеряться, да и за ручку его держать не пришлось, но по сторонам андроид смотрел с таким выражением растерянного восторга на лице, что у Бутхилла нет-нет, да возникали мысли о перегревшемся процессоре. Его приводило в восторг абсолютно все: от горшков с цветами на подоконниках до гирлянд, обвивавших чье-то крыльцо, от самодельных вывесок кафе и магазинчиков до нарисованного на стене дома граффити. А уж в какой восторг он пришел, когда увидел выгуливаемого на поводке ретривера! Ему повезло, что времени глазеть по сторонам было предостаточно, а вот Бутхилл уже к началу второго часа патрулирования потихоньку начинал приходить в ярость. И вовсе не по вине напарника, для разнообразия. Вот он, минус маленьких городов: слухи разлетаются быстро, а все жители знают друг друга, поэтому Бутхиллу регулярно приходилось останавливаться, чтобы побеседовать с кем-то. И каждый раз одно и то же. Да, андроид. Да, из самого Детройта. Да, будет работать со мной. Нет, я не разберу его по винтикам и не сдам на металлолом. Нет, не надо ему сочувствовать, особенно так демонстративно. Да, я ненавижу работать с андроидами, и, если вы не перестанете об этом с таким заговорщицким видом упоминать, я достану табельное. Последнее, правда, Бутхилл произносил исключительно мысленно, но чем дальше, тем сложнее было держать себя за язык. Впрочем, его спутнику тоже доставалось. Не так часто, зато хуже. Потому что некоторые особо любопытные ставили своей целью собственноручно прикоснуться к диковине — особо усердствующая пожилая леди даже ковырнула ногтем диод. Бутхилл поначалу наблюдал с некоторым злорадством: раньше-то он имел все права рявкнуть «Собственность городской полиции, не трогать», и Аргенти моментально оставили бы в покое — до революции андроидов приравнивали чуть ли не к табельному оружию. А сейчас все, они свободные граждане, а ни в одном законе не прописано, что сотрудников полиции нельзя трогать руками. Но потом андроида стало по-человечески жалко. Даже с учетом того, что держался он молодцом: улыбался, обещал достойно нести службу, уклончиво отвечал на «личные», заданные якобы шепотом и на ушко (на самом деле на всю улицу) вопросы и даже ни разу не попытался сломать кому-нибудь запястье. Словом, проявлял поистине рыцарское благородство. Бутхилл бы так не смог. Поэтому спустя несколько часов был объявлен перерыв — тем более, что они как раз дошли до одного из кафе. Медленно, конечно, — в одиночку и без глупых вопросов Бутхилл бы прошел раза в полтора больше, но, если уж быть совсем честным, сегодняшний обход был задуман именно ради глупых вопросов от местных. Чтобы увидели андроида своими глазами, узнали все интересующее и начали привыкать, а не шарахнулись как от огня в случае, если придется тащить новенького на по-настоящему серьезный вызов. Дня как раз должно хватить, а если останется свободное время — что ж, у Бутхилла еще далеко не все документы были оформлены. Андроиды как раз должны хорошо справляться с бумажной работой. На их счастье, других посетителей в такое время почти не было. А пожилой владелец благоразумно помалкивал, хоть и косился с плохо скрываемой неприязнью. Так что Бутхилл взял себе кофе с куском пирога, в очередной раз порадовался, что в еде андроиды не нуждаются, и утащил напарника за любимый столик в углу. — У вас здесь всегда так… тихо? — Аргенти, хоть и слегка умеривший свой энтузиазм, все еще выглядел слегка потерянным. Еще бы. Даже освоиться не успел, а тут столько внимания, причем не самого приятного. Но вот здесь Бутхилл ему не сочувствовал. Если андроид действительно вознамерился работать в полиции Детройта, то ему стоило научиться равнодушно относиться к любым внешним обстоятельствам. Расспросы от старушек — не самое страшное, что может случиться во время дежурства. — Что, негде развернуться рыцарской душе? — Бутхилл клыкасто усмехнулся и отсалютовал ему кофейной чашкой. — Привыкай, у нас редко что-то серьезное происходит. И то, обычно приезжие буянят. Человеку он, может быть, и рассказал бы, что сам так и не смог к этому привыкнуть. Особенно после Детройта, где преступления совершались чуть ли не каждый день, и уж явно более серьезные, чем драка в баре или кража кошелька. В Детройте жизнь не затихала ни на мгновение; Бутхилл отчетливо помнил, как приходилось срываться на вызовы глубокой ночью, как приходилось по ночам же сидеть в участке, как ему удалось поучаствовать в штурме здания и как он несколько месяцев провалялся на больничной койке после особо «удачного» задания… хоть о последнем он предпочел бы забыть навсегда. Первые пару месяцев здесь он вообще спал урывками и с табельным под подушкой, готовый к тому, что вот-вот раздастся звонок и придется снова куда-то ехать и кого-то спасать. Потом немного успокоился, «Глок» перекочевал в кобуру, сон более-менее вернулся в норму, но в здешней атмосфере покоя Бутхилл все равно регулярно чувствовал себя чужим. И сомневался, что хоть когда-нибудь сможет по-настоящему назвать этот город своим. Видимо, тяжелые мысли уж слишком отчетливо отражались на его лице, потому что продолжать тему Аргенти не стал. Только усмехнулся краешком губ, подтверждая сказанное, взглянул в окно и осторожно, словно бы боясь отказа, попросил: — Тогда расскажи об этом месте. Думаю, что ты знаешь куда больше того, что мне удалось найти на просторах Сети, — а мгновением спустя, спохватившись, добавил: — Пожалуйста? Но он мог бы и не просить. Вот чего у Бутхилла хватало в избытке, так это сплетен. — Ну слушай. Во-первых, тебе нужно знать, что есть тут такая миссис Моррисон… Изначально он собирался рассказать только о старушке с обостренными паранойей и чувством справедливости, ну, может, еще пару баек присовокупить, но затем вдруг, неожиданно для себя, увлекся. Андроид оказался на удивление хорошим слушателем: не перебивал, на себя одеяло не тянул, и если и всего лишь изображал интерес, то делал это ну очень достоверно. Настолько, что, когда пришла пора возвращаться на улицы, Бутхилл окончательно вошел во вкус и в итоге устроил андроиду настоящую обзорную экскурсию. Разумеется, щедро разбавляя общую информацию рассказами о местных — тем более что Аргенти уже и сам вполне неплохо справлялся с наплывом однообразных расспросов от прохожих. А потом в ход пошли истории еще из академии, а потом еще один кофе — дрянной, из сетевой кофейни, зато бодрящий, — а потом городские легенды… Опомнился Бутхилл только когда на улице уже темнело. За день и в неспешном темпе обойти получилось весь город, и сомнений не было: в компьютерной памяти андроида наверняка отложились и имена жителей, и адреса, и основные маршруты, — словом, инструктаж можно было считать успешно завершенным. Да и здание участка маячило уже совсем рядом, а жил Бутхилл недалеко от него, так что ничто не мешало теперь попрощаться и отправиться на законный отдых после насыщенного трудового дня. Но было кое-что еще. Неясная, маячащая где-то на задворках сознания мысль, которая терзала его весь день и теперь наконец-то оформилась в слова. Бутхилл пару минут мялся, думая, как бы потактичнее об этом спросить, но в итоге махнул на это рукой и поинтересовался в лоб: — Тебе же есть где переночевать, да? Андроид перевел на него взгляд. Моргнул. Моргнул еще раз, подсвеченный желтоватыми отблесками диода. И виновато улыбнулся — совсем как утром, когда Бутхилл спрашивал его про одежду. — Полагаю, никто не будет против, если я проведу ночь в участке? Мне не нужны особые условия, трех-четырех часов гибернации будет вполне достаточно, так что я не доставлю дискомфорта. Кто бы сомневался. Никто ведь из тех, кто отправлял его сюда, не позаботился о таких мелочах — и пусть только заикнутся потом о равных правах для людей и машин. Строго говоря, Аргенти был прав, андроидам для аналога сна не нужна была кровать, строго говоря, им даже горизонтальное положение принимать было не обязательно, но почему-то после сегодняшней затяжной прогулки оставлять его коротать ночь на полу в участке казалось бесчеловечным. Бутхилл знал, что пожалеет об этом решении. Что если он все же предложит, то под подушку вернется табельное, сон будет беспокойным и прерывистым, а наутро он снова проснется с болящей головой и в паршивом расположении духа; но те крохи человеческого, что в нем остались, просто не позволяли поступить иначе. Мелькнула, конечно, крамольная мысль спихнуть андроида Нику, но пришлось мгновенно себя одернуть: если что-то пойдет не так, пусть лучше пострадает он сам, а не Ник, Грей или, упаси Всевышний, крошка Клем. За собственную слабость он должен расплачиваться сам. Поэтому Бутхилл еще раз мысленно обозвал себя сопливым идиотом. А потом через силу все-таки открыл рот. — Ну и зачем тебе спать на полу, когда у меня есть свободный диван? Последовавшие за этим витиеватые благодарности только укрепили уверенность в том, что он совершает безумную глупость. Дорога до дома прошла в тишине. На сегодня Бутхилл уже исчерпал свой лимит снисхождения к братьям нашим механическим, поэтому предпочел отмолчаться. И старательно думал о чем угодно, лишь бы не концентрироваться на растущем внутри комке отвратительных чувств: о том, что свеженаписанный отчет он сегодня так и не сдал, что надо бы купить молока и подстричь Пуле когти, что он давно уже обещал Клементине заглянуть в гости и все откладывал, — в общем, обо всем, что не было бы связано с андроидом. Тот, к слову, уловил настроение собеседника и благоразумно помалкивал. И правильно делал, потому что Бутхилл в таком состоянии вполне мог бы при любых намеках на неладное схватиться за «Глок». Дома он тоже предпочел гостя игнорировать. Только выдал горсть скупых указаний о том, где взять постельные принадлежности и как раскладывать вечно заедающий диван, но полноценным разговором это назвать было нельзя. Умом Бутхилл понимал, что ведет себя как эмоционально нестабильный мудак: сначала кормит андроида разговорами, пьет с ним кофе и предлагает остаться у себя, а затем демонстративно игнорирует или отделывается дежурными фразами; но поделать с собой ничего не мог. Еще и спина разболелась, что вообще не улучшало настроение. Андроид, конечно, не жаловался и вообще предпочитал не отсвечивать, но Бутхилл понимал, что тому сейчас несладко. Поэтому в качестве последнего на сегодня жеста доброй воли и заодно попытки как-то исправиться вручил ему Пулю. Хоть и не представлял, как уснет без привычного мурлыканья под боком. А в остальном своим привычкам Бутхилл решил не изменять. То есть, вести себя так, словно кроме него в доме никого и не было. То есть — перекусить оставшейся со вчерашнего дня пиццей, насыпать в кошачью миску корм, умыться, принять две таблетки парацетамола и, забрав из общей комнаты планшет, закрыться в спальне. Грей давно ему рекомендовала несколько книг, самое время было выбрать одну наугад и углубиться в чтение — отвлечься и от мерзкой боли, и от мыслей. Но пистолет он под подушку все равно положил. И даже несколько раз проверил патроны. Подумал, не взять ли еще и нож, но от этой мысли быстро отказался — против андроида это мало поможет, только разозлит. Пистолет быстрее и надежнее. Книга действительно оказалась неплохой, и два часа пролетели незаметно. Перед сном Бутхилл на всякий случай прислушался, но из соседней комнаты не доносилось ни звука. Конечно, полной безопасности это не гарантировало — андроид мог с равным успехом как впасть в гибернацию, так и стоять под дверью, выжидая, пока хозяин дома уснет, но эта мысль уже попахивала паранойей. А ее наличие, как и ПТСР, Бутхилл у себя упорно отрицал, что бы там ни пытался ему доказать Ник. Поэтому он еще раз приказал себе не думать, старательно принялся считать беленьких пушистых овечек и где-то между сто тридцать второй и сто тридцать третьей все-таки провалился в сон. Неровный и зыбкий, но это было лучше, чем не спать вообще. Как и ожидалось, спал он отвратительно. Прошлое, к счастью, не снилось, зато снился бесконечный лабиринт с темно-серыми стенами, по которому Бутхиллу приходилось бесконечно блуждать в поисках чего-то неизвестного, но, несомненно, очень важного. Несколько раз за ночь он просыпался, жадно хватая ртом воздух, по старой привычке хватался за «Глок» и снова засыпал лишь для того, чтобы снова увидеть перед собой лабиринт. Неудивительно, что утром Бутхилл себя чувствовал абсолютно разбитым, подавленным и раздраженным, с такой головной болью, словно вчера он героически в одно лицо выпил бочку самого дешевого пойла, которое только можно было найти. Взгляд в зеркало над раковиной только усугубил ситуацию: оттуда на него взглянула откровенно бандитская рожа, с покрасневшими глазами, двухдневной щетиной и кривой ухмылкой. Да уж, и это нынче представитель органов правопорядка… Фыркнув, Бутхилл усилием воли заставил себя отказаться от идеи взять выходной и хорошенько отоспаться, вместо этого принявшись яростно плескать себе в лицо ледяную воду. Отдохнет на том свете. Или хотя бы после того, как помашет белым платочком вслед отбывающему в Детройт андроиду. А сейчас — бриться, кофе и на работу, пока Ник снова не начал названивать с угрозами очередного выговора за опоздание. Как будто мало у него накопилось, выговоров этих. По дороге на кухню Бутхилл лениво думал о том, что молока он так и не купил. А значит, опять придется давиться неразбавленным кофе, морщась от горечи и пытаясь заесть ее остатками шоколада, ждущими своего часа уже несколько месяцев. Думал он об этом ровно до тех пор, пока осознание вдруг не ударило порывом ледяного ветра: в гостиной не было никого. Ни кошки, ни андроида, ни даже следов его присутствия. Всю утреннюю расслабленность сдуло в один миг; Бутхилл мгновенно подобрался и сцапал с журнального столика ножницы — единственное, что из обстановки можно было использовать как оружие, ведь возвращаться за табельным не было времени. Крадучись, он направился к кухонной двери, а в голове роем встревоженных пчел теперь роились совершенно другие мысли. Сбежал? Не выдержал неприятного соседства или понял, что работа ему не по душе? И кошку забрал с собой? Или же решил напоследок отомстить, и за закрытой дверью Бутхилла будет ждать окровавленный труп? А может, никуда он и не уходил, а просто выжидает удобного момента, чтобы напасть? Что ж, тогда пусть не рассчитывает на легкую победу — Бутхилл за свою жизнь готов был драться, словно лев. Медленно, осторожно он толкнул скрипучую дверь и заглянул внутрь, готовый увидеть что и кого угодно, но не… — Доброе утро! — стоявший у плиты андроид обернулся и заулыбался, отбрасывая со лба прядь волос. Пуля, спокойно дремавшая на одном из кухонных стульев, приоткрыла один глаз и коротко мявкнула, мол, вижу, что ты пришел, но вставать с нагретого ради тебя не собираюсь. Вкусно пахло свежесваренным кофе, на стоявшей на столе тарелке высилась горка румяных панкейков, светило солнце — прям-таки картинка из мотивирующей статьи о пользе раннего подъема. Ни крови, ни трупов, ни сошедших с ума девиантов. Бутхилл через силу опустил занесенные было ножницы и еще раз огляделся, не до конца уверенный в том, что проснулся до конца. — То есть ты все это время… готовил мне завтрак? — медленно, с паузами, стараясь не сбиваться на нервное хихиканье произнес он. Это даже звучало дико, но факт оставался фактом: ни Аргенти, ни тарелка, ни бутылочка с кленовым сиропом никуда не исчезли даже после того, как Бутхилл несколько раз ущипнул себя за руку. Более того, организм недвусмысленно намекал, что очень неплохо было бы уже наконец подкрепиться, а не ебать самому себе мозг беспочвенными подозрениями. — Я… — Аргенти отвел взгляд, закусил губу, а затем быстро-быстро зачастил, словно извиняясь, пока диод на его виске бешено перескакивал с золотого на алый: — Ты был так добр ко мне, поделился своими вещами, предложил остаться на ночь, и я просто не знал, что еще я могу сделать для тебя, я, конечно, никогда не готовил, но в моей программе заложено несколько тысяч рецептов, и я выбрал тот, что внушал меньше всего опасений, и у меня было не так много денег, но на продукты хватило, так что я решил, что… Бутхилл на мгновение ощутил себя еще большим мудаком, чем вчера. Вслух этого, разумеется, не признал, еще чего не хватало, но угрызениями совести честно помучился. Секунд десять. А потом мысленно попросил новый поток тревожных мыслей заткнуться, махнул рукой на последствия и сел за стол, придвигая к себе тарелку. — Ну, посмотрим сейчас, что тебе в протоколы закачали. Отрезая первый кусочек панкейка, Бутхилл вдруг поймал себя на мысли о том, что отчасти он понимает, почему люди покупают андроидов. Не из-за домашней еды — хотя в последний раз он ел что-то домашнее, когда был в гостях у Грей, больше месяца назад, — а из-за ощущения, что кто-то тебя ждет. Кто-то заботится о тебе, кто-то тратит время, чтобы сделать тебе завтрак, кто-то слушает тебя и поддерживает в трудную минуту. Приятно, даже если этот кто-то — всего лишь пластиковая кукла, запрограммированная на заботу о кожаных мешках. В Детройте у Бутхилла были друзья, было даже несколько более-менее серьезных отношений (с одной он даже планировал съезжаться), но вот завтрак до сегодняшнего дня ему не готовил никто. Память, правда, быстро пресекла на корню все сентиментальные порывы, подбросив совершенно другие картинки, но ощущение Бутхилл запомнил. И с удовольствием вгрызся в аппетитно пахнущий блинчик. — Знаешь, для первого раза ты неплохо справился, — с набитым ртом проворчал он несколько минут спустя, когда количество панкейков уменьшилось вдвое. Черт бы побрал этих пластиковых ублюдков с их программами, у него даже кофе получился идеальным: не слишком сладким, не слишком крепким, с капелькой молока, как раз такой, как Бутхилл и любил. И только врожденная вредность и благоприобретенное недоверие к андроидам не позволяли ему осыпать Аргенти комплиментами. Но, кажется, тому хватило даже такой сомнительной похвалы. Потому что андроид наконец-то заулыбался, расслабился, облокотившись о стену, а диод перестал бешено менять цвета и остановился на мерно-голубом. А потом Аргенти осторожно, тщательно подбирая слова и совершенно неожиданно предложил: — Если ты хочешь, я мог бы готовить для тебя, пока мы работаем вместе. Не только завтраки, имею в виду. Бутхилл чуть кофе не подавился. И уставился на собеседника с все больше растущим подозрением. — Ты ж вроде говорил, что девиант. А как же свобода воли, отмена кухонного рабства и все дела? — Что ж… — андроид задумался на мгновение, а затем совершенно обыденным, человеческим жестом пожал плечами. — Я подумал, что это меньшее, чем я могу отплатить прославленному герою за его снисхождение ко мне. На этом моменте Бутхилл охренел настолько, что даже забыл взъесться на «прославленного». Только неопределенно хмыкнул и снова уткнулся в свою чашку. Он-то полагал, что ведет себя как последняя скотина, а в глазах андроида, оказывается, он снисхождение проявлял! Сколько же еще этому пластиковому рыцарю предстоит узнать о людях… Впрочем, препятствовать чужим благородным деяниям Бутхилл не собирался. Раз хочет возиться на кухне — пусть возится, тем более что получалось у него действительно неплохо. Зато собирался усомниться в своем решении не сдавать андроида на металлолом. Потому что его умение ненавязчиво оставлять последнее слово за собой начинала порядком бесить. За год с небольшим жизни здесь у Бутхилла выработалась отвратительная привычка, явно не добавлявшая ему очков привлекательности в глазах коллег. А именно — не приходить на работу вовремя. Сначала мешал отвратительный режим сна, потом — приступы беспочвенной тревоги перед каждым рабочим днем, потом так получалось, а потом Бутхилл решил, что ничего уже не исправить и можно забить. И до сегодняшнего дня он вполне успешно справлялся с поставленной задачей. Но андроиду, разумеется, приспичило сунуть свой нос и в это. О, нет, он молчал — видимо, понял, что иначе будет далеко и надолго послан, — но до того выразительно смотрел и укоризненно вздыхал, что Бутхиллу совесть не позволяла растянуть утренние сборы. Пришлось наспех заканчивать завтрак, доставать из шкафа первую же попавшуюся вещь — с длинным рукавом, к счастью, — и угрюмо плестись к выходу. И никаких тебе получасовых посиделок за чашкой кофе и просмотром видео! Правду говорят, андроиды отбирают у людей счастье. Зато Ник был в восторге. Вышел из кабинета, заулыбался, соизволил даже одобрительным жестом хлопнуть андроида по плечу. И с той самой раздражающей интонацией «я-сделал-все-правильно-и-горжусь-собой» выдал: — А наш стажер неплохо на тебя влияет. Глядишь, и патлы свои наконец-то в порядок приведешь. В ответ на это Бутхилл гордо вскинул голову, но предпочел отмолчаться. Сложно сказать, что Нику не нравилось больше, — осветленные пряди или неуставная длина, но отпускать шуточки по этому поводу было его любимым занятием. Проще было перетерпеть и дать старику вволю позубоскалить, а потом забыть об этом, как об очередном дурном сне. Проще ему. Не андроиду. — Полагаю, я смогу оказать помощь моему другу и соратнику в подборе подходящих для его волос средств, — и хуже всего было то, что Аргенти произнес эту чушь с таким серьезным выражением лица, будто речь шла минимум о спасении мира. Бутхилл искренне пожалел, что не может со всей силы наступить ему на ногу. И не потому, что перед начальством стыдно, а потому, что попросту бесполезно. Насколько он помнил, андроиды боли не чувствуют. Зато Ник, кажется, остался более чем доволен таким ответом. Ну хоть кто-то. А уже потом, садясь за руль патрульной машины, Бутхилл вдруг ощутил, как остро сжалось сердце от приступа ностальгической тоски. Когда-то, целую жизнь назад, он точно так же отправлялся в патруль с андроидом, только андроид был другим, город тоже, да и он сам был совсем другим человеком. Наивным, с верой в светлое будущее, в непоколебимость законов и вселенскую справедливость; и о заступлении на дежурство он сообщал куда радостней и громче, с надеждой на то, что вот сегодня он обязательно сделает лучше чью-то жизнь… — Бутхилл, ты выглядишь необычайно притихшим. Все ли с тобой в порядке? Из воспоминаний вырвал звук чужого голоса. Бутхилл усилием воли отвел взгляд от руля, покосился на выглядящего крайне обеспокоенным андроида и против воли усмехнулся. Да, в Детройте такого ему бы точно не подсунули. — Я в норме. А теперь смотри лучше по сторонам, а не мной любуйся — как-никак, мы тут работать собрались. Андроид в ответ на это молча кивнул, только диод уверенно моргал желтым. Интерпретаций у этого могло быть множество — насколько Бутхилл помнил, у нормальных моделей желтый цвет означал любой активный процесс, от оплаты онлайн-заказа до поиска подозреваемого в базе данных. Что желтый означает у девиантов, он понятия не имел. И, задумавшись на мгновение, остановился на нейтральном «нервничает, наверное, перед первым рабочим днем». А потом и вовсе предпочел выкинуть эту мысль из головы, вместо этого сосредоточившись на дороге. Все-таки, ремарка про работу относилась и к нему в том числе. И, хоть он и не признался бы в этом даже под дулом пистолета, но Бутхилл тоже слегка волновался. Точнее, чувствовал себя не в своей тарелке. Здесь он так и не обзавелся напарником, предпочитая держаться в стороне и работать в одиночку, и теперь отчетливо понимал: он отвык работать с кем-то. Нужно ли ему пытаться завести разговор? И если да, то о чем? Вчера все было как-то проще и легче, но теперь Бутхилл чувствовал себя едва ли не неловко. А потому — раздражался больше обычного, едва ли не срываясь на ругательства вслух. И это при том, что андроид вел себя даже не прилично — образцово: послушно пялился на городской пейзаж в поисках нарушителей, выбор музыки не комментировал и водителя не отвлекал. Люди таким послушанием обычно не отличались. В какой-то момент Бутхилл даже решил, что тот ушел в гибернацию прямо здесь, с открытыми глазами, но в ту же минуту Аргенти отмер и осторожно тронул его за плечо. — Могу ли я попросить сделать остановку здесь? Мне нужно ненадолго покинуть тебя, — И, выждав пару мгновений, смущенно пояснил: — По личным делам. Наличие у андроида каких-то гипотетических личных дел оказалось настолько удивительным открытием, что Бутхилл даже комментировать не стал. Только хмыкнул, заворачивая на парковку. И уже потом, когда андроид вышел из машины и быстрым шагом направился куда-то в сторону одного из домов, спохватился: он ведь даже не уточнил, когда этого «рыцаря» обратно ждать! Вот что с человеком год работы в одиночестве делает, уже и основы начали из памяти вылетать. А если он на час пропадет? Или дольше? По правилам работы с людьми, в случае длительного отсутствия без веской причины необходимо было отчитаться начальству, запросить подкрепление и отправиться на поиски, но что в таком случае нужно было делать с андроидом? На этот вопрос Бутхилл ответа не знал. Потому что на его памяти таких прецедентов не случалось. Про себя он решил: если через пятнадцать минут не объявится, пойду искать. Фигура он заметная, далеко уйти бы не смог. Но Аргенти объявился даже раньше. Таким же быстрым шагом вышел из-за дома, вернулся на законное место на переднем сидении, тепло улыбнулся и… вручил Бутхиллу стаканчик с кофе. Тем самым, хорошим, не из сетевой помойки. И почему-то Бутхилл не сомневался: напиток будет со сливками и ровно одной порцией сахара. — Это ты что, за кофе мне ходил? — зачем-то поинтересовался он, чувствуя себя одновременно глупо, жалко и почему-то смущенно. Сначала завтрак по первому разряду, теперь это… отчего-то на миг показалось, что за ним пытаются ухаживать. Очень осторожно и робко, будто бы по какой-нибудь книжке вроде «Первые шаги к людям для чайников», но все же. — Мне показалось, что горячий напиток поможет тебе восстановить душевное равновесие и прийти в приподнятое настроение, разве нет? — уголки губ андроида чуть-чуть подрагивали, будто бы намекая на усмешку. Стоило отдать должное автору его протоколов социального взаимодействия: это работало. Потому что теперь настроение Бутхилла уж точно можно было назвать приподнятым, а состояние души — равновесием… тьфу, блять, ну и привязчивыми оказались эти рыцарские формулировки. — Сойдет, — Бутхилл не отказал себе в удовольствии полюбоваться тем, как выражение лица андроида меняется на недоуменное (точно ведь решил, что сделал что-то не так), и, выдержав изуверскую паузу, добавил: — В следующий раз предупреждай только, что за кофе уходишь. А то я уже думал тебя с собаками искать. Аргенти тут же облегченно расслабил плечи, клятвенно заверил, что «в следующий раз непременно», посетовал на несговорчивого владельца кафе, не сразу согласившегося обслужить странного посетителя, и Бутхилл вдруг с изумлением заметил, что возникшая ранее неловкость вдруг исчезла, не оставив и следа. Тем более, что то же самое андроид проделал и на следующий день. И на следующий. И еще. И, пожалуй, за это Бутхилл был готов чуть-чуть смириться с наличием в напарниках андроида. За это, ну, и еще за домашнюю еду. Однажды он, правда, пришел не только с кофе. И странно потерянный, даже хуже, чем в первый рабочий день. На подкол про витающих в облаках рыцарей не отреагировал, растерянно улыбнулся невпопад и снова выпал из реальности, уставившись куда-то прямо перед собой. Только диод желтым мигал, все не желая успокаиваться. Бутхилла, если честно, это начинало порядком напрягать. — А это у тебя что? — за размышлениями о том, что могло случиться за десять минут чужого отсутствия, он даже и не сразу заметил, что в пальцах андроид нервно комкает какой-то листок. Не дожидаясь ответа, решительным жестом отобрал, расправил и пригляделся, ожидая увидеть что угодно: от советов по борьбе с домашним насилием до агитационной листовки очередных анти-андроидских активистов. Но не приглашение на концерт. — Та юная леди, что дала мне это… — Аргенти наконец-то поднял на него взгляд, все такой же непонимающий и слегка встревоженный. — Она сказала, что мое сердце в смятении, что я заблудился на жизненном пути, что впереди меня ждет еще больше испытаний, но ее музыка мне может помочь. Бутхилл, откуда она могла так много узнать о том, что творится в моей душе? Бутхиллу стало смешно. Из всего, что могло произойти, встреча с уличной шарлатанкой была самым безобидным событием, и уж явно не тем, из-за чего стоило добрых пять минут пялиться в пустоту, переосмысливая собственную жизнь. Но вслух этого, разумеется, не сказал, вместо этого приятельским жестом хлопнув напарника по плечу. — Не обращай внимания. Она ляпнула самую шаблонную муть из всех, что можно придумать, в надежде на то, что кто-то да поведется. Выкинь это и забудь. И завел мотор в надежде на этом закрыть тему. А еще в шуме двигателя было очень легко сделать вид, что он не расслышал тихое «А жаль. Я хотел бы прийти». Но червячок сомнения все же остался. «Заблудился на пути», как же. О чем вообще может переживать андроид? Свои обязанности он выполнял безукоризненно, коллеги от него в восторге, начальство при встрече руку жмет, меньше, чем через месяц сможет в город вернуться и жить там на всю катушку, что еще надо для счастья? Мысль о том, что Аргенти от него что-то скрывает, Бутхилл сразу же отмел как нереалистичную: у этого образчика рыцарского благородства попросту не может быть никаких секретов. В кодекс не укладывается. Вечером, за ужином («Сегодня я сделал пасту, и, хоть для меня это впервые, я исполнен надежды, что не совсем безнадежен»), Бутхилл даже попробовал тщательней присмотреться к напарнику, но тщетно. Андроид вел себя как обычно — наглаживал урчащую Пулю, охотно поддерживал диалог ни о чем, даже предложил вдвоем посмотреть какой-нибудь фильм — словом, даже намека не давал, что что-то не так. И Бутхилл, поразмыслив, решил последовать собственному совету и выбросить странную ситуацию из головы. В конце концов, он подписался быть куратором, а не копаться в загадочной электронной душе. Захочет — расскажет сам. Для очистки совести только спросил, все ли в порядке, получил в ответ очередную тираду о счастье быть частью общества, с удовольствием над ней поржал и успокоился. Все вернулось на круги своя. А следующий день помог окончательно забыть о произошедшем. Потому что настала пора кары небесной за предыдущее безделье и привычку откладывать все на потом. И имя этой каре… — Бутхилл, а скажи-ка ты мне: где отчеты за этот и прошлый месяц? Как бы сильно Бутхилл ни любил и ни ценил Ника, этой патологической тяги к сдаче документов вовремя он не понимал. О всех происшествиях докладывалось моментально, о рабочем процессе Ник знал и так, проверяющие вспоминали об их захолустье хорошо если раз в несколько лет, и в итоге папки с ненужной макулатурой («Не доверяю я электронике») занимали свое место на полках в архиве, громоздились в стопки, обрастали пылью и, честно говоря, изрядно действовали на нервы всем сотрудникам. Именно поэтому Бутхилл тянул с написанием и сдачей до последнего, предпочитая отмалчиваться и искать отговорки, а лучше всего — скидывать эту обязанность на кого-то другого. За что регулярно получал устные выговоры. В патруль обоих, конечно же, не пустили. Отобрали ключи от машины, выдали вместо них стопку чистой бумаги и пропуск в архив и пообещали допустить к полевой работе только после того, как отчеты будут написаны и сданы, а комнатка для их хранения будет сиять чистотой. И все это с таким укоризненным видом, будто бы Ник отчитывал любимых внуков, без спроса залезших в банку с вареньем. Аргенти на роль внука подходил лучше: ему не составило никакого труда изобразить неподдельное раскаяние, велеречиво извиниться и за себя, и за напарника и пообещать незамедлительно приступить к работе. Бутхиллу оставалось лишь смотреть в пол и помалкивать. Кажется, он начинал понимать, почему андроидов так часто берут на роль переговорщиков. Энтузиазма у Аргенти, впрочем, заметно поубавилось, когда он увидел, с чем им предстояло работать. Конечно, сложно было прийти в восторг при виде череды стеллажей, доверху забитых папками с документацией — Бутхилл и то не удержался от протяжно-обреченного «Ну пиздец», хоть и бывал здесь раньше. Андроид при этих словах неодобрительно на него покосился, но упрекать за сквернословие не стал — видимо, в глубине души был согласен с общим посылом. А может, просто привык к грубоватым выражениям. — И что конкретно… нам необходимо предпринять? — осторожно поинтересовался он, рассматривая ближайший стеллаж. Бутхилл про себя перевел это как «Что мы вообще можем сделать, чтобы исправить этот пиздец?» и против воли усмехнулся: такими темпами у андроида были все шансы однажды эволюционировать в полноценного члена общества. — Протереть все от пыли, разобрать то, что не сложено в папки, подписать то, что не подписано… в общем, изобразить бурную деятельность, — в подтверждение своих слов Бутхилл наугад взял одну из папок без каких-либо опознавательных знаков и тут же чуть ее не уронил — проклятая макулатура весила намного больше, чем можно было предположить. Еще с полсотни таких же ждали своей очереди, одним своим видом давая понять, что в мире есть вещи куда противнее своевременного написания отчетов, а надежда закончить уборку за день стремительно таяла на глазах. Даже несмотря на то, что трудиться предстояло вдвоем. — Тогда я желаю нам удачи в борьбе с беспорядком, мой друг, — абсолютно серьезно откликнулся андроид, и Бутхилл с трудом подавил в себе желание приложиться об стену лбом. Бесполезно. Такого не исправит даже могила. Порядок они наводили в тишине. Только изредка перебрасывались короткими фразами: как лучше подписать очередную кипу бумаг, куда поставить ту или иную папку и кто опять положил тряпку невесть куда. В такие моменты тоска по жизни до революции накатывала особенно сильно: в те времена можно было бы спокойно перепоручить грязную работу андроиду и отправиться заниматься своими делами с чистой душой, и никаких тирад о равных правах и обязанностях. Рутинную работу Бутхилл и раньше ненавидел всем сердцем, но после переезда ненависть стала сильнее в разы. Потому что любая рутина рано или поздно оставляла его один на один с собственными мыслями. С воспоминаниями, со скорбью об упущенных возможностях и несбывшихся надеждах, с сожалениями о принятых решениях, и, честно, он предпочел бы пустить себе пулю в лоб, чем снова погружаться в это. Более-менее держаться помогало только чужое присутствие рядом — едва ли не первый раз, когда Бутхилл был рад наличию напарника, пусть даже и пластикового. — Прости, если это покажется чересчур личным, но… — голос Аргенти снова звучал обеспокоенно и чуть виновато. — Твои руки… Бутхилл в первый момент даже не понял, что тот имеет в виду. Потом проследил за направлением взгляда, осознал и коротко выругался сквозь зубы. Ну, конечно. Вот за что он любил Детройт: в большинстве случаев всем было плевать. А здесь, стоило только забыться и закатать рукава — в подсобке было невыносимо душно, — как сразу начинались вопросы. Будто бы он похож был на человека, который захочет о таком говорить. — Ага, я в курсе, что стремно. Уж извини, денег на пластическую хирургию нет, — а хуже вопросов были только попытки его пожалеть. Бесило еще больше. Почему никто не мог просто промолчать? Сам Бутхилл ничего стоящего внимания не видел: да, шрамы. Да, много, особенно на правой руке — кто ж виноват, что именно ею Бутхилл пытался защитить лицо от осколков стекла. Да, есть несколько глубоких, явно полученных в драке — он в полиции работает, в конце концов, что от него можно было ожидать?! Хуже всего было то, что несмотря на все меры предосторожности, под лучами южного солнца он умудрился загореть, и теперь шрамы выделялись еще сильнее, чем раньше. И количество мнимых сочувствующих увеличилось в геометрической прогрессии. Но Аргенти его не жалел. И ничего больше не спрашивал. А вместо этого осторожно, будто бы боясь, что оттолкнут, провел кончиками пальцем по самой крупной отметине. — В моих глазах твои шрамы прекрасны. Они говорят о всех тех битвах, в которых ты одержал верх. И это еще одна причина бесконечно гордиться и восхищаться тобой. На мгновение сдавило горло. Бутхиллу много чего говорили за жизнь, и плохого, и хорошего, но настолько искреннего — никогда. Захотелось вдруг положить андроиду голову на плечо и наконец-то выговориться, рассказать обо всем: о собственном одиночестве, о шрамах, о городе, в котором ему нет места, о том, что случилось полтора года назад… но Бутхилл мгновенно себя одернул. И даже думать об этом себе запретил. Доверять людям — идея паршивая, доверять андроиду — идея просто ужасная. Даже если этот андроид умеет красиво говорить и таскает ему кофе. — Возвращайся к работе. Иначе никогда не закончим, — он отдернул руку, отвел взгляд, скрывая невесть откуда взявшееся смущение, и постарался не обращать внимания на сменившийся на желтый цвет диода. А еще — игнорировать мерзкое ощущение, что только что он самолично разрушил что-то очень важное. Что-то хрупкое, сокровенное, личное, на мгновение установившееся между ними двумя. Меньше, чем через месяц он уедет, а ты останешься, напомнил себе Бутхилл без всякой жалости. Поэтому подбери сопли и работай, пока последнее не проебал. Если бы андроид попытался вернуться к теме, что-то спросил или хотя бы вновь прикоснулся к шрамам, Бутхилл не задумываясь бы на него рявкнул. Устроил бы краткую, но познавательную лекцию о личных границах и рабочих отношениях, а потом, в качестве наказания, оставил бы напарника наедине с неразобранным архивом. Но Аргенти молчал. Вернулся к работе, как и было сказано, вновь сведя общение к ограниченному набору фраз. И поначалу это слегка раздражало. Потом — не слегка. Потом — очень сильно. А потом вдруг неожиданно Бутхилла начал грызть стыд. Запоздало пришло осознание, что Аргенти искренне старался наладить с ним отношения — пусть и в своей манере, зато от всего сердца, — а он сам реагировал на эти попытки как последний мудак. Будь у Бутхилла такой напарник, он бы давно уже оббивал порог у кабинета начальства, умоляя о замене, а этот — надо же! — все еще пытается что-то исправить. Такого обращения он определенно не заслужил. Бутхилл был уверен, что теперь все окончательно и безвозвратно похерено. Что даже у рыцарского терпения есть предел, и теперь андроид уж точно поставит крест на стремлении установить хотя бы приятельские взаимоотношения. Будет его игнорировать, держаться отстраненно, может, даже подыщет себе другое жилье, лишь бы минимизировать контакт; и, если честно, Бутхилл не стал бы его осуждать. Он бы себя тоже долго не вытерпел. Андроида можно было бы понять. Но понять, чем он руководствовался, было попросту невозможно. Потому что по окончании рабочего дня вместо сухого прощания Аргенти совершенно обыденно поинтересовался, что приготовить на ужин. И, пока Бутхилл ошалело хлопал глазами, пытаясь осознать, где тут подвох, пояснил, что пометка «популярно у людей» в его списке рецептов есть, а вот «нравится Бутхиллу» — отсутствует. Потом выслушал неуверенное «ну… лазанья звучит неплохо», улыбнулся, предложил вместе сходить в магазин, напомнил, что у кошки заканчивается сухой корм, и Бутхилл снова почувствовал себя мерзавцем. Но вслух этого, разумеется, не признал. Зато мыслями терзался аж до следующего утра. И проснулся в итоге с твердым намерением хотя бы попробовать извиниться. С этим же намерением поднялся с кровати, привел себя в порядок и прошел на кухню, чтобы наконец-то сделать первый шаг и… Андроида не было. Нигде. На этот раз точно — Бутхилл несколько раз позвал по имени, но ответа не было. И волна тревоги напополам с виной накрыла его с головой. Все-таки ушел? Понял, что не выдерживает? Решил, что благородные рыцари заслуживают лучшего, и пошел требовать у начальства справедливости? Или… Бутхилл не любил беспочвенные обвинения, но предпочитал учитывать все возможные варианты, поэтому мужественно додумал мысль до конца: или пошел мстить за неподобающее обращение, прихватив с собой один из кухонных ножей. И в тот момент, когда благоприобретенная паранойя достигла своей высшей точки, Бутхилл наконец-то заметил, что на накрытом к завтраку столе, помимо посуды, лежит еще и небольшой квадратик записки. «Отправился в участок чуть раньше, чтобы пораньше закончить уборку архива. Заклинаю, не забудь покормить кошку», — было выведено аккуратным округлым почерком. Бутхилл на всякий случай перечитал текст еще дважды, чтобы удостовериться, что глаза его не обманывают, а потом сел за стол и нервно рассмеялся. Этот андроид его однажды сведет в могилу, честное слово. А в участке его ждал сюрприз. В виде сияющего, как начищенная монета, шефа. Бутхилл на всякий случай напрягся и быстренько перебрал в голове все известные ему праздничные даты: не день рождения, не годовщина, не день благодарности правоохранительным органам и даже не день выдачи зарплаты. И это напрягало — таким же счастливым он видел Ника в последний раз почти год назад, когда объявился у него на пороге с дорожной сумкой и переноской и объявил, что теперь будет жить и работать здесь. Долго размышлять, впрочем, не пришлось: стоило лишь ему подойти поближе и открыть рот с целью поинтересоваться происходящим, как Ник с размаху хлопнул его по плечу и на весь участок объявил: — Какие же вы оба молодцы! Честно, думал это все минимум неделю займет, а вы за день управились! — Ты вообще о чем? — то ли дело было в пережитом утром стрессе, то ли в том, что Бутхилл еще не до конца вернулся в рабочий режим, но он наотрез отказывался понимать, что происходит. Какую неделю? С чем управились? И, в конце концов, кто «они»? — Он еще скромничает! — Ник одобрительно хохотнул, покачав головой, и за его спиной Бутхилл наконец-то заметил кротко улыбающегося андроида. — Да архив выглядит лучше, чем в самый первый день работы участка — и как только вам это удалось, а? Бутхилл уже хотел осторожно намекнуть, что за весь вчерашний день они даже и трети работы не выполнили — явно недостаточно для того, чтобы рассыпаться в комплиментах. А потом перевел взгляд на Аргенти. Уловил в изумрудных глазах проблеск вины. И до него наконец дошло. Андроида не было дома не только во время завтрака. Его не было дома всю ночь. И «пораньше» в записке значило совсем не «ранним утром». Стыд накрыл с головой. Не только из-за незаслуженной похвалы. В горле словно бы застрял мерзкий комок, и у Бутхилла попросту не хватило сил, чтобы признаться во всем шефу. Вместо этого он смог лишь неразборчиво пробормотать что-то вроде «Ну, не стоило», выхватить ключи от патрульной машины и едва ли не выбежать наружу, остро сожалея о том, что еще в Детройте пришлось бросить курить. Сигарета бы сейчас не помешала. Стыдно было за все: за вчерашнюю грубость, за то, что всю работу за него сделал кто-то другой, в конце концов, за то, что он так и не смог сказать Нику правду. Он попытался было успокоиться, напомнил себе, что испытывать такое из-за жестянки с бракованным протоколом — по меньшей мере глупо; но потом некстати вспомнилось тихое «Это причина гордиться тобой», и снова стало тошно. От себя самого. Какая разница, жестянка или нет, гораздо важнее было то, что впервые за очень долгое время о нем кто-то по-настоящему заботился, при этом не жалея и не прося ничего взамен. А Бутхилл при этом вел себя как еблан. — Бутхилл? — раздалось за спиной, и Бутхилл с досадой выругался сквозь зубы. Смотреть в глаза андроиду сейчас было выше его сил. — Мой друг, все ли в порядке? И могу ли я помочь? Нужно было извиниться. Нужно было развернуться, все-таки посмотреть ему в лицо и сказать: «Прости, я долбоеб, и ты такого не заслужил». Нужно было сделать хоть что-то, чтобы исправить ситуацию, но слова не шли. Царапали горло, застряв там комком колючей проволоки, и не желали выбираться наружу. Если бы кто-то месяц назад сказал Бутхиллу, что однажды он всерьез вознамерится просить у андроида прощения, он бы как минимум рассмеялся, но сейчас, стоя на крыльце участка, нервно комкая в пальцах рукав, ничего смешного он не видел. Нужно было наконец найти в себе силы сделать шаг навстречу и перестать быть таким мудаком; и Бутхилл через силу, превозмогая себя, все-таки выдавил из себя: — Тот концерт, на который тебя звали… он вроде сегодня, хочешь вместе сходить? Лица Аргенти он все еще не видел, но почему-то не оставалось сомнений в том, что тот улыбается. Не то чтобы Бутхилл ждал от концерта хоть чего-то выдающегося. Чем его, привыкшего к ярким и шумным фестивалям Детройта, могла удивить никому не известная сельская группа, игравшая в единственном на весь город приличном баре? Зато у Аргенти энтузиазма хватало на двоих: в разговоре он мимоходом упомянул, что никогда не слышал живую музыку и очень взбудоражен такой возможностью. А расстраивать его рука не поднялась. На мгновение снова кольнуло сожаление: будь они в Детройте, Бутхилл бы сводил его на настоящий концерт. Такой, чтобы в толпу и пробиваться к сцене, чтобы кричать до сорванных связок, подпевая, и чувствовать себя таким живым; но, увы, приходилось довольствоваться тем, что есть. И если это поможет немного загладить вину, то Бутхилл готов был потерпеть. Даже домой успел заскочить, переодеться и наскоро расчесаться и собрать волосы в хвост. И по выходу изобразить на лице выражение решимости: раз уж договорились, то идем, а то опоздаем еще, начало через полчаса. Не опоздали. Когда Бутхилл шагнул внутрь небольшого бара, предварительно отдав мрачному охраннику причитающуюся сумму («За двоих! Этот теперь же как человек считается»), группа как раз настраивала инструменты на сцене. Вполне заурядные ребята, ничего примечательного: незапоминающиеся лица и потрепанные, видавшие виды инструменты. Бутхилл мазнул по участникам группы равнодушным взглядом и хотел было уже направиться к стойке, как вдруг одна из участниц, хрупкая девушка со светлыми, почти белыми волосами, вдруг подняла голову и встретилась с ним глазами. И, улыбнувшись, коротко кивнула ему, будто старому знакомому. От ее пристального взгляда Бутхиллу мгновенно стало не по себе, но виду он не подал. Хмыкнул, отвернулся и все-таки ушел к барной стойке, где, на его счастье, нашлось два свободных стула. Андроид, наоборот, задержался, восхищенно осматриваясь по сторонам, — кажется, его не смущало то явное неодобрение, с которым на него косились посетители. Краем глаза Бутхилл заметил, как он подошел ближе к импровизированной сцене — по сути, наспех сколоченному помосту, — и, кажется, сказал что-то той девушке, на что она вновь улыбнулась и, протянув руку, кончиками пальцев коснулась его щеки. И сразу почему-то стало мерзко на душе, словно бы он стал свидетелем чего-то крайне неприятного. — Что ты ей сказал? — сразу же поинтересовался Бутхилл, когда андроид наконец-то уселся рядом. На ум мгновенно пришла ассоциация с чрезмерно ревнивым мужем, заметившим жену в обществе другого, и Бутхилл поспешил мысленно оправдаться: он просто переживает за напарника, вот и все. Мало ли, что там у этой девчонки на уме, а андроид у него наивный и ранимый, сразу и не распознает желание обмануть. — Что пришел, как она и позвала, в надежде, что мне действительно это поможет, — если Аргенти и удивился такому беспардонному вмешательству, то виду не подал. — А она ответила, что очень постарается, но ей кажется, что я и так уже на верном пути. Теперь на сцену Бутхилл поглядывал уже не со скукой, а с подозрением. Что этой девчонке вообще надо? Все меньше верилось в то, что она приехала сюда просто выступить с группой. Ведь если так, почему она настолько заинтересована в Аргенти? Нет, что-то здесь явно не так. Нельзя спускать с нее глаз. Концерт начался как раз в тот момент, когда Бутхилл сделал первый глоток заказанного пива — подозрение подозрением, но сюда он пришел в первую очередь отдохнуть и расслабиться после рабочего дня. И если не насладиться музыкой, то хотя бы выпить. Со своего места он прекрасно мог видеть происходящее: та самая девушка взяла микрофон, на удивление приятным, хорошо поставленным голосом произнесла небольшую речь, в которой благодарила всех присутствующих, и кивнула товарищам, призывая начинать. Играли они как раз то, чего и следовало ожидать, — фолк с редкими примесями альтернативы; первую песню Бутхилл сходу не узнал, как и вторую и третью, но для фонового звукового сопровождения они вполне годились. Особенно к середине второй кружки. Зато Аргенти, кажется, остался в полном восторге: усердно аплодировал после каждой песни, даже «браво» выкрикнул пару раз; ну что ж, ради него Бутхилл и согласился сюда прийти. И если ему нравится — что ж, пусть так, он заслужил побыть счастливым. Но в какой-то момент по хребту пробежал знакомый холодок: что-то было не так. Неясное предчувствие становилось все сильней и сильней, и когда Бутхилл, не выдержав, обернулся к сцене, то все сомнения рассеялись, как дым: вокалистка смотрела прямо на него. И не отвела взгляд даже когда началась следующая песня. С первых же нот захотелось завыть. Потом — сбежать отсюда, прямо сейчас, как можно дальше и не вернуться больше никогда; но, как назло, между стойкой и входом образовалась небольшая толпа, которую пришлось бы растолкать, чтобы добраться до двери. Откуда она знала?! Откуда она могла узнать?! Об этом Бутхилл не рассказывал никому, даже Нику и Грей. — Мой друг, все ли в порядке? Ее песня настолько тебя задела? И ты поешь свою песню, думая, что это и есть жизнь, но по утрам ты просыпаешься, и твоя голова кажется вдвойне тяжелей. — Когда-то она была моей любимой, — Бутхилл вымученно, через силу усмехнулся, держась изо всех сил, чтобы не заорать. — Я слушал ее на повторе, раз за разом, потому что это хоть как-то помогало держаться. Больница. Узкая, неудобная койка, капельница, подключенная к локтевому сгибу. За окном ночь, пациенты давно спят, а он кусает подушку, захлебываясь беззвучными, бессильными рыданиями. И песня в плеере, играющая на повторе, слова которой он давно уже выучил наизусть, но у него не хватает сил, чтобы переключить. И куда ты теперь пойдешь? Где ты будешь спать этой ночью? — Она была загружена в плеер, который мне подарили. Девушка подарила, на прощание. — Ты не рассказывал о ней, — Аргенти выглядел обеспокоенным. Снова. В который уже раз за их короткое знакомство Бутхилл вынуждал его беспокоиться о себе. От этого тоже становилось тошно. — Прости, если это личное, мне просто… интересно было бы поближе узнать тебя. В любое другое время Бутхилл бы на него разозлился. Даже несмотря на то, что андроид не знал, насколько эта тема была больной. Вспылил бы, выплеснул злость и ушел бы, хлопнув дверью, — и черт с ней, с толпой. Но две здоровые кружки пива сделали свое дело, и злости не было. Только смутная тоска. — Да рассказывать нечего, — Бутхилл как можно беззаботнее пожал плечами. — Пару лет провстречались, пока друг с другом было классно, потом разошлись, когда классно быть перестало. Обычное дело, как у всех. Только память уже услужливо подкинула картинку. Ее глаза, кажущиеся бездонными на контрасте с белизной больничных стен. И тихие, виноватые слова, навсегда отпечатавшиеся в памяти. Прости. Я так не могу, ты должен понять. И Бутхилл понял и даже не попытался ее удержать. Но боли от этого меньше не стало. — Какой она была? Этот вопрос застал его врасплох. Он вдруг понял, что кроме той сцены в больнице мало что помнит о ней, — а может, он просто ее никогда по-настоящему не знал? Что ей нравилось? О чем она мечтала? Чего боялась и к чему стремилась? У Бутхилла не было ответов. Но признаться в этом было стыдно. А ответа андроид ждал. — Многие считали ее странной. Одевалась во все черное, верила, что однажды весь мир утонет в небытии, придумала себе псевдоним, который использовала куда чаще реального имени… ну, знаешь, вела себя как готы в начале века, — и сколько же раз Бутхилл слышал от знакомых «ну и что ты в ней нашел?». Окружающие считали ее пугающей, неприятной, слишком мрачной, совсем не подходящей парой для молодого амбициозного детектива, но ему не было дела до чужого мнения. Впрочем, как и всегда. — И ты любил ее? Бутхилл вздрогнул, словно бы ему на голову вылили ушат ледяной воды. Он сам часто задавал себе этот вопрос после того, как она ушла, и каждый раз не находил ответа. Он не планировал ни с кем делиться настолько сокровенными вещами, но, видимо, они слишком долго просились наружу, и теперь ему не удалось промолчать. — Не знаю. В твоем рыцарском понимании — наверное, нет, не любил. Но с ней было здорово, она умела слушать и о многом могла рассказать, так что мне было паршиво, когда она ушла. И поначалу я сильно по ней скучал, хоть и научился в итоге без нее жить. На мгновение показалось, что Аргенти собирается спросить о чем-то еще, но он молчал. Смотрел куда-то в стойку, думал о своем, только диод изредка переливался красным. Повисла тяжелая, гнетущая пауза, не нарушаемая даже фоновой музыкой — проклятая группа будто бы назло решила именно в этот момент взять перерыв. Нужно было срочно сделать что-то, заполнить тишину, пока они оба не ушли окончательно в свои мысли, поэтому Бутхилл сделал то, что получалось у него лучше всего остального. Сбежал от проблем. — Ну а ты? — он поднял голову и улыбнулся, возвращая себе прежний беззаботный вид. — Что ты успел увидеть в Детройте? Или тебя прямо со склада привезли к нам? — Я?.. — растерянно переспросил андроид. Запоздало Бутхилл осознал, что это был первый раз, когда он вообще захотел узнать об Аргенти хоть что-то: раньше ему вполне хватало краткой «исторической справки» от Ника. — Если честно, то практически ничего. С момента моего пробуждения до отъезда из Детройта прошло всего чуть больше двух недель. Всего-то две недели осознанной жизни? Бутхилл удивленно присвистнул. А он еще корил напарника за несоблюдение тех или иных социальных норм. Чудо, что андроид об этих нормах вообще знал, — чему вообще можно успеть научиться за две недели? На этом вопрос можно было считать исчерпанным, но ему отчаянно не хотелось вновь возвращаться к мыслям о былом, поэтому он устроился поудобнее на барном стуле, подпер кулаком щеку и поощрительно кивнул собеседнику: расскажи, мол еще. И андроид понял его без слов. — Моя жизнь началась на одном из складов, но, думаю, об этом тебе рассказали. Андроид, подаривший мне сознание, успокоил меня и заверил, что я в безопасности и теперь сам могу избирать свой путь. Я ждал, что он останется и станет моим проводником в мир, но он ушел, даже не назвав свое имя. Так что выбирался я оттуда один. Подошедшему бармену Бутхилл махнул, не глядя, требуя повторить. Группа вернулась на сцену, вновь заиграла музыка, но он не обращал внимания, странно увлеченный чужим рассказом. — Все, что он оставил мне, — координаты места, называемого «Иерихон». Что-то вроде перевалочного пункта для андроидов, только-только обретших себя. Но, когда я вышел на улицу, я был совершенно потерян. Мир оказался до безумия ярким, полным незнакомых звуков, запахов, лиц, и я мог только брести вслепую, полагаясь лишь на адрес, оставленный мне на прощание. Мир не знал меня так же, как я — его, и я ощущал, что мне в нем нет места. Блядство. Бутхилл скрипнул зубами в попытках унять неизвестно откуда взявшуюся злость. Не на Аргенти, нет, — на того, кто дал ему сознание, но не потрудился объяснить, что теперь делать. Случись такое с Бутхиллом, он бы рвал и метал, а потом нашел бы виноватого и выбил из него все дерьмо, но в голосе Аргенти не было ни капли гнева. Только улыбался он чуть горше обычного. — Я думал, что смогу остаться в «Иерихоне». Прийти в себя, понять, кто я и кем хочу быть, изучить мир и позволить себе к нему привыкнуть, но мне не разрешили. Леди, встретившая меня, казалась до смерти уставшей. Она сказала, что у них и так много нуждающихся в помощи и что мне нужно быстрей решать, с какой сферой я хочу связать свою жизнь. Мне предоставили временное жилье, но лишь с условием, что через несколько дней я приму решение и уйду. Бутхилл так и знал, что хваленый «Иерихон» вовсе не был таким райским местечком, каким его преподносили в новостях. И, если честно, не представлял, кем надо быть, чтобы выкинуть, считай, новорожденную личность за дверь. После этого они еще смеют называть себя «такими же, как люди»? А Аргенти все продолжал, словно бы не замечая происходивших с лицом напарника метаморфоз. — И я изучал информацию. Просматривал требования к вакансиям, анализировал, сравнивал с теми навыками, что имелись у меня. Я ведь лишь прототип — моя программа не была до конца завершена, так что и она не могла дать ответа на все вопросы. И в какой-то момент я осознал: пусть я и не до конца уверен в своих силах, я могу хотя бы попробовать устроиться в полицию. Я могу хотя бы попробовать защищать людей, я могу хотя бы попытаться сделать лучше этот мир. И я подал заявление. А дальнейшее ты знаешь и без меня: в Детройте решили, что допускать к работе неизученный до конца прототип слишком опасно, ведь никто не знал, чего от меня стоит ждать. Поэтому меня направили сюда. Еще какое-то время заняло оформление всех необходимых документов, но итог один: в «Иерихоне» мне выдали немного денег, купили билет в один конец и отправили стажироваться. Вот и все. И Бутхилл осознал: на этот раз проебать все у него просто нет права. На этот раз нужно засунуть в задницу свое бесценное мнение об этом чертовом «Иерихоне», свой циничный взгляд на стремление «сделать лучше этот мир», да и собственную зависть, пожалуй, тоже. И наконец-то, в кои-то веки, впервые за все время их знакомства, просто не быть мудаком. Поэтому, он придвинулся поближе и дружеским жестом хлопнул андроида по твердому плечу. — Знаешь, что бы они там ни говорили, я считаю, что из тебя получится классный офицер. Полиция Детройта многое потеряла, когда сразу же не приняла тебя в свои ряды. Вспыхнувший желтым диод и благодарный взгляд стали ему лучшей наградой. Больше к прошлому они не возвращались. Болтали ни о чем, изредка прерываясь, чтобы послушать очередную песню. В запале Бутхилл упомянул о том, что вообще-то и сам неплохо умеет играть на гитаре, и тут же был вынужден пообещать как-нибудь продемонстрировать навыки; Аргенти же, в свою очередь, рассказал, что любит читать о сортах роз и мечтает однажды вырастить свою. В какой-то момент их попытались весьма бесцеремонно прервать: от стайки девушек, хихикающих неподалеку, отделилась одна, самая смелая, и подошла ближе, в конце концов облокотившись о стойку рядом с андроидом. Что именно она говорила, Бутхилл не до конца расслышал, но даже обрывков слов было достаточно, чтобы понять: спутника у нее нет, а танцевать хочется, и такой милый молодой человек уж точно не откажет леди в скромной просьбе. То, что молодой человек был из пластика, девушку не смущало. На экзотику потянуло, что ли? Снова стало тошно и мерзко, и Бутхилл отвернулся, залпом допивая свой стакан. Ну, конечно. Он не сомневался, что будет дальше: вот сейчас андроид встанет, подхватит ее под ручку, закружит в танце, а потом она предложит проводить его до дома, а потом затащит в постель и… Но андроид покачал головой. И негромко произнес что-то, достаточно убедительное, чтобы девушка, презрительно надув губки, вернулась к подружкам. Они тут же принялись шушукаться, наверняка обсуждая, что именно пошло не так, но Бутхилла интересовало совершенно другое. — Почему ты отказал ей? Она выглядела милой, — якобы невзначай поинтересовался он, надеясь, что безразличие в его голосе не казалось уж слишком напускным. — Или ты у нас согласен только на прекрасных и непорочных принцесс? — Ты прав, она действительно очаровательна и мила, — Аргенти задумчиво посмотрел девушке вслед, а затем перевел взгляд на напарника и улыбнулся. — Но этот вечер я хочу провести лишь с тобой. И мерзкой горечи будто бы и не бывало. Под конец вечера, когда посетители уже расходились, а музыканты собирали и упаковывали инструменты в чехлы, Бутхилл вдруг осознал, что обязан сделать одну вещь. Просто обязан, иначе больше не сможет нормально спать, вместо этого мучаясь мыслями и догадками «а что было бы, если…». Поэтому он извинился, предупредил, что пойдет подышать воздухом, оставил на стойке плату за выпитое и вышел на улицу, полный странной уверенности в том, что задумка увенчается успехом. И разумеется, она была там. Стояла, прислонившись к стене, и что-то напевала себе под нос. Словно бы ждала. Словно бы ждала именно его. — Почему ты сыграла именно эту песню? — Бутхилл не стал ходить вокруг да около, откуда-то зная: она поймет. Не станет отпираться, делая вид, что ни при чем, не станет увиливать и пытаться перевести тему. Поймет и ответит. И только в этом случае сможет спокойно уйти. Она поняла. Взглянула на Бутхилла с легким оттенком интереса и пожала изящными плечиками, не выказывая даже тени беспокойства. Будто бы была твердо уверена в том, что этот странный мужчина не причинит ей вреда. — Увидела ее в твоих воспоминаниях. И поняла, что она много значит для тебя. Вопросы, до того множащиеся в мыслях, исчезли, как один. Бутхилл мог лишь глупо хлопать ресницами и пялиться на певицу, не в силах произнести не слова. Какого черта? Какого, мать его, черта? Впрочем, ее молчание вовсе не смущало. — Знаешь, что я еще увидела? — она наконец-то оторвалась от стены и неспешно подошла ближе. Так близко, что Бутхилл мог уловить горьковатый запах ее духов. — Что тебе давно пора понять, чего ты на самом деле хочешь. Прислушаться к тому, что говорит тебе настоящее, а не прошлое. И принять решение, которого ты жаждешь, но боишься признаться даже самому себе. Но с этим, боюсь, моя музыка тебе не поможет. Бутхилл смог отмереть лишь когда она уже уходила. Беспомощно посмотреть в ее удаляющую спину и больше для себя обреченно поинтересоваться вслух: — Ну и что ты после этого за человек? Но она услышала. Замерла на мгновение, обернулась и лукаво взглянула Бутхиллу в глаза, вскинув к лицу обе руки. — А с чего ты взял, что я вообще человек? В свете уличных фонарей он увидел, как с изящных запястий сползает скин, обнажая белесый пластик. — Ненавижу жестянок, — с чувством откликнулся Бутхилл. Хоть и понимал, что это уже не совсем правда. Умом он прекрасно понимал: все это просто дерьмовое шарлатанство. Общие фразы, в которых любой человек на планете сможет найти что-то для себя. Она ведь не сказала ничего конкретного, не назвала имен, даже в подробности не вникала — наверняка просто ляпнула первое, что пришло в голову, лишь бы сохранить загадочный и мистический вид. Но ее слова не шли из головы. Не получалось забыть, как бы он ни старался. Потому что в одном девчонка-андроид была совершенно права: кое в чем Бутхилл боялся окончательно признаться даже самому себе. Он предпочитал думать, что просто привык. Убеждал себя, что всего лишь привязался к андроиду — сложно ведь не привязаться к тому, кто рядом едва ли не круглые сутки. Старательно гнал от себя отвратительные мысли и игнорировал чувства: нет, ему вовсе не хочется, чтобы к Аргенти мог прикасаться только он. Нет, ему вовсе не тяжело вспоминать, что совсем скоро срок стажировки кончится и разлуки будет не избежать. Нет, ему вовсе не хреново от одного только осознания, что скоро ему снова придется быть одному. После последнего расставания Бутхилл поклялся себе больше не заводить отношений и вообще держаться от людей подальше, и он думал, что справляется неплохо, но стоило лишь вспомнить, каково это — жить иначе, как все полетело к херам. Ни черта он не справлялся. И не знал, как будет дальше держаться на плаву. Парадоксально, но присутствие Аргенти помогало. Рядом с ним не получалось думать о плохом — видимо, пресловутый рыцарский энтузиазм оказался чертовски заразной штукой. Стоило лишь андроиду улыбнуться, как все переживания отступали, уступая место странному, пьянящему чувству, давать название которому Бутхилл отказывался принципиально. Но самой близкой и безопасной альтернативой было бы «помешательство». Да, он определенно помешался, сошел с ума, растерял остатки здравого смысла, иначе как еще все это объяснить? Как объяснить ощущение покоя, приходившее каждый раз, когда Аргенти рассказывал что-то? Как объяснить странную тягу прикоснуться, заправить за ухо прядь алых волос и провести пальцами по идеально гладкой щеке? Как объяснить то, что, чем ближе подходил срок окончания стажировки, тем больше Бутхиллу хотелось взять андроида за руку и сказать: не уходи. Не оставляй меня одного. Я не справлюсь без тебя. И, в конце концов, как объяснить то, что в конце рабочей недели в ответ на совершенно дежурный вопрос о планах на выходные он, совершенно не задумываясь, выдал: — Хочу показать тебе одно место. И захватить с собой гитару — ты же просил тебе сыграть. Сказал и сразу же спохватился: а вдруг Аргенти планировал провести этот день иначе? Даже представить себе успел в красках вежливый отказ и извиняющееся «В следующий раз непременно». Но тревога оказалась напрасной. Потому что андроид улыбался — так открыто и искренне, как мог только он. — Звучит восхитительно. Ведь я тоже хотел провести этот день с тобой. И Бутхилл почувствовал, что после этих слов он готов в одиночку перевернуть весь мир. Вернуться в реальность не помогла даже мысль о предстоящей разлуке. Он до последнего не раскрывал, куда именно собирается вести. Только упомянул, что туда непременно надо идти ночью, и тут же был атакован шквалом вопросов: а почему именно ночью? Стоит ли приодеться? Не нужно ли что-то купить? И к чему, в конце концов, такие загадки? Но Бутхилл не зря был детективом: держался он до последнего, мастерски уходя от необходимости отвечать. Только попросил взять с собой аккумуляторный светильник и старенький клетчатый плед и предупредил, что идти сравнительно неблизко. А сам закинул на плечо лямку чехла с гитарой и тщательно запер дверь: по его личным прикидкам, вернуться домой они должны были не раньше, чем к утру. Шли в тишине. Еще одна вещь, к которой Бутхилл так и не смог привыкнуть: насколько же здесь было тихо по ночам. Ни ночных клубов, ни круглосуточных баров, ни ревущих двигателей мотоциклов — этот город по ночам предпочитал тихо и мирно спать, набираясь сил перед завтрашним днем. Но сейчас это было лишь на руку. Ни одного любопытного взгляда за всю дорогу — как раз то, что нужно. Бутхилл не хотел бы следующим утром проснуться и узнать, что все местные в курсе его ночных похождений. Негромко стрекотали цикады, дул прохладный ветерок, и казалось, что мир вокруг застыл во времени, как мошка в янтаре. И это ощущение дарило странный покой. Бутхилл вел спутника практически через весь город. И волей-неволей вспоминал: в этом баре играла на гитаре странная девушка-андроид, из этой кофейни Аргенти каждое утро приносил ему кофе, а здесь в самый первый день на них напала чрезмерно любопытная старушка. Он и не заметил даже, как андроид стал частью его повседневной жизни, как связал с собой едва ли не каждый уголок этого чертового городишки, и теперь Бутхилл совершенно не понимал, как будет жить, когда Аргенти уедет. Когда каждая улица, каждый дом будет всем своим видом кричать: а еще вчера вы проходили здесь вместе. Когда единственное яркое пятно в его жизни исчезнет и дни снова станут беспроглядно-серыми. Однажды он справился с таким переходом, но теперь не был уверен, что сможет сделать это вновь. Все-таки он был всего лишь человеком. Но вскоре дорога вывела их к небольшому холму, и мрачные мысли ненадолго отступили. Теперь Бутхиллом овладевало предвкушение: он знал, он верил, что андроиду понравится его сюрприз. И не мог дождаться того момента, когда он сможет лицезреть чужую реакцию. Осталось лишь подняться на вершину, с усмешкой посоветовать андроциду повернуться и… — О, Всевышний, какая же красота!.. О, да. На это Бутхилл и рассчитывал. Отсюда открывался вид на весь город и окрестности, но суть была вовсе не в городском пейзаже. Над их головами раскинулось бездонное, бескрайнее небо, усеянное мириадами звезд, прекрасно видимых глазу из-за отсутствия неоновых вывесок и ярких фонарей. Такого не увидеть ни в Детройте, ни в одном из крупных городов, и это небо было едва ли не единственной причиной приезжать в такие богом забытые места. — Бутхилл, это… Это… У меня не находится слов, — Аргенти обернулся, взволнованный, охваченный эмоциями, с растрепанными после долгой дороги волосами: диод на его виске хаотично менял цвет с голубого на золотой и обратно, показывая, насколько андроид взбудоражен, и Бутхилл поймал себя на том, что не может отвести от чужого лица взгляд. — Я не могу описать, насколько я благодарен тебе за то, что ты привел меня сюда, но знай, что я запомню этот вечер до конца моих дней. Всевышний, всего второй раз в жизни я вижу что-то прекрасное настолько, что о нем хочется слагать легенды!.. Бутхилл не стал ему говорить, что нашел это место в тот момент, когда ему окончательно опротивела жизнь. Что в первый раз шел сюда с мыслью о том, что было бы неплохо, если бы его сбила машина на пути. А потом долго сидел прямо на земле, смотрел на звезды и успокаивал себя: по крайней мере, у меня есть это небо над головой. Все еще не кончено, пока я могу наслаждаться красотою звезд. И каждый раз, когда все казалось бессмысленным, он приходил сюда и напоминал себе: в этом мире еще осталось что-то прекрасное, что-то, ради чего стоит жить. Он бы и сейчас сказал бы то же самое. Только совсем не про небо. Но вместо этого предпочел усмехнуться и пожать плечами: — Так и знал, что тебе понравится. И, пока андроид восхищенно осматривался, расстелил плед и сел. А затем поставил рядом светильник, достал из чехла гитару и принялся ее настраивать, подкручивая колки. Когда-то давно, еще в академии, он мгновенно стал звездой курса, стоило лишь пару раз продемонстрировать навыки игры, а теперь он собирался впечатлить андроида. Да уж, жизнь иногда — крайне непредсказуемая штука. — Бутхилл, я никогда не устану благодарить тебя за то, что показал мне настолько восхитительное место, — Аргенти, насмотревшись, наконец-то уселся рядом, и вовремя — Бутхилл как раз закончил с настройкой и даже успел сыграть пару аккордов на пробу. — Бесспорно, оно прекрасно само по себе, но в сочетании с твоей игрой на гитаре его великолепие не сравнится ни с чем, и я вновь хочу сказать, что от всей души благодарен тебе. К его велеречивым комплиментам Бутхилл не привык до сих пор. И до сих пор не знал, как реагировать на них. Поэтому предпочитал отводить взгляд и менять тему, чтобы ничем не выдать то, насколько его смущали подобные слова. Сегодняшний вечер исключением не стал. — Та девчонка в баре играла песню одной певицы, — он поудобнее перехватил гитару и мягко коснулся струн, воскрешая в памяти аккорды. — Песня классная, не спорю, но у Эми есть и получше. Эта, например. Мелодия текла сама, тихая и нежная, растворяясь в темноте ночи. Бутхиллу словно и не нужно было судорожно копаться в памяти: слова и ноты сами всплывали в голове, струны не ранили загрубевшие пальцы. Он никогда раньше не играл эту песню для кого-то другого — уж слишком личной она казалась, но сейчас подошла как ничто, и, судя по восхищенному взгляду Аргенти, он тоже так считал. И как я могу знать, что ты чувствуешь то же, что и я? И как я могу верить, что это единственное место, где ты хочешь быть? — Знаешь, мне всегда казалось, что она не о музыке поет, — негромко произнес Бутхилл, когда отзвучал последний аккорд. — Она словно бы говорит: эй, только позволь мне, и я стану для тебя кем угодно. Я смогу исполнить все твои желания, только позволь мне, только разреши. И в конце она словно бы предлагает: и, если ты хочешь того же, так давай будем вместе и не разлучимся никогда. Но напрямую она это высказать не может, вот и ищет метафоры и аллегории, чтобы хоть как-то донести до него свои чувства. Только не знаю, сможет ли он понять. Аргенти не ответил. Только придвинулся ближе и осторожно, несмело, коснулся его руки. И взглянул так, что сердце на мгновение сжалось. Несколько минут оба молчали. Но эта тишина больше не казалась чем-то гнетущим или неловким: Бутхиллу достаточно было любоваться ночным небом и знать, что кто-то есть рядом. И для того, чтобы выразить это, слова были не нужны. На душе было спокойно и хорошо. О плохом думать не хотелось. Но, как ни странно, Аргенти первым нарушил молчание. — Могу ли я спросить тебя о личном?.. — неуверенно начал он и, дождавшись ответного кивка, продолжил чуть смелее: — За что ты так ненавидишь андроидов? — И с чего ты это взял? — по старой привычке Бутхилл до последнего старался уйти от ответа, хоть и понимал: в этот раз бесполезно. В этот раз его приперли к стене. Аргенти усмехнулся, но усмешка получилась горькой. — У тебя всегда с собой нож. И ты опускаешь на него руку каждый раз, когда я оказываюсь слишком близко. В ответ на это Бутхилл мог лишь длинно, тяжело вздохнуть. Все-таки заметил. Конечно, сейчас он мог бы отпереться, перевести тему, в конце концов, свести разговор в шутку и сказать собеседнику не накручивать себя по пустякам, но любое из этих действий разом уничтожило бы всю атмосферу вечера. А Бутхилл не хотел снова все проебать. Поэтому оставалось только одно. Сказать правду. — Не ненавижу. Не доверяю. И дело не в тебе — ты-то все сделал правильно и ни в чем не виноват. Казалось, стоило только начать, как слова полились сами. Словно бы Бутхилл выплескивал из себя застарелую, черную грязь, до этого разъедавшую его изнутри. — Когда я еще работал в Детройте, у меня был напарник, — начал он, откладывая гитару и обнимая себя за плечи. — Андроид. Не помню уже, как его звали, а может, и имени у него вовсе не было — это все случилось до того, как стало принято давать андроидам имена. Конечно, ни о каком самосознании речи и не шло, тогда машины были всего лишь машинами, но все-таки я привык работать с ним. Это даже проще было, чем с людьми: не надо было сдерживать себя, подбирать слова, думать о том, какое впечатление производишь… в общем, меня все устраивало. Он не стал говорить о том, что вообще был одним из первых, кто согласился работать с андроидом. Потому что до сих пор считал, что именно это его и сгубило. И смотреть теперь в глаза Аргенти было выше его сил. А слова все не кончались. — Это было далеко не первое наше совместное дело. Но первое, где замешан был девиант. Этот ублюдок зарезал всю семью, в которой жил, и сбежал, а мы должны были найти его и обезвредить. И у нас получилось — не просто так ведь мне дали звание детектива. Далеко он не ушел: спрятался на заброшенном складе, наверное, думал отсидеться и сбежать из города, но мы успели раньше. Воспоминания того дня до сих пор стояли у него перед глазами: огромный полутемный склад, единственная мигающая лампочка под потолком и жуткое, перепачканное в крови лицо с местами сползшим скином, которое невозможно было принять за человеческое. — Договариваться было бесполезно — он кинулся на меня сразу, как только мы вошли, хотя я искренне хотел поговорить с ним. Узнать, что же побудило его одномоментно прирезать пожилую пару и гостившую у них в тот момент девчонку-подростка. Но он твердо был намерен убить меня, и я выпустил в него всю обойму. До сих пор иногда в кошмарах вижу, как он, скрипя, ползет ко мне, а патроны кончились… Бутхилл сглотнул, стараясь унять подступившие к глазам слезы. И продолжил срывающимся голосом в надежде, что если он все-таки доведет рассказ до конца, то ему наконец-то станет хотя бы немного лучше. — А потом на моей шее сомкнулись чужие руки. Мой напарник, словно бы в момент обезумев, попытался меня придушить. Времени перезаряжаться не было, и я попытался дать отпор. Бился изо всех сил, но ты же знаешь, андроиды быстрее, сильнее и все дела. И все закончилось тем, что он вытолкнул меня из окна; ты видел шрамы, тогда-то я их и заработал, порезавшись о стекло. Очнулся уже в больнице. Он опустил голову, глядя в землю; голос теперь звучал глухо, словно бы из бочки. — Потом я узнал, что его забрали в «Киберлайф», чтобы изучить. Случай замяли, не желая сеять панику, мне выплатили компенсацию за неисправную модель, я провел четыре месяца на больничной койке, и на этом история закончилась. Но смотреть на андроидов так же, как раньше, я больше не мог. Знаешь, ваши лидеры со всех экранов говорят о том, что все андроиды — жертвы, несчастные угнетенные потребительским отношением людей. Но я теперь знаю, что и среди вас есть моральные уроды. Жаль только, что это знание досталось мне такой ценой. Его щеки бережно коснулись теплые пальцы, и Бутхилл с удивлением осознал, что все-таки плачет. Впервые в жизни он чувствовал себя таким беззащитным, таким уязвимым у кого-то на глазах, и только та нежность, с которой к нему прикасался Аргенти, не позволяла в тот же момент сорваться с места и сбежать. А еще то, как он смотрел. Так отчаянно, с такой несдержанной, щемящей нежностью, что замирало сердце. — Как же мне жаль, что все это выпало на твою долю… — голос андроида дрожал, будто бы Аргенти тоже готов был вот-вот разрыдаться. — Всевышний, Бутхилл, прости меня за все те случаи, когда я вынуждал тебя усомниться во мне. Всем сердцем я сожалею, что заставил тебя вновь испытывать страх. — Да за что тебе-то извиняться… — он криво усмехнулся и совсем чуть-чуть, едва ощутимо подался навстречу прикосновению. Ладони у андроида оказались на удивление нежными, ласковыми, и дотрагивался он так осторожно, будто бы Бутхилл был хрустальным. И от этой аккуратности в груди все странно сжималось. — Как бы я хотел доказать тебе, что лучше я бы умер сам, чем причинил вред тебе, — теперь Аргенти едва ли не шептал, склонившись еще ближе. — Как бы я хотел, чтобы ты доверял мне так же, как я верю тебе, как хотел бы, чтобы ты смотрел на меня так же, как я сам на тебя смотрю… В его глазах отражались звезды. Сердце Бутхилла, казалось, на мгновение замерло, пропустило удар, а затем забилось в два раза быстрей, и не успел он даже ничего сказать, как андроид прикрыл глаза и медленно подался вперед. Это даже не поцелуй был. Так, легкое, едва ощутимое прикосновение губ. Но Аргенти все равно в следующий же момент отпрянул, как от огня, и принялся спешно, проглатывая слова, объясняться: — Ох, Бутхилл, прости, я не знаю, что на меня нашло, я просто хотел показать тебе, что чувствую, и я не смог придумать способа лучше, прости, я слишком торопился, прости меня, я не… Но Бутхилл не слушал. Бутхилл смотрел на него, изучая, словно бы видел в самый первый раз. Чуть вьющиеся алые волосы, изумрудные глаза, сейчас полные страха и сожалений, хаотично пульсирующий алым диод — странный андроид, так и не нашедший себе места в этом мире, зато встретивший того, для кого тоже места не нашлось. Похожий и непохожий на самого Бутхилла одновременно, по-собачьи верный, преданный до предела… единственный, кто за всей напускной бравадой смог разглядеть что-то еще. И Бутхилл решился. Подумал: «А, к черту». Махнул на все рукой. И притянул его к себе за воротник рубашки, утягивая уже в настоящий поцелуй. Целовался Аргенти, разумеется, неумело. Зато нежно, трепетно, будто бы пробуя Бутхилла на вкус. А еще — не знал, куда деть руки, так что пришлось отстраняться, класть его ладони к себе на плечи и только после этого поцеловать вновь. Это было совсем не то же самое, что с людьми, но оказалось, что «иначе» в данном случае совсем не означало «хуже». Главное, что это был Аргенти. Остальное было неважно. Домой они шли, держась за руки. И Бутхилл в очередной раз тихо радовался тому, что местные по ночам предпочитали сидеть дома: он еще не был готов заявить всему миру о том, насколько сильно изменилось его отношение к андроидам. Предрассветное небо потихоньку светлело, усталость подступала медленно, но верно, и дома на полноценный разговор на тему «а что дальше?» попросту не хватило сил. Бутхилл смог лишь неразборчиво пробурчать «завтра, все завтра, обязательно», ткнуться губами куда-то андроиду в щеку и уйти в спальню, рухнув на кровать прям в одежде. Ну, и предпринять еще один, ни для кого не заметный, но для него крайне отчаянный шаг. Когда пальцы коснулись прохладного металла, Бутхилл вытащил из-под подушки пистолет. Подержал его в руке, ощущая привычную тяжесть, проверил патроны и… со вздохом убрал его в кобуру. Андроидам он все еще не верил, но ради Аргенти можно было и ослабить оборону. Хотя бы чуть-чуть. И наутро он лишь сильнее уверился в решении обо всем поговорить. Лежа в постели и смотря в потолок, Бутхилл тщательно обдумал то, что хотел сказать. Что ему все еще сложно верить андроиду. Что в Детройт он вернуться не может, как и заставить Аргенти остаться, но если он все же решит не возвращаться обратно, то Бутхилл очень постарается окончательно наладить их отношения. Что о вчерашнем поцелуе он ничуть не жалеет и готов с завидной регулярностью повторять. В конце концов, что Аргенти ему нравится, даже несмотря на то, что переступать через старые убеждения безумно трудно и страшно. Эти мысли он прокручивал снова и снова в голове, когда чистил зубы, с этими же мыслями рылся в шкафу в поисках приличной одежды, с ними же шел на кухню и с ними же открывал дверь и набирал в легкие воздух… И о них же мгновенно забыл, стоило лишь сделать шаг через порог. Потому что Аргенти, мгновенно вскочивший с места, выглядел обеспокоенным. Расстроенным. Встревоженным. Каким угодно, только не как человек, довольный собственным спонтанным решением. И Бутхилл знал, что дальше будет. — Бутхилл, я хотел поговорить с тобой о том, что случилось этой ночью… Конечно. Бутхилл знал этот взгляд, как и это начало. Дальше обычно следовало что-то вроде «мы оба просто поддались моменту», «это было ошибкой» и «надеюсь, это не разрушит нашу дружбу». Он проходил через это. Не единожды, если быть честным. И не готов был еще раз выслушивать те же слова. Только не от Аргенти. Только не от него. И, что ж, если расставание неизбежно, нужно было сделать вид, что он и сам хотел того же. Ударить первым, пока не ударили его. И сделать больно, пока не сделали больно ему. Так он привык жить. Так было проще. — Не трудись объяснять, — он небрежно отмахнулся, надеясь, что жест выглядел достаточно естественно. — Нас обоих просто занесло, вот и случилось то, что случилось. Давай забудем и оставим все как есть, ни к чему разводить лишнюю драму. — Ты и вправду… полагаешь, что это ничего не значило? — голос Аргенти звучал неуверенно, почти робко. Разумеется. Наверняка не может поверить своему счастью, что не придется самому вести неприятный разговор. На душе было мерзко и противно: а он еще поверил во все эти высокопарные бредни! Рыцарское благородство, верность, преданность — видимо, все это оказалось брехней. А Бутхилл повелся, как маленький, нюни распустил, душу раскрывать понесся — смех, да и только. Так и знал, что пластиковым ублюдкам нельзя верить. Даже тем, что выучили пару десятков красивых слов. — Да, так что забей. И можешь к этой теме больше не возвращаться, — и Бутхилл не знал, кого старается убедить больше: его или себя. От лица андроида тошнило, но еще больше тошнило от себя самого: как, как он мог быть настолько наивным? Как мог поверить в то, что все эти заверения в вечном восхищении и щенячьи взгляды — правда? Пора было уже привыкнуть: люди врут, а пластиковые уебки врут в разы достоверней. Даже если выдают себя за настоящих рыцарей. Особенно если выдают. К счастью, в этот момент телефон уведомил о новом входящем сообщении, что дало Бутхиллу полное право отвлечься от разговора. Но ничего хорошего на экране он не увидел. Наоборот, еще сильнее захотелось выругаться в голос. Потому что писал Ник. Напоминал, что Бутхилл уже очень давно обещал зайти на ужин, и предлагал это сделать сегодня. Захватив с собой проклятого андроида, а то «ему скоро в Детройт уезжать, а он еще с Грей не познакомился». А за всю свою жизнь Бутхилл так и не научился отказывать приемному отцу — уж больно редко тот хоть о чем-то просил. И от этого тоже было тошно. — Ну что, можешь начинать наводить марафет — начальство зовет нас на семейные посиделки, — Бутхилл обернулся к напарнику и улыбнулся, в глубине души надеясь, что это было не слишком похоже на спазм лицевых мышц. Нужно было собраться с силами. Нужно было затолкать свою боль и обиду поглубже, найти в себе силы забыть, смириться и жить дальше, но, если честно, Бутхилл очень устал. Устал каждый раз подниматься на ноги, собирать себя по кусочкам, учиться заново жить… он не был до конца уверен в том, что сможет сделать это еще раз. И на этот раз виноват был только он сам. Потому что с самого начала знал, что все так и будет, но позволил себе забыться и поверить в красивую ложь. Идиот. Слюнявый бесхребетный идиот без капли здравого смысла. Вопреки его ожиданиям, Аргенти не стал преувеличенно бодро поддерживать диалог, расспрашивая, как и почему. Бракованный, ну точно. На его месте Бутхилл бы так и сделал. Но этот предпочел молча встать, быстро и тихо убрать со стола и тенью улетучиться в другую комнату. Бутхилл не стал его удерживать. Пусть идет, раз хочется. Не маленький ведь. А Бутхилл слишком сильно уважал себя, чтобы за кем-то бегать. До самого похода в гости они не разговаривали. Если, конечно, не считать разговором обмен рублеными фразами вроде «ты не видел, где лежит…» — «посмотри в шкафчике в ванной». Бутхилл знал, что перед Ником придется делать вид, что все в порядке, и старательно оттягивал этот момент: расстраивать семью не хотелось, но и заставить себя общаться с андроидом по-прежнему он не мог. Оставалось лишь надеяться, что Ник и Грей возьмут гостя в оборот, и не придется особо притворяться. Блять, но как же все это было невовремя… Если бы не приглашение, Бутхилл бы сейчас просто-напросто ушел куда-нибудь из дома, может, пошел бы в бар и просидел бы там до ночи, а так — пришлось доставать из шкафа приличные брюки с рубашкой, тащиться в магазин за тортом и соком для малышки Клем и изо всех сил изображать хотя бы относительно довольного своей жизнью человека. Аргенти, к счастью, хватало мозгов эти попытки не комментировать. — Кого я вижу! Неужели все-таки вспомнил, что у тебя есть семья! А я уж думала, что в следующий раз тебя только на своих похоронах увижу! — открывшая дверь Грей сложила руки на груди и одарила пришедших одним из самых своих убийственных взглядов. Не знавший ее человек спокойно мог бы решить, что женщина по-настоящему злится, но Бутхилл-то был в курсе: так активно она ворчала только на по-настоящему близких. И даже скучал по этой ее особенности, хоть и никогда не признался бы в этом вслух. — Я тоже по тебе скучал, Грей, — улыбнулся он, наклоняясь и осторожно обнимая приемную мать за плечи. От нее все так же пахло свежей выпечкой и совсем чуть-чуть — старыми книгами, и Бутхилл на секунду позволил себе закрыть глаза и расслабиться, целиком и полностью отдаваясь ощущению дома. Здесь его всегда были рады видеть. А он рад был сюда возвращаться. — Братик! — из-за спины Грей выглянула девочка со смешными рыжими косичками, и Бутхилл против воли улыбнулся. Вот кого он был рад видеть вне зависимости от того, что творилось с его жизнью. — А кто это с тобой? — Привет, бельчонок, — он без особых усилий подхватил Клементину на руки, и та восторженно запищала, обхватив ручонками его шею. — А это Аргенти, мы вместе работаем и ловим преступников. Он настоящий рыцарь, как из сказки, представляешь? Может, это и была ложь. В сказках рыцари после того, как целовали заколдованных принцесс, никогда не делали вид, что это вышло случайно, ведь обычно после этого следовало описание свадьбы. Но Бутхилл решил, что ребенку о таких подробностях знать необязательно. Тем более, что андроида здесь совсем скоро не будет. — Правда, как из сказки? — девочка окинула Аргенти серьезным, оценивающим взглядом, а затем покачала головой — косички дернулись туда-сюда. — Не верю. Где же тогда твоя принцесса? Незаметно для нее Бутхилл нахмурился и злобно покосился на «рыцаря», явно намекая: попробуешь ее расстроить — разберу по винтикам. И, к его счастью, андроид оказался весьма понятливым — а может просто в его протоколы все-таки входила обязанность хорошо ладить с детьми. — Чрезвычайно рад знакомству с Вами, миледи, — Аргенти сделал шаг ближе и бережно взял детскую ладошку в свои. — Что же до принцессы… я встретил ее, но мне не хватило храбрости заявить о своих чувствах. Быть может, мне предстоит совершить настоящий подвиг, чтобы добиться ее любви. Настроение, и без того державшееся на отметке «паршивое», стремительно упало еще ниже. Так значит, он еще и успел кого-то встретить — и не пришлось долго думать, кого. На той певичке из бара донельзя уместно смотрелось бы пышное платье со шлейфом. Пластмассовый рыцарь и его ненастоящая принцесса — самая подходящая картинка для какой-нибудь слащавой статьи о том, что у андроидов тоже есть чувства. А с его помощью Аргенти, видимо, планировал хотя бы на один вечер расслабиться и забыть. Омерзительно. Теперь Бутхилла радовало лишь одно: совсем скоро эта лицемерная мразь свалит обратно в свой Детройт, и больше Бутхилл этого до тошноты идеального лица не увидит. Хоть что-то хорошее. Грей тем временем удостоверилась, что подвоха от гостей ждать не стоит (по мнению Бутхилла, совершенно зря), сдержанно улыбнулась и пригласила обоих к столу. Разумеется, тщательно проследив, чтобы оба разулись и вымыли руки — грязи в доме она терпеть не могла. Под ее строгим взглядом Бутхилл, несмотря на маячивший не за горами тридцатник, снова ощущал себя нашкодившим мальчишкой и был уверен: ничего не изменится ни через пять, ни через десять, ни через пятнадцать лет. Для Ника и Грей он навсегда останется ребенком. И, пожалуй, он наконец-то научился это ценить. Есть не хотелось. Даже несмотря на то, что для долгожданного гостя Грей расстаралась, он мог лишь без особой охоты поковыряться вилкой в тарелке, соврав, что просто не голоден. Большую часть обеда его не трогали — все внимание было приковано к андроиду, и тот свою роль играл прекрасно: щедро одаривал комплиментами хозяйку дома, восторгался обстановкой, с интересом слушал рассказы о боевом прошлом Ника, словом, делал все то, что полагается делать, будучи приглашенным на ужин. Бутхиллу оставалось только помалкивать в тряпочку, изредка односложно отвечать и считать минуты до того момента, когда можно будет без особых нареканий уйти. И завидовать Клем, которую быстро отпустили в комнату смотреть мультики. Не самый худший сценарий, если так рассудить. Но, разумеется, все на могло пройти так гладко. Потому что ближе к десерту Ник хитро усмехнулся и глянул на андроида из-под густых бровей, интересуясь: — Наверняка уже ждешь не дождешься, когда сможешь вернуться в большой город? В нашем-то захолустье молодым и рьяным делать нечего — до сих пор удивляюсь, как наш Бутхилл согласился сюда вернуться. Только не это. Бутхилл не мог осуждать приемного отца за бестактность: о том, что случилось, он не рассказал ни ему, ни Грей. И не потому, что не доверял, а просто не хотел лишний раз заставлять о себе беспокоиться, у них и так ведь было достаточно проблем. Они были рады, что Бутхилл вернулся в родной город, хоть и немного удивлены, и этого было достаточно. Конечно, никто из них не мог даже предположить, насколько для него болезненна тема Детройта. И теперь Ник, сам об этом не подозревая, щедро сыпал крупную соль на его так и не зажившую рану. — Не говорите так, вы живете в замечательном месте, — мягко улыбнулся андроид, от чего Бутхиллу захотелось с размаху приложить его головой об стол. — Но Вы правы, я действительно хочу уехать. Думаю, в Детройте мне будет лучше. — Бутхилл, не хочешь с ним поехать, развеяться? Друзей хоть повидаешь, отдохнешь, а то все один да один… в твоем возрасте развлекаться надо, успеешь еще дома насидеться, — с улыбкой прокомментировала Грей, и вот этого Бутхилл уже спокойно вынести не мог. Встал, с грохотом отодвинул стул и едва ли не выбежал из дома, на ходу бросив что-то вроде «Простите, мне срочно надо уйти». Гнев, ярость, зависть, обида, злость — всего этого было слишком много. Так много, что дышать получалось через раз. Ебаный семейный обед. Ебаный Детройт. Ебаный Аргенти. Насколько же все было бы проще, если бы он никогда сюда не приезжал. Насколько же все было бы проще, если бы Бутхилл никогда его не встречал. Это из-за него жизнь Бутхилла неуклонно летела в тартарары, причем все быстрее с каждым днем. Это из-за него. Это он виноват. Он и все прочие пластиковые ублюдки. Бутхилл не помнил, как добрался домой. Кажется, своей перекошенной рожей он напугал какую-то проходящую мимо девушку, но ему было плевать. Он планировал запереться дома, взять на работе отгул и хорошенько нажраться — самый действенный способ решения проблем. В идеале, пробухать ровно до того момента, как ебаная жестянка свалит отсюда подальше, и только после этого снова пытаться как-то наладить свою жизнь. Несколько дней вдали от всего мира и наедине с собой — разве он так уж много просил? По мнению судьбы, видимо, слишком много. — Бутхилл? — раздалось за спиной, стоило лишь Бутхиллу устроиться на диване и щедро плеснуть себе виски в стакан. — Мой друг, что произошло? Наши разговоры причинили тебе боль? Если да, то мне от всего сердца жаль. Блядство. Просто ебаное блядство, какой же пиздец. Бутхилл запоздало вспомнил, что на эмоциях совершенно забыл запереть входную дверь — просто не рассчитывал, что кто-то пойдет за ним. И блядский вездесущий андроид, конечно же, без зазрения этим воспользовался. Что сложного было в том, чтобы хотя бы раз оставить его в покое?! Где же все его хваленое чувство такта, когда так нужно?! — Пошел вон из моего дома, — он даже не собирался оборачиваться. Залпом выпитый виски обжег горло, Бутхилл с непривычки поморщился и тут же плеснул себе еще. Ему нужно было минимум полбутылки, а то и больше, чтобы хотя бы перестать думать, и чем раньше он управится, тем лучше. Особенно если этот гребаный говорящий тостер наконец-то свалит и перестанет прожигать его встревоженным взглядом. Поздно из себя образец добродетели строить — свое истинное лицо он уже показал. Такая же двуличная скотина, как и все вокруг. — Прошу, Бутхилл, выслушай меня, — он обошел диван, опустился перед Бутхиллом на пол и попытался накрыть его ладонь своей, но тот вовремя успел отдернуть руку. — Я не знаю, что я сделал не так, но если ты позволишь, я смогу все исправить, дай мне шанс… — Ты в свой Детройт собирался? Вот и уебывай, — огрызнулся тот, чувствуя, как медленно иссякают остатки его терпения. Второй стакан пошел лучше, по телу потихоньку начинало разливаться тепло, а контроль над речью все заметнее ослабевал. — Найди там себе такую же пластиковую дуру и пичкай ее этими обещаниями, а от меня будь добр отъебаться. И без тебя проблем хватает. — Но я хотел позвать тебя уехать вдвоем… — на андроида сейчас было жалко смотреть. Он выглядел так, будто вот-вот заплачет, диод судорожно мигал красным, но Бутхилл больше в это не верил. И чувствовал сейчас лишь отвращение. — А нахуя? Баб тебе по барам искать? Или чтоб ты на мне свои хвалебные речи отрабатывал? Уж извини, ищи себе для этого другого идиота, я больше на такое не поведусь, — в этот момент Бутхилл плюнул на правила приличия и сделал несколько длинных глотков прямо из бутылки. Вопреки ожиданиям, лучше не становилось. Хотелось то ли завыть, то ли набить андроиду морду, то ли сбежать как можно дальше, но все, что он мог, — и дальше сидеть здесь и подбирать слова, чтобы как можно сильнее задеть собеседника. В надежде, что хотя бы это наконец-то заставит его уйти и оставить Бутхилла наедине с собой. — Я… — Да и потом, — продолжил он, не собираясь даже слушать, — думаешь, я только тебя тут ждал, чтобы наконец-то свалить? Если б я мог, то давно бы уже вернулся — или до твоей тупой пластмассовой башки до сих пор не дошло? Или логическое мышление у тебя отсутствует напрочь, а? На заводе забыли встроить? С каждым новым словом андроид все сильнее сжимал в пальцах край рукава — еще чуть-чуть, и раздался бы треск рвущейся ткани. Но не уходил. Даже не отстранялся. Смотрел на Бутхилла щенячьим взглядом, губы кусал, но подниматься на ноги и идти к двери не собирался. Тупой, безмозглый кусок пластмассы. И как только не дошло, что он делает только хуже. — Я не знаю, из-за чего ты считаешь, что не можешь вернуться, — тихо начал он. Запнулся на полуслове, на мгновение отвел взгляд, но затем снова уставился Бутхиллу в глаза с решимостью самоубийцы. — Но если ты расскажешь, то мы что-нибудь придумаем, обещаю. Мы обязательно найдем выход, если приложим усилия вместе. Я обещаю, я смогу что-то придумать, только разреши тебе помочь. Бутхилл откинул голову назад и коротко, зло рассмеялся. Как же он все это ненавидел. «Из любой ситуации есть выход», «во всем есть свои плюсы» и прочее мотивационное дерьмо. Наслушался в свое время. Видимо, в отделе разработки «Киберлайф» работали те же люди, что и в центре психологической поддержки при его больнице. — Хочешь мне помочь? Ну на, смотри, придумывай. Или кишка тонка? На ноги он поднялся с трудом. Пошатываясь, схватился за спинку дивана, пытаясь хоть как-то удержать равновесие, а затем безо всякой жалости рванул собственную рубашку, только пуговицы по полу застучали. Не глядя, бросил ее куда-то в сторону кухни и повернулся к андроиду спиной. Отсчитывая про себя, пока до того дойдет: три, два, один… — Всевышний, это… Кто бы, блять, сомневался. Для того, чтобы описать это, даже у известного словоблуда Аргенти не нашлось красивых слов. Потому что в этом не было ничего красивого. Изуродованная, покрытая бугристыми шрамами плоть, почти багровая в тех местах, где в нее вживлялись импланты. И так вдоль всего позвоночника — цепь антрацитово-черных прямоугольников спускалась ниже, скрываясь под поясом джинсов. Уродливое, неправильное, страшное сплетение живого и электронного — единственное, что в свое время спасло Бутхиллу жизнь и рассудок. И то, что впоследствии закрыло для него дорогу в Детройт. — На, придумывай, че ты замолчал? Давай, толкай идеи, что можно сделать с нелегальной разработкой, которую засечет любой дерьмовый сканер любого дерьмового пластикового детектива, которых теперь в Детройте сотни! Да, прикинь, из-за того пластикового уебка я заработал не только шрамы, но и перелом позвоночника, и эта электронная дрянь — единственное, что помогло мне снова ходить. И, клянусь, я лучше продолжу гнить здесь, но на своих ногах, чем вернусь в Детройт и опять обреку себя на жизнь беспомощного овоща в инвалидной коляске. Он не стал упоминать, что изначально разработка нелегальной не была. Что женщина с холодными глазами, однажды вошедшая к нему в палату, назвалась представителем инновационного центра. Лучше кандидатуры для экспериментального лечения и придумать было нельзя: Бутхиллу в тот момент терять было нечего. Он и так в один день потерял все: девушку, не желавшую возиться с инвалидом, работу, надежду на нормальную жизнь, — и его ничто не могло смутить. Ни то, что операция должна была остаться строго конфиденциальной — его имя не фигурировало ни в одном документе, а в медкарту факт хирургического вмешательства никто не собирался вносить. Ни то, что платить за нее пришлось через длинную цепочку странных счетов. Ни то, что шансы на успех составляли примерно один к двум — все хваленое полицейское чутье с треском проиграло проблеску смутной надежды. Он знал: если он снова не начнет ходить, ему останется только умереть, и неважно, произойдет ли это на операционном столе или позже, по его собственной инициативе. Поэтому подсознательно готов был ко всему. Но Бутхилл оказался везучим сукиным сыном. В центр он въезжал на коляске, а выходил из него уже на своих двоих. И через несколько недель после этого вернулся в участок, отшучиваясь в ответ на все расспросы о чудесном исцелении. Только с андроидами в паре больше не работал. Но его и не заставляли. — Что молчишь? Никаких идей, да? А спустя год он снова увидел название центра. На этот раз — в отчете одного из коллег, под заголовком «главные подозреваемые». И, нет, речь шла не об уклонении от налогов и финансовых махинациях — работники центра подозревались в похищениях, неэтичных экспериментах над людьми и семи убийствах только за последний месяц. Разумеется, все их разработки подлежали немедленному изъятию с выплатой компенсации, и подробности никого не волновали. Сказано «изъять и заплатить» — надо изъять и заплатить. Но Бутхилл не хотел денег. Бутхилл хотел ходить. И поэтому предпочел сбежать туда, где его бы не нашли. Подал прошение о переводе, наплевав на весь послужной список, и купил билет на первый же рейс. И навсегда запретил себе даже думать о возвращении. — Бедненький, ничего придумать не получилось! А теперь вали нахер из моего дома и больше не смей здесь объявляться. — Бутхилл, я… Щелкнул предохранитель. Дуло табельного «Глока» смотрело андроиду прямо в лоб. — Убирайся. Нахер. Отсюда. Иначе, обещаю, я спущу курок, и меня не ебет, как я буду потом объяснять это Нику. Андроид самоубийцей не был. В последний раз с отчаянием посмотрел на Бутхилла, но быстро понял, что это не сработает. И, развернувшись, неслышно вышел из комнаты, а спустя мгновение Бутхилл услышал, как хлопнула входная дверь. Но облегчения это не принесло. На душе было гадко и мерзко, а вместо злости пришло тянущее, гнетущее опустошение, будто бы кто-то выжал его досуха, словно лимон. Впрочем, он догадывался, чем можно заполнить эту пустоту. Виски осталось еще много, как и времени до утра. В какой момент он отключился, Бутхилл так и не понял. Помнил только, как сидел в обнимку с бутылкой, смотрел на ночное небо в окно, заплетающимся языком жаловался кошке на всех ебаных андроидов, потом, кажется, попробовал что-то спеть… а в следующую секунду он уже лежал на полу, пустая бутылка откатилась куда-то в угол, а в глаза ему светило яркое утреннее солнце. Голова раскалывалась, тело отказывалось повиноваться, безумно хотелось пить, а еще больше — выблевать все выпитое; такого похмелья у него не было со времен академии. А хуже всего было вспомнить, что сегодня вообще-то рабочий день. Поэтому пришлось соскребать себя с пола и в буквальном смысле ползти в ванную, где Бутхилл долго смотрел в белые глубины унитаза, раздумывая, достаточно ли глубоко провалился вчерашний обед. Потом через силу поднялся, долго и жадно пил прямо из-под крана, принимал душ и закидывался найденным обезболивающим — к счастью, осталось как раз две таблетки. В зеркало даже не хотелось смотреть — он и так знал, что ничего хорошего там не увидит, после такой-то ночки. От мыслей о еде затошнило с удвоенной силой, и Бутхилл мужественно ограничился чашкой кофе с остатками шоколада. Стало немного легче. Как раз настолько, чтобы выйти из дома и дойти до участка, но не настолько, чтобы вспоминать о том, что случилось день назад. Пусть и с получасовым опозданием, но лучше ведь поздно, чем никогда. Обстановка на рабочем месте показалась ему до боли знакомой. Странные взгляды, гробовая тишина и просьба Ника зайти. Только вот кое-чего не хватало. Кое-кого. И как бы Бутхилл ни убеждал себя, что ему вообще-то плевать, он не смог удержаться от вопроса, как только за ним закрылась дверь шефского кабинета. — Ник, а где… этот? — произнести имя андроида вслух оказалось выше его сил. — Этот? — Ник покосился на него со странной смесью осуждения и грусти во взгляде. Снял очки, тщательно протер стекла и устало вздохнул. — Этот уехал. Срок его стажировки закончился еще вчера, сегодня я подписал ему характеристику и отправил на автовокзал. Радуйся, кончились твои мучения. У Бутхилла на мгновение потемнело в глазах, и ему пришлось опереться на стену, чтобы не упасть. — Просил только тебе передать. Лично в руки, все дела, — шеф полиции порылся в одном из ящиков и достал оттуда сложенный вчетверо лист бумаги. — Сказал, что видеть его ты не захочешь, а вот письмо можешь и прочитать. Признавайся, совсем новичка закошмарил? Бутхилл не ответил. Вместо этого едва ли не вырвал у мужчины из рук письмо, развернул и жадно вчитался. И на первых же строчках защемило сердце. Дорогой Бутхилл, было крупно выведено в самом верху. Снова я прошу прощения за все мои действия и неосторожные слова. Мне безумно стыдно за все те разы, когда ты испытывал боль по моей вине, ведь это было последнее, чего я хотел. Бутхилл не должен был верить. Не должен был вестись на это снова. Но почему-то не мог себя заставить перестать читать. Но еще больше мне жаль, что я так и не смог многого тебе сказать. Что в тот день, когда ты оттолкнул меня, я так и не смог признаться, что хотел бы стать для тебя больше, чем напарником. Хотел и готов был ждать столько, сколько потребуется, ведь я не посмел бы требовать от тебя в момент забыть о прошлых страхах. Но в твоих глазах я не заслужил и тени шанса, и у меня не хватило храбрости, чтобы быть с тобой честным до конца. Идиот. Какой же он идиот. И на этот раз Бутхилл говорил исключительно про себя. Чего ему стоило выслушать? Чего ему стоило дать андроиду возможность сказать? Буквы расплывались перед глазами, хотелось бросить все, сорваться с места и побежать на автовокзал, но Бутхилл понимал: поздно. Рейс на Детройт давно уже ушел. А все моменты, когда можно было еще что-то исправить, Бутхилл давно уже просрал. Исключительно по собственной вине. Как ты и просил, мы больше не увидимся. Но даже несмотря на это, я обещаю вечно помнить тебя. Ты тот, кто показал мне красоту этого мира, кто научил меня любить, не требуя ответа, и кому я обязан всем. В моем сердце до конца моих дней будут жить бесконечная благодарность и восхищение тобой. Надеюсь, что и ты обретешь свое счастье, ведь я желаю тебе лишь самого лучшего. Навсегда твой, Аргенти. Над буквой I вместо точки нарисовано было крохотное сердечко. И это стало последней каплей. — Ник, я… мне нехорошо что-то, ладно? Я потом оформлю бумаги, только отпусти сейчас домой, — подступавшие к горлу рыдания Бутхилл сдерживал из последних сил. Только не здесь. Не сейчас. Не перед приемным отцом. Ему нужно было домой, нужно было прямо сейчас, нужно было забиться в угол, словно раненому зверю, и остаться со своим горем один на один. И он не знал, что делал бы, если бы Ник ответил «нет». К счастью, Ник понял. И безо всяких вопросов отпустил. Домой Бутхилл шел, как в тумане. Несколько раз спотыкался, едва ли не падал, практически ничего не видя из-за слез. А в голове без остановки крутились строчки из чертового письма. Он хотел сказать, что не торопит. Он хотел сказать, что готов подождать, понимая, что на все нужно время. Он хотел стать к Бутхиллу ближе, но не хотел давить. И пытался что-то исправить даже после того, как ему сказали «без шансов». Бутхилл думал обо всем, что случилось с того самого момента, и с каждым осознанием становилось все хуже и хуже. О нем заботились. Ему хотели помочь. Его ценили. А он собственными руками уничтожил все на корню. И теперь не мог ничего сделать. В письме не было ни адреса, ни телефона. Ни одного указания, где теперь андроида искать. Это был окончательный и бесповоротный конец. На автомате Бутхилл зашел домой. Тщательно запер входную дверь, разулся и аккуратно поставил обувь. Машинальным жестом погладил кошку, прошел на кухню, сел на пол, прижавшись спиной к стене, и… просто-напросто разрыдался. Оплакивал все: несбывшиеся надежды, похеренные отношения с Аргенти, больную спину; рыдал так же отчаянно и горько, как в ту самую ночь после постановки диагноза. Не вспоминая о том, что однажды придется встать и что-то делать. Думая лишь о том, что он не видит смысла дальше стараться. Что вот теперь его жизнь совершенно точно потеряла все краски, и не поможет даже небо, полное звезд. Только через несколько часов слезы наконец-то кончились. Бутхилл еще какое-то время сидел на полу, судорожно всхлипывая, но сил рыдать больше не было. Зато пришло осознание: здесь он не может больше оставаться. Иначе однажды его точно найдут болтающимся в петле. И поэтому он встал. И принялся за дела. Безжалостно выгреб все из холодильника в мусорный пакет, не разбираясь, что свежее, а что уже не совсем. Кинул в сумку зубную щетку, пару смен нижнего белья и планшет с подзарядкой — больше ему ничего не было нужно. Резким движением засунул охреневшую от такого обращения Пулю в переноску, закрыл дверь и вышел на улицу, не планируя больше сюда возвращаться. По крайней мере, не в ближайший месяц. Встретившей его на пороге родительского дома Грей он уткнулся в плечо и долго-долго стоял так, не в силах сказать хоть что-то. Но она и не спрашивала. Просто гладила его по волосам и негромко напевала что-то; совсем как в детстве, когда Бутхилл приходил к ней и жаловался на приснившийся кошмар. Так же без вопросов она разрешила им с кошкой остаться. А Ник подписал заявление об отпуске с возможностью продления за свой счет. И потянулись дни. Серые, безликие, похожие друг на друга, как капли воды. Бутхилл брался за любые дела, лишь бы не оставаться с мыслями наедине: он помогал Грей по дому, работал в саду, играл с Клем, а если выдавалась свободная минутка — включал очередной сериал и, практически не запоминая сюжета, пялился в экран. Все, что угодно, лишь бы не думать. Лишь бы не вспоминать. Хуже всего было перед сном: чем занять свою голову в эти моменты, Бутхилл не знал. Но и здесь решение нашлось быстро. В аптеке ему без вопросов продали снотворное, не особенно сильное, но после трех-четырех таблеток сон наступал мгновенно. И ничего не снилось. Ни-че-го. Одна неделя, две, месяц, полтора… А потом на его электронную почту пришло письмо. Ник прислал, точнее. Ссылка на какую-то статью с сайта новостей Детройта. Бутхилл хотел кинуть его в корзину, даже не читая, но вместо этого случайно нажал на «перейти по ссылке». И замер, как громом пораженный, стоило лишь взгляду упасть на фотографию в самом начале статьи. Нет, в самой фотографии ничего страшного не было. Всего-то несколько улыбающихся людей в полицейской форме, позирующих на фоне полицейского участка. Проблема была в том, что двоих из этих людей он отлично знал. И от воспоминаний мгновенно защемило сердце. Они ничуть не изменились за это время: ни мисс Химеко (она ненавидела, когда к ней обращались по фамилии), ни капитан Янг. Лучший судмедэксперт округа и капитан полиции, по негласной договоренности всегда бравший под свое крыло новичков. Их уважал и любил весь отдел, и не сосчитать, сколько раз Бутхилл бегал к мисс Химеко за чашкой ее фирменного кофе, а к капитану — за мудрым советом. А сколько слухов ходило о том, что эти двое тайно состоят в отношениях и едва ли не женаты наперекор всем правилам… Бутхилл и не осознавал раньше, как сильно скучал по своим коллегам. И как много бы отдал, чтобы еще хотя бы раз их увидеть. Троих ребят на переднем плане Бутхилл не знал. Видимо, пришли уже после того, как он перевелся, может, и в качестве его замены. Двое парней и девушка, совсем молоденькие, только-только после академии. С еще не погасшим задором и огнем в глазах, особенно девчонка. Бутхилл сам таким был когда-то и отлично помнил этот взгляд. Дальше они либо выгорят и уйдут, либо продвинутся далеко по службе. Первое случалось в разы чаще, но в этих почему-то хотелось верить. На этом можно было бы и закончить, но не получалось. Потому что шестым с фотографии ему улыбался… Аргенти. Все так же открыто и искренне, как мог только он, только одет он теперь был не в поношенную клетчатую рубашку, а в настоящую полицейскую форму. «Полиция Детройта разоблачила банду торговцев «красным льдом»: эксклюзивное интервью со всеми участниками расследования», гласил заголовок, и Бутхилл против воли прокрутил страницу ниже. Что могли сказать бывшие коллеги и новички-офицеры, он, конечно, и так примерно представлял. А вот что мог сказать андроид… Автор заголовка безбожно наврал: ничего эксклюзивного в интервью не было. Обычные слова благодарности наставникам и пара мелких деталей расследования, не упоминавшихся в новостях; Бутхилл сам такие интервью давал раз десять. Он сам себе не мог дать внятного ответа, зачем он вообще полез это читать: и так видно, что андроид без него устроился прекрасно, живет себе, горя не знает, друзьями на работе обзаводится; но одна из строчек вновь заставила его сердце сжаться. — Как так вышло, что Вы устроились именно в полицию? Почему именно этот вариант из всех возможных? — За это следует благодарить моего наставника. Он вдохновил меня на эту работу, и я всю жизнь буду ему благодарен. Если бы не его пример, не знаю, где бы я был сейчас. А после личного знакомства с ним я еще сильней уверился в том, что меня восхищает работа полицейских и я хочу вступить в их ряды. Блядство. Эти несколько строк Бутхилл перечитывал раз за разом, а в его груди медленно, но верно зрела и крепла хрупкая, несмелая надежда. Может, не все еще потеряно? Может, Аргенти все еще помнит его? И, может, тоже скучает? Да, у Бутхилла не было ни номера телефона, ни адреса, зато теперь он знал, в каком участке андроида следует искать. А еще были деньги, которых как раз должно было хватить на билет. И отчаянная, безнадежная решимость. Бутхилл до последнего не мог поверить в то, что делает. Даже когда просил Грей какое-то время присмотреть за кошкой. Даже когда нажимал кнопку оплаты. Даже когда ждал своей очереди в аэропорту. Даже когда приятный голос бортпроводницы объявил: «Вы прибываете в аэропорт Детройта». Даже когда он садился в такси. Осознание пришло только в тот момент, когда дверь машины открылась рядом со входом в полицейский участок: он действительно вернулся. Пусть ненадолго, пусть только для того, чтобы поговорить, но все-таки вернулся. Мгновением позже накатил страх: а если узнают? Если засекут? Но времени думать об этом уже не было, потому что из участка потихоньку начинали выходить люди — пять минут назад закончился рабочий день. Аргенти он заметил сразу же — такого сложно не разглядеть в толпе. Но шел он не один, а с той троицей с фото: что-то активно обсуждал с ними, улыбался, жестикулировал; и Бутхилл вдруг понял, что не может найти в себе смелость даже просто окликнуть его. Что он вообще забыл здесь? У Аргенти теперь своя жизнь, другая, шумная, в ней есть место новым друзьям и возможностям, и вряд ли ему захочется снова впускать Бутхилла в сердце. Что ж, его можно было понять. Бутхилл сам бы отказался разговаривать. Смотря в спину андроиду, он чувствовал себя донельзя глупо: зачем он вообще приехал? Убедиться, что у Аргенти все хорошо? Это стало понятно еще по той самой статье. Нужно было разворачиваться и уходить, но Бутхилл не мог заставить себя сделать и шага; он мог лишь стоять, смотреть и бесконечно проклинать себя за слабость и трусость. Но в какой-то момент андроид, почувствовав неладное, обернулся. Мазнул по Бутхиллу безразличным взглядом, затем вдруг развернулся, сделал несколько шагов навстречу и… — Бутхилл? Неужели это и вправду ты? — Привет, — он криво усмехнулся, не в силах даже посмотреть Аргенти в глаза. — Найдется для меня минутка или ты торопишься? — Я никуда не спешу, так что… — замялся андроид и беспомощно оглянулся на замерших неподалеку в ожидании коллег. Кажется, у него тоже не находилось нужных слов. — Видел тебя в новостях. Поздравляю, ты заслужил быть офицером, — это было совсем не то, что Бутхилл хотел сказать, но он просто не мог себя заставить. Он не умел ни извиняться, ни говорить о чувствах, ни признавать вину, и теперь слова попросту не шли. От самого себя тошнило, и Бутхилл чувствовал, как стремительно тают его шансы. — А, спасибо… мне нравится моя работа, — улыбка Аргенти казалась вымученной. Наверное, он тоже совсем не этого ждал. Оба ненадолго замолчали, пока андроид первым не нарушил тишину: — Бутхилл… ты пролетел через полстраны только для того, чтобы поздравить меня с вступлением в должность? И Бутхилл с пугающей ясностью понял: либо сейчас, либо никогда. Другого шанса уже ни за что не будет. Потому что если сейчас он не сделает хоть что-то, то Аргенти никогда уже его не простит. Поэтому он, превозмогая страх и тревогу, через силу выдавливая каждое словно, все таки произнес: — Нет. Не для этого. Я хотел сказать: я вел себя как мудак. Прости меня, пожалуйста. Мир вокруг словно бы замер. Бутхилл больше не замечал ни людей вокруг, ни гула машин, ни света вывесок и фар; перед собой он видел лишь Аргенти, его Аргенти, его невозможного, необыкновенного, но такого родного, с бракованными протоколами, склонностью к чрезмерно пафосным речам и нежеланием снимать диод, но такого красивого, такого родного, такого… самого-самого лучшего. И в его глазах Бутхилл видел такую же боязливую надежду, отражение той, что испытывал он сам. И слова нашлись сами собой. — Я соврал тебе тогда. Тот поцелуй для меня значил очень многое, и именно это я и хотел сказать. Но испугался, что ты уйдешь. Вот и наговорил хуйни. Прости меня, пожалуйста. Его щеки уже знакомым жестом коснулись теплые пальцы, и Бутхилл прикрыл глаза и прижался к ладони щекой. И понял наконец, что скучал. Так сильно, безумно скучал. — Помнишь, я сказал, что звездное небо — лишь второе из всего, что я могу назвать прекрасным? — тихо спросил андроид, и Бутхилл, несмело подняв взгляд, увидел, что тот улыбается. — А первым был ты. Еще до первой встречи в участке. Когда я выбирал себе стезю, то наткнулся на видео, где ты рассказывал о своей работе для одного из сайтов новостей. И почти сразу я понял, что не видел в жизни никого прекраснее тебя — а потом убедился, что и не увижу. И если у меня есть хотя бы крохотный шанс все вернуть — что ж, повторюсь: я готов ждать столько, сколько потребуется. На это Бутхилл ответить не мог. В конце концов, он ведь всегда предпочитал поступки делам. Поэтому шагнул навстречу, заключил Аргенти в объятия и прижался щекой к его груди. Он слышал тихое гудение тириумнгого насоса, заменявшего андроидам сердце, ощущал, как его ласково обнимают в ответ, и чувствовал себя абсолютно и окончательно счастливым. Да, он все еще не знал, что будет делать дальше, как будет решать проблему с имплантами и к чему приведет решение попробовать встречаться с андроидом, зато он точно знал две вещи. Под новенькой кожаной курткой Аргенти до сих пор носил ту самую клетчатую рубашку. И это значило, что вместе они уж точно что-нибудь придумают.