Как преуспеть в Тёмном чародействе (Без особых стараний) / How to Succeed in Dark Wizardry (Without Really Trying)

Время течёт. Рон какое-то время оставляет клейкие бинты обёрнутыми вокруг своей палочки, зачарованные квоффлы и снитчи кружат яркими пятнами на заднем фоне. Люди замечают, конечно, но не то чтобы это что-то большое дело. Каждый год находятся ребята, кто склеивает свои палочки зачарованным скотчем, пока не смогут добраться до ремонта, чтобы не прерывать занятия, — палочка Рона похожа на вариацию этого. Даже когда проходит несколько дней, и рана на его палочке зарубцовывается, словно это настоящая кожа, а не дерево, на это не обращают внимания. Рона так и тянет её поковырять. Он почти это делает, но… Он чувствует, что его палочка пульсирует вместе с его сердцебиением, чувствует, как её кусает жёсткая шерсть мантии, когда она в кармане. Она всё ещё чертовски капризная на уроках, и кажется, что ему нужно бороться за каждое вызванное заклятье, особенно на уроках заклинаний, но… больше не в плохом смысле. Его палочка просто… в чём-то лучше, в чём-то хуже. В смысле, ей удаётся лучше всё производить. Ей нравится многое гораздо больше, чем превращать сов в театральные бинокли, или призывать заклинания переключения, или наколдовывать воду. (Она, скорее, была частью него, чем не была. В прямом смысле него — когда многие люди говорят об этом, это по сути своей означало магию как проявление воли. Рон, глядя на свою палочку, на которой появились буквально корки после кровотечения, догадался, что, ну, кровавый ритуал технически сработал. В каком-то смысле, понимаете ли. Теперь он уж точно гораздо лучше связан с палочкой, раз уж она кровоточила его кровью, и он мог чувствовать через неё всякое.) В общем, время идёт. Сначала по каплям, потом накатывает всё сразу, когда он наконец-то входит в режим. Он обедает с Джинни несколько раз в неделю, ходит на уроки и хотя бы пытается уделять им внимание, в большинстве случаев. Наказание с Локхартом превратилось в уборку трофейной комнаты после уроков (куда более приятное занятие), а затем стало написанием строк, потому что у них оставалось ещё несколько дней, а так как это было начало семестра, количество вещей для чистки быстро закончились. Он всё ещё ходит в класс упыроведения по утрам субботам и практически испытывает облегчение, что никто его за лето не починил. Так кажется уютнее: покрытый подпалинами, не используемый десятилетиями. Правда, он не делает ничего особенно интересного. По крайней мере, пока, ведь его палочка ведёт себя странно и кровоточит. Не успел он оглянуться, а уже Хэллоуин и вечеринка Почти Безголового Ника. (Хочет ли он идти? Нет, не особенно. Значит ли она почему-то много для Гарри? Да. Заинтригована ли всем происходящим Гермиона? Тоже да. Собирается ли он оставить их одних, окружёнными привидениями, которых они не знают, в комнате с тухлой едой? Нет, не настолько же он урод.) Так что всё проходило именно настолько неловко, как он и предполагал (для справки: чрезвычайно), и они возвращаются обратно по лестнице на пир в честь Хэллоуина, где прямо возле Большого зала написано огромное послание кровью, а миссис Норрис, кошка Филча, вздёрнута рядом и мертвецки неподвижна. — Нужно убираться отсюда, — первое, что говорит Рон, потому что частью всего этого он уж точно быть не хочет. А ещё, раз уж оно всё ещё здесь, значит, скорее всего, ещё очень свежее, следовательно, если люди выйдут и увидят их здесь… — Ты слышал это? — прерывает его мысль Гарри. — Этот… этот голос? — Гарри, тут мёртвая тишина, — тихо говорит Гермиона. — Это не — здесь нет голосов. — Готов поклясться… Рон прерывает его: — Мы. Уходим. Сейчас. Же, — он хватает Гарри за руку и начинает толкать его всем телом подальше от места происшествия, но тут большие двойные двери Большого зала распахиваются. Слишком поздно. Проклятье. Кричат первокурсники, отчего по всему залу начинается истерика. А после этого всё идёт через одно место.

--

Кошка жива, что хорошо. К сожалению, кошка окаменела, что смущает гора-а-аздо больше, чем если бы она умерла. Дело в том, что убийство — это довольно просто: не считая убивающего заклятья, было множество способов что-то умертвить. А вот окаменение? Задачка потруднее. Гораздо труднее. Не считая Напитка живой смерти (что вызывало окаменение лишь технически, и, если всё провернуть верно, лишь на ограниченное время), это царство очень, очень тёмных проклятий и очень, очень опасных магических существ. (Кстати говоря, как выяснил Рон из «Клеймённого кокатрисом», кокатрисы могут плеваться ядом, который вызывает окаменение. Это широко используемый ингредиент для зелий, в особенности для ядов и лекарств.) Таким образом, всё сводится вот к чему: что-то случилось, и никто не уверен, что, только это что-то невероятно опасное и произошло прямо у всех под носом. А ещё большинство людей уверены, что в этом замешан Гарри, потому что у него есть всяческие жуткие силы и он, оказывается, убил Сами-Знаете-Кого. Ни у одного из них троих нет никакого алиби, но поскольку Гарри — знаменитость, широкая общественность решила, что это его рук дело. Вся школа на грани. А для Гермионы это означает нырнуть в исследования с головой. Как выяснилось, что-то подобное уже было 50 лет назад. Умерла девочка. Никто не знал, как это случилось, только то, что это произошло, а потом остановилось. «ТАЙНАЯ КОМНАТА СНОВА ОТКРЫТА. ВРАГИ НАСЛЕДНИКА… ТРЕПЕЩИТЕ», — значится в послании, написанном кровью, буквы такие свежие, что с них всё ещё капает по стенам. Гермиона глубоко зарывается в поисках информации о «тайной комнате», но пока что ничего полезного не нашла. Легенды, разумеется, да несколько сплетен о Салазаре Слизерине — но ничего серьёзного, ничего доказуемого. Но дело в том, что ничего не происходит. Все, конечно, на грани, но это же точно был какой-то вышедший из-под контроля розыгрыш к Хэллоуину, да? Напугать всех чем-то, что случилось 50 лет назад, сделать всех дёрганными — жестоко, конечно, но ничего злодейского. Должно быть. По сути, всё, что изменилось, — это то, что на травологии они поставили в приоритет работу над мандрагорами, а на защите от Тёмных искусств Локхарт разглагольствовал, кто бы мог подумать, о победе над кокатрисом. (Но самое главное, что Гермиона и близко не была напугана. Она хотела расследования. Это была та самая подсказка, о которой Рон обычно забывал, когда кто-то рассказывал историю, и которая всплывала позже, когда была очень нужна.)

--

Гарри очень странно выглядит без костей в руке. В смысле, она всё ещё прикреплена, он может ею двигать, но она такая… разболтанная. Как, блядь, именно Локхарту удалось испарить только кости — загадка. Не то чтобы Рон своего рода знаток заклинания испарения и всё такое, но кажется, что испарение только костей без ущерба всему остальному в руке вроде артерий, или мышц, или даже пореза кожи — не из списка вещей, которые можно произвести случайно. Но Локхарта тяжело считать. Рон вполне уверен, что он именно настолько самовлюблён, как и выглядит, но что-то в нём просто кричит, что он и близко не такой идиот, как кажется. Рон вполне уверен, что мог бы обыграть его в шахматы, но Рон вполне уверен, что в хороший день может обыграть большинство людей в шахматы. Локхарту с его идеальными волосами и большеглазой наивностью удаётся выглядеть абсолютно безобидным. (Рон, как правило, не доверяет вещам, которые выглядят абсолютно безобидно. Даже в самых прекрасных цветах может прятаться шершень, а маленький детёныш всё равно укусит, если решит, что его загнали в угол. — Если в чём-то нет никаких недостатков, — однажды сказал папа, когда они для видимости работали в сарае, — то либо оно мало стоит, либо кто-то тебе лжёт. — …А какое отношение это имеет к кар-бюр-аторам? — произнёс Рон это слово, глядя, как отец возится с чем-то, что имеет слишком много клапанов, чтобы быть хоть сколько-нибудь понятным. — Небольшое, — отец отложил предмет, не желая обсуждать с, в то время, девятилетним сыном свои мысли по поводу перехода на систему впрыска топлива. — В любом случае, я хочу сказать, что рано или поздно кто-нибудь попытается тебя обмануть. Ты должен уметь это распознать. — А как я узнаю? — спросил Рон. — Не знаю, малыш, — папа ласково взъерошил ему волосы. — Ты придёшь к этому, не переживай. В конце концов, ни один ребёнок Артура Уизли не покинет отчий дом без обширного набора навыков по критическому мышлению и здравого неуважения к старшим.) В общем, Гарри трепыхается на земле с недостающими костями в руке (и, да, только в руке, что тоже очень, очень странно с логической точки зрения), все кричат и, очевидно, один из бладжеров прямо-таки жаждет крови до странности больше, чем обычно. Гарри застрял на ночь в больничном крыле, поскольку ему надо вырастить новые кости. Рон вырубается на одном из диванов в гостиной Гриффиндора, неловко распластавшись на животе, с одной из ног беспорядочно закинутой на спинку. Внезапно он очень уставший. Или, ну, «уставший» не совсем подходит. Но что-то в этом кажется гораздо удобнее, чем его кровать, которая всего лишь в нескольких лестничных наверху, даже если практически все его конечности согнуты в странных углах, и у него нет ничего даже подобного на подушку. Пожалуй, ему спится лучше всего, чем за многие месяцы.

--

Гарри покидает лазарет, и, как выяснилось, там его донимал домовой эльф Малфоя без какой-либо веской причины. Не сказать, что если бы Малфой натравил своего домового эльфа на Гарри, было бы веской причиной, но, ну, — хотя бы причиной. Но нет, по-видимому, Доффи или как там его зовут, решил лишь по доброте душевной просто так сделать жизнь Гарри как можно труднее. — Значит, ты хочешь сказать, — говорит Гермиона на следующий день за обедом, после того как Гарри выписали из больничного крыла, — что люди здесь просто владеют своими слугами? Рон смотрит на свой сэндвич, потому что не может понять, куда идёт этот допрос, но он просто знает, что ни к чему хорошему. — Эм, ну, — чешет он голову сбоку. — Большинство из того, что они делают, ты можешь и так сотворить заклинаниями, но — да? — Это не — ты же знаешь, что это рабство? — Это скорее класс… — Думаю, — встревает Гарри, — что, может, если ты пытаешься оправдать рабство, ты не на той стороне, Рон. Если честно, он никогда не владел одним. Ни его семья — всегда слишком бедные на стороне папы, а мамы… Ну, он слышал, что используют слово «паразит», что говорит о многом: — …Я знаю, просто… — вздыхает Рон. — Не особенно, правда — нам говорят, что им это нравится, и они умрут без этого, и… — осёкся он. — Я не знаю, к чему веду. — …Что ж, значит, — говорит Гермиона, очевидно меняя тему. — Перед Хогвартсом школа вообще необязательна? Рон думает над этим, благодарный новому обсуждению: — …Не особенно? В смысле, ты должна уметь читать на английском и знать достаточно математики для зельеварения, но кроме этого… Не знаю, некоторые богатые чистокровные нанимают репетиторов и всё такое, но в основном просто для магии, — Рон смотрит на неё с недоумением. — Почему ты спрашиваешь? Гермиона слегка хмыкает: — Просто так, просто думаю кое о чём, — Рон вполне уверен, что это ложь, но неважно. — Просто — просто размышляю вслух. Пытаюсь кое-что понять. Рано или поздно она придумает, как поговорить об этом, решает Рон. Гермионе нравилось дать мыслям потомиться в своей голове, рассортировать их. Дистиллировать идеи во что-то очень, очень убедительное. (Именно поэтому она начинала работать над своими эссе за несколько недель до срока. У Рона была привычка писать их накануне, а то и в день сдачи.)

--

Так вот, пострадал какой-то первокурсник, что плохо. Если точнее, это Колин Криви — маленький утырок, который слонялся за Гарри, как какая-то человекоподобная минога. Не то чтобы Рон ненавидит мальчика или что, но иногда он ужасно раздражал. Как выяснилось, он появился в больничном крыле, когда Гарри остался там на ночь. Окаменевший, как они узнали позже. (На травологии профессор Спраут тихо ускоряет сроки выращивания мандрагор. Невилл замечает первым, потому что они заменяют удобрения со слабого зелья в почве до алхимически обогащённого драконьего навоза, что пахнет хуже всего, что когда-либо встречалось Рону за всю жизнь.) На следующий день он обедает с Джинни, частично чтобы избежать разговоров Гарри о том, как странно ему было с разболтанной рукой, а частично потому что, ну, она как будто не в своей тарелке. — Ты в порядке? — спрашивает Рон, садясь напротив неё. Джинни смущённо поднимает взгляд от своего дневника. Рон не особенно понимает, откуда он у неё — раньше она была не из тех, кто ведёт дневники, — но ему всё равно. Джинни теперь ведёт дневник, да и пожалуйста. Когда он попал в Хогвартс, то завёл себе гораздо более опасное хобби магии на крови, так что не ему судить. — А? — Как поживаешь? — Я… — вздыхает она и закрывает дневник. — В порядке, правда. Она выглядит пиздец не в порядке, если Рон будет честным, но пока что он ей это говорить не будет. У неё тёмные круги под глазами, и что-то в ней кажется как бы… приглушённым. — Хорошо, — вместо этого говорит он. — Можно я поем с тобой? Потому что если услышу от Гарри ещё раз о его болтающейся руке… Она смеётся: — Да! Я болтала с Аластером — ну, знаешь, моим напарником по зельеварению… — …Тот, что пролил чернила по всем твоим вещам в первый день? — Да, он. В общем, он уже устал от разговоров про болтающуюся руку, а он в Рейвенкло! — Моргана, — говорит Рон. — Он мой лучший друг и всё такое, но если я ещё раз услышу эту историю… — прерывает себя Рон, пока не успел произнести что-то совсем не доброе. — Неважно, как дела на первом курсе? Губы Джинни искривились в ухмылку: — Правда? Это лучшее, на что ты способен? Рон смотрит в тарелку томатного супа в некотором смущении: — Ладно, Джин, пожалуйста, отвлеки меня историями о своих друзьях, пожалуйста? — Лучше, — она берёт одну толстую палочку картошки фри с тарелки и проводит ею по прямо-таки озеру кетчупа, а потом съедает её. — Я же рассказывала тебе о кошке Марипосы? Рон кивает: — Той, что без шерсти, да? — Той самой. В общем, она залезла в косметику Саманты пару дней назад! — Нет, — говорит Рон, понимая, к чему она ведёт. — Да! — широко улыбается Джинни. Не так сияюще, как обычно, но, может, Рон запомнил как-то не так.

--

Гермиона продолжает что-то делать в туалете для девочек на третьем этаже. В том, куда никто не ходит, потому что его постоянно затапливает, а ещё там живёт привидение. Миртл, ему кажется, зовут призрака — он встречал её только раз, и она такая королева драмы. В смысле, конечно, ужасно, что её убили ученицей в школе, но ещё… Она могла бы сбавить обороты, вот и всё. Гермиона и Гарри убеждены, что за окаменениями стоит Малфой. Ку-ку, правда? Малфой, может, расист и придурок высшей категории, но ещё ему двенадцать, а потому Рон сомневается. (Про себя Рон думает, что главный подозреваемый — какое-то страшное привидение Волдеморта, как и в прошлом году. Он знает, что, если думать реалистично, что крайне маловероятно, что… Ну, у него сработала чуйка, он чувствует это задницей.) (Оказывается, как Рон узнает позже, в том, что он поступил чудовищно глупо, связав себя напрямую с Существами За Завесой, всё же есть и свои плюсы.) Конечно, не помогает, что Малфой сам хвастается, что приложил ко всему руку. Малфой — жадный до власти, охочий до крови маленький утырок, так что это ничуть не удивляет, но, по-видимому, многие люди верят ему на слово. Или, по крайней мере, верят ему на слово, пока не оказывается, что Гарри разговаривает с чёртовыми змеями, что всё-таки считается самым явным признаком Тёмных Искусств из существующих.

--

Дело не в том, что Рона бесит вся эта история «Гарри — змееуст». Вовсе нет. Его даже не бесит то, что он ему не рассказал, потому что Гарри ни черта не знает о магии, а потому не знал, что это Большое Дело. Рон должен прояснить это с самого начала. Локхарт, со всей своей бесконечной мудростью, решил, что только дуэльного клуба школе и не хватало. И, ну, Рон не станет врать, ему это по вкусу. В смысле, не сама идея, что его ведёт Локхарт — несмотря на заявления книги, Рон был вполне уверен, что у мужика нет никаких навыков по части насилия, судя лишь по одной его реакции, когда он «случайно» выпустил корнуэльских пикси в классе, — но сама идея научиться драться казалась весьма привлекательной. К счастью, Снейп — второй уполномоченный клуба. А ещё он надирает задницу Локхарту на дуэльном ринге, на что невероятно приятно смотреть. (Наедине с собой Рон окончательно прикипел к Снейпу. В смысле, Гарри и Гермиона всё ещё его ненавидят — понятно почему, — но после того, как он несколько раз проснулся со Снейпом возле своей больничной койки, и как тот отчитывал его, как некое странное, нелепое подобие его мамы, Рону уже невозможно это отрицать. Да, Снейп — придурок-неудачник с амполбом, в большинстве случаев отвратителен в преподавании, но ещё он отвратителен в притворстве обратного, и — ладно, для Рона больше всего имеет значение, что, несмотря на всё это, ему не всё равно, что каким-то образом многое компенсирует.) Следующие на дуэль выходят Гарри и Малфой, Малфой призывает змею, а Гарри, ну, разговаривает с ней, что в лучшем случае можно назвать тревожным. Гарри начинает шипеть, и внезапно вся комната замолкает. — Ни черта себе, — бормочет Рон, когда Гарри уговаривает змею не кусать его. На этом дуэльный клуб расходится раньше, и Рон закрывает своим телом и выводит Гарри из толпы людей, обвиняющих его в убийстве Колина Криви (мальчика, который, Рон не знает, как подчеркнуть сильнее, всё ещё очень даже жив) и что он наследник Слизерина (что, хоть Рон и не знает историю семьи Гарри и вообще, но кажется, что это чертовски вряд ли, учитывая, что его мама маглорождённая). Он довольно быстро находит заброшенный класс, и да, им влетит за нарушение комендантского часа и всё такое, но Рон правда не может даже притвориться, что ему не плевать. — Что ж, — говорит Рон, — ты змееуст. — Я что? — Змееуст, — пространно взмахивает рукой Рон. — Это значит, что ты умеешь разговаривать со змеями. На змеином языке, — замолкает Рон. — Что ж, — произносит Гарри после долгого взгляда в пространство, размышляя о жизни. — Значит, я умею говорить по-змеёвски? Рон фыркает: — Во-первых, он называется парселтанг… — хотя про себя думает, что «змеёвский» звучит лучше, — …и, э-э, ну… — смолкает Рон, пытаясь придумать, как сказать лучше, чем «это значит, что народ будет считать, что ты следующий Тёмный Лорд и это ты заставляешь людей каменеть». На ум ничего не приходит. — Ну, это обычно типа Тёмный навык, понимаешь? Значит, народ будет считать, что ты следующий Тёмный Лорд, и это ты заставляешь людей каменеть. — Хм, — Гарри проводит рукой по и без того взъерошенным волосам. — Отстой. — Что сказать, — вздыхает Рон, — ага. — Что ж, а что это, э-э… На что это похоже? — Не знаю, типа шипения? — сложно описать. — Знаешь, как одна из первокурсниц зовёт свою кошку? Ту, что без шерсти? И она просто говорит ей: «Кс-кс-кс-кс-кс»? — Рон пытается скопировать звук. Не очень успешно. — Типа того, что-то вроде, но, ну, знаешь, более змеино.

--

Так или иначе, люди считают Гарри вторым пришествием Тёмного Лорда, что просто смешно. Во-первых, Сами-Знаете-Кто уже пытался стать вторым Гриндевальдом, так что «второе пришествие», наверное, неправильно. Во-вторых, Гарри всего двенадцать, и он буквально не смог бы творить темную магию, даже если бы попытался. Его сердце настолько чисто, что он расплавил Квиррелла в прошлом году — Моргана знает, что он не может заниматься такими серьёзными вещами, как окаменение, забавы ради. Из-за этого на уроках неловко. Постепенно растёт число хаффлпаффцев (и рейвенкловцев, хотя они приходят к этому гораздо тоньше и медленнее), которые искренне и на полном серьёзе верят, что он наследник Слизерина. А то, что Малфой размахивает руками и говорит об ответственности за всё это (во что Рон не верит, и ему бы хотелось, чтобы это было хоть сколько-нибудь удивительно), только ещё больше мутит воду. — Что ж, этот твой приятель Гарри, — говорит Мэгги, по запястье закопанная в обогащённый драконий навоз на травологии. — Он правда ходит по замку и убивает ребят или?.. Они с Невиллом несколько привыкли к ней, но она просто чёртова американка. Всегда всё говорит прямо. — Не думаю, — через какое-то время говорит Рон. — Вполне уверен, что я бы заметил, он не самый тонкий из людей. — А если у него получается случайно? — спрашивает она. — Например, во сне? Рон удерживается от желания бросить в неё комком драконьего дерьма: — Он — слушай, понимаешь, Гарри полный профан во всём, касающемся чего-либо отдалённого похожего на Тёмное, усвоила? Невилл кивает: — Я попросил бабушку проверить семейные родословные, просто чтобы убедиться, — он аккуратно утрамбовывает удобрение вокруг мандрагоры. — Поттеры переехали на Британские острова в 1850-х, никак они не могут быть родственниками Слизерина. — Хм, — говорит Рон, потому что не подумал об этом. Но, опять же, папа не придавал большого значения всей этой генеалогии волшебников — что-то в духе «даже Габсбурги выглядят лучше в сравнении», — а мама считала, что вся эта история с кровным родством — немного эзотерическая, и следила за ней только для того, чтобы убедиться, что никто не был романтически привязан к родственникам. — Рад слышать, наверное. — Знаете, — через некоторое время говорит Мэгги с задумчивым лицом, — он всё же мог бы к этому прийти. Подыграть, что он опасен, понимаете. Рон думает о том, чтобы зарыться в кучу драконьего дерьма перед собой. Он начинал привыкать к запаху, а сама идея кажется всё более и более привлекательной с каждой секундой: — Дело в том, что он не опасен, так что это, пожалуй, плохая догадка. — Нет, правда! — говорит она. — Мой отец работает в МАКУСА, понимаешь, и они сделали это против Советов… — …Давай не будем об этом, — говорит Невилл, и ему ещё более неловко от этого разговора, чем Рону. — В общем, Мэдж, ты закончила эссе по зельеварению? Мозг Рона закоротило: — Нам задали эссе по зельеварению?

--

Через несколько дней этот придурок из Хаффлпаффа (Финч-Флетчли, тот самый, который постоянно говорит о том, что он почти поступил в Итон, нет, правда. Он, конечно, ведёт себя как чертов аристократ и пишет конспекты перьевой ручкой ручной работы, так что никто в нём не сомневался) каменеет. Почти Безголовый Ник тоже, но, учитывая, что он призрак и всё такое, это не так уж и важно. (Позже выяснилось, что отец Финч-Флетчли был большой шишкой в парламенте и близок с Тэтчер. Так что, оглядываясь назад, можно сказать, что то, что всё стало очень серьезно и очень быстро, было очень логично — какой-то безымянный маглорождённый попадает в кому, и это разовое происшествие, которое можно замести под ковёр. Но как только в дело начали вмешиваться богатые люди с титулами, ситуация вдруг стала неотложной.) Народ ещё больше косится на Гарри. Малфой хвастается тем, что он наследник Слизерина, и, к сожалению, Гарри и Гермиона верят ему. Именно поэтому, когда Гермиона затаскивает их с Гарри в заброшенный туалет для девочек на третьем этаже и показывает им, над чем работала, он не может заставить себя удивиться. — …Это называется Оборотное зелье, — спешно говорит она. — Я долго над ним работала — требуется больше месяца на то, чтобы сварить его, понимаете, — и я подумала, может, мы могли бы превратиться и проскользнуть в гостиную Слизерина? Ужасная идея. — Когда оно будет готово? — спрашивает Гарри в десяти разных степенях нетерпения. — Где-то через неделю, — говорит она, выглядя немного смущённой. — Я собиралась подождать, но, учитывая всё происходящее, подумала… Я подумала, что должна сообщить вам о нём. В этот момент Рон понимает, что, ух ты, блин, у него нет выбора. Решение принято за него, и ему придётся с ним смириться. — …Я, конечно, буду Милисентой Булстроуд, — говорит Гермиона, — а вы двое, может, будете Крэббом и Гойлом? Просто не думаю, что мы сможем загнать Блейза в угол, а становиться Малфоем — это уже перебор. «Моргана, — думает Рон, — это и впрямь происходит». — Думаю, — говорит Рон, — может, нам бы стоило… Кто-то должен остаться вне всего этого, понимаешь? Я имею в виду, чтобы убедиться, что всё правильно работает. Ничем хорошим это не заканчивается. — Рон, — говорит Гермиона, — ты что, думаешь, что я его неправильно сварила или что? Потому что я чётко следовала инструкциям. — Ага, — добавляет Гарри, — Гермиона — ас в зельеварении, — будем честны, Гермиона — ас во всём, но какая разница. — Ты боишься? В том-то и дело, он не боится. Вообще-то, он занимался опасными, идиотскими вещами постоянно. Просто — и он знает, что сейчас звучит ужасно лицемерно, — это казалось и впрямь плохой идеей. — Я не боюсь, — вместо этого говорит Рон. — Просто думаю, что нам нужен кто-то на стрёме. Кто-то, кто, э-э, останется собой на случай, если всё пойдёт не так, — кроме того, какая-то крошечная, ощутимая часть Рона совсем не хочет его использовать. Просто — Рон сам не знает, но когда он прислушивается к своему чутью, оно, как правило, оказывается правым. — …Ладно, — говорит Гермиона через некоторое время. — Может, это и хорошая идея.

--

Оказывается, это была чертовски гениальная идея, потому что через несколько дней, когда они пробуют его, Гермиона случайно превращает себя в гибрид кошки и человека, и, когда Гарри на глазах превращается в Крэбба, Рон принимает ответственное решение: — План отменяется. — Что? — визжит Гермиона. И это действительно визг — зубы у неё длиннее, а в горле что-то не так, из-за чего всё звучит на высоких тонах и хрипло. — Надо отвести тебя в больничное крыло, чтобы убедиться, что ты не останешься полукошкой навсегда, — вздыхает он. — Гарри, ты уже Крэбб, ты можешь пойти и сделать то, что нужно, но я считаю, что ей сейчас нужен настоящий чёртов целитель. — Мне это кажется плохой идеей, — говорит Гарри, его очки выглядели очень странно на носу-тесаке Крэбба. — Я не хочу просто… просто бросить вас двоих, понимаете? В том, как Гарри говорит, как выглядит его лицо, что-то настолько противоположное Крэббу, что это почти комично. Колеблющаяся улыбка Гарри кажется совершенно неуместной на жёстком лице, которое на него сейчас надето — все углы и плоскости, почти как театральная маска. К тому же, будучи Крэббом, он был ещё и выше, и шире, и выглядел так, будто мог бы проделать становую тягу на пятикурснике. — Хм, — говорит Рон, — это может… Тебе всё равно придётся подождать, пока развеется зелье, — наконец, проговаривает он. — Но… — Слушай, Гарри, — произносит Гермиона, её голос цепляется и скрежещет, как липучка на одежде. — Всё будет хорошо, ты просто должен… хр-рк… — Гермиона кашляет, что-то застряло у неё в горле. — Просто поговори с Малфоем, хорошо? Мы на тебя надеемся. Гарри решительно кивает и поворачивается, чтобы уйти. — И сними очки! — напоминает ему Рон перед самым уходом. — Спасибо! — кричит через плечо Гарри.

--

К счастью, у большинства других учеников сейчас нет занятий из-за факультативов, которые выбирают на третьем курсе, так что протащить Гермиону в больничное крыло незамеченной не так уж и сложно. — Что, чёрт возьми, Вы натворили на этот раз, Уизли? — спрашивает деловая мадам Помфри. — Вообще-то, это не я… Гермиона сварила зелье, чтобы превратиться в кого-то другого, но, кажется, она собрала не те волосы или что-то в этом роде, — Рон неопределённо махнул рукой, которая не была занята тем, что держала её. С её руками и ногами творилось что-то неладное, и Рон не хотел рассматривать их слишком близко, похоже, её лодыжки работали очень странно. — Я подумал, что нужно отвести её сюда, чтобы Вы всё проверили. — Ну, — говорит Помфри, — по крайней мере, у Вас есть голова на плечах, когда речь идёт о других людях. Вместе им удаётся уложить Гермиону на одну из коек и задёрнуть вокруг неё занавеску. — Вы сказали, что это Оборотное зелье? — спросила она, беззвучно произнося несколько диагностических заклинаний. Рон этого не сказал, но сильно намекнул, так что… Поставил пенни, ставь и фунт, и всё такое: — Предполагалось, что мы выпьем его все вместе, но я подумал, что один из нас не должен, просто чтобы подстраховаться. — Чем вы трое вообще занимаетесь, что вам понадобилось его использовать? — спрашивает она. Гермиона снова заходится в приступе кашля. Кажется, будто у неё в горле что-то шевелится. — Э-э, — говорит Рон. — Ну, я, э-э… Не думаю, что говорить Вам — хорошая идея, если честно. Она выразительно на него смотрит. Целителям всегда лучше всех удавалось выглядеть невероятно уставшими от всего этого дерьма: — Попробуйте ещё раз. Гермиона моляще смотрит на него. По мере трансформации она уже перестала пытаться говорить сквозь свои очень, очень внезапно острые зубы. — …Просто розыгрыш, — придумывает Рон. Помфри очевидно ему не верит, но оставляет как есть. К счастью. — Мне, разумеется, придётся позвать вашего декана, — тихо говорит она. — Во-первых, потому что это было невероятно глупо, и за это должны быть последствия, а во-вторых, она наибольший эксперт по превращениям животных. — А, — тупо говорит Рон, — из-за штуки с кошкой, — Перси упоминал об этом, хотя, очевидно, она обычно приберегала этот урок для третьего курса. — Да, — выплёвывает Помфри, — из-за штуки с кошкой.

--

Так что Гермиона получает наказание — её первое, думает Рон, — и выглядит совершенно убитой из-за этого. Что нелепо, она получила наказание с Макгонагалл, это, скорее всего, просто прописи или строгий выговор с блюдом сладостей, но неважно — Гермиона может чувствовать, что чувствует. Рону не вменяют наказания, что приятно для разнообразия, но это стоит ему 70 очков Гриффиндора за то, что он не выдаёт, где Гарри и какое отношение он имеет ко всей этой неразберихе. Гермиона теряет только 40 очков, потому что, ну, Макгонагалл решает, что она выучила свой урок о создании крайне запрещённых зелий и использовании их на самой себе. (Гарри, в основном по причине отсутствия оснований для обвинения, не теряет ни одного, ну, что ж, именно поэтому они и разделились.) К счастью, зелье не вечное, и, в отличие от обычного Оборотного, ко всеобщему облегчению, эффекту достаточно всего лишь чуть больше, чем часа. Рон довольно легко отделался, когда на обратном пути Гермиона лишь закатывает глаза и говорит: — Честно говоря, тебе не нужно было этого делать, Рон, со мной всё было в порядке. — Я не собирался… Гермиона, я же не стал бы бросать одного из своих лучших друзей, наполовину превратившейся в кошку? — Рон провёл рукой по лицу. — Это… это нелепо, ясно? Я не… не собирался просто бросить тебя. — …Я знаю, — говорит она. — Спасибо.

--

Вскоре после этого Гарри возвращается в гостиную Гриффиндора. К полному шоку всех, кроме Рона, Малфой действительно просто пускает пыль в глаза. В общем, на следующий день каменеет новый ученик — партнёр Джинни по зельеварению, Аластер Росбраш, сжимавший напоминалку в руке. Здесь какая-то закономерность, думает Рон. Он просто её не видит.