Первое впечатление

      Новая электрогитара, белая, глянцевая — можно было смотреться, как в зеркало — она жгла пальцы и выдавала невидимые искры, когда Фрэнк на ней играл. Мама только тяжело вздохнула, глядя на обновку, уверенная, что деньги можно было бы потратить на что-то более практичное, а то и вовсе открыть вклад. Теперь еще и выдавала что-то вроде:       — Опять будешь задерживаться? Опять твои репетиции? Тебе делать нечего?       — Да, всего час после занятий. Необходимо посещать внеклассные, — добавил он.       Что ж, ему приходилось врать и по более серьезному поводу. И, если бы Фрэнк не спалился, возможно, был бы сейчас в счастливых отношениях.       И это он еще промолчал, что сегодня они с группой поедут репетировать к Майки. Басист рассказал, что его брат переехал в собственную квартиру недалеко от колледжа и освободился подвал, который тот в подростковом возрасте облюбовал как комнату для себя. Странный парень, подумал тогда Фрэнк. Как просыпаться без окна? Как вечером не смотреть на улицу, освещаемую тусклыми фонарями, и не мечтать? Но, наверное, он любил прятаться ото всех после непрерывного шума и общения в колледже. Можно понять, с другой стороны. Фрэнку тоже так хотелось в школе, он шаги считал, пока почти бегом несся домой в свою комнату. Но теперь ему хотелось больше этого самого общения. Особенно с ребятами, с которыми он познакомился.       Джамия была самой деловой. Она постоянно тараторила, фонтанируя идеями и планами. Самым забавным было видеть, как она дуется, когда что-то идет не по ее, но потом понимает, что так лучше, и тут же перестает обижаться. Она вообще была очень отходчивой, и это роднило ее с Фрэнком, он тоже не злился долго, даже на маму.       Майки был скромным, боялся Джамии и чаще общался с Фрэнком. Но, несмотря на то, что бас он взял в руки полгода назад, играл он отлично и быстро схватывал новые мелодии.       Подружка Джамии Мэридит оказалась действительно хорошей барабанщицей и… вызвала побледнение и спутанность сознания у Энтони. Те самые, про которые Фрэнк прекрасно знал. Неужели у него тоже были такие глупые улыбочки и шутки типа «у тебя кончики волос зеленые, зеленкой облили?» и «хи-хи»? Мэридит, однако стойко это выдерживала, отвечая «упала в болото». И Энтони это не специально, Фрэнк понимал. А вот понимала ли Мэридит или считала солиста из пока безымянной группы за местного дурачка — неизвестно.              — У меня один урок остался, — сказал Майки, пока они шли по коридору колледжа. У Фрэнка занятия закончились и он собирался подвезти Майки до его дома, чтобы они смогли начать репетицию.        — Искусство, как раз у брата. До сих по не знаю, как себя вести: не проявлять инициативу — подумают, что брат у препода тупой, проявлять — скажут, что я просто читал все лекции. Уверен, на экзамене он будет гонять меня больше всех. Хочешь, зайди тоже, посещение лекций тут в принципе свободное, можешь посидеть на заднем ряду.       Фрэнку делать было нечего, поэтому он согласился, заворачивая вслед за другом в просторную аудиторию. Уселся на последний ряд и положил подбородок на сложенные на столе руки — его даже не было видно из-за заполненного кабинета. Потом он вспомнил, что у него с собой блокнот, можно посочинять или посоставлять аккорды.       На одной из страниц он криво нарисовал котика в костюме акулы и усмехнулся. Он вспомнил, как сегодня с утра помогал профессору Мартинс на преподавательской стоянке, складывая на заднее сиденье кипу тетрадей, и увидел на зеркале припаркованного рядом черного «фольксвагена-жука» точно такого же кота, которого он подарил Джерарду. Конечно, здесь ничего удивительного — это популярная игрушка, а брелок — не фишка курорта, эта китайская фигулька продавалась в любом маркете.       — Кот в костюме акулы… — начал Фрэнк новое стихотворение, и вот только-только его посетило вдохновение, как он тут же забыл, что хотел написать следом, потому что…       — Добрый день, — сказал вошедший в кабинет профессор. Он был высокий, с аккуратно зачесанные темно-русыми волосами с косым пробором, в красном свитере с белыми овечками, из-под горловины которой выглядывал отглаженный воротник. Стрелки на брюках будто бы гладили под линейку, а ботинки сияли почище новой Фрэнковой гитары. На носу у него были круглые очки в металлической оправе. На том носу, где маленькая симпатичная родинка.       — Здравствуйте, мистер Уэй, — вразнобой раздалось из разных частей кабинета.       — Привет, — это ляпнул Майки, но тут же исправился: — То есть добрый день.       Но Джерард лишь улыбнулся уголком рта. Он открыл крышку ноутбука, проверил проектор.       А Фрэнк обмахнулся блокнотом, глубоко вдохнул и выдохнул, приложил руку ко лбу, проверяя температуру — ему показалось, что его знобит, потом прижал руки ко рту, повертел головой, сам не понял зачем. Ему хотелось вытянуть обе руки, чтобы обратить на себя внимание, закричать «Я здесь! И я тебя люблю!», но тут преподаватель приглушил свет. Джерард взял в руку пульт и отошел от экрана в сторону. Фрэнку подумалось, что ему бы очень подошло присесть на краешек стола. Это было хоть как-то по-бунтарски и вполне позволено преподавателю в колледже, хоть как-то бы приблизить Джерарда к тому образу, который Фрэнк помнил.       — Поговорим о первом впечатлении, — начал урок Уэй. — Что это?       — Внешность, — донеслось из аудитории.       — Эмоции.       — Шутка.       — То есть то, что привлечет наше внимание, — кивнул Джерард. — И на основе которого мы составим то самое впечатление. Слышали утверждение, что первое впечатление ошибочно?       — Ну не всегда.       — Когда ты узнаешь человека получше, как он ведет себя по отношению к тебе или к каким-то событиям, к животным… и если оно не совпадает с образом, то разочаровываешься, и тогда оно ошибочно.       — Это субъективное мнение? — спросил вдогонку Уэй.       — Если человек — мудак, то нет, — смело и четко отрапортовала одна из студенток. В классе засмеялись.       — Но у кого-то могут быть как раз запросы именно на такого друга, — пожал плечами преподаватель. — И для него оба впечатления совпадут.        — Ну пусть и будут счастливы, два мудака.       Тут улыбнулся даже сам Джерард.       — Что есть первое впечатление в искусстве? — продолжил он и нажал кнопку пульта. На экране появилась картина: чистая горная речка протекает под деревянным мостом, вдали виднеются синеющие горы. На берегу под осенним оранжевым деревом стоят утка и олень. На другом берегу расположился милый коттедж со желтыми теплыми окнами и каминной трубой, сразу наталкивая на мысль об уютном вечере. — Это красивая картина?       — Да.       — Вообще нет.       — Почему? — ухватился Джерард за «нет».        — Это картина Томаса Кинкейда, — ответил студент. — И это китч. Дешевая категория для паззлов. У него таких картин вагон и маленькая тележка. А еще художник религиозен, что отражается в его «светлом» творчестве.       — Да ты так никогда не нарисуешь!       — Хм… — Джерард задумался. — Но мы сейчас говорим не об этом. Не о том, что вдохновляло художника, много ли у него таких же похожих картин, и сложно ли так рисовать, а о том, что чувствуем, когда впервые ее видим. Пастельные тона, светящиеся контуры, всегда теплый уютный свет, добрая атмосфера. Это красиво?       — Но как абстрагироваться от личности художника, если я про него знаю?       — Тогда я могу рассказать, что он учился в Беркли и в Художественном колледже Пасадены, — Фрэнка триггернуло на последнем городе. — Заключил контракт с нью-йоркским издательством. Ну, если вдруг важно образование. Но ведь мы не знаем образование, мораль и религию человека, когда видим его впервые. Красивая картина?        — Красивая, — высказался Фрэнк. — Художники из Пасадены по-другому не рисуют.       Он узнал его голос, он узнал его самого даже в темноте, Фрэнк был уверен — по тому, как преподаватель замер, посмотрел в пол и сразу перевел взгляд на экран. И щелкнул кнопкой. Черный квадрат Малевича.       — Красивая картина? Наверняка вы знаете автора и, возможно, даже его биографию. Но вспомните, что вы впервые подумали, посмотрев на это? Например, «и это искусство? ” или «в этом что-то есть». А то «он просто замазал неудачную картину». Но каково было первое впечатление? И, как в случае Томаса Кинкейда, поменялось ли ваше мнение, когда вы узнали о картине, направлении в искусстве и художнике получше? Было ли первое впечатление обманчивым?       Фрэнк то сидел, как на иголках, то замирал, влюбленными глазами глядя на лектора. Джерарда совсем не смутил его возлюбленный (нет, не бывший!) в кабинете. Он продолжал урок как ни в чем ни бывало. И был такой умный… и терпеливый по отношению к этим студентам, которые спорили и между собой, и с преподавателем. Но, казалось, Джерарду даже это нравилось — дебаты, допытывание до мыслей, анализ, обращение к себе и бесстрашное отстаивание своего мнения. Он молча и почти с улыбкой выслушивал даже жаркие споры, а Фрэнк и не предполагал, что такие могут быть вызваны сменяющимися на экране проектора картинами.       Но плохо было то, что он не сможет подойти к Джерарду после, потому что Майки точно будет его ждать. А у Фрэнка нет резона попросить его выйти за дверь, потому что у него, понимаете ли, вопросы возникли к его брату, причём такие, что решаются только наедине. По предмету, который он не изучает. К тому же после звонка Джерарда — его Джерарда! — обступили студенты, забирая свои задания — каждому индивидуальные на листочках. Майки, как назло, схватил свой листок первый и позвал Фрэнка.       Фрэнк нарочито медленно прошел мимо толпы. Он выхватил его взгляд. Но он ничего не показал. Ни подмигивания, ни улыбки, ничего. Просто обычный нейтральный правильный, как и его одежда, взгляд. Свитер, наверное, подбирала Линдси — ну для той популярной уютной осени. Фрэнк год мучился, а Джерард не смог подарить ему хотя бы полуулыбку?! Он просто держал себя в руках. Для преподавателя это важно, да.       Фрэнк, спрятавшись за углом, наблюдал как выходят после лекции студенты из аудитории. Как только заметил, что Майки, в обнимку с толстенными книгами, вышел и засеменил по коридору на следующее занятие, он выскочил и бросился к кабинету.        — Рэйчел, у тебя хорошее эссе, правда, — говорил Джерард девушке у его стола. — Твой анализ впечатляющий, а балл я занизил, потому что ты не следовала плану работы, который был задан. Ты пропустила пункт об описании исторического периода.       — Я просто не смогла вписать его в цельную историю, — упиралась эта Рэйчел, и Фрэнк закатил глаза: пусть уходит скорее.       — Задание было в том, чтобы отразить все пункты. Рэйчел, если у тебя есть время эссе переписать, я пересмотрю оценку, но это будет окончательный вариант и, если вдруг балл будет хуже, больше пересдач я не приму. Договорились? — походу эта Рэйчел кивнула, потому что Джерард попрощался: — Всего хорошего, удачи в конкурсе авангардистов.       Студентка вышла, Фрэнк проводил ее прищуренным взглядом: да что ж возле его Джерарда все сплошь в коротких юбках вертятся! А потом он струсил. Стоял возле кабинета и не решался зайти. Он касался этого человека в таких местах, после которых можно забыть о каком-либо стеснении, спал с ним обнаженным, целовал и прижимался, но теперь смутился — как же он вот так сейчас через год просто перед ним выскочит? А если мама права? Если он был просто подвернувшимся парнем для обычной отпускной интрижки у моря — и все? Глупости. Уэй хотел оставить адрес. Фрэнк выдохнул и резко вошел в кабинет. И тут же врезался в Джерарда, выходящего в том же смешном свитере с овечками и сумкой через плечо.       — Ой, — вырвалось у Фрэнка, и он улыбнулся. Он просто не мог не улыбнуться. Все само рвалось наружу — радость, ощущение близости любимого, его запах, эйфория от долгожданной встречи.       — Кхм, — только и сказал Джерард. Не затащил его в кабинет, не обнял крепко, а… поправил сползшие очки.       — Это я, — тупо сказал Фрэнк.       — Я вижу.       — Просто невероятно, да? Как там… стечение обстоятельств?       — Да, любопытно, — замялся Джерард и отступил на шаг.        Фрэнк растерялся от этого жеста. Он, видимо, смущается, не понимает, как Фрэнк к нему относится. Надо просто помочь.       — Было бы прикольно повесить значок ровно на овечку, — улыбнулся Фрэнк и протянул руку. Рука уперлась в пустоту, потому что Джерард отступил в кабинет и уселся на стол. Фрэнк зашел следом и быстро закрыл дверь.       — У тебя закончились на сегодня лекции? — радостно спросил Фрэнк, подбегая ближе. — Давай куда-нибудь сбежим! Я даже согласен спеть в баре в центре Нью-Йорка! Лишь бы ты…       — Я не могу, — опустил взгляд Джерард.       — Давай в другой раз. Я ждал столько и еще подожду. Боже мой, Джерард, как же я скучал по тебе.        — Фрэнк, мне кажется, ты ошибаешься.       — В чем? — Фрэнк все еще улыбался, но уже по инерции, потому что ожидал совсем другого. Джерард встал со стола и поправил ремень сумки.       — Фрэнк, ты… ты стал смелее и наряднее, — Джерард впервые ему на мгновение улыбнулся, кивая на джинсовую жилетку. — Оказывается, это ты собрал группу, где играет мой брат. Но… — Уэй медленно начал отходить к двери, Фрэнк посеменил за ним. Они вышли в коридор — место, где можно встретить людей, а значит, никто не набросится с поцелуями. — Знаешь, я очень хотел увидеть тебя еще, потому что считал, что смогу остаться тем, кто был там… у моря. Потому что я тебе таким нравлюсь. Потому что Линдси все время твердила, что я такой настоящий, но… это не так просто сохранить, вернувшись в старую атмосферу. Я рад видеть, что у тебя хоть как-то получается.       Джерард толкнул дверь и отправился на стоянку, доставая из кармашка сумки ключи. Писком и мигающими фарами отозвался тот самый черный «фольксваген-жук». Фрэнк молча шел за ним.       — Ты влюбился в человека, в которого я превращаюсь вне этих рамок. Наверное, к лучшему, что тебе не отдали тот конверт. Я бы тебя разочаровал.       — Что? — Фрэнк не верил тому, что слышал. — Ты что говоришь? Да причем тут разный образ у моря и дома? Я в тебя влюблен, в бандане или в свитере с овечками — да какая разница? И вообще — да ты кота на зеркало повесил! Ты меня помнишь!       Он хватался за соломинку, он хотел доказать, что им надо быть вместе. Но сделал только хуже. Джерард открыл дверцу, снял брелок и вложил Фрэнку в ладонь.        После того, как он уедет, сдержанно пожелав ему, как Рейчел, всего хорошего, Фрэнк бросится обратно в колледж, проберется в приемную и оставит секретарше пузатый конверт с надписью «Для Дж. Уэя», внутри которого брелок и записка, чуть ли не слезами сдобренная: «Это подарок. Не возвращай его, пожалуйста».       А потом он усядется на скамейку в коридоре, пытаясь переварить произошедшее. Сейчас надо урегулировать ситуацию в голове. Фрэнк будущий психолог. Джерард Уэй жил подростком в подвале, он хотел отгородиться от мира, он не любил свою внешность, если вспоминать рассказ про то, как он замазывал тональником родинку. Он ездит на маленькой машинке, в которой можно укрыться, как в сундучке. Фрэнк бы не ошибся, думая, что его новая квартирка тоже небольшая. Но это все потому, что Уэю ничего не дает здесь раскрыться. Он носит маску здесь, а не в своих поездках. Внутреннее ощущение страха, недоверие к себе и уверенность, что окружающие непременно осудят малейший шаг за рамки «правильного» образа… Ой, да к черту!