Смерть в подарок

      Никто не понял, где Тола подхватила чуму, несмотря на карантинные меры, но передать её кому-то ещё она не успела. Школу закрыли до января, прикрывшись праздниками, чтобы люди не запаниковали. Медики поместили Толу в закрытый бокс и заварили дверь, оставив в компании робота и системы жизнеобеспечения. Можно было приходить к ней и смотреть на неподвижное тело под седативными препаратами через окошко, однако после пары визитов — когда вызрели первые крупные бубоны — родители перестали ездить в городской лепрозорий и вызвали сотрудника постпохоронной службы на дом.       Близилось Рождество, и Элия требовала только один подарок — вернуть сестру домой.       Конечно же, пришёл не живой сотрудник, а трутень. Голова его была напичкана всевозможными устройствами, но имплантированные волосы прикрывали шрамы; из затылка тянулся провод и уходил куда-то за шиворот. Обычно трутни подешевле носили целое высокотехнологичное гнездо на голове, что даже шрамы прикрыть было нечем. Но постпохоронная служба всегда гребла деньги лопатами во время вспышек чумы и могла себе позволить лучшее даже для мертвецов: всё-таки они — её лицо и товар.       Трутень улыбался как настоящий человек, и родители внимательно его слушали.       — Система мониторинга установлена: теперь вы можете наблюдать за госпожой Толой в любое время суток, с любого ракурса и сохранить видео на память в «облако». Наш робот-сиделка в вашем распоряжении.       — Прекрасно, — сказал папа, — я хочу всё увидеть и запомнить.       — Никогда не забывать, — подхватила мама, едва слышно всхлипывая.       Сейчас они казались не живее трутня — а тот улыбался, как казалось, зловеще.       — Вы уже решили, вернёте ли её после смерти?       — Несомненно, — подтвердил папа, не раздумывая, а Элия взвизгнула от ужаса.       — Я же просила вернуть Толу домой, а не делать из неё зомби! Нет!       Мама взвыла и убежала к себе в комнату, папа же всыпал Элии, не стесняясь трутня — обычно при людях он так не поступал, отчего стало ещё обиднее. Они заперлись в его кабинете, а Элия осталась сидеть на улице. После полной санитарной обработки дома невыносимо пахло какой-то химией; хуже было только в комнате Толы, где не осталось вещей — всё вывезли и сожгли, даже на память ничего не оставили.       Чума не лечится и не остановится, пока не убьёт всех — так говорили в школе и в каждой трансляции, бетонируя панику на генетическом уровне. Смерть трёх миллиардов человек им, выжившим потомкам — страшный опыт и наказ на будущее.       Она не заметила, когда рядом оказался трутень, и уставилась на него с укором. Тот словно не понял и продолжал улыбаться.       — Мы подключили Толу к постпохоронной станции: в тот момент, когда мозг умрёт, система закачает в её тело питательный субстрат с нанороботами. С ней ничего не успеет случиться. Тола будет такой же красивой.       Элия сжала кулаки и процедила со злобой:       — Зачем ты мне это рассказываешь?       — Хочу, чтобы ты поняла, насколько ей станет лучше. Ты же в курсе, что трутни не лгут? — Элия нехотя кивнула, и он улыбнулся чуть шире, что мышцы натянулись, будто резиновые. — Скажу прямо: Тола умрёт в мучениях, а твой папа из лучших побуждений растянет их, чтобы наказать себя и упиться горем. Раньше люди сидели возле умирающих ради этого, но теперь — нельзя.       — Я даже зайти к ней больше не могу. Она не услышит, — тихо произнесла Элия, понурив голову.       — Понимаю, о чём ты думаешь: не хочешь, чтобы Тола стала послушной куклой без эмоций, вечным напоминанием о горе, пока время не разрушит её клетки окончательно через много-много лет. Ты вырастешь, а она останется прежней.       — Вот именно! — в сердцах выкрикнула Элия в лицо трутню, тоже, как отец, не интересуясь его несуществующими чувствами, а затем осеклась. Если Тола такой же станет, то как с ней станут обращаться дома?       — Она останется твоей сестрой — этого не изменить даже смерти. Твой папа не пожалел денег на её возвращение, Тола будет похожа на меня — а разве меня назовёшь куклой или зомби?       Элия недоверчиво покосилась на трутня и промолвила:       — И что, ты… счастлив?       — Столько сомнений! — Тот машинально всплеснул руками, как человек. — Какая-то память у нас остаётся, иначе я не смог бы сейчас с тобой разговаривать. Время смерти очень важно в преображении. Я больше не заболею чумой, поэтому могу помогать людям; не почувствую боль, но и прикосновение тоже. Чем-то приходится расплачиваться. Разве у живых иначе? — Незаметно для себя Элия уже кивала, соглашаясь с каждым доводом трутня. Счастье Толы, конечно, важно, но куда важнее закрыть собственную потерю и вернуть жизнь в привычное русло. Словно почуяв брешь в защите, трутень продолжил: — Так какой смысл страдать и тем более ждать смерти, если впереди ждёт новая жизнь без боли?       Он протянул ей флешку-ключ с доступом к постпохоронной установке, подмигнул, точно старый приятель, и ушёл. Элия долго смотрела ему вслед, путаясь в чувствах: следовало бы немедленно рассказать всё папе, однако тот сам продлевал мучения Толы, зная, что чума всё равно возьмёт своё и только больше изувечит тело, в которое ещё можно вдохнуть искру жизни.       Время важно — это правда: Элия постоянно видела рабочих трутней, которым повезло куда меньше — синюшных и потемневших до черноты, в шрамах от вскрытых бубонов на шее и лице, воняющих разложением, въевшимся в них. Нанороботы совершали чудо, но не могли сделать невозможное: вернуть мёртвые клетки нельзя — только поддержать то, что осталось в теле.       Запущенные трупы не разговаривали и выполняли лишь базовые команды, зато стоили дёшево и занимались всей неблагодарной работой. Тола, конечно же, была выше этого.       Потребовались сутки на размышления. Родители смотрели видео, где бледная Тола лежала на белых простынях, и обсуждали омерзительные чумные наросты на шее — может ли она дышать с ними сейчас и уберутся ли те после смерти. Мама плакала, но оценивала дочь, точно товар на полке — стоит ли платить так дорого? У папы лица точно не было; он бездумно пялился в экран без единой мысли в помутневших глазах.       Их дом превратился в склеп для ожидания неминуемого, но никто не хотел произнести вслух самое очевидное. Это ведь не убийство, как закон гласит, а избавление — акт искренней любви.       Время настало в канун Рождества, когда в доме собрались родственники. Несмотря на любимый праздник, царила поминальная атмосфера, и Элия решила вручить всем лучший подарок. Возможно, Тола даже успеет из больницы приехать и отметить Новый Год с ними, как раньше.       Уже воображая, какие лица будут у родителей, Элия вставила флешку в систему управления и вызвала экран. Тола всё ещё лежала бездыханной и живой, в состоянии овоща. Очень быстро Элия поняла, что код администратора давал ей право нарушить протокол и признать смерть мозга самостоятельно. Никто и возражать не станет — машина беспристрастна. Запуск открыл несколько ёмкостей в цилиндрах, и красная жижа, специально под кровь выкрашенная, потекла по трубкам в вены Толы.       Элия не учла лишь одного: что замещение крови в живом теле протекало долго и невероятно мучительно. Пришлось выключить звук, чтобы не выдать себя, ведь пути назад не было, но картинка не сворачивалась и как назло выбрала близкий ракурс на опухшее от бубонов лицо.       Глаза распахнулись, рот раскрылся. Тола ожила в крике, пока им и не захлебнулась.       Часы пробили полночь, когда всё было кончено. Зарёванная Элия сидела на полу возле экрана и просила духов Рождества забрать именно это воспоминание, когда Тола очнётся от не-вечного сна.