Скажи мне эти три слова

      Я просыпаюсь одна. Простыни рядом уже остыли и нет ни одного следа, что ты когда-то здесь была. Единственное, что говорит о том, что всё: твои слова, поцелуи, объятья — было не сном, это мое спокойствие. Ночь с тобой наполнила меня силой и уверенностью. Я до сих пор ничего не понимаю, но знаю — шанс есть. Шанс, что когда-то мы сможем смотреть друг другу в глаза без страха и ненависти, а может даже и с нежностью.       Сегодня — решающий день. Произвольная. Я выхожу из номера, полная желания побеждать. У раздевалки, перед выходом на тренировку, меня ловит Этери Георгиевна. — Здравствуй, Алин. Ты как? — немного нервно спрашивает она, кладя руку мне на плечо. — Здравствуйте, готова бороться, — другой ответ просто неприемлем. Ответом мне служит кивок. — Слушай, понимаю, что очень поздно, но я смогла договориться, чтобы тебе поменять номер. То, что ты живешь с ней мешает, ведь так? После тренировки можешь переехать — мягко улыбается, думая, что помогает. А на моих глазах рассыпается последний, только что полученный шанс. — Этери Георгиевна, я… конечно, спасибо, но… сейчас же произвольная, думаю, мне лучше остаться в этом номере, так я больше времени потрачу на подготовку к прокату, а переезд отвлечет… — я хватаю последние ниточки надежды, лишь бы получилось. — Ну хорошо. Здесь я с тобой спорить не буду. Но ты уверена? Я знаю, как ты её ненавидишь, да и мне не нравится ваше общение. Предатели не заслуживают прощения. — Ненависть подстегивает бороться. Я справлюсь — улыбаюсь, чтобы окончательно внушить доверие.       Этери кивает, и я провожаю её удаляющийся силуэт взглядом. — Так ненавидишь, значит? — смеясь, спрашиваешь ты, выходя из-за угла.       Я успеваю повернуться, поймать твой полный холода взгляд, когда ты уже стремительно пересекаешь коридор в сторону ледовой арены. Мне же ничего не остается, кроме как последовать за тобой.

***

      После тренировки, уже находясь в номере и слыша гул воды, доносящийся из ванны, я начинаю медленно и методично повторять в своей голове каждую деталь проката. Сажусь за один из двух туалетных столов и начинаю краситься. Обычно перед прокатом это занимает у меня не меньше часа. Ты выходишь из душа, садишься за соседний стол и тоже приступаешь к сборам. И вот мы сидим, не думая ни о чем другом, кроме проката. Сидим рядом, делая одно и тоже. И каждая из нас знает, что либо превзойдет, либо проиграет другой. Знает, что вечером мы встретимся здесь же, в предвкушении целой ночи наедине. Ночи, которая не сжалиться, которая оголит и выбросит.       Но тут, нарушая подобие уверенности, ты встаешь и подходишь ко мне. Стоишь за спиной, вглядываясь в свое отражение. — Выходит, ненавидишь? — спрашиваешь и переводишь взгляд на меня. Прямо в глаза, прямо в душу. — Знаешь, я даже рада, — ты ведешь рукой по спинке кресла, медленно переходя на мои плечи — ведь ненависть лучше нелюбви.       Заканчивая фразу ты хватаешь меня за шею руками, придавливая, не давая возможности ответить, даже попытаться оправдаться. И тянешь вверх, заставляя подняться. Заставляя слушаться. С шеи рука поднимается к затылку, сжимая волосы до боли, до трясущихся ног. И ты давишь, давишь, вынуждая приблизиться, соприкоснуться губами, а потом, на выдохе, шепчешь. — Сейчас ты тоже меня ненавидишь?       И слова теряются. Единственное, что я могу сейчас это в отрицании трясти головой, надеясь на второй поцелуй. И ты приближаешься. И нет той нежности, нет вины и прощения в этих поцелуях. Есть только злость, дикость и жгучая страсть, сквозь боль, проведенных в одиночестве месяцев. Есть желание доказать, что ты, только ты сейчас владеешь мной, только ты определяешь мои чувства и мысли, и больше никто не в праве претендовать на твоё. Ты целуешь грубо, впиваясь зубами, оставляя следы и раны. Прижимаешься сильнее, выводя царапины ногтями на шее. — Тутберидзе знает, чем ты сейчас занимаешься? — Ты ведешь меня к столу. — Знает, что делает твой рот?       Ты сбивчиво задышала, глядя на меня снизу вверх. Мои щеки алые, а губы красные от твоих укусов. — Что? — переспросила я, хотя всё прекрасно слышала.       Наверное, это в тебе никогда не закончится. Желание разозлить. Чтобы лопнуло всё вокруг. — Она знает, чем ты занимаешься со мной? — Женя толкнула меня к столу, скользя ладонями под футболку, задирая её вверх, ухватываясь за грудь.       Усадила на стол резким рывком вверх, разводя колени в стороны, вжимаясь в меня бедрами. — Она так безропотно верит в твою невинность, мне даже неудобно, — засмеялась ты сквозь зубы, нащупывая ту самую точку невозврата. И остановиться уже не могла. Провела пальцами по моему бедру вверх, останавливаясь у края белья. — Тебе больно? — вдруг шёпотом спрашиваю я.       И тебя прошибает. Ты отшатываешься от меня, отходя на пару шагов и только тогда замираешь. Я сдвигаю ноги и поправляю волосы. — Тебе больно, что Этери ненавидит тебя? Я испытываю к тебе слишком много, но точно не ненависть, и ты это знаешь. Но вот Этери… Я знаю, что вы были близки, даже слишком. Жень, ты же выросла на её глазах. Прошу, будь честна со мной. И с ней.       Ты отворачиваешься, не вынося зрительного контакта со мной. Медленно, на негнущихся ногах проходишь к креслу и опускаешься в него. Дрожащими руками берешь расческу и начинаешь расчесывать волосы. Делать, что угодно, лишь бы отвлечь себя от так прям заданого вопроса. От вопроса, ответ на который ты не можешь найти уже почти год. — Жень?.. — Ненавижу ли я её?.. Я не знаю, Алин, — и ты поднимаешь глаза, полные слёз. — Я правда не знаю. Сначала я думала, что она предала меня, поставила на твою победу, но ведь Этери тренировала нас одинаково. Обида на второе место перешла в обиду на тренера. Я в ту ночь, после произвольной, много всего ей наговорила, так что не думаю, что она простит меня. Хотя я давно простила… Может, не обвини я тогда её во всех бедах, она была бы рядом со мной, поддержала, и мы бы смогли справиться со всем вместе… А сегодня она назвала меня предателем — твой голос ломается и ты вместе с ним. Роняешь голову на ладони, не в силах больше держаться. — Алин, ты тоже считаешь меня предателем? — после недолгой паузы спрашиваешь ты, поднимая голову, ища ответа.       А ответа нет. Его просто страшно произнести. Страшно настолько, что я отвожу глаза, лишь бы спрятаться, лишь бы не видеть это отчаяние, что сквозит в тебе. И ты все понимаешь. Видишь, что да. В этот момент, где-то у тебя под ребрами что-то обрывается, что-то, что уже никогда не окажется на месте. — Не думаю, что после этого мы с Этери сможем поговорить, — произносишь ты, чтобы перевести тему, потому что если продолжить думать про это, то сердце уже будет не собрать. — Но я сейчас здесь, с тобой, хотя пару месяцев назад и подумать о таком не могла. Этери сможет простить. — Ты другое, Алин, совсем другое. — Почему? — Почему… — ты вновь поднимаешь глаза, и в них я нахожу ответ. Ответ, который ни ты, ни я не осмелимся сказать в слух, потому что тогда весь мир треснет, разойдется на мириады осколков и обрушиться вниз на наши головы. И от этого мы уже не оправимся. Мы просто не переживем. Больше не получиться выбраться из-под завалов, заново отстроить хрупкое настоящие из обломков прошлого. Понимая это, и боясь, что ты все же озвучишь его, я разворачиваюсь, продолжая краситься, напоминая себе о произвольной программе, которая сейчас кажется чем то неважным, по сравнению с тем, что я увидела в твоих глазах. Любовь.