Любить нельзя выжить

      Лиза стояла напротив зеркала, в котором отражалась во весь рост, и не могла поверить, что это действительно она. Поверить в это не могла и мама Лизы, стоявшая в дверях комнаты, не решаясь войти. Все изменилось слишком стремительно, и каждый из них оказался к этому не готов. Ведь сначала несколько лет они боялись, что сердце их дочери остановится, и мечтали лишь о том, чтобы нашёлся донор, а когда это всё-таки произошло и девушку прооперировали, она изменилась, и даже к этому родители оказались не очень-то готовы, но деваться было некуда. Получив новое сердце, Лиза вдруг захотела жить обычной жизнью. Несмотря на то, что до выпуска из школы оставался один год, она захотела учиться, да не просто в школе напротив, а в пансионе, и после недолгих уговоров родители согласились. В конце концов, все десять лет школы, пока Лиза проходила лечение, она обучалась на дому, и теперь, конечно, ей хотелось общения. Да и среди сверстников, в коллективе, ей будет легче адаптироваться, и она сможет поступить в институт.       Однако в этом почти идеальном плане ни родители, ни Лиза не учли грянувший школьный карантин, из-за которого детей не выпускали из школы до начала октября, в связи с чем старшеклассники, в том числе и Лиза, пропустили вступительную компанию и не смогли поступить в высшее учебное заведение. Но ещё больше родителей шокировало то, что, не поступив в институт, Лиза захотела выйти замуж. Девушка отправилась в ЗАГС, едва ей исполнилось восемнадцать, и не то, чтобы родителей очень радовала эта перспектива. Просто, когда твой ребёнок болен и может умереть в любой момент, ты ни в чём не сможешь ему отказать, и даже когда он выздоровеет, он всё равно ни в чём не будет знать отказа — ведь впереди у него нет долгой и счастливой жизни.       Пусть никто не говорил об этом, все понимали: после пересадки сердца люди не живут больше двадцати лет, а половина, по статистике, умирает на тринадцатый год жизни после операции. Совершенно точно, Лиза не доживёт даже до сорока. Конечно, она торопилась жить, хотела всё успеть — примерить белое платье, любить, увидеть мир… Тем более, что Макс — хороший парень. Главное, чтобы он заботился о Лизе.       — Ты красавица, — прошептала Елена, легонько обняв Лизу за плечи.       Девушка в этом платье с пышной юбкой и вправду выглядела, словно лёгкое пушистое облако. Верх был открытым, талия затянута в тугой корсет. Ткань слегка переливалась розовым.       Лиза глубоко вдохнула и поняла, что ей, как и раньше, не хватает воздуха, но дело вовсе не в болезни — она-то как раз отступила хотя бы на время, — дело было в волнении. Не только родители, но и она сама понимала: судьба совершила слишком крутой вираж, и вот вчерашняя школьница, всю жизнь ожидающая спасения сначала от болезни, потом от вируса, стояла в свадебном платье, собираясь построить свою семью и своё будущее, не подозревая, что совсем скоро наступит то будущее, в котором никто не захочет растить своих детей. Однако сейчас ей было это неизвестно; сейчас впереди было нечто новое и неизведанное — то, о чём она и мечтать не могла, лёжа на больничной койке.       — Вика придёт? — вдруг спросила Елена.       Наконец-то сумев выдохнуть, Лиза вместо ответа легонько дёрнула плечом, давая понять, что ответа у неё нет. Стоило признать, что она уже давно не понимает происходящего с Викой.       Все школьные годы Лиза училась дома; ей нельзя было бегать и прыгать, играть в подвижные игры, поэтому у неё всегда было очень мало друзей. Друзья — это то, что в новой жизни, с новым сердцем, было ей необходимо, и когда она появилась в школе, она надеялась обрести подруг. И они у неё появились, но в крепкую дружбу на долгие года этой связи перерасти было не суждено. Даша погибла, а Вика после освобождения из «Логоса» вела себя отчуждённо и с каждым днём становилась от них всё дальше, причём не только от Лизы, которую, по правде говоря, она знала без году неделя, но и от Ромы и Макса, с которыми она дружила с первого класса. Голову Вики вдруг заполнили какие-то новые идеи, которыми она делилась очень неохотно, и вокруг неё появилось какое-то новое окружение. Друзья оглянуться не успели, как с Лёшей на свиданиях в тюрьме ей стало куда интересней, чем рядом с ними.       Общение между ними продолжалось, но стало сухим и поверхностным, превратившись в принудительную вежливость. Она вела себя так, словно не знала этих людей все свои школьные годы, будто они навязались, будучи людьми не её круга, а она из природного воспитания не могла им отказать. Они с Максом, конечно, пригласили её на свадьбу, и она обещала подумать, но до последнего момента ни Максим, ни Лиза не знали, порадует ли Кузнецова их своим присутствием.       — Понятия не имею, — наконец произнесла Лиза вслух. — Она очень изменилась. — Виноградова немного помолчала и продолжила с нотами сомнения в голосе: — Хотя, может быть, она всегда такой была, просто я её плохо знаю. Даша бы точнее ответила на этот вопрос, но спросить уже не у кого,       — Но ты же её видишь, — сказала Елена, хотя для неё это даже произнести было странно, не то что представить. Однако в этом, наверное, и заключается суть дружбы — верить своему другу, даже когда он говорит, что видит призраков.       — «Битву экстрасенсов» пересмотрела? — спросила Лиза, улыбнувшись. — У меня нет способности вызвать их и попить с ними чая. Они приходят ко мне, только когда просят о помощи — вернее, когда могут чем-то помочь живым. Я не могу просто взять и позвать её в гости, чтоб расспросить о переменах в характере Вики.       — Забудь о Кузнецовой, — подмигнула Елена в зеркало, — сегодня твой день.       Это и вправду был её день, где она была королевой, как в самых любимых сказках, которые ей на ночь читали в детстве.       За огромным столом собрались самые близкие люди и друзья, включая Рому — они смогли его простить. В ресторане до утра гремела музыка, звучали тосты и пожелания для молодых. Танцы, пляски и песни. Вот только Вике, которая всё-таки пришла, мило улыбалась весь вечер и тоже раздавала искренние пожелания про дом, который «полная чаша», вся эта весёлая кутерьма, казалось, была совсем не интересна. Уже тогда она была далека от каждого из них, уже тогда, даже находясь в зале ресторана, мыслями она была с Лёшей, поглощённая его планами и идеями. Казалось, что уже тогда она знала, что его собираются выпустить из тюрьмы. Всю вину взяла на себя бабушка, а бедный парень будто бы ничего и не знал. Вот только она не собиралась делиться этой информацией с друзьями. Позже она оправдается — мол, не хотела портить такой прекрасный день.       Лиза же, в свою очередь, была так поглощена своим счастьем и мечтами о прекрасном будущем, что не хотела замечать того, как отдалилась Вика, того, что даже во время праздника она почти не сидела за столом, а всё отвлекалась на телефонные звонки и выходила на улицу, ведь в шуме нельзя было расслышать собеседника.       — Хорошо хоть на телефоне висит, а не лично его притащила, — прошептал Морозов на ухо жене, видя, как подруга в очередной раз уходит, — а то ведь могла его выписать с собой на побывку…       Уже тогда они перестали быть близки, вот только людям разорвать близость так же сложно, как и создать её, поэтому они до последнего не рвут тонкую нить в надежде, что за неё ухватится кто-то с той стороны…       Да что говорить — даже сейчас, когда посреди огромного супермаркета Вика смотрела на неё, как на чужую, холодным отрешённым взглядом, демонстрируя их классовое различие, она всё ещё надеялась на то, что где-то в ней глубоко всё ещё живёт та Вика Кузнецова, которую они знали, и однажды она вернётся.       

***

      — Пойдём длинной дорогой? — произнесла Гермиона, тихонько тронув Лизу за плечо.       Блондинке показалось, что Гермиона её не просто слегка коснулась, а ударила электрошокером, настолько болезненным было каждое возвращение из воспоминаний, и блондинка посмотрела на свою спутницу взглядом, полным ненависти. Ей слишком хотелось остаться там, в иллюзии давно ушедших дней. Там было будущее; все проблемы остались позади, и у них у всех было будущее, полное ярких красок и впечатлений, которые бы красовались магнитами на холодильнике и в конце концов перестали бы вмещаться.       Говорят, что рано или поздно человек ко всему привыкает, но Лиза, как и большинство, так и не смогла адаптироваться, поэтому она хотела сжаться в комок и притаиться где-нибудь в уголке своего сознания, где всё ещё хорошо, и остаться там навсегда, чтобы никто никоим образом не смог её оттуда вытащить. Но, увы, даже легкие прикосновения способны вернуть её в реальность, которую она презирала.       — Пойдём длинной дорогой? — повторила Гермиона, не будучи уверенной, что в первый раз Лиза её слышала.       — Да, конечно, ты же знаешь, я люблю гулять вдоль реки, — произнесла в ответ блондинка и на сей раз одарила подругу более мягким взглядом.       Впрочем, подобное здесь давно никого не удивляло. Все понимали — здесь нет друзей и не может быть. Тот, кто идёт рядом, сегодня с тобой приветлив, а завтра будет, улыбаясь, наблюдать, как «очи» заталкивают тебя в чёрный фургон, и радоваться, что забрали не его. Поэтому к взглядам, полным ненависти, необоснованным вспышкам гнева и всему в таком духе все давно привыкли. В этом месте их пугала не злоба, а доброта. Стоит кому-то быть с тобой вежливым и доброжелательным, как ты сразу чувствуешь подвох и пугаешься, будто бы за этой добротой скрывается что-то ещё более пугающее, чем открытая ненависть.       Они шли молча по мостам вдоль реки. Воды Невы тихо шумели где-то внизу. Реке было всё равно, что происходит, всё равно, что люди сделали с миром, с природой, с городом. У неё были свои дела; она неторопливо текла, чтобы впасть в Невскую губу, оттуда — в Финский залив и Балтийское море. Река была свободна, ей были нипочём все запреты и диктатура, установленная вокруг.       Лиза смотрела по сторонам, рассматривая великий город. Разве для того его строил Пётр? Разве для того он выстоял в блокаду?       Они ездили сюда с Максом единственный раз после свадьбы, и она ещё долго не могла забыть тех эмоций, что подарил ей Санкт-Петербург. Она всё повторяла:       — Пётр хотел создать рай, и ему это удалось! — А в последнее время она любила добавлять: — Но его потомки сотворили из него ад, и им это удалось.       Город внешне не изменился; строения, пережившие уже сотни лет, оставались такими же, какими она их помнила, но нынче они выглядели как-то уж совсем уродливо. Вот уж правда, внешняя оболочка не играет никакой роли — если внутри тебя ад, то он будет и снаружи, и любая, даже самая изысканная, красота будет видеться тебе уродством.       — Я раньше была в этом городе, до всего этого, — тихо произнесла Лиза, убедившись, что, кроме них, здесь нет людей, — но с тех пор он изменился, и я даже не могу понять, в чём причина…       — В том, что это давно не рай, — процитировала её мысли Гермиона, — хотя мне кажется, что, если бы ваш император видел, что люди сотворили с его главным детищем, он бы из могилы восстал и всё исправил, — вздохнула девушка, прекрасно понимая, что этого не будет. Мёртвые не оживают. Это, пожалуй, единственное, что осталось не во власти Ингрид — победа над смертью. Они могут только даровать человеку очень долгую жизнь, особенно служанкам, чтобы те дольше жили и смогли родить больше детей. — А ты когда здесь была?       — Через несколько месяцев после свадьбы ездили сюда с мужем, — улыбнулась Лиза. — И тогда я влюбилась в этот город с первого взгляда. Не представляла, что когда-то стану его ненавидеть.       — У тебя была семья? — спросила Гермиона, прекрасно понимая, что в нынешних реалиях Лиза может не отвечать.       А Лиза вдруг осознала, что за те несколько месяцев, что они ходят парой, они едва ли тридцать слов сказали друг другу, и уж точно не думали говорить о чём-то личном — настолько высок был уровень недоверия между людьми, что воздух был буквально пропитан паранойей и подозрениями. Тем более удивительно, что она решила ответить откровенно.       — Да, у меня есть муж и сын. — Лиза замолчала, вдруг задумавшись, есть или были? Но затем продолжила: — Он родился как раз тогда, когда всё это началось.       — А других детей у тебя нет? — спросила Грейнджер, имея в виду детей, рождённых уже в режиме Галаада.       — Нет, — облегчённо выдохнула Лиза. — За те годы, что я здесь, меня отправляли в три дома, и ни разу беременность не наступала — видимо, мои хозяева были бесплодны. Вирус ведь и мужчин делает стерильными, просто в мужском обществе об этом никто не говорит, во всём винят женщин.       Ей и не хотелось рожать, приводить в этот мир кого-то, кто тоже будет страдать, а особенно, если повезёт и родится фертильная девочка — тогда она станет такой же служанкой, как и женщина, выносившая её.       Однако сейчас ей было особенно сложно желать отсутствия беременности, ибо она видела, что её нынешняя госпожа Ребекка действительно очень хочет стать матерью, не ради того, чтобы разнообразить свою пустую однообразную жизнь, дабы было заняться чем-то, кроме хождения по магазинам и пустой болтовни, как у Вики и Астории. Ребекка действительно хочет стать матерью, чтобы кого-то любить. В ней и вправду было много любви. Каким-то непостижимым образом она смогла сохранить любовь в этом жестоком мире и теперь отдавала её всю своей маленькой племяннице, уникальной девочке, рождённой от отца и матери, а не от служанки. Говорят, её кровь хранит в себе набор всех антител к вирусу, то есть её кровь и есть вакцина.       — Мне правда хочется дать ей этот шанс на материнство, — совершенно неожиданно произнесла Лиза вслух, — но тогда они заберут ребёнка. Смогу ли я это вынести?       Грейнджер слушала и пыталась её понять. Это, должно быть, очень мучительно — сочувствовать тому, кого ты должен ненавидеть. Младшая сестра одного из основателей Галаада, едва ли не единственная, кто в этом обществе ещё обладал человечностью — той человечностью, которую ещё помнят единицы в этом мире.       Её старший брат Клаус, чувствующий свою вину перед сестрой, в свою очередь делал всё, чтобы её загладить. Ребекка заразилась вирусом абсолютно случайно, по вине их родителей, и это стало высшей карой — ведь с самого детства она мечтала стать матерью. Её история напоминала историю Ингрид, однако в данном случае вирус не убил девочку, а сделал её бесплодной, и теперь Клаус в попытках исправить ошибки отца и матери шёл на всё, чтобы подарить сестре радость материнства. И в глубине души едва ли не каждой служанке хотелось подарить Ребекке этот шанс, но все понимали, что тогда им придётся нелегко, ведь ребёнка заберут в первые же секунды, как только он появится на свет.       Грейнджер знала, каково это. Ей не впервой быть матерью; как и у Лизы, в прошлой жизни у неё была семья — муж, дочь и сын, и всё, на что ей хотелось надеяться — это то, что они успели сбежать туда, куда не добралась диктатура, туда, где её дочь будет свободна.       Грейнджер не впервые быть матерью не только собственного ребёнка, но и ребёнка господ. Три года назад она родила ребёнка для дочери министра Галаада, Джинни Поттер. Маленькую Луну, как велит порядок, сразу же забрали, и теперь она могла встретить её лишь на улице, и то по счастливой случайности — ведь Малфои, в доме которых она теперь жила, испокон веков ненавидели Поттеров, и их дома предусмотрительно располагались как можно дальше друг от друга, а служанка не могла просто разгуливать по всему городу. Когда Гермионе всё же выпадала возможность увидеть Поттеров, она старалась не смотреть на господ. Ведь их с Гарри связывала история, выходящая за рамки установленных правил…       Девушки спокойно шли вдоль реки, беседуя о прошлой жизни. Так они пытались успокоить себя, вспомнить, что когда-то были счастливы — а если были когда-то, может быть, смогут ещё? Как вдруг разговор прекратился. Им навстречу шла Кэролайн Майклсон, девушка-легенда. Её за глаза называли «Хюррем своего времени». Ей удалось то же, что и великой султанше — она сумела превратиться из рабыни в госпожу, из служанки в жену. Брать в жёны фертильных женщин было строжайше запрещено, но Клаусу не писаны законы, а когда Барышников попытался ему возразить, Клаус тут же напомнил ему, что и у его жены Виктории нет проблем с зачатием, так почему бы ей не побыть служанкой?       Кэролайн вела за руку маленькую рыжую девочку, — ту самую, с живительной кровью, — носящую подходящее имя Хоуп. На эту малютку действительно возлагались большие надежды. Поговаривали, что, как только она родилась, Клаус понял, что должен всё изменить, что его малютка не должна расти в таком мире, и, по слухам, с момента её рождения он играет на два фронта, пытаясь разрушить Галаад изнутри…