Веселые секс-похождения Валориса и Тэй.

      — Мама!       Изысканная и богатая обстановка резко контрастировала с тем кошмаром, что происходил у них дома. Мама снова была вся избита: на лице страшные кровоподтеки, роскошные украшения из носа и ушей выдраны наживую. Она сидит с прямой спиной на легкой софе и улыбается одной стороной лица — вторая отекла так, что страшно и посмотреть. Когда мама видит ужас на лице Томараша, отворачивается, чтобы увечий не было видно, и просит тихим голосом:       — Раш, поиграй во дворе. Бабушка зайдет вечером. …       — Мама!       На красиво вышитом золотом ковре в общей комнате следы бурой крови. Раш старается не думать, чья она — мама не вышла сегодня из своей спальни, а на его тихий стук и просьбу поиграть с ним сказалась больной. Мальчик сел у стены, катая вперед-назад бегунка, и услышал тихие всхлипывания за дверью. От них делалось страшно и больно, внутри все каменело и сжималось. Когда Раш услышал шаги отца внизу, опрометью бросился бежать.       Они все же столкнулись внизу. Папа взглянул на него и скривился — с такой ненавистью на Раша смотрел только соседский хулиган, всегда ломавший его игрушки. Хотя нет, тот смотрел иначе — как на интересного зверька, которого интересно мучить, но убивать нет нужды. Папа смотрел со злостью, и попадаться ему на глаза лишний раз не хотелось. Хотелось, чтобы приехала бабушка, мамина мама, но она перестала с ними говорить после последнего визита. …       — Мама!       Мама валялась в ногах у отца и всхлипывала, повторяя: «Только не Раш, умоляю, не надо!» Мальчик нюхом чуял, что ему тут не место, но был словно загипнтизирован страшной картиной: отец схватил мать за горло, уселся на нее сверху и стал ударять о пол головой. Глухие стуки сопровождались воем теперь уже чужого человека, страшного зверя, единственными членораздельными словами которого были: «Я же так любил тебя, Сати!» Потом — черный обрыв, океан, и он стоит возле двух трупов — отца и матери. Раш держит папину винтовку, руки дрожат от ее тяжести, а сердце — от ужаса. …       — Мама!       Мама лежит в простом белом саване, а отец — в роскошном золотом. Их похоронят рядом, а Раша — продадут. Бабушка и дедушка сказали, что он не их крови, не их внук, и больше находиться здесь не имеет права ни единого дня. Раш ублюдок, уничтоживший их род, и единственное, как можно это исправить — служить хорошо новым хозяевам, чтобы искупить грех своего появления на свет и грех убийства. Больше он отцовских родителей не видел.       Мама была такая красивая и спокойная в белых пеленах. Раш надеялся, что она сейчас счастлива и далеко, там, где никто ее больше не обидит. Тогда он беспокоился не о себе, а зря: жалеть нужно живых, а не мертвых. Мертвым все равно.       Томми ворочался в поту, стараясь отогнать очередной страшный сон. Стоило победить один, его место занимал второй, еще хуже. В конце концов подросток уселся на край кровати и обхватил руками голову. Стоило дня три не дубасить, и начинались эти сраные кошмары.       Из-под двери комнаты, где обосновался Акки, пробивался луч света, и сонный Томми поперся «в гости». Турианский стеклопанк сосредоточенно гонял в приставку:       — Э, телек не загораживай! Смотри, до пещеры Откровения дошел. Ты чо не спишь? Снова по тёлке своей плакал?       — Тэй с Валорисом днем должны были вернуться. Чёт нету их, а?       — Да забухали наверное, шаттл проспали. Объявятся. Рано паниковать. Знаешь, как там, на Инвиктусе у дядьки клево? Ох, ебать. Короче, надо было тебя с ними отправить. Тогда б нюни не распускал, сделали бы из тебя мужика. Охота там, знаешь, выживание в джунглях. Школа жизни, епта.       — Акки, а ты убивал когда-нибудь?       Акки бездарно слил игру и отправился к точке возрождения. Разумеется, не потому, что хуево играл — джойстики и игры были в основном человеческого производства и расчитаны на их пальцы-щупальца. Только чудаковатые люди столько времени проводили, занимаясь откровенной хуйней, ну еще азари. И оба этих народа были пятипалыми, что явно не было простым совпадением.       У бездельника Томми пальцев на руке было тоже пять.       — Ну я с дядькой и батей ходил на охоту, когда мне двенадцать сравнялось. Знаешь, что такое динозавр? Вот я такого из автомата захуярил. Как раз в твоем возрасте.       — Не, в смысле, не животное.       — А, не. У нас поверье есть такое, типа художники и музыканты руки кровью марать не должны, иначе у них херня выйдет, а не творчество.       — У турианцев есть художники? Я ебал… Короче, я понял. Вас специально всех в армейку гребут и заставляют кроганов ебашить, чтоб даже не думали позориться на всю галактику своей мазней. И этим ворчанием, которое у вас типа вместо пения.       Поганец начал ржать своей дебильной шутке, а Акки прищурился.       — Чо ржешь? Ты вообще на Палавене был? Ты бы охуел, а возможно, даже ебанулся, как там красиво. Архитектура, блять, а не эта ссаная самодеятельность, как на Гивуре: кто что хочет, тот то и строит. А чего ты вообще про убийство спросил-то?       Акки начал новую игру и понизил уровень сложности. Чего заморачиваться, если можно не заморачиваться? Главное — ощущения.       Томми молчал. Он взял второй джойстик и уселся ближе к экрану, выкручивая ползунок снова вверх:       — Давай напару, можно тогда посложнее поставить. Иначе ачивку не получишь.       — Ну давай. Так ты не сказал, чо за вопросы пошли?       — Знаешь, как Тэй меня нашла?       — Ну вроде как ты рабом был. Дичь, конечно. Я хуею, сколько там десятков тысяч лет Гегемонии? И до сих пор рабство? Ебать, варварство. Пиздец просто.       — А у вас типа лучше. Шаг влево, шаг вправо — пуля в лоб или исправработы. У нас хоть не расстреливают.       — Ой, блять, да что ты вообще понимаешь? Умный, блять. Ладно, чо ты там рассказывал? Ты рабом был?       — Не, я родился свободным. Потом что-то не задалось, короче.       В игре начался острый момент — их атаковали гигантские крабы, одновременно сверху нападали летающие твари вроде тех, что Акки видел на Инвиктусе, только серые и раз в десять больше. Внезапно мальчишки неплохо сыгрались, и отважный турианский воин восемнадцатого уровня давил крабов, пока батарианский шаман стрелял волшебным посохом по летунам.       — Чо не задалось-то?       Томми делал вид, что очень занят сбором лута. Когда турианский воитель на экране подошел вплотную к шаману и сделал широкий приветственный жест, юный батарианец словно оттаял и неуверенно сказал:       — Короче, мне лет шесть было. Отец с матерью ссорились постоянно. Мама была сильно его младше, он ее бил.       — Зачем? И чо, она сдачи не давала?       — Блять, ну и вопросы. У нас девки такие, знаешь, спокойные, культурные. Типа должны слушаться. Короче, принято так, понимаешь?       — Пиздец. Не, мои не дрались никогда. Отец в маме души не чаял, все на руках ее носил. Правда, его редко дома застать можно было, может, потому и не срались. Ну хер знает, дядька на тетку мог рявкнуть, так она ему в десять раз больше отвечала. Ну потом лучше к ним не заходить было.       — Пиздились?       Акки начал ухмыляться, ритмично нажимая на кнопку прыжка без явной цели.       — Мирились. Так чего дальше было-то?       — В тот день дома какой-то пиздец был. Они кричали все утро, а потом… Ну, в общем, отец маму задушил. Я тогда не соображал нихрена, пришел в себя с винтовкой в руке, а он мертвый лежит.       — Ты своего батю грохнул?       Акки был так удивлен, что даже оторвался от монитора и уставился на психованного батарианского пиздюка.       — Блять, он мне не батя! Он уебок. И его родители уебки, если бы мог, и их бы завалил. Они меня работорговцам и сдали. Суки, блять.       — Пиздец. В смысле, не батя? То есть, твоя мать тебя от другого нагуляла? Из-за этого они срались?       — Ну да. Выходит, так.       Томми выдохнул и смело побежал к следующей локации, перепрыгивая через препятствия и победно стреляя вверх. В игре он был душой мироздания и не боялся нихрена. Акки побежал следом, пингуя, чтобы раздухарившийся шаман его подождал.       — Валорис не такой. Он изменился, конечно, после войны, но Тэй твою батя никогда не тронет. Даже не думай в эту сторону.       — Они тоже сцепились раз.       — Я, блять, представить себе не могу, чтобы отец на Тэй руку поднял. И никого к ней не подпустит, так что не ссы, вернется твоя мамка. Пока она с Валорисом, ее ни одна сука не зацепит, это просто сто процентов. Черная Стража рулит.       Следующая локация была посложнее — пещеры с нежитью, и тут пришлось действовать сложнее. У Акки было больше здоровья, и он телом прикрывал слабейшего шамана, который невозбранно поливал мертвяков лучами света из-за спины своего защитника. Турианец был сконцентрирован на щитах, и ему было не до разговоров, а пиздюк снова завел свою шарманку:       — Акки, а если бы ты мог, кого бы завалил?       — Блять, ну и вопросы. Примарха бы завалил.       — Нахуй?       — Да хуй знает. Потому что мог бы. Пофиг, другого бы назначили, еще тупее предыдущего. Блять, хер знает какой примарх по счету, а Иерархия вообще не меняется. Болото, бля. А ты кого?       — Тэйлор Шепард. Но она уже мертва.       — Нахуй?       — Ну она целую батарианскую колонию взорвала короче. Триста тысяч жителей. Только она уже сдохла. Сука и мразь.       Томми убил последнего противника и, перегруженный, просто стоял на месте, пока Акки бегал по пещере и собирал выпавшие ценности. Младший Кирид отвечал рассеянно, сконцентрированный на игре:       — Бля, ну я не знаю. Такой вопрос неоднозначный. Вроде как батя говорил, что там получилось на полгода приостановить нападение, турианские колонии укрепиться успели. Там из наших один хер какой-то, палавенец, вроде как ебырь этой Шепард, бегал все, орал «Жнецы, жнецы!» Ну и ему типа получилось внешние границы прокачать немного, короче батя сказал, что герои они оба и дохуя кого спасли.       — Чо, коммандер Шепард тоже с шипастым поролась? Серьезно?       — Ну да бля, инфа сотка. Как твоя мамка Тэй, прикинь. Крутые бабы выбирают…       — Ай, иди нахуй. Думать об этом не хочу. Щас блевану. Курнуть есть чо?

***

      Ракеты сделали свое дело и улетели в лес, а они легли спать в пустом доме Витериса и Мендес, ибо сироту Кенни уложили именно там. Гаррус остался в командном пункте, бросая красноречивые сонные взгляды на цветастый гамак. Валорис только рукой махнул — лишь бы подальше от него самого.       Стоило им переступить порог, и Тэй стало колотить — ночь была теплой, да вот сейчас, когда важные дела закончились, от страшных воспоминаний отмахнуться было сложнее. Валорис налил два полных стакана гирда, они синхронно их опрокинули, не произнеся не слова, а потом еще какое-то время сидели в полной тишине.       Мужчина стал отстегивать замазанные землей элементы брони, и только тогда Тэй не выдержала:       — Наверное, мне нужно было остаться в деревне. Зря я за тобой поехала. Может, был бы какой-то шанс.       Он задумался и помедлил снимать поножи, а затем поднял на нее глаза. В полумраке гостевой комнаты они отсвечивали желтым, злым колером, и Тэй заранее закинула в свой наплечный мешок с виной еще пару камней.       — Хвала духам, что не осталась.       От удивления у Тэй брови на лоб полезли. Валорис в первый раз обратился к сверхъестественным силам на ее памяти.       — Ты про духов заговорил, и к чему это, а?       Он подошел к столу, так и не сняв низ брони, и налил еще два стакана. Женщина могла поклясться, что Валориса колотило не меньше ее самой, это было объяснимо. Разговор был неприятным, трудным, каждая фраза Тэй звучала не к месту и невпопад, но живые голоса разгоняли пугающую тишину вокруг.       — Блять. Я уезжал тогда утром и нехорошо подумал. И как будто по моим мыслям все произошло.       — Да о чем ты?       Валорис залил в себя полный стакан и, покачиваясь, уселся на плетеную кушетку снимать сапоги и наколенники:       — Да что-то подумал про девчушку эту, а потом про Кенни, и… Ай, не бери в голову.       А Тэй все не унималась. Ей нужно было поговорить, и плевать, про что, хоть про брачные игры варренов, лишь бы не оставаться одной со своими мыслями:       — Хотел «своего» ребенка, а не человеческого найденыша?       Он ответил через силу, отвернувшись в сторону:       — Да, блять!       Тэй опрокинула горькое пойло широкими, полными глотками. Очередная порция легла на голодный желудок, обжигая пищевод и угрожая вызвать рвоту. И снова ее расщепило: умница Тэйлор Шепард прекрасно понимала, что все это херня и дичь, и никакими мыслями такое несчастье вызвать не получится, просто деревенские суеверия, а Валорис — он всегда будет оставаться Валорисом, и что с него взять. А железная сука Тэй Ханнсен мысленно давала по морде пиздаболу Кириду, который, разминув полтинник, внезапно замечтался, да так, что даже тело свое не вполне стал контролировать. И на тебе, жестокая насмешка судьбы.       — Мне жаль, Тэй. Мне только тогда щелкнуло, когда ее порезанную увидел. Будто наизнанку вывернуло. А потом Мендес и Эву, и… Мозгами понимаю, что я не при чем, что вышло так. Ай, блять, что тут скажешь.       — Ты ляпнул кое-что Акки. Выходит, еще раньше щелкнуло?       — Шаи’ра хорошо мозги вправила.       — Ты и за этим тоже к ней ходил?       Он остался в одних штанах и сидел долго, закрыв глаза, а потом его словно прорвало:       — Сейчас мне похер, кто бы там ни был — человеческая девчонка или ханарский мальчишка, просто хочу с тобой пройти через это все еще раз. Хочу, чтобы у нас с тобой что-то общее было, чтобы кто-то нас вместе запомнил и назвал родителями. Мне уже гадалки никакой не нужно. Перед смертью все равны. Я, блять, даже словами это не могу описать, просто вот такое чувство.       — Скажи честно, это Витерис ржал? Что ты с человеком?       — Похер уже, что он делал. Все свое получили.       Тэй вспомнила два тела на удалении от деревни и прищурилась, но тему развивать дальше не стала. Так и подмывало спросить, считалась ли она тоже таким же второсортным приобретением, коим Кириды сочли безымянную.       Хотя нет, уже не безымянную. Он дал девочке какое-то диковинное имя. Вроде даже турианское, хотя у женщин в его деревне были сплошь странные на ее слух имена:       — Ты назвал ее интересно. Не слышала раньше такого имени.       — Мать мою так звали.       Тэй и не заметила, как разделась и оказалась на Валорисе сверху, прижатая щекой к жесткому килю. Она ненавидела его и любила одинаково сильно. Стоило чертовому Кириду отмочить какую-то дичь, за которую Тэй готова была его растерзать, как маятник тут же стремительно несся в другую сторону — где он ее спасал, смешил, удивлял, успокаивал, забалтывал, убаюкивал, накуривал и напаивал, вытаскивал в какое-нибудь удивительное новое место, придумывал очередную веселую дичь в постели и просто был рядом. А потом Валорис снова учинял лютую хуйню.       Он устраивал бойскаутский поход с Томми и саларинятами, а потом оказывалось, что за голову ее кота среди детворы была объявлена цена в триста кредитов. Валорис невинно хлопал глазками и говорил, что мелкие ублюдки просто так играют. А потом он лично героически снимал Джонси с дерева с риском для жизни, но, как подозревала Тэй, исключительно чтобы покрасоваться перед ней своей ловкостью и грацией.       Тэй проваливалась в воспоминания, потихоньку перетекавшие в сон.       — Зачем ты изводишь моего кота? Чем он тебе мешает?       — Просто бесит. Ты его в кровать пускаешь, и у этой твари ебучей глаза такие, будто он все просекает. И типа такой: гляди, Валорис, ты тут блять, гной из-под когтей, а я с твоей бабой спать буду. А ты его еще трогаешь, чешешь, как любовника.       — Кирид, ты ебанутый? А ну погладь кота.       Примирения не вышло, Манул Джонси и Валорис, сидевшие по разным сторонам дивана с Тэй в качестве буфера, зашипели друг на друга, а мастер Ханнсен плюнула заниматься бесперспективным занятием. Тогда Кирид предложил сделку, впрочем, как всегда. Она со своей стороны должна была покорно и безропотно выполнить кое-что из разряда «я придумал».       Через три дня Тэй озадаченно рассматривала в зеркале незнакомку в металлическом бикини с завитками и в ошейнике. В пол струилась полоска бордовой ткани, прикрывавшая ровно ничего — просвет между ногами посредине. Кирид сидел на диване, восхищенно надрачивая в прямом смысле этого слова.       — Серьезно, Валорис? Ладно, фильм я посмотрела, хотя он пиздец тупой был. Бронелифчик натянула и даже не жалуюсь, что он неудобный. Что теперь?       — Ну смотри. Ты будешь принцессой. Давай притворись, что ты Лея Органа. Только ты в плену, вся такая покорная, знаешь…       Тэй стала хохотать, и ярко-синий, подрагивавший от возбуждения член Кирида, который уже полностью раздетый мужчина наглаживал пальцами вдоль всей длины, стал втягиваться назад.       — Ну блять, Тэй, подыграй мне.       — Ладно, а ты кем будешь? Этим ее симпатичным возлюбленным? Контрабандистом и плохишом? Слушай, тебе прям и играть ничего не нужно. Осталось только тебе звездолет надыбать. Валорис, ну дебилизм же — интересно, там у каждого звездолет в ангаре стоит? Они вообще в курсе были, сколько звездолет стоит?       — Не, нифига. Я буду слизняком Джаббой.       — Фуууу… Чего тебя вообще эта хрень так завела?       Тэй уселась на пол ровно в ту позу, которую подсмотрела в древнем тупейшем земном фильме, по которому так фанател Валорис: прямая спина, ножки в сторону и гордый разворот головы. Глазки она потупила, изображая пленницу, и на это ушли все ее скромные актерские резервы. Какое-то время женщина ухитрялась даже не ржать.       Валорис оценивающе ее разглядывал, а потом выдал вердикт:       — Не, хуйня. Не то.       Тэй злобно поджала губы, и на глаза с какого-то хера сами собой стали наворачиваться непрошенные слезы. Она подскочила и отчебучила то, что даже от себя не ожидала:       — Сюрприз, блять! Наверное, потому что я не красотка актриса, а ветеран с разъебанной мордой, а, Валорис? Еще и без руки. Да пошел ты нахуй.       — Не, ты не так поняла. Блять, ну Тэй. Ну не начинай. Иди сюда.       Он поднялся с дивана сам, сгреб свою человечку в охапку и стал мурлыкать ей что-то в черепушку сверху. Сколько он ни говорил Тэй, что та бомба — она только кривлялась и ныла.       — Короче, я понял. Цепи не хватает. Он ее на цепке таком держал.       Тэй сказала откуда-то у него из подмышки:       — У Влада в гараже цепь есть. Только я не пойду в таком виде, пиздуй сам.       Когда Валорис вернулся, Тэй разглядывала свою жопу в зеркале в ванной, задрав декоративную полоску ткани на бикини, да так внимательно, будто жопа была не жопой, а каким-то инопланетным артефактом, излучавшим невиданную мощь:       — Ты что Владу сказал?       — Сказал, что мне нужна цепь.       — А он что?       — Дал мне цепь.       — И сначала не спросил, зачем?       — Спросил.       — А ты что сказал?       — Ну, сказал что мне нужно.       — Для чего?       — Приковать Тэй.       — Блять, Валорис, ну ёб твою мать. И что, он дал?       — Не, сначала не дал.       — А что сказал?       — Спросил «По согласию?»       — А ты что сказал?       — Сказал, что ты сама меня за ней послала.       — Блять, ну пиздец. Ну ебаный в рот. И как мне теперь Владу в глаза смотреть? У меня там уборочная на полном ходу, а мастер Ханнсен какой-то хуйней со своим трахалем страдает.       А Валорис с дьявольским оскалом уже пристегивал страшную ржавую цепь к фейковому ошейнику, радуясь, как маленький ребенок конфете:       — Заебись. Аж шишка задымилась. Ну давай теперь, врубай «принцессу Лею», и погнали запускать фотонные торпеды.       — Фотонные торпеды вообще не из того фильма. И ты тоже должен подыгрывать. Чо там этот слизняк делал?       Валорис довольно заурчал и притянул к себе за цепь сладкий трофей, а после медленно, манерно провел всей поверхностью своего языка сначала по шее, потом по щеке пленницы, а свободной рукой скользнул под неудобное бикини, врезавшееся в ягодицы, уверенно нащупав ее вход. Когда Тэй дернулась, словно в попытке избавить себя от гибкого языка ксеноса, ее «хозяин» дернул цепь вниз, угрожающе зарычав с этим его волшебным рокотом:       — А ну раздень меня.       И тут Тэй зацепило. То есть ей стало уже не смешно, а жарко, преимущественно внизу, между ног, где ее только что гладили нахальные, жадные пальцы. Она старалась не сопеть от возбуждения, чтобы не выдать Валорису того, что игра ей, в общем-то, понравилась. Еще не хватало, чтобы он не зачел это как ее часть сделки, которая с его стороны гарантировала отсутствие каких-либо поползновений в отношении Джонси.       Чего только женщина не сделает ради своего любимого кота!       Даже опустится на колени перед мерзким «Джаббой Хаттом», дымящаяся шишка которого и правда угрожала порвать штаны. Она ногтем медленно сдвинула ползунок молнии, и поняла, что Валорис тоже затаил дыхание, ожидая, когда женщина обнажит его член.       Когда он вынырнул из ширинки, гладкий, горячий и весь покрытый скользкой смазкой, выдохнули оба, не в состоянии больше притворяться друг перед другом. Тэй провела по нему языком, не касаясь руками, собирая солоноватую смазку и вульгарно демонстрируя своему партнеру, как она наслаждается вкусом. Он рыкнул от пошлого зрелища и запрокинул голову, стоило Тэй снова его коснуться губами и языком. Когда она втянула в себя головку и стала медленно продвигаться вперед, Валорис выпустил цепь и вцепился ей в волосы обеими руками.       — Слышь, Валорис, а у хаттов хуя не было. Это же гигантские слизни.       — Блин, нахер тогда он держал этих танцовщиц и рабынь?       — Чисто для статуса. Давай так, ты будешь замороженным Ханом Соло, а я тебя буду отогревать. Как тебе замут, а?       Валорис уважал точное следование лору вселенной, а Тэй не хотела отсасывать мерзкому «Джаббе Хатту». То ли дело лапуля Соло! Этому — с радостью и причмокивая. Валорис поколебался минуту, а потом согласился:       — Ладно. Только он там связанный был. Давай, крути меня цепью.       Тэй, угорая, отстегнула цепь и чисто символически сделала пару витков вокруг торса и прижатых по швам рукам Кирида — так, чтобы оковы с него хотя бы не свалились и не испортили игру.       — Не шевелись только. Ты замороженный, понял?       Женщина уже подбирала полоски ткани, чтобы встать на колени, а Валорис ее притормозил:       — Тэй, подожди. Хану Соло перед заморозкой Лея кое-что сказала. Скажешь, тогда я буду считаться «замороженным».       Вживую они друг другу в любви не признавались — только пару раз по видеосвязи, робко, неуверенно, словно двое школьников, боящихся, что их осмеют и оттолкнут. Тэй встала совсем рядом с ним, прижалась так близко, как только могла, как, наверное, прижалась бы принцесса к своему контрабандисту, если бы ее не удерживали проклятые прислужники Империи. Зрачки Валориса были расширены, и в полумраке комнаты горели торжественным желтоватым огнем, а его обжигающе-горячий член терся о ее живот, оставляя на нем влажные следы. Тэй с силой сдавила его эрекцию между их телами и одновременно невыносимо наигранно произнесла:       — Я люблю тебя!       — И я люблю тебя, Тэй Ханнсен.       Он же ответил не по сценарию — должен был сказать просто «я знаю». Тэй растерялась и уперлась взглядом в его серьезные яркие глаза. Валорис дышал так же тяжело, как и смотрел на нее. Для него это было давно уже не игра, и с Тэй тоже слетела маска. Ее руки порхнули к его плечам, и слова родились от сердца:       — Я люблю тебя, Валорис.       — Валорис! Валорис, твою мать, проснись! Боже мой, мы проебали Кенни!       Они подорвались, в чем были — Тэй в майке, спортивном черном белье и с красными полосками по лицу от киридовых пластин на руке, а Валорис — в хулиганских шортах в мелкие «хуёчки» всех известных в галактике рас — и стали носиться по деревне с воплями «Кенни, Кенни!»       Кенет Кирид в это время давал показания. Точнее, Гаррус присел на корточки и пытался его научить хотя бы двум или трем словам, но безуспешно — мальчишка его то ли дразнил, то ли попросту не хотел слушать. Кенни отказывался произнести даже свое имя, притом, что глупым ребенок не был — ведь ухитрился спрятаться и выжить в резне.       Утром начальника гарнизона, сладко спящего в гамаке под надежной защитой пуленепробиваемой двери, закрытой на три замка, разбудил юркий мальчонка, который возник ниоткуда и принялся играть с его снаряжением. Мелкий Кирид ухитрился пробраться по вентиляции, которая по идее не могла быть проходима — внутри по конструкции были предусмотрены хитроумные воздушные фильтры. С воздушными фильтрами действительно давно были проблемы — производство хоть и наладили, но большая часть оставалась на Палавене, где их меняли в пустующих бункерах каждые полгода, а вот до колоний, где кассеты могли действительно понадобиться, доходило мало что. Конкретно в этой вентиляции фильтр попросту отсутствовал, и она представляла собой изогнутую шахту, по которой спокойно мог пробраться ребенок.       Могло ли это послужить причиной того, что деревня осталась без обороны, пока было непонятно. Следов удушья у трупов или химической атаки не было. Больше мог бы рассказать Кенни, но тот со следствием сотрудничать не собирался. А потом и вовсе явились эти двое — с ядерным запахом перегара и явным намерением прекратить допрос несовершеннолетнего, который производился без присутствия законных представителей, то есть с явными нарушениями.       Гаррус смог из себя выдавить только одно:       — Звание родителей года достанется другой… паре.       Тэй скривилась и, вжимая босые пальцы ног во влажную теплую землю, бросила уничижающий взляд исподлобья бодрому начальнику гарнизона при полном параде, а Валорис сделал вид, что даже не слышит «проклятую имперскую шавку», подхватил на руки племянника и стал что-то ему бурчать прямо в ушной канал. Тот, к удивлению присутствующих, стал производить вполне взрослые жесты, которые означали — «все в порядке» и «не знаю». Третий его жест был тоже понятен, хотя вопроса Валориса не слышал даже Гаррус — малыш приложил ладошки к глазам, ко лбу, а после поднял вверх ручонки. Резюмировал происходившее Гаррус, изо всех сил стараясь не пялиться на Валориса ниже пояса, ибо сдержать смех был попросту не в силах:       — Думаю, без осмотра лагеря батарианцев не обойтись.       

***

      — Валорис, предлагаю сделку. Как с Джонси, помнишь?       — Это тебе будет стоить намного больше, Тэй. Намного. И сделка будет другой — первым я в него не выстрелю. Но стоит ему только залупнуться в мою сторону — даже тела не найдут, обещаю, а ты все равно останешься должна.       — Идет. И что ты хочешь взамен?              Короткую палочку вытянула Тэй. Кенета брать с собой в джунгли было опасно — еще одного заражения чумкой он мог и не пережить. И все, разумеется, пошло по пизде. Ребенок стал настойчиво тянуть Тэй на поиски мамы, папы и старшей сестры, а землянка не могла ему объяснить ровным счетом нихрена, ибо переводчик у мелкого имплантирован не был. В конце концов, настойчивые дерганья за юбку так ее достали, что Тэй решила пройтись — уж лучше походить, чем печалиться и рассуждать о несправедливости бытия.       Тишина действовала на нервы. Сколько она не говорила Валорису, что оставаться здесь — нездоровая хуйня, и лучше бы им пересидеть на заставе, он качал головой и вполне здраво возражал, что коль она боится мертвяков, так мертвяки все в гарнизонный холодильник и поехали.       — Гаррус, я могу у тебя кое-что попросить? По старой дружбе. Пожалуйста, давайте там без лишних эксцессов, а? Достаточно смертей и так.       — Разумеется. Только с моей стороны никаких эксцессов не было.       — За исключением той дружеской перестрелки по дороге, не правда ли? К слову, мы закон не нарушали, чтобы напороться на такой прием лично от начальника гарнизона. Зачем ты это делал?       Валорис, стоявший рядом, делал вид, что осматривает свою винтовку, а на деле просто развесил уши или что там у него:       — Спрашиваешь, как маленькая. Чтобы местные его больше боялись, чем бандюков, и не работали на синдикаты.       Тэй замерла, а Гаррус не спорил. Ей так хотелось, чтобы он оправдался и сказал: все совершенно не так, вы все не так поняли.       Они с Кенни подошли к крохотному домику Эвы, стоящему вплотную к родительскому блоку. Двери в деревне не было принято запирать, но ее была закрыта. Взломать замок не составило труда, и Тэй неприятно поразила пустота и неуют жилища девушки. Казалось, Эва тут словно и не жила — ни тебе пестрых полотенец, ни вышитого белья, ни чудаковатых украшений из ниток и бусин, ни пряных трав в кадушке — словом, ничего того, что радовало глаз в хлебосольном доме ее доброй матушки. Обстановка была поистине спартанской, и все, что подтверждало грустную историю молчаливой девушки, сам факт ее жизни — маленькая потрепаная колыбель, которая так и останется здесь стоять пустой.       Кенни убедился, что сестры тут нет, и вылетел во двор, а Тэй еще раз тоскливо обвела взглядом скудную обстановку. Интересно, та, старшая Эва, которая младшая сестра Валориса и Витериса, тоже жила так же погано? И не поэтому ли отправилась за поисками лучшей жизни к ненавистным гарнизонным? Любопытная история, и Тэй имела твердое намерение расспросить о ней своего любовника подробнее, только он придет немного в себя.       — Валорис, я уже боюсь представить, в какое место или в каком месте ты захочешь это сделать.       — Ты думаешь, это все, что мне от тебя нужно? Тэй, это все, что нас с тобой связывает? Так ты считаешь?       Он был слишком серьезен и слишком хорошо выглядел в полной экипировке для того, чтобы серьезной была она. Тэй подкралась со спины и мягко положила руки ему на живот, хотя почувствовать Валорис ее нежности не мог, весь покрытый черными пластинами, потрепанными в боях, о которых он ей мало что рассказывал. Она пропела ему куда-то в плечо, ибо выше не дотянулась бы:       — Конечно это. И есть еще кое-что. Я люблю тебя. Я говорю тебе это не так часто, но ничего же не изменилось. Ты же знаешь, я всегда тебе рада — так зачем нам эти сделки? Ну, скажи мне, чего ты хочешь на этот раз, м?       — Определенности.       Кенни отковыривал пальцем зашитый лаз наверх, на стоящие плотняком крыши всех трех блоков — Витериса, Валориса и Эвы. По всей видимости, старшему Кириду надоело, что пиздюк лазает там с опасностью для жизни, и в какой-то день он решил вопрос радикально. Кенни стал себя трогать за несуществующие волосы и показывать пальцем наверх, на крыши домишек. Тэй решительно принялась отрывать листы фанеры. Первый держался кое-как, считай, сам отлетел, а следующие были прибиты на совесть, и ей пришлось изрядно попыхтеть, прежде чем лестница оказалась свободна.       На крыше лежала та самая тряпичная кукла. Тэй успела о ней забыть, и вот снова сердце сжалось, а на глаза навернулись слезы. Сверху она могла окинуть взглядом всю деревню: всего-то пятнадцать дворов, добрая четверть из которых пустовали. Поток грустных мыслей прервал шорох сзади — Тэй подумала было, что это Кенни тоже решился забраться к ней, и оглянулась.       Она чуть не выронила куклу из рук, потому что со стороны лестницы, дичась, показывала голову та самая рыжеволосая девочка. Тэй моргнула, и малышка скрылась из виду.       — Я понял, как ты оказалась на Гивуре. Ты подумала, что я решил начать все заново, но все еще не понимаю одного — почему ты не дала о себе знать раньше? Это просто нечестно с твоей стороны, Шепард. Ты не дала мне ни единого шанса. Неужели я не был тебе нужен?       — Нужен больше, чем когда бы то ни было. Но я не была уверена в том, нужна ли я тебе. Знаешь, у меня все время было такое ощущение, что я бегу впереди и тяну тебя за цепь. Наверное, мне просто надоело говорить тебе, что нужно делать, и я решила отпустить поводок и посмотреть, чего хочешь ты сам.       — И тебе нужно было два года для этого?       — А тебе сколько нужно было? Никак не менее трех? Вот спасибо, конечно, признание в любви вышло вымученным, театральным, зато было что вспомнить, когда ебашила по красной кнопке с надписью «Жнецы, пошли нахуй» и потом горела заживо. Знаешь, в тот последний день ты много странного сказал, так что как твой бывший командир могу списать на стресс и забыть. По дружески.              Ее обступили масляные тени, в ушах стоял гул и шепот. В прошлый раз, когда она оттолкнула их сладкие объятия, было так больно, что кровью истекала даже ее душа. Раньше она была готова терпеть, теперь — нет. Больше той несгибаемой воли коммандер Шепард не было.       Из забытья ее вытащили маленькие трехпалые ручонки. Их обладателю надоело трясти тетю за юбку, и он беззастенчиво вцепился ей в колени острыми коготками.