ты едешь в петербург, петр

пете наркотики нравились. нет, все же неправильное выражение. пете нравился эффект от наркотиков. пете всего-то 26, а он уже с 16 чувствует себя ненужным. он начал себя чувствовать таковым, когда умерла мать. все случилось очень странно. в голове вертелась одна мысль: «это я тогда должен был умереть». сегодня ровно десять лет, как нет матери.

***

десять лет назад. — мам, ну я хочу сидеть около окна, — они возвращались с отдыха в калининграде. отец не смог с ними поехать, зато оплатил лучший номер в отеле, места в бизнес-классе и развлечения, какие только душе угодно. — петр, ты сидел в прошлый раз, теперь моя очередь!! — алина — его мама — была женщиной молодой, ей было всего-то 33. она забеременела в 16, родила в 17, но не о чем не жалела. она любила сына. из-за возраста, кстати, у них с сыном часто были споры, напоминающие споры совсем маленьких детей. — ну мааааам. — ладно-ладно. так и быть. но в следующий раз.. — спасибо, мамулечка, — он чмокнул женщину в щечку и поспешил на посадку.

***

самолёт тогда потерпел крушение. не очень много жертв, всего лишь два человека. какой-то мужик и его мать. парень плакал. плакал много. он там должен был сидеть. он должен был умереть, а не его мама. тогда он и связался с наркотой. в ФКСН пошел, чтобы наркоту отбирать и подворовывать немного. иногда и все забирал за молчание у каких-то кладменов. наливает виски в старый, даже дедовский, стакан, залпом выпивая. петя, хоть и был наркоманом, но сигаретный запах ненавидел, поэтому курил одноразки. отдельной любовью были мятные, одну из которых он сейчас и достал. в кабинет заходит гром, моментально улавливая запах алкоголя. — что, майор хазин, с утра бухаем? — проходит за свой стол, в ящиках что-то ищет. — а вас это, майор гром, ебать не должно, — ядовито лыбится, тягу очередную делая. — слушай, ты не видел… — взглядом по кабинету проходится, ища пропажу. и находит. находит свой, сука, стакан. где? на столе хазина, браво, блять. — слышь, хазин, а ты ли не охуел, часом? это мой стакан. тебе кто, блять, позволил? а петю уже унесло. несмотря на то, что с наркотой он решил покончить, когда еще в самолете был, с алкоголя его уносило очень хорошо и очень быстро. — не блять, а блядь. я блядь, — голову назад откидывает, мятный дым выпускает. а игорь засматривается. хазин, конечно, та еще мразь, ему это и рассказывали, и сам он уже это увидел, но насколько же красивая мразь. идеально выглаженные брюки, чёрный бадлон, пару колец на пальцах, безупречная укладка и, словно вишенка на торте, феминное личико. ему с такими данными не в ментовку, а прямиком на подиум. он был красив, и это правда. — че, майор, засмотрелся? — а он все лыбу давит, зная, какое впечатление производит. — работайте, петр юрьевич, работайте. а я отдохну, у меня же отпуск, че это я приперся не работу. ариведерчи, — подхватывает кожанку, от которой петю блевать тянет, настолько она безвкусная, уходит. — вот сука.

***

— юль, ты дома? — у тебя уже традиция, игорь, в мою квартиру врываться? а если бы я была голая? привет, дорогой, — чмокает в щёчку, руки вытирая кухонным полотенцем. — ой, да что я там не видел. — да-да-да. кушать будешь? — спрашиваешь еще. юля — его бывшая. игорь правда ее полюбил, но понял, что не как девушку. он ее искренне полюбил, как подругу, даже как сестру, можно сказать. просто игорь понял, что больше его все же парни привлекают. а юля была рада, что ее близкий человек смог принять себя. — игорь, что-то случилось? — гром в принципе был всегда хмурый, а сегодня особенно. юля чувствовала, что майор приехал не просто так. — если что, я ничего не нарушала, в ментовские архивы не лезла. — да нет. не в этом дело. я это.. блять, мне походу понравился кое-кто.