Визуализация мечты

      — Кузь, успокойся, а? — рявкает Глеб, и меня от возмущения чуть на части не разрывает.       — Чего-о-о?! Это я — успокойся?! Добился своего, да? — Еще и кулаками в бока упираюсь, чтобы выразить всю степень своего недовольства.       Глеб смотрит на притихшего Мишку, протягивает руку и проводит костяшками пальцев по его щеке, а у меня аж мурашки бегут по коже от того, с какой нежностью он это делает.       — Добился, — признается Глеб с легкой улыбкой, а Мишка, этот бесстыдник, описывающий в своих историях такую забористую порнуху, что читать-то неловко, от этого невинного жеста вдруг премило краснеет.       Ох-ре-неть…       — Глебыч! — зовет из коридора Воля. — Иди-ка сюда.       Судя по голосу, он обнаружил какой-то косяк, за который собирается вставить сыну, и Глеб это понял, поэтому смиренно вздыхает и перед выходом тихонько обращается к Мишке:       — Если что — зови.       И, зыркнув на меня, уходит. А я провожаю взглядом его спину и пытаюсь понять: это он от меня, что ли, Мишку защищает?! Тоже мне, рыцарь! Смотрю на друга, и все мое возмущение рассыпается пылью — он сидит на разворошенной постели лохматый, сонный, едва прикрытый одеялом, так что я прекрасно вижу все оставленные на его теле следы страсти, но такой… светящийся от счастья, что злиться на него не получается.       — Кузе, — передразниваю я, присаживаясь на краешек кровати, — с пожеланием, чтобы все визуализации, — закатываю глаза, — бла-бла-бла…       Мишка хмыкает и смущенно трет шею в том месте, где багровеет огромнейший засос.       — Не знаю, как так получилось, — бубнит он. — Просто, Глеб, он…       — Идеальный? — подсказываю я и встречаюсь с широкой улыбкой. Двигаю друга кулаком в плечо и перехожу на деловитый тон: — Так, мусор за собой убрать, постель перестелить, а комнату — проветрить. И это, в душ сходи, что ли, а то у тебя даже волосы, кажется, в сперме.       Мишка вспыхивает и запускает в меня подушкой, а я, хохоча, уворачиваюсь и иду к своему идеальному герою проверять, что там у них стряслось. В дверях, кое о чем вспомнив, оборачиваюсь и спрашиваю:       — Это… Мазь для жопы нужна?       Мишка снова краснеет.       — Мне — нет, — отвечает он и отворачивается, когда мое лицо вытягивается от удивления.       Не понял. Пытаюсь сопоставить исходные данные этих двоих и вспоминаю все Мишкины визуализации — по-любому получается, что маяться дискомфортом в заднице сейчас должен именно он, но где-то в моих расчетах, очевидно, происходит осечка, потому что вид у лучшего друга что-то слишком самодовольный. Качаю головой: ладно, сами разберутся.

***

      Мне снится летний день, наполненный солнечным теплом и пряным ветром. Все видится какими-то бликами, размытыми, но очень яркими. Я четко ощущаю горячую ладонь в своей руке — она крепко держит меня, даря спокойствие и ощущение защищенности. Поворачиваю голову и встречаюсь с ласковым взглядом. Мелкие морщинки у глаз говорят, что Воля улыбается, хотя самой улыбки я не вижу, потому что смотрю только на этот теплый янтарь. Хочу сказать ему что-то очень важное — самое важное на свете, но никак не могу раскрыть рта. Мычу неразборчиво и дергаюсь, когда любимое лицо тоже расплывается яркими бликами и как будто отдаляется. Пытаюсь ухватиться за ускользающую ладонь, но все вдруг заволакивает черным дымом. А потом раздается оглушающий взрыв, от которого я вздрагиваю и, распахнув глаза, жадно глотаю воздух.       — Воля! — кричу я, садясь на кровати, когда не обнаруживаю его рядом.       Он появляется в проеме двери уже через секунду и сразу же подлетает ко мне.       — Что случилось? — взволнованно шепчет он, ощупывая мои плечи и гладя по лицу.       Вместо ответа вскарабкиваюсь ему на колени и обнимаю за шею так крепко, что он кряхтит. Зарываюсь пальцами в волосы на затылке и тычусь носом в шрам у виска, отмечая запах сигарет. После больницы Воля почти не курит и вообще следит за здоровьем, но иногда и с ним случаются бессонные ночи, когда он тихонько выскальзывает из постели, чтобы выкурить пару сигарет. Возвращается потом, обвивает меня руками и до самого утра не выпускает из объятий.       — Я люблю тебя, — выдыхаю ему в ухо и почему-то именно в этот момент понимаю, что ответного признания от Воли еще ни разу не слышал.       Несмотря на то, что его профессия предполагает умение убеждать, в жизни Воля словам предпочитает действия. Вот и сейчас вместо того, чтобы успокаивать вербально, он с силой вжимает меня в свое крепкое тело, удерживая одной рукой поперек поясницы, а вторую положив на левую лопатку. Чувствую, как мое сердце бухает прямо в его горячую ладонь, и не могу сдержать мелкую дрожь.       — Все хорошо, — лаконично утверждает он и чуть покачивает, словно убаюкивая.       — Мне страшно, — признаюсь, не в силах справиться с фантомным отголоском взрыва.       — Это был просто сон.       Воле тоже снятся кошмары. Может, о том взрыве или каком-то другом случае, из-за которого волосы на его голове сменили медь на серебро, но я четко знаю, что, несмотря на весь профессионализм и регулярную работу с психологами, беспокоят они его не меньше.       — Я боюсь, что с тобой случится что-то плохое.       — Ничего со мной не случится, ну что ты… — Воля чуть отстраняется и заглядывает мне в глаза.       — Да конечно, — бурчу я, нахмурившись. — С твоей-то работой… Уходишь каждое утро, а я не знаю, увижу ли тебя вечером.       — Со мной совершенно точно ничего не случится, — говорит он с непоколебимой уверенностью в голосе. — У меня же есть ты!       — М? — Совсем не понимаю, какая может быть связь между моим существованием и безопасностью любимого человека.       — Ты же Кузя, мой домовенок, — поясняет Воля с такой нежностью, что до нутра пробирает. — Мой оберег.       Стук моего сердца все еще рикошетит в его ладонь и от спокойного тона становится размереннее.       — Сказочник, — шепчу я и, обхватив ладонями его щеки, прислоняюсь лбом ко лбу.       — Это все твой сундук со сказками виноват, — не отнекивается он и трется носом о мой нос.       — Дурак.       В комнате повисает тишина, в которой слышно только наше дыхание.       — Я тоже тебя люблю, — раздается так тихо, что я едва различаю слова.       Сердце в моей груди тут же разгоняется снова. От долгожданного признания я мог бы растечься лужицей, но сейчас есть задача поважнее.       — Тогда переведись в другой отдел, — прошу я, беззастенчиво переходя на банальную манипуляцию.       — Кузьма…       Злюсь, предчувствуя очередную порцию отговорок, и пытаюсь слезть с коленей Воли, но он не пускает и только крепче прижимает меня к себе. Отгораживаюсь как могу, сложив на груди руки, и отворачиваюсь — пусть видит мое недовольство.       — Ку-у-узь, — Воля тянется ко мне лицом и тычется под ухо. — Ты весь сюрприз портишь.       — Ну какой еще сюрприз?       — Хотел завтра тебе сказать, — шепчет он, обнюхивая мою шею. — Но технически «завтра» уже наступило, так что… — Следует выразительная пауза. Воля поднимает голову и заглядывает мне в глаза. — Со следующей недели я официально работаю в учебном отделе.       — Учебном? — Расцепляю руки и укладываю ему на плечи.       — Угу. Буду учить новичков вести переговоры с преступниками.       Почему-то вспоминаю поездку в Калининград и забавное предположение того дядьки.       — А тренироваться они у тебя на собаках будут? — спрашиваю.       — На собаченьках, — хохочет Воля и, придерживая меня, откидывается на спину.       Добирается до подушки, накрывает нас обоих одеялом, и прижимает мою голову к своей груди. Так, лежа на нем, я, кажется, и засыпаю, успокоенный тем, что жизни любимого человека больше ничего угрожать не будет.

***

      Еще дрейфую на границе сна, когда к спине прижимается горячее тело. Обожаю это полупробужденное состояние, когда органы чувств только начинают улавливать проявления реальности. Вот кожа покрывается мурашками от того, как по животу пробегаются чужие пальцы. Слух улавливает тихий вздох и вслед за ним — грудное мычание. Тело просыпается, отзывается на ласку, тянется вслед руке и жаждет большего. Прогибаюсь в пояснице и притираюсь задницей к паху. Там уже напряжено, и я протяжно мычу, растягивая губы в улыбку. Не открывая глаз, толкаюсь еще раз и содрогаюсь от глубокой вибрации — Воля издает то ли рык, то ли стон, который отзывается сначала в моих лопатках, а потом прокатывается по всему телу. Завожу руку за спину и через ткань белья касаюсь твердой плоти.       Воля чуть отстраняется, возится позади, потом приспускает с меня трусы и проводит скользким членом по промежности. Прогибаюсь еще сильнее и сам отвожу ягодицу в сторону, открываясь и показывая, что хочу его. Медленное проникновение, пауза, чтобы привыкнуть, и осторожный первый толчок.       Тело после сна расслабленное, отзывчивое, а в бережных руках — еще и невероятно послушное. Утренний секс — самый чувственный. Эти неторопливые движения, тихие вздохи, легкие поцелуи в шею. Обычно нам хватает совсем немного, чтобы замереть в общем наслаждении, и еще чуть-чуть — чтобы прийти в себя и обменяться «добрым утром». Только сегодня в дополнение к приветствию я слышу еще:       — С днем рождения.       В этом году день моего рождения выпадает на пятницу, и я предлагаю Воле уехать на все выходные за город, чтобы отметить его вдвоем. Не то чтобы нам не хватает совместного отдыха или есть желание сменить обстановку — с поездки в «свадебное» путешествие прошло всего три недели — и все же в последнее время нам слишком редко удается побыть наедине. А все потому, что к нам с визитами зачастили Мишка с Глебом. Так-то я могу их понять: Глеб живет с мамой в небольшой двушке, друг — шифруется от родителей, и встречаться им банально негде. В общем-то, мы с Волей не против и даже в спешном порядке обуютили для них гостевую комнату, до которой все руки не доходили. Теперь в ней есть кровать и шкаф, остальное парни постепенно приносят сами.       Мне до сих пор не верится, что у Мишки с Глебом все серьезно, думал, он чисто поэкспериментировать захотел, но нет, видимо, и тут я ошибся — друг действительно настроен на долгосрочные отношения. Поначалу я пытался выяснить, как же у них все завертелось, но в ответ получил обещание, что однажды об этом будет написана книга, мол, следите за обновлениями авторского профиля.       Так что у них все зашибись, а мне нужен перерыв. Только Воля, к моему удивлению, отказывается, ссылаясь на то, что в эти дни ему нужно быть в городе. Смутные подозрения запускают волну страха — кажется, напоследок перед спокойной преподавательской жизнью Воля решил погеройствовать. Но, как ни пытаюсь выяснить его планы на ближайшие выходные, он лишь загадочно улыбается и просит не беспокоиться. Ну ладно, может, сюрприз какой задумал, а не то, что я успел себе надумать.       В пятницу с утра мы вместе завтракаем, а потом расходимся по делам, договорившись хотя бы этот вечер провести вдвоем. Воля опять лукаво улыбается, и мне остается только вздохнуть и с дежурным «люблю тебя» клюнуть его в губы. Он забирает меня после работы и везет домой, по пути сообщая, что уже заказал доставку еды, чтобы сразу приступить к романтическому ужину. Пока принимаю душ, он успевает разложить все по тарелкам и салатникам и даже зажечь пару свечей, так что, когда я выхожу, все уже готово.       Звонок в домофон я воспринимаю спокойно, думая, что это доставка чего-то еще, поэтому даю Воле самому разбираться с курьером — не портить же самому себе очередной сюрприз.       — От господина Бураева большой привет, — говорит смутно знакомый мужчина и протягивает Воле достаточно большую коробку.       «Бураев, Бураев», — вертится в голове, и я пытаюсь вспомнить, где слышал эту фамилию. Эпизод в «мафиозном» особняке всплывает в моей голове достаточно часто, но со своей «феноменальной» памятью на имена и названия фамилию хозяина я забываю еще по пути к отелю, хотя честно собирался погуглить кто это такой. Зато сейчас, когда я мысленно повторяю про себя «Бураев», все встает на свои места: эта посылка, слова Воли о том, что ему нужно остаться в городе, его немного взволнованный вид и то, как он замирает у порога с коробкой в руках, едва за курьером захлопывается дверь.       «Бомба!» — осеняет меня, и, прежде чем осмыслить свои действия, подлетаю к Воле, выхватываю у него коробку и несусь в кухню к ближайшему окну. Понятия не имею, как обезвреживают бомбы, так что инстинктивно выбираю сбросить ее с семнадцатого этажа. Уже хватаюсь за ручку на раме, как слышу полное паники:       — Стой!       Замираю и вдруг за бешеным стуком собственного сердца различаю писк. Он доносится изнутри коробки, и когда я опускаю на нее взгляд, повторяется. Воля уже рядом, тяжело дышит, приложив ладонь к своей груди, и осторожно придерживает посылку, внутри которой что-то шевелится.       — Что это? — Таращусь на крышку и никак не могу перестроиться, что никакая это не бомба и опасности вроде как нет.       — Сам посмотри, — говорит Воля и подхватывает коробку под дно.       Приподнимаю крышку и встречаюсь с парой голубых глаз. Собака. Точнее, щенок немецкого дога потрясающего серого окраса с белым пятном на груди. Песель отталкивается от дна и встает на задние лапы, упираясь передними в край картонки — явно хочет поскорее выбраться наружу. Подхватываю его под грудь и прижимаю к себе.       — Но как же… — Поднимаю непонимающий взгляд на Волю. — Я думал, там бомба, от Бураева же…       — Ну да, я звонил ему проконсультироваться насчет заводчиков, а он предложил подобрать щенка из своих. Так что этот — прямиком из Калининграда.       — Ой… — я окончательно теряюсь и смотрю на щенка. Он вертится у меня в руках, так что приходится опустить его на пол, где он тут же принимается деловито шкрябать когтями дорогущий паркет и обнюхивать каждый угол. — Господи, я же его чуть в окно не выбросил… — запоздало пугаюсь я.       — Да уж… — Воля отбрасывает коробку и чешет затылок. — С сюрпризами у тебя, кажется, не очень. Учту на будущее. — Он шагает ближе и кладет руки мне на локти. — Зато теперь я точно знаю, что пока ты рядом, мне ничего не грозит.       Вскидываюсь и теряюсь под чуть насмешливым взглядом. А, ну да… Как он там сказал сегодня ночью? Что я его оберег?       — Да ну тебя… — бурчу смущенно, хотя на самом деле уверен, что в случае возможной опасности именно так я действовать и буду — импульсивно и необдуманно, но сделаю что угодно, лишь бы защитить любимого человека.       Мы синхронно поворачиваем головы в сторону тоненького тяфка — щенок вцепился в лямку моего рюкзака и самозабвенно его треплет. Кажется, теперь я наконец-то перестану разбрасывать везде свои вещи. И все же…       — Поверить не могу, что у меня теперь есть собака.       Сажусь перед щенком на корточки и пытаюсь погладить его, но какой там — он уворачивается и продолжает терзать мой рюкзак.       — Кстати, об этом, — отвлекает меня Воля. — Акимов очень впечатлился, когда я рассказал ему про «собаченьку».       Акимов — Волин друг и начальник. Мы знакомы лишь заочно, но я знаю, что он в курсе наших отношений и воспринимает их спокойно. И все равно возмущаюсь — сдалась же всем эта «собаченька»! Делать им больше нечего, что ли, как меня обсуждать?       — Ну Во-о-оль! — ворчу я и поднимаюсь в полный рост.       — Погоди, — улыбается он. — Он предложил тебе перейти к нашим кинологам.       — Я же не кинолог. Я ничего об этом не знаю.       Воля смотрит на меня, как на несмышленого ребенка, а я не понимаю, откуда в нем столько уверенности в моих возможностях. Да, я осадил одну агрессивно настроенную собаченцию, но это еще не значит, что смогу справиться с другими.       — Просто подумай об этом. Работа с собаками. Почти целый день в движении на свежем воздухе, а не в этом твоем пыльном архиве, м?       «Все-таки вербует», — проносится в голове, но предложение запускает в мозгу цепную реакцию, и весь вечер, отвлекаясь на крутящегося под ногами щенка, я представляю, каково было бы на самом деле работать с собаками. В итоге прихожу к выводу, что это почти идеальный для меня вариант.       После ужина я сажусь по-турецки на пол, где возится неугомонный песель, и играю с ним в перетягивание моего носка, который я месяц назад где-то потерял. Через какое-то время к нам присоединяется Воля и садится рядом. Смотрю на него и думаю, что я, наверное, самый счастливый человек на свете.       — Спасибо, — говорю совершенно искренне и неотрывно слежу, как на любимом лице расцветает улыбка.       Воля склоняется, чтобы поцеловать, а потом осторожно давит ладонью на грудь и опускает меня на пол. Сам ложится сверху и возобновляет поцелуй. Толкается языком и принимается вылизывать мой рот. Цоканье когтей раздается неожиданно близко, и через мгновение мне в щеку упирается мокрый собачий нос. Разрываю поцелуй и, повернув голову, командую:       — Фу! Место!       Но щенок, вместо того, чтобы послушаться, принимается облизывать мое лицо. Воля заливисто смеется, а я смиренно вздыхаю: все-таки как минимум одну идеальную собаку выдрессировать мне придется, а там посмотрим, может, и за других возьмусь.