Сказки Шестого принца

Мой прекрасный наследный принц. Мой любимый сын. Мое несчастное дитя. Когда ты родился, я думал, что ради тебя голыми руками сокрушу любого демона, кровью своего сердца залью выжженные духами поля, чтобы оставить тебе цветущий сад. Но силы не достало. Пока ты был младенцем, я потерял больше земель, чем любой из наших проклятых предков. А когда вернулся домой в разбитом доспехе, увидел тебя, прекрасного юношу, и осознал, что демон, тебе угрожающий, это я сам. Самая темная страсть пронзила мою плоть ядовитыми клыками, едва я увидел, каким ты стал. Мой прекрасный принц, зачем я породил тебя? Как я мог обречь такое хрупкое и возвышенное существо на грязную и скорбную долю правителя? Любой из младших сыновей могуч, жесток и алчен до битвы. Почему именно тебе я отдаю эту корону? Вдохновенному поэту, чьи уста должны говорить о любви и алеть от поцелуев. А не отдавать безжалостные приказы и не сохнуть до корки от крови и пота. Как же болит сердце. Как я жажду прижать тебя к своей груди, моего птенца. На глазах у советников, что пытаются тебя сломать, на глазах у матери, что не позволяет и мысли, что ты можешь дрогнуть, что тебе нужен отдых, нужна защита. Как жажду обнять и заслонить от всего мира. Согреть своим жаром… И только. Клянусь, большего я не позволю себе даже в мыслях. Уже долгие годы я сражаюсь с этим свирепым демоном. Чтобы никто не узнал, как на самом деле страшно наше проклятие. Как оно сводит с ума. Бедные мои сыновья, зачем я породил вас так столько? Как же вы боретесь с этой страстью к своей родной крови? С этим чудовищем, чьи мускулы напрягаются под твоей кожей против воли, чья слюна похоти наполняет твой рот, чьё естество встает, как орудие убийства. Убийца семьи, любви, доверия. И это печальное понимание в твоих глазах, мой прекрасный взрослый принц — как объявление моего поражения…

***

В Пяти сторонах редко отмечали празднества под полной луной — ведь то было время разгула нечисти. Но в день поминовения жарко горели костры, и люди возносили молитвы за усопших, до самой ночи пуская в воду цветы. Государь Дарени тоже отправил цветы в плавание, взяв их из рук своей супруги, и, выскакивая из лодки, замочил ноги. Но ему было все равно. Он собирался вернуться во дворец, не желая смотреть на завораживающие танцы юношей и девушек под луной. Наследный принц вел за талию наследную принцессу, их яркие уста улыбались, все любовались на прекрасную пару. Государь знал, каким унижением был этот брак для его любимого сына, и не мог на них смотреть. Проходя по темной галерее к спальне, шагая по лужицам лунного света из окон, государь вдруг увидел у одного стройную фигурку юноши. Его осанка была безупречна, тёмные волосы струились ниже спины. По-мужски широкие плечи — и хрупкая, тонкая талия. — Карран? — выдохнул государь. На миг в лунном свете ему почудилось, что он видит своего старшего сына. Юного, каким он был лет шесть назад… Или духа, принявшего его облик? Юноша обернулся вполоборота, его лицо скрывала вуаль. Государю показалось, что он узнал его. Юный слуга, который появился во дворце лишь недавно, юноша из рода Дизэн. Оттуда же, откуда происходила государыня, мать Наследного принца. Возможно, потому он напомнил его государю? — Мой государь? — тихо спросил юноша, вероятно решив, что ослышался. Он смутился. Государь понял, что он сбежал от службы, чтобы посмотреть на праздник, и потому скрыл лицо вуалью и надел свой наряд молодого господина — небогатый, немного старомодный, но изящный. Государь залюбовался им, этим милым мальчишкой, ещё наивным и пылким, жадным до красоты этого мира. — Хочешь смотреть на костры? — Государь мог бы отпустить его на праздник, но мускулы знакомо напрягались под кожей, будто им вновь овладевал проклятый зверь. Вот только сегодня, лишь сегодня, он, возможно, мог дать ему то, чего он ждал столько лет. — Из моей спальни вид лучше всего. Государь протянул юноше руку. Тот вздрогнул, вкладывая пальцы в его ладонь. И тогда государь привлек его к себе, обнимая тонкую талию. — Хочешь пойти со мной? — прошептал он, водя большими пальцами по бокам юноши и глядя на яркие губы под полупрозрачной вуалью. — Если нет — беги, только поскорее. Юноша замер, их сердца гулко стучали в тишине, нарушаемой лишь отдаленными криками празднующих. Государь удерживал его некрепко — все силы пустив на сдерживания зверя, что пытался расправить бугристые плечи старого воина, жаждущего только упоения победы и плоти прекрасного юноши. Который вдруг со вздохом подался ближе, прямо в западню, из которой ему ещё позволяли сбежать. Государь и не помнил, когда же в последний раз он нес кого-то на руках, как добычу, как самый ценный трофей. Юноша цеплялся за его плечи, государь слышал, как колотится его сердце. И сам чувствовал себя моложе. Словно это был тот год, когда он полюбил своего наследного принца. — Мой государь… — юноша сам прильнул к нему, едва они очутились в спальне, ярко освещенной из-за луны и жарких костров на лужайках. — Я готов вам служить… — Тогда… Зови меня отцом. Государь сказал это, осознавая, что в нем говорит тот зверь. Слишком голодный, слишком усталый. Возможно, он ослеп от долгого ожидания и жгучих злых невыплаканных слез, раз не видел, что этот мальчишка — не его Карран. — Я готов вам служить, отец, — понизив голос, проговорил юноша и сам положил руки на тяжёлый пояс, охватывающий сильный стан государя. — Любой ваш приказ — закон для вашего послушного сына. Как после таких слов можно было решиться между желанием грубо и алчно взять его и желанием нежно и трепетно залюбить? — Помоги мне раздеться, — глухо велел государь, борясь с ревом моря в ушах. Видят Небеса, он бы бросился сейчас на этого мальчишку, но Каррана бы тронуть так не посмел. И потому терпел, зная, что в конце все равно вкусит свою награду. — С радостью, отец, — с дрожью улыбнулся юноша, умело и быстро снимая с него ремень, стягивая с широких плеч роскошно вышитое одеяние. Он двигался четко, словно был по-военному тренирован, и этим тоже походил на Каррана, никогда не отлынивающего от занятий. Снимая сапоги, юноша озабоченно охнул. — У вас мокрые ноги, отец... Вы можете простыть.  — Пустяки… Сколько раз я промачивал ноги в походах, проваливался в болота… Не растаю. — Оставшись лишь в нижних штанах, государь подхватил юношу под выпуклый зад и, прошлепав мокрыми ногами по каменному полу, разложил его перед собой на широкой кровати. — Мой заботливый сын… Почему же ты не бережёшь сам себя?.. Думаешь, мое сердце не разрывается, когда я вижу твои стесанные в кровь ладони и черные круги под глазами от бессонных ночей? Юноша примолк. Не ему были сказаны эти слова, государь и сам не знал, почему сказал их. Но глаза юноши заблестели от слез, и сердце государя дрогнуло. — Какой бы отец захотел видеть страдания своего ребёнка? — пробормотал он и прижался губами к длинной шее юноши. Государь раздевал его медленно, даже медлительно, заставив уже и ерзать от нетерпения, приподнимая бедра с выпирающим под одеждой бугром, и вздыхать, и шептать. Юношеская плоть горела под слишком осторожными ласками, а государь уже никуда не торопился. Он целовал и вылизывал светлые плечи, грудь с красиво очерченными мускулами, впалый живот с тёмным пушком внизу. Наслаждался вкусом кожи юноши, пота, запахом его возбуждения. И сам вобрал в рот крепкий член юноши, умело и жарко лаская. — Отец… Как горячо… Небеса… Почему?.. — юноша чуть не плакал, толкаясь в его рот. И государь чувствовал себя сытым зверем, неспешно мучающим свою добычу языком. Слизав пряное вкусное семя, государь перевернул наконец юношу на живот. И зарылся лицом между его ягодиц, непристойно влажно и звучно вылизывая сам вход, так что слюна стекала на крупные яйца юноши. Как сладко тот стонал, когда язык проникал в чувствительное нутро, горячо и обжигающе. Какое больное счастье распирало грудь государя, когда он погружал в это нежное, тесное нутро свой член. Как теперь было приятно сдерживаться, зная, ради чего — чтобы не навредить своему прекрасному сыну, чтобы довести его до помешательства от греховного удовольствия, которое они делили на двоих. — Спи, сынок… Спи спокойно… — пробормотал государь, прижимая к себе дрожащего, взмокшего юношу. Между ними было горячо, влажно, липко, запах близости казался душным, но не было мочи разлепиться и на миг. Государь уже уснул, когда юноша, широко распахнув глаза, вылез из кольца его рук и сел, глядя в окно на ясное звёздное небо, словно вопрошая, придётся ли нести им за это ответ.