Sforzando

Свет софитов привычно обжег глаза Кацуки. Лениво перебирая пальцами барабанные палочки, он подошел на край сцены, оглядел вальяжно сидящих экзаменаторов и синхронно с Очако поклонился. Он знал чего ожидать от этого зачета, ведь столько раз уже он слышал из-за стены игру девушки, знал на что способны ее ловкие сильные пальцы, но вот то, как она нервно и дергано двигалась вызывало легкое беспокойство. Как и то, что в последнее время она ни разу не доигрывала произведение до конца, срываясь где-то на середине. Парень не знал что происходит, и это злило его еще больше. Вообще его раздражало играть с новыми людьми. За последние два года он так привык к группе, что теперь перестроиться и играть что-то чужое с неизвестным партнером было утомительно. В стабильном коллективе всегда было ясно, если кто-то был на нервах, расстроен, да даже пьян в хлам. Он знал когда прикрыть товарищу спину и взять основную работу на себя. Но сейчас все это выступление было огромной бомбой, которую нужно было разминировать, а руки страшно тряслись. Зайдя за барабанную установку и сев на стул, Бакуго пристально наблюдал за действиями шатенки. Пианистка медленно подошла к черному лакированному инструменту и практически любовно коснулась клавиш, прежде чем уселась на банкетку. Секунда, две, три ожидания. И, наконец-то она подала знак, резко и глубоко вздохнув. И музыка полилась с ее кончиков пальцев. Но она была совершенно иная. Дребезжащая, словно колокольчики на ветру, быстрая и неровная мелодия полилась в зал, постепенно затихая. Всплеск рук, и вновь мелодия обрела хоть и слабую, но силу. Первые аккорды, полные усилий. И, наконец-то настало время вступать барабанам. Первый удар, второй. Блондин пытался поймать на слух темп игры партнерши, который был неуверенным и нечетким. И вот, наконец-то полноценный ритм выстроился. Обыкновенно Кацуки закрывал глаза, полностью переключаясь на уши, чтобы можно было легче уловить каждое колебание песни, но не в этот раз. Тело Очако давало однозначные сигналы, без которых предугадать ее следующее изменение в темпе, громкости, эмоциях было невозможно. Эмоции. Если изначально казалось, что произведение было про столкновение двух интересов, сплетение их воедино, не смотря на их разрозненность, в исполнении Урараки это был крик помощи и отчаянья. Вся боль, которую человек может почувствовать лилась нотами, срывающимися всхлипами огромного рояля. И с каждой секундой скорость становилась все быстрее, хотя казалось, что физически это практически невозможно. На секунду взгляд парня упал на лицо шатенки. Ее шоколадные теплые глаза были подернуты пеленой слез, а белки глаз покраснели. Нижняя губа была закусана до побеления, а подбородок дрожал. Но ни капли не срывалось с угольно-черных ресниц. Она сдерживалась. Она сдерживалась и терпела, выливая все в «Дуэль», выворачивая душу наизнанку в виде музыки. Прекрасной, острой, как тысяча кинжалов и мучительной. Она играла грязно, временами промахиваясь мимо клавиш, но это все равно звучало так, словно так и должно было. А ноги и руки Кацуки двигались сами по себе, следуя за ее страданиями, пытаясь понять и вычислить что именно происходит без слов. И вновь закололо где-то в глубине груди, как и в ту ночь, когда он практически вырвал Очако из рук Шинсо. Ее припухшее покрасневшее лицо, истерика, когда закрылась дверь квартиры, как отчаянно она билась в руках блондина и пыталась уйти домой, а он ее не пускал. Как она сползла по стене на пол, содрогаясь от слез, что-то бормоча нечленораздельное. Это все еще было с ней и терзало, пожирая заживо. И если ночью она затихла в его объятьях, прильнув к груди и отключившись, сейчас же она была как никогда трезва. И вязла в своих чувствах, словно в болоте. Последние звуки сорвавшиеся с фортепиано, последний ритм, и партнеры синхронно встали и прошли к краю сцены, после чего вновь поклонились и неспешно отправились за кулисы. И только Бакуго хотел спросить девушку о том, почему все так резко изменилось, она сорвалась на бег. Путаясь в длинной юбке, оскальзываясь на плиточном полу, она бежала изо всех сил прочь из зала, подальше от всех. — Эй! — наконец-то хрипло вырвалось из глотки парня, и он побежал вслед за Очако, — Урарака! Споткнувшись, шатенка рухнула на колени, но проворно поднялась, пальцами подцепляя юбку и сбрасывая с ног неудобные туфли, и побежала дальше. Она выскочила из здания, обогнула его и вихрем ворвалась в корпус С. Чуть не сбив с ног зазевавшегося кларнетиста, она промчалась по коридору и распахнула окно настежь. Задрав юбку еще выше, девушка взобралась на подоконник и выпрыгнула. Кацуки же следовал за ней тенью. Перейдя на шаг, он аккуратно пальцами подцепил разбросанную обувь и практически бесшумно нырнул в то же окно, за которым прятался маленький садик с каменной скамьей и сливовыми деревьями. Очако сидела на скамье и горько рыдала, обхватив ладонями плечи, ее фигура казалась совсем маленькой и беззащитной, но барабанщик сдержался, хоть и хотел обнять ее, успокоить и утешить. — Эй, Урарака. Что случилось? Почему ты… — Отстань, — ядовито прошептала пианистка, — что ты пристал ко мне? Прилип, как банный лист! — Это я-то? — от прежнего сочувствия не осталось и следа. Бровь нервно дернулась и поползла наверх, искажая лицо парня недоуменной гримасой. — Да… Влез к Шинсо, стучал ко мне в дверь. Что тебе от меня надо? — Шинсо… Да ты блять не знаешь что за псих сраный этот Шинсо! — взорвался Бакуго, срываясь на крик. — Так просвети меня, дуру такую! С какого хера ты вообще его знаешь? — шатенка резким движением стерла с щек слезы вместе с частью косметики, успевшей поплыть от влаги. — О, тебе это нихуя не понравится. Он был в моей группе, первый солист. И лучше бы блять я его не звал. Очако громко фыркнула, но начала внимательно слушать. — Этот скотина… Блядство… Он фанатку опоил и чуть не изнасиловал! — скрипнул зубами парень, — лучше бы я тогда ему шею сломал, хотя бы тут не отсвечивал, сучара. Я нашел их за сценой в одной из пустых гримерок. Девка была вообще на нуле, не соображала, висела у него в руках, пока он пытался ее раздеть. Ты довольна?! Узнала больше про своего ссаного дружка?! — Он мне не…дружок, — ошарашенно икнула пианистка и с силой сцепила пальцы в замок, — я не…не знала. Это правда? — А с какого хуя мне надо лгать? — практически пролаял Кацуки и наконец-то сел на скамью рядом с девушкой, — я тогда был зеленый, мы год как собрались с ребятами, я думал, не справлюсь как лид, соло и драм в одном лице. Думал, с Шинсо будет легче. А мы тогда чуть не разошлись по углам. Девка эта нихуя с утра не помнила, поэтому скандала и не было. А этого мудака мы разрекламировали среди всех знакомых команд, хер кто его возьмет из более-менее раскрутившихся. — А ты…словно ты никогда не косячил… — всхлипнула Урарака, поджимая губы. — Только в одном накосячил — суставы не сберег, — нахмурился блондин, — но это уже не исправить. — А в отношениях? Словно ты никого не обижал? Девушку, друзей? — Ха, — нервный хохот заставил Бакуго аж сложиться пополам, — ха-ха! Да у меня один друг, и тот — Дерьмоголовый Киришима, я его могу хуями крыть, а ему все нипочем, он непробиваемый! Ха-ха-ха, — в уголках алых глаз блеснули слезы. — А девушка? — Словно на девушек у меня есть время, — хмыкнул Кацуки, постепенно успокаиваясь, его лицо вновь стало непроницаемым, — с фанатками я бы в любом случае не крутил романы, нахрен надо, себе дороже. Репутацию я получал слишком долго, чтобы из-за какой-то пиздюшки потерять ее. — Понятно… — Что с тобой? Расскажешь? Кажется, ты этому обмудку вывалила всю душу. — Нет, не вывалила, — рука девушки дернулась и она нервно начала чесать сгиб локтя, — и тебе не могу. Не моя это тайна, понимаешь? — Тебя бросил кто-то? — Нет, — ногти постепенно все глубже вгрызались в кожу, оставляя яркие красные следы, — я давно уже не в отношениях. И то, в единственные отношения я влезла просто так, мы в итоге оказались ужасными партнерами, но прекрасными друзьями. — Ладно… Но вот скажи, нахрена тебе такой человек, который навешивает на тебя свою тайну, от которой ты мучаешься? — блондин аккуратно схватил девушку за руку лишь для того, чтобы она перестала портить себе кожу. — Это вышло… Случайно. Он не хотел, просто так сложились обстоятельства. Он не может вообще никому про это рассказать, даже мне не хотел, но все само получилось… — Это что за позиция принцессы? — громко фыркнул барабанщик, — что за детский сад? Этот человек блять должен понимать какое влияние он имеет на тебя, что с тобой происходит! Это хуета какая-то, а не дружба! Резко выдернув руку из хватки парня, Очако размахнулась и дала ему звонкую пощечину. — Не смей. Так. Говорить! — зло шикнула она, — этот человек достоин всего лучшего. Он не заслужил всего, что с ним происходит. Он заслуживает поддержки всего мира, заслуживает всего самого прекрасного в этом мире. Если моя дружба может сделать ему лучше — я буду молчать и страдать столько, сколько нужно. Резко вскочив, Урарака подняла с земли туфли, заботливо принесенные Бакуго, и ушла через то же самое распахнутое окно. Кацуки же остался сидеть на месте, оглушенный не ударом, но такой пылкостью девушки, ее признанием и чувствами. Она точно любит того, о ком говорила, и если не как мужчину, то точно как брата. И так уважать чужие желания и чувства во вред себе, игнорируя свои желания и потребности — это было для парня дикостью. Всю жизнь, сколько себя помнил, он жил для себя и делал все только для себя. Его желание играть на фортепиано, поездки по конкурсам, поиски преподавателей — все это было только потому что он хотел этого. Закончить экстерном школу и собрать группу — тоже только его желание. И в Академию он поступил, потому что знал, что команда начинает разваливаться, а хоть каким-то специалистом быть нужно, потому что знал, что всю жизнь играть в прокуренных клубах не будет. Но эта чертова Урарака. Ее восприятие мира сломало ему мозги. То, как она искренне волнуется и страдает из-за чего-то происходящего у совершенно другого человека — это было странным и даже страшным для Кацуки. Он не знал каково это. Он не понимал почему она терзалась. И в нем проснулся маленький гоблин, желавший заполучить эту нежную, ранимую душу себе. Захватить и больше не отпускать, не показывать никому, спрятать это сокровище. И от этой новизны аж дыхание сперло, хотелось крикнуть, да погромче, только вот голос совсем его не слушался. Щека все еще полыхала огнем от хлесткого удара даже когда он медленно собрался и поплелся слушать результаты экзамена. Ожидаемая пятерка не произвела на него никакого впечатления, вместо этого он жадно оглядывал зал в поисках маленького круглого каштанового затылка. Но сколько бы не высматривал, все было тщетно, она ушла. Тяжело вздохнув, после окончания оглашения и обсуждения результатов он отправился домой, с трудом перебирая ноги от навалившихся внезапно мыслей. В последний раз с ним такое было очень давно, слишком давно, в тот момент, который он все еще хотел бы забыть, да не мог. И Бакуго знал, что и этот разговор не сможет забыть, он будет огромной зияющей дырой в груди напоминать о себе и мешать идти дальше своей дорогой одиночки, которую он выбрал еще будучи совсем юным подростком.