Дед Мороз и Снегурочка

Первое время Инга усиленно изображала полнейшую занятость, листая документы, читая плакаты на стенах, смотря в окно, в телефон. Отчего-то ей и хотелось больше времени проводить с ним наедине, и не хотелось, поскольку она могла бы раскрыть свои чувства или дать намёк. У Никиты всё было понятнее — ему не хватало коротких фраз, брошенных друг другу в перерывах между делами. Романовский всё чаще отправлял Ингу на задания с Таней, а в крайнем случае — с Тимофеем, и от этого было хуже. Несмотря на то, что последний стал другом Воронина, он всё равно не был рад общению с ним так, как паре фраз девушки, которые, в основном, имели чисто деловой подтекст. Романовский ему приснись, да Никита был бы счастлив услышать даже подколы с её стороны, только вот Инга давно перестала шутить над ним, оставаясь серьёзной и бесчувственной. Он бы мог подумать, что что-то произошло, но во время разговоров с Васильевой, которые случались чаще, чем с Ворониным, девушка была всё такой же, как раньше, а это значит, что он попросту ей надоел. Или ей некомфортно? Но раньше она этого не скрывала, говоря, что «молодняк совсем обалдел» и так далее. Тогда почему сейчас она так отдаляется? Это не давало покоя парню. Он бы мог купить цветы, сводить её в кино или ещё куда-нибудь, но боялся. Он — Воронин, не раз охмуряющий девушек для дел служебного характера. Никита, который не побоялся оказывать знаки внимания Тане, которая бы могла ему так заехать, что пришлось бы отходить в больнице, боялся даже заговорить с девушкой, которая сделала его жизнь ярче и радостней и по-настоящему захватила его сердце ещё несколько месяцев назад. И не собиралась отдавать, кстати. Никита никак не мог решиться пригласить её на свидание не столько из-за непонятно как образовавшейся нерешительности, но и потому, что, во-первых, отказ — это всегда болезненно, а у опера нервишки потрёпаны, а во-вторых, отказ Инги — это вполне может быть ещё и физическая боль. Малейшая оплошность — и будешь уложен с парой травм и окончательным вердиктом того, что ты идиот. Инстинкт самосохранения пытался уберечь парня, но это надо было делать раньше и против симпатии, которая переросла в самую настоящую любовь. Раньше Воронин не замечал в себе как таковой нерешительности, но эта девушка, нынче олень, перевернула его с ног на голову. И сейчас ему это казалось таким правильным, что, может, всё же с головы на ноги? Вопреки знаменитому выражению. Неожиданно Инга, изображая полнейшую задумчивость, прошла вперёд — вдоль окна, как будто не замечая Никиту. — А сама-то ты на каблуках не упадёшь? — хотел заботливо поинтересоваться парень, понимая, что она наверняка воспримет это в штыки. — Это сейчас была забота или насмешка над моими способностями? — сложила на груди Инга, вызывающе смотря на него. «Ну, я хотя бы попытался», — подумал Воронин, уже раздумывая над тем, какие цветы принесёт ему на могилу Васильева. — Да перестань ты воспринимать всё в штыки! — воскликнул он, стараясь донести до неё очевидную мысль о том, что он о ней беспокоится. Искренне. — У меня свои правила, — Инга продолжала стоять очень близко и смотреть на него, прожигая каждый миллиметр своим взглядом. — И принципы тоже. А у тебя, судя по всему, совершенно нет самоконтроля. Раз ты влюбляешься в каждую встречную. — Ах, вот какого ты обо мне мнения… — возмущённо прошептал Никита, но долго обижаться на того, кого любишь, для него всегда было невозможным. — Но большинству из них я тоже нравлюсь, заметь, Ингуша. Образ самовлюблённого нахала — уже привычная защитная реакция — оказался надет за секунду. — А потом они оказываются преступницами или просто тебя отшивают, как испортившуюся игрушку. Никита постарался не показать, что его задело это сравнение. — Ты хотела дополнить, что я тоже обращаюсь с ними, как с игрушками, и поэтому я скорее кретин, нежели страж порядка, — констатировал факт парень. — Извини. Разошлась. Инга развернулась, чтобы уйти, но оказалась заключена в объятия. — Ты что творишь? — возмутилась она. — Выгоняю из тебя злобу, — улыбнулся Никита. — А ты что подумала? И опять этот образ. Но парень не хотел оставаться разбитым и грустным. Да и, в конце концов, если она над ним весьма не шуточно издевается, так почему нельзя это делать ему? Девушка старалась не показать, что покраснела, но парень всё равно заметил это. — Ты такая милая, когда смущаешься, — сообщил он. В её глазах было заметно искреннее сожаление, но Никита и сам понимал, что значит переработаться в уголовном розыске. Он срывался на боксёрской груше, а Инга, видимо, просто устала. И, хотя сравнение с испорченной игрушкой его существенно задело, парень знал, что не сможет долго обижаться на девушку, поскольку он очень отходчив и сильно любит её, а шанс поговорить у них и так бывает редко. — А ты… — не придумала ответку девушка. — Ты… Никита решил, что ему почти нечего терять, и развернул её к себе лицом, якобы чтобы не царапаться рогами. — Ну так? И кто же я? — усмехнулся он, наблюдая за краснеющей девушкой. «Пожалуй, бесконечно можно смотреть на три вещи», — подумал парень. — «На то, как краснеет Инга, на то, как слетает спесь с Романовского, и на Таню в платье». В голове девушки пронеслась мысль о том, что ей уже пора освободиться, но воплотиться в реальность она не смогла. Полицейской пришлось признать, что ей очень комфортно рядом с Никитой. И то, что она совершенно не хочет разрывать этот контакт — как телесный, так и зрительный. — Ты сейчас мне даёшь надежду, ты знаешь? — прошептал ей на ухо парень, чем дал приказ действовать отряду мурашек на её теле. — Я ведь могу и поцеловать тебя. Инга продолжала смотреть в его глаза, утопая. — И, судя по всему, ты будешь не против… — усмехнулся Никита. — Самонадеянно, — только и смогла сказать Инга. — Очень, — согласился Воронин. — Ну так отстраняйся. Он ей дал на раздумья не больше десяти секунд, поскольку если бы она действительно хотела освободиться, то сделала бы это ещё раньше, а если так сомневалась, но не хотела поцелуя, то ушла бы на их протяжении. Их губы сплелись в поцелуе, разрушая псевдобезразличие девушки и страхи парня. Это казалось таким правильным, как будто две родственные души наконец нашли друг друга и поняли это. Кто знает, может, это так и есть? Они бы ни за что не прекратили так быстро, но покашливание со стороны двери заставило их буквально отскочить друг от друга. — Тихо, тихо, это я, — успокоила их Татьяна. — Романовский ждёт внизу и попросил зайти за вами. Она была явно смущена, но не больше поцеловавшихся. — Приводите себя в порядок. Я подожду за дверью. — Не надо! — отрезала себе пути соблазна поцеловать Воронина снова её подруга. — Я уже иду. Никита немного подождал, а потом пошёл следом, мысленно отмечая, что это лучший день в его жизни.