Blood

      Насилие занимало особое место в жизни Цуруги Камии сколько он себя помнил. Сотни терабайт насилия вкладывались в него с рождения, обрастая мясом и обращаясь в основной этический ориентир. Оно водило под ручку, показывало что можно и как можно. Можно, когда рычажок нравственных ограничений забыли добавить при сборке. Естественно, свою привязанность к чему-либо молодой мужчина тоже умел выражать только через него.       Выражая любовь к месту и людям, с которыми он жил, а особенно тем, кто был связан с так называемым «тёмным трио ночи», он применял насилие в работе, постоянно совершенствуясь в своей жестокости и становясь пиком силы организации. Выражая любовь к Тай-чану, он принимал насилие, которое дарил ему эфемерный отец. Что касается любви к его бывшему боевому товарищу…       Будь аккуратно остриженные ногти на пару миллиметров длиннее, они бы точно располосовали подбородок. К счастью, Камия успел отклониться в последний момент.       – Губы нужны, чтобы кусаться, а не царапаться, Куни-чан! – наконец, отвлёкшись от раздумий, захохотал мужчина.       Что до любви к его бывшему боевому товарищу, то она сама по себе являлась насилием.       Как часто они сталкивались вот так, один на один в пьянящей кровь драке? Маг всегда искренне радовался таким их встречам. Видеть, как лицо этого человека лишь для него одного скидывает лицемерную маску беззаботного простака-антикварщика, оставляя одно лишь отвращение вперемешку с жалостью. Цуруги задыхался от восторга наблюдая за таким зрелищем и бесконечно, бесконечно прокручивал в голове оставаясь наедине с собой в подвалах С3.       Микуни был аккуратен что в делах, что в стычках. В отличие от Цуруги на нём почти никогда не оставалось лишних ранений, ушибов и прочей ерунды, портящей образ законопослушного гражданина. Только на этот раз ему так легко не отделаться.       Цуруги чуть наклоняется, готовясь атаковать. Сегодня он повеселится как следует! Ступни перетирают пылинки, едва касаясь остывшей поверхности, левая рука опускается к ним, принимая на себя вес остального тела. Выпад. Подсечка. Оппонент считывает уловку, уклоняясь. Теперь его очередь нападать, – чёртов Джи-Джи, исчез в самый неподходящий момент, – сжатый кулак, аж костяшки выпирают, метит в солнечное сплетение. Камия успевает уловить движение и перехватывает кисть, сдавливая и выворачивая руку за спину. Он прижимается плотнее и давит коленями на икры, после чего они вместе валятся наземь.       Микуни дёргается в попытках освободиться, но мужчина сверху только плотнее прижимается, надавливая всем телом. Так продолжается некоторое время, пока Алисейн не начинает злобно прикрикивать:       – Слезь с меня, придурок! Уйди! – сверху раздаётся тихий смех, – Убью!       Он усилием выдёргивает прижатую весом собственного тела руку. Покрытие больно обдирает кожу, но теперь она свободна! Зажатый на удачу бьёт локтем за спину, попадая. Чувствуется как Цуруги кривится и меняет положение, захватывая вторую кисть, садится. Пока левая рука сосредоточена на удержании, правая упирается в голову соперника.       – Я бы вымыл для тебя землю, Куни-чан, но транзакций на мою карту не поступало, – Цуруги наигранно жмёт плечами.       – Не отвлекайся, – рычит антиквар, подтягивая правую ногу и отталкиваясь.       Цуруги валится вперёд, но успевает выставить руки и лишь оцарапывает ладони, в то время как соперник выкручивается и ударяет его по рёбрам. Мужчина мычит и скручивается от резкой боли, заваливаясь набок. Теперь они поменялись местами.       Микуни бесконечно раздражал этот человек. Бесконечно раздражало и то, что каждый норовил их сравнить между собой. А они не одинаковые. Цуруги был сгустком всего самого тёмного, самого грязного – коррупции, страха, ненависти, лжи, злобы и опустошения. Но ему посчастливилось оказаться в белой комнате. В то время как Микуни – светлая голова, заглушенная и подавленная чернотой вокруг. Они не одинаковые.       Алисейн заносит руку. Губы противосидящего сжимаются, готовясь к удару, но глаз он не закрывает. Лишь шарит рукой рядом. Ха. Мужчина целится в лицо и тут же сам оказывается ранен. Несколько красных капель ударяются о колени, пропитывая белоснежную ткань, будто сбегая от зажатых между ладонью и кулаком осколков стекла.       Время замедлило дыхание, жизнь в переулке умолкла, оставив мужчин в одиночестве. Ранение назойливо пульсировало, подтекало, вырисовывая контур выпирающих вен. Человек напротив совсем затих, прикрыв глаза.       – Доволен?! – первый подорвался, поднимая за собой оппонента, оттягивая на кулаке его ворот, – Нравится злить меня?       Переулок вновь оглушает удар. Ещё один.       Камия хрипло смеётся, принимая каждый «подарок» своего бывшего боевого товарища. Когда тому наконец надоедает, они снова опускаются на колени. Тяжёлая, злая отдышка режет окружающую тишину.       – Куни-чан, – плаксиво тянет маг, – если закончил, можно теперь я?       Алисейн кривится. Брови сдвигаются, а губы ползут к носу. Цуруги на это только улыбается, захватывая в жилистые ладони запястье, так усердно наносившее ему увечья. Вновь подносит к лицу и мягко накрывает губами. Каждая царапинка, каждая ранка получает свой быстрый, но трепетный поцелуй. Горячее прерывистое дыхание согревает, вызывает привыкание и невыносимую тоску. Гуляет где вздумается и останавливается где хочет.       Микуни молчит. Наблюдает. Цуруги рисует узоры, поднимаясь всё выше. Вот он подкрался к открытому участку шеи, к незатянувшейся свежей ране, издающей дурманящий мозг аромат. И он вновь целует. Кровь вяжет язык и остаётся мёдом на сухих губах. Дорожка таких жадных, но таких осторожных поцелуев приводит его к месту так часто мелькающем в дурном подсознании.       – Надеюсь, ты пока в порядке, – слова глушатся сладким экстазом и новым очагом боли.       Жёлтые глаза лукаво поглядывают из-под приопущеных ресниц, жадно посасывая место укуса, оттягивая нижнюю губу. Вперемешку со слюной, вкус железа на языке играет новыми красками. Это не превращается в борьбу или соревнование за первенство. Нет, это мгновения отдыха. Это точка невозврата.       «Просто отвратительно», – проскакивает мысль у одного.       «Ужасно, но именно то, чего я желал», – думает второй, наконец, отрываясь и тяжело выдыхая.             Цуруги чуть ссутуливается и тупит взор, в следующую минуту уже взяв себя в руки, готовясь выкинуть в мир очередную шутку про непрошедшую оплату. Микуни останавливает его движением руки. Чуть прикрывает глаза и сжимает переносицу, после чего отчётливо произносит:       – Лучше беги, – и следом сам накрывает чужие губы.       Как бы он не хотел пересекаться с этим человеком, но это определённо далеко не последняя такая их встреча.