Красное солнце

— Это, безусловно, интересно, — произносит Вэнь Жохань в пространство, уворачиваясь от мгновенного удара в голову от… самого себя. Ему действительно не стоило пугать Илин Лаоцзу, когда он работал над своими талисманами. Вэнь Жохань вздыхает, вспоминая где — или точнее, когда — он находится. Испытание лучников, дискуссионная конференция, которую он отменил в настоящем, но которая определённо состоялась в прошлом-которого-не-было. Он оглядывает «себя» из этого времени, презрительного и злобного, определённо недовольного. И абсолютно самовлюблённого в своём одиночестве на вершине. Этот «он» раздражает. — Успокойся, — говорит он, отталкивая другого себя, обводя всех присутствующих властным взглядом, — я хочу находиться здесь не больше, чем ты меня видеть, — он усмехается всеобщему непониманию происходящим, — впрочем, у меня есть дела поважнее. Не обращая внимания на суматоху, соревнование продолжается в лесах, когда он видит как загорается символ Юньмэн Цзян, а сразу после сигнальная ракета о помощи, он улыбается. Ему нужно найти своего мужа.

***

Это не может быть хорошо, — было его мимолётной мыслью, когда Вэнь-цзунчжу напугал его, и кисть в его руке провела тёмную энергию, испортив черту иероглифа, и он почувствовал силу. Через три секунды, поморщившись от света и стоя на ногах, вместо того, чтобы сидеть, он убедился в этом. Вэй Ин уверен, что он проклят. Это бы столькое объяснило в его жизни. Столь-столь многое. Он смотрит, как другой он (более молодой; по-настоящему молодой, а не душа, укравшая чужое место; более задорный; более живой) готовится схватить ленту Лань Ванцзи. Стыд — единственное, что заставляет его сжать руку «себя», появившись из ниоткуда, и притягивая-притягивая взгляды, так много-много глаз. Вэй Ин заставляет себя оставаться спокойным, когда безразлично замечает: — Если не хочешь выходить за него, то не трогай ленту, — и это тот факт, который рассказала ему Цин-цзе, давно, в его пещере, залечивая его сломанные кости, пока он болтал и нёс чушь. Он был так смущён, что думал, что сгорит; даже Вэнь Нин посмеялся над ним. А а-Юань… не думай. Вэй Ин смотрит на «свои» серые глаза, чистые и светлые, такие далёкие от его красных, которые он не может убрать из-за ощущения себя в толпе врагов, и он безоружен, и: — Демон! — кричит кто-то в белых или жёлтых одеждах, честно, Вэй Ин не разбирает их сейчас. Он всё ещё сжимает руку «себя» шестнадцати лет, чувствует жилистые мышцы под одеждой, смотрит на загорелую кожу, и снова вспоминает то, во что он превратил себя. (Вэнь Цин — не его Цин-цзе — угрожает кормить его с ложечки, если он не начнёт питаться хотя бы два раза в день и спать больше двух часов в сутки; Вэнь Нин волнуется о нём, учась готовить для него блюда с большим количеством острых специй; а Вэнь-цзунчжу беспокоится, но этот мужчина всегда беспокоится о нём — Вэй Ин до сих пор не может поверить в то, что кто-то может восхвалять его). Он спокоен, когда все направляют на него свои стрелы (ловушка, тропа, кровь), он даже рад, что его дизи нет с ним. Он улыбается этим детям, отпуская руку другого «себя», который тут же отходит к своему шиди, что тащит его за одежды назад. Он не поднимает руки, сдаваясь, а ловко прячет дрожь в длинных рукавах. — Я оказался здесь по ошибке, — он качает плечом в сторону, когда кто-то из Цзиней стреляет в него, стрела пролетает мимо; он бы очень не хотел портить эти одежды, они стоят целое состояние; — если вы позволите, — и это шутка, потому как он обнажает чуть больше испорченной части себя; он видит, как от его оскала эти дети вздрагивают, — я уйду, и больше мы никогда не увидимся. (Он не отрицает, что он демон.) Кто-то позади него пускает сигнальную ракету о помощи в воздух — Вэй Ин вздыхает, закатывая красные глаза, он чувствует себя таким старым.

***

— Разрешите, я уточню, — начинает Лань Цижэнь, и за его глазами просачивается боль, когда конференция приостановлена, а два не-демона находятся в кругу из заклинателей, наставлявших на них свои мечи и луки, — вы оба из… другого мира? Тот, что выглядит точь-в-точь, как ребёнок Цансе Саньжэнь (даже больше, потому что у него распущены волосы, как у неё), поднимает палец вверх, как учитель, который привык поправлять других: — Альтернативного измерения, если точнее, потому что я считаю, что мы находимся в рамках одного диапазона одного мира, просто… — он смотрит на второго лидера ордена Вэнь, как будто имея в виду его, как отличительную черту, — …из-за обстоятельств, — и второй Вэнь Жохань улыбается этому одним уголком губ, — мы попали сюда без нашего намерения. Но не волнуйтесь, мы уйдём, как только кто-то любезно одолжит нам бумагу для талисманов и киноварь? — он улыбается почти также, как Вэй Усянь, но там чего-то не хватает. Искренности или невинности, присущей всем молодым умам. Справа от него хлопает веер, когда Лань Цижэнь уже чувствует долгоиграющую мигрень, стоит Цзинь Гуаншаню открыть свой рот: — И почему же, позвольте спросить, вы оказались вместе? — бесспорно, это любопытный вопрос, но не самый главный, особенно если эти люди могут уйти прямо сейчас, когда Лань Ванцзи передаёт им запрашиваемые предметы. Улыбка второго Вэнь Жоханя плотоядна и горда. — О, — и это похоже на смех, от чего у Лань Цижэня дёргается бровь, — мы женаты. Лань Ванцзи роняет предметы с ровного места, но второй Вэй Усянь ловко ловит их, недовольно посмотрев на своего… мужа? — Какого хуя?! — восклицает Цзян Ваньинь в тишине их поля, хватая первого Вэй Усяня за руку и оттесняя позади себя, специально так, чтобы держать обоих Вэнь Жоханей в поле своего зрения (справедливости ради, их лидер ордена Вэнь выглядит не менее удивлённым, чем они), и Лань Цижэнь даже не находит сил, чтобы отчитать юношу за неподобающие слова. Раздаётся усталый вдох; такой, который могло бы издать бессмертное существо, уставшее от выходок людей, когда второй Вэй Усянь садится за свободный стол; его чёрные одежды (теперь он видит, на них есть рисунок из золота в форме солнца) элегантно упали в пыль. — Вам обязательно было это говорить? — ворчит он, выливая запрашиваемую киноварь и порезав своё запястье острым наконечником кисти, наполняя содержимое флакона. Он взмахивает рукой, и его золотое ядро работает на опережение, залечивая неглубокий порез. Они все игнорируют виднеющиеся шрамы, промелькнувшие на мгновение. Второй Вэнь Жохань, который должен быть демоном, усмехается с большей добротой к собеседнику, чем к остальному миру: — Если бы я мог, то говорил об этом с каждой крыши и горы, которую встречал бы, — так бесстыдно, так прямолинейно, так решительно; возможно, сегодня тот день, когда Лань Цижэнь встретится с праотцами из-за отклонения ци. — Пожалуйста, не надо, — быстро произносит второй Вэй Усянь, будто привык к подобным разговорам, не отвлекаясь от своей работы. Вэнь Жохань… муж этого Вэй Усяня, посмеивается, и это самый близкий к нормальному смеху звук, что кто-либо из присутствующих когда-либо слышал от этого мужчины. — Именно поэтому я этого не делаю, — и это не звучит, как одолжение; исключительно как забота. Лань Цижэнь останавливает себя на полуслове, когда начинает повторять слова Цзян-гунцзы: — Какого х…

***

— Что-то случилось? — терзает тишину между своей работой Илин Лаоцзу, когда Вэнь Жохань стоял рядом с ним, задумавшись. Они оба предпочитают игнорировать окружающих, потому что те всегда находили заблуждения в них обоих. — Задаюсь всё тем же извечным вопросом, Илин Лаоцзу, — он усмехается, немного ближе к молодости, чем к своему истинному возрасту. — Не могу понять, что меня покоряет в тебе больше: твоя доброта или твоя гениальность? Илин Лаоцзу не закатывает глаза, но близок к этому, его красные глаза не отвлекаются от росписи талисманов. — Вы сказали это, только чтобы смутить меня, Вэнь-цзунчжу, — отвечает Илин Лаоцзу с голосом ближе к своему фирменному поддразниванию, чем к фальши поверх равнодушия. — У меня получилось? — уточняет Вэнь Жохань, и рубины в его серьгах звенят, когда он поворачивает голову к своему мужу. Илин Лаоцзу тихо смеётся, его хрупкие плечи немного трясутся от этого, улыбка, которой он одаривает своего мужа, полна честной усталости и искренней нежности, как летний ветер в знойный день. — Попробуйте в другой день и, может быть, я отвечу, Вэнь-цзунчжу. Они флиртуют, о боги, они флиртуют прямо перед нами, — проносится в голове всех присутствующих.