Uncovering a Secret

      Ни Кент, ни Томас не ложатся, дожидаясь возвращения Дауда. Он ушёл из гостиницы сразу, как только Кент обработал его раны, несмотря на все попытки его отвлечь, и до сих пор не вернулся. Кент понятия не имеет, что он будет делать – напьётся, ввяжется в драку, – это Дауд, с ним никогда не угадаешь. Но разум лекаря не успокаивается, продолжая прокручивать в голове всё, что случилось.              Его невыносимому мастеру ещё очень повезло, что после такой отчаянной жестокости он вообще остался в живых. Кент, признаться, до сих пор на него злится и будет злиться ещё долго. Он думал, что Дауд изменился, отказался от старых привычек, но, очевидно, он не изменился, что ясно продемонстрировал утренний инцидент. Дауд высокомерен, жесток, вспыльчив и просто раздражающ. Его уже однажды пощадили, и он всё равно решил снова поиграть с судьбой (чего бы он там ни хотел этим добиться). Неужели он ничему не научился?! Кент понимает, что ещё и отчасти разочарован. Он безмерно уважает Дауда, но случившееся этим утром грозит уничтожить прогресс, на достижение которого ушли годы.              Кент делает глубокий вдох.              Дауд очень умный человек, Кент знает это. Знает он и то, что этот человек любит действовать людям на нервы, чтобы выведать, что ими движет. Что у него есть неприятная привычка проверять чужие пределы, разозлив кого-то, но то, что он творил этим утром, вышло далеко за грани разумного. Чтобы спровоцировать Аттано, Дауд сделал просто всё, что можно и нельзя, не упустив ни одного уязвимого места королевского защитника, пробудив в нём настоящую ярость. Но Дауд их мастер, он обязан хотя бы попытаться остаться в живых. И в эти обязанности не входят попытки дразнить дикого зверя ради… неважно, ради чего! Чем бы он ни руководствовался, Кент сомневается, что это стоило того, и ему хочется одновременно придушить Дауда и обнять его, радуясь, что он всё же жив.              Но есть ещё и Аттано.              Кент вздрагивает от одной мысли о нём. Аттано до сих пор не вернулся (Кент даже не уверен, вернётся ли он), и лекарь желает извиниться перед ним или просто хоть что-нибудь сделать. Аттано тихий, добрый человек, и Кент знает, что когда Дауд насмехался над ним и буквально вынудил проявить жестокость, он наверняка испытал подлинные мучения. Кент бесконечно удивлён тем, что Аттано сдержался даже после всего, что Дауд сказал и сделал. Самоконтроль королевского защитника невероятен, и уважение Кента к Аттано поистине безгранично, но всё же ему очень, очень жаль.              Аттано всего этого не заслужил.              Он заслужил искренних извинений от Дауда и ото всех Китобоев (да, и от самого Кента тоже), он заслужил того, чтобы хоть раз расслабиться. Аттано невероятно силён, но гибель Джессамины, заговор Хайрема Берроуза и Колдридж принесли ему столько горя, причинили столько вреда. Он плохо ест, плохо спит, и Кент даже не может себе представить, как сложно сейчас для Аттано раздобыть хотя бы крупицу счастья и покоя.              И всё же он добрый, тактичный и понимающий. Он хороший человек.              Он заслуживает гораздо большего. Так за что же его наказывать? Почему Дауд так жесток к нему?              Кент вздыхает. Аттано, наверное, ушёл так далеко, как только смог. Зачем ему вообще возвращаться после того, как Дауд так с ним поступил?              В груди тяжело оседает сожаление. Кент просто хочет сказать, что ему жаль. Хоть как-то помочь, сделать что-то большее, чем шарахаться в ужасе от того, кто не показал ничего, кроме доброты.              Теперь он, наверное, ушёл и уже не вернётся.              И Кент чувствует себя так ужасно.              Остальные Китобои в молчании убирают бардак, слишком напуганные, чтобы сказать хоть слово. Те, у кого есть работа, извиняясь, расходятся, а оставшиеся просто не могут сидеть в тишине. Все они подавлены и все сожалеют.              Всё случившееся, несомненно, ошибка Дауда, и в памяти Кента вдруг всплывает ворчание Томаса: «Дауд – вот, кто меня беспокоит. И его привычка выводить людей из себя».              В конце концов Томас оказался прав. Дауд действительно разозлил королевского защитника. Сильно.              Вечером Томас притаскивает ящик виски и Китобои, поуспокоившись, медленно расходятся и наконец засыпают.              Кент смотрит на клинок королевского защитника, теперь очищенный и сложенный. Никто из Китобоев не осмелился к нему прикоснуться, и они просто оставили его на столе, избегая, как чумы. Аттано вообще вернётся за ним?              Может, он вернётся убить их всех, печально думает Кент. Они разрушили Дануолл и уничтожили жизнь королевского защитника, а когда он дал им второй шанс, бездарно растратили его, отплатив чёрной неблагодарностью. Они действительно заслуживают мести.              – Можешь положить ему на стол, – предлагает Томас, заметив взгляд Кента.              Кент поднимает глаза на Томаса, собираясь ответить, но видит во взгляде напротив то же сожаление, которое переполняет его самого, и закрывает рот. Он поднимается, подхватывает гладкую рукоять и направляется вверх по лестнице.              Он действительно хочет сказать «простите», хочет хоть немного помочь Аттано, сделать его хоть немного счастливее.              Добравшись до третьего этажа, Кент глубоко вздыхает и… замирает.              Он дважды моргает. Кент не знает, чего он ожидал, но конечно же, не этого.              Правая дверь на третьем этаже закрыта.              Комната занята.              Аттано там.              Когда он успел вернуться?              Внезапно на смену давящему сожалению Кента приходит сильное, резкое чувство, словно он врезается в бетонную плиту. Как робкий, пугливый человек, Кент слишком легко узнаёт это чувство.              Страх.              Он боится королевского защитника.              Буря, разразившаяся этим утром, была ужасающей, пусть даже и длилась всего несколько секунд. В молниеносности Аттано ничуть не уступал Дауду, а от грохота разбитого стекла Кент так сильно шарахнулся в сторону, что буквально упал на стену. Когда же Корво врезал его мастеру, Кент, дрожа, сполз на пол. Лекарь никогда раньше не видел его таким. Он всегда был добр к Кенту, и тот удар… был жестоким, за ним стояло реальное желание убить. Аттано действительно пугающий. Он тихий, но он в самом деле способен убить, не моргнув глазом. Сегодняшнее утро это доказало.              Колени Кента слабеют, и он покрывается потом, слушая нарастающий гром собственного сердца.              Лекарь ярко вспоминает, как разлетелись в стороны осколки стекла. Жестокость.              Вдруг дверь распахивается. Кент резко отступает, запинается и с грохотом валится на пол.              Ужас в его глазах, наверное, очевиден, и когда он поднимает глаза на Аттано, тот кажется… подавленным. Он не зол, и взгляд у него совсем другой, не тот, что был утром – взгляд кого-то, желающего убить.              – В чём дело? – спрашивает Аттано, как всегда, мягко, но с хрипотцой в голосе.              Кент с бьющимся сердцем отворачивается. Он все ещё на полу и не думает, что у него получится подняться на ноги.              Аттано выходит из комнаты: взгляд Кента цепляется за каштановые волосы. Плаща нет, только простая белая рубашка (та же, что и утром), и королевский защитник протягивает руку, чтобы помочь Кенту встать.              Но оглушительный грохот бьющегося стекла всё не уходит, захватывая контроль над каждой мышцей в теле Кента. Он вздрагивает, скованный диким страхом.              Кент не упускает ни того, как на секунду расширяются глаза Аттано, ни каменеющего выражения его лица.              Он отступает обратно.              Короткая вспышка… печали омрачает его лицо.              У Кента пересыхает во рту. Страх исчезает, и на смену ему вновь приходит сожаление. Аттано не сделал ничего, чтобы это заслужить, напоминает себе лекарь. Он ни разу не обидел Кента, а Кент…              – Я извиняюсь, – произносит Аттано, и Кент просто шокированно пялится в ответ.              Корво совершенно не за что извиняться! Кент просто…              Он вдруг так разочарован в себе и хочет просто стукнуть себя за то, что так поступает с Аттано.              – Н-нет, всё хорошо. Всё в порядке. – Кент яростно мотает головой.              Он встаёт, даже если его левая нога протестующе трясётся, и протягивает меч, стараясь не вздрагивать. Он не должен бояться. Аттано такого не заслуживает.              Королевский защитник какое-то время смотрит на него, а потом роняет мягкое «спасибо» (Кент пытается не вздрогнуть, когда Аттано принимает из его рук клинок). Тогда лицо Корво оттаивает, брови взлетают. Следом Кенту является едва заметная, лёгкая улыбка, и вина его только усиливается.              – Эм-м… Можно с вами поговорить… всего пару минут? – импульсивно выпаливает Кент, краснея, когда осознаёт, о чём только что попросил.              Улыбка Аттано пропадает, а на лице вспыхивает удивление, но минуту спустя он кивает, бесшумно отступая в свою комнату.              Через мгновение Кент заходит следом. Аттано (как всегда, внимательный) устраивается на самом дальнем краешке кровати, но лекарь садится с ним рядом (на расстоянии вытянутой руки).              Кент украдкой оглядывает комнату. Полумрак рассеивает тусклый свет лампы, стоящей на столе, а рядом с ним бесформенной кучей валяется серое пальто. В воздухе витает слабый аромат лаванды (заслуга Фёдора), смешиваясь с едва различимым запахом сточных вод.              Аттано ходил искать то, что Дауд выбросил в канализацию? Разглядывая опущенные плечи Корво, Кент понимает, что ему не удалось отыскать эту вещь.              – М-мне жаль. О том, что случилось… утром.              Аттано качает головой.              – Это не твоя вина.              – Я действительно сожалею. Он… Дауд…              Корво напрягается от одного имени.              – Обычно он… другой.              Аттано тих.              – Вы ели?.. – несмело спрашивает Кент.              – Нет, – признаётся Корво.              – Может, я что-нибудь?.. – предлагает Кент.              В ответ Аттано улыбается ему уголками губ.              – Я в порядке.              Кента захлёстывает странное, расстраивающее чувство, смешивающееся с его сожалением, и ему вдруг хочется стукнуть Аттано, отчитать, обругать на все корки. Он не в порядке. Нет. Как он может быть таким, когда… Кент закусывает губу, сдерживая рвущийся наружу крик.              Кент вдыхает и выдыхает, снова осматривая комнату. За смятым пальто Аттано прячется что-то квадратное, и его отблеск на свету бросается в глаза. Это странная металлическая штуковина, и Кент под пристальным взглядом Аттано осторожно тянется к ней.              Когда прохладная коробка оказывается у него в руках, он просто застывает.              Он узнаёт этот запах. Узнаёт следы коричневого порошка на крышке.              Это какао.              Его уже мучили подозрения, когда неделю назад на кухне странно-внезапно появился кувшин с какао, но теперь, имея на руках неопровержимое доказательство, он всё равно поражён. Так значит, это Корво тогда приготовил им какао. Именно он сделал это для всех них.              Кент крепко сжимает в руках маленькую коробочку и его омывает волна глубочайшей печали.              Почему он это сделал?..              А потом Кент вдруг резко вскакивает с кровати. Бросает взгляд на Корво, который встречает его вопросительным выражением лица.              – Подождите здесь, – тихо говорит ему Кент, берёт коробку и спускается вниз.              Через пять минут он несёт обратно в комнату две источающие пар кружки. Он делает ещё одну Томасу и говорит ему, что Корво наверху.              Корво принимает какао с мягким «спасибо», обхватывает ладонями тёплые бока кружки и немного отпивает.              Кент тоже отхлёбывает из своей: горячий молочный напиток волной прокатывается по его горлу, согревая всё внутри и вскоре тёплое умиротворение переполняет лекаря от макушки до кончиков пальцев ног.              Корво так и не поел, но ему это действительно нужно. Ему нужны силы, но Кент очень сомневается, что после сегодняшнего у него остался хоть какой-то аппетит. Он только надеется, что какао хоть немного поможет ему после всех ужасных испытаний, через которые ему пришлось пройти.              Корво молчит: просто сидит на кровати, потягивая питьё из кружки. Иногда он опускает её на колени, но не выпускает из пальцев.              – Как ты встретился с Даудом?              Этот вопрос удивляет Кента гораздо сильнее, чем всё, что натворил Дауд этим утром, и он неуверенно моргает в ответ. Почему Корво вдруг захотел об этом узнать?              – Ты не обязан отвечать, – быстро добавляет тот, встречая недоуменный взгляд.              Кент тут же мотает головой.              – Это… длинная история.              Корво просто кивает, и Кент делает большой успокаивающий глоток.              Потом он делает ещё один (тепло оседает в желудке) и начинает свой рассказ.              Это было десять лет назад: когда он, едва справив семнадцатилетие, впервые повстречал Дауда.                            Кент лекарь. Это что-то, чем он гордится. Он зарабатывает приличные деньги, и что гораздо важнее, это честный труд, поэтому Кент не против лечить дворян, простых горожан и даже бандитов.              Кент с юных лет знает о том, как опасно злить сильных мира сего, поэтому всегда стремится угодить, избегая конфликтов, насколько это возможно – да и не так уж много глупцов, желающих поссориться с лекарем. Поэтому на него никогда не нападают, даже не причиняют вреда. Работа защищает его, потому что честного лекаря найти трудно, и каждый в Дануолле может оценить его по достоинству.              Однажды после выезда к одному из бандитов (с весьма серьёзными ожогами на спине) он идёт домой. Закат красит стены домов в оранжевый, а горожане расходятся по домам.              До захода солнца остаются считанные минуты, и Кент очень хочет вернуться домой, выпить отличную чашку горячего чая и, возможно, немного позаниматься.              Ему нравится рыться в книгах по анатомии, травам и каждый раз, когда получается, он забирает с китобоен остатки мяса, чтобы попрактиковаться в шитье.              Это успокаивающее занятие, и порой Кент выпадает из реальности на часы, пока не кончается нить и его не настигает осознание того, что у него уже давно дико болит спина.              Наконец добираясь до дома, он швыряет сумку в дальний угол комнаты и только тогда вздыхает. Кент уже собирается пойти набрать воды в котелок, чтобы вскипятить чай, когда…              Он понимает, что не один в своём доме.              Он крупно вздрагивает, опрокидывая котелок, и холодная вода расплёскивается, обливая его всего.              Первое, что он видит, это пальто.              Ярко-красное.              Человек, который носит его, огромен. Он словно заполняет собой всю комнату, высокий и широкоплечий. Он излучает опасность, и Кент просто валится на пол.              – Н-не убивайте меня. П-пожалуйста.              Слова вылетают за долю секунды до того, как Кент вообще узнаёт этого человека.              Шрам.              Красное пальто.              Дауд. Клинок Дануолла.              Кент сжимается в комочек, и его ноги полностью отказывают, стоит только Дауду сделать шаг вперёд.              Его присутствие несёт с собой… боль. Кровь. Он словно воплощение самой смерти, ждущей только удобного момента, чтобы окрасить светлую комнату алым.              Сердце Кента срывается в такой галоп, что больно в груди, и несколько мгновений он может только беспомощно задыхаться.              Дауд делает ещё несколько шагов вперёд, звучащих как тикающие зловещих часов, отсчитывающих последние секунды жизни Кента. Лекарь забивается в угол комнаты.              – Ты знаешь, кто я.              Его голос пронзает, как сотня ножей, и Кент может только трястись, захваченный этим удушающим чувством.              – У меня есть заказ. На тебя. Пять тысяч золотых.              Кент вздрагивает. Острый ужас накрывает его мощной волной, подобно миллиону стрел, несущихся по телу и раздирающих на своём пути кожу и мышцы.              – Некто… лорд Перт. Знаешь его?              Это имя пробуждает внутри совсем другой страх.              Лорд Перт.              Несколько месяцев назад Кент лечил его от гриппа. Омерзительный человек, упёртый, как осел. Каждый раз во время осмотра он тяжело наваливался на Кента, отвратительно пыхтя ему в шею.              Кент знал о том, как опасно злить дворян, поэтому он просто терпел это, неважно, сколько раз лорд Перт прижимал пальцы к его шее или касался спины, обнюхивая его, как какое-то бешеное животное.              Только в последний приём лорд Перт показал свои истинные намерения. В конце концов, у Кента были прекрасные зеленые глаза и необыкновенно-рыжие волосы, и Перт сказал, что такая внешность не должна быть растрачена впустую. Он предлагал золото – столько, что хватило бы на всю жизнь, – дом, еду, одежду, всё… только если Кент согласится на его грязное предложение доставлять ему удовольствие.              Кент тогда ужасно испугался (глаза лорда зловеще заблестели, когда с лица лекаря, казалось, схлынула вся кровь) ​​и попытался убежать, вот только Перт навалился на него, зашарив потными руками по телу Кента и захрипев по-собачьи.              Кент закричал, и Перт заявил, что это музыка для его ушей. Он влез под рубашку Кента, прилипнув ладонями к обнажённой коже, а потом… стянул с него штаны.              Жадные руки продолжали вытворять всё, что было им угодно, пятная каждый сантиметр тела Кента, не обращая никакого внимания на то, как сильно он сопротивлялся и сколько раз пытался дать отпор. Он думал, что его кожа просто загорится от мерзких прикосновений, но нет, она пылала только свежими синяками. И когда на секунду хватка Перта ослабла, Кент вырвал руку и сделал единственное, на что, охваченный паникой, был способен – с силой воткнул в насильника иглу, пинком сбросил его с себя и вылетел прочь.              Он часами бежал, сам не зная куда, пока его ноги не начали отниматься, а лёгкие, казалось, не загорелись огнём. И вот тогда из глаз его хлынули слёзы, исступлённые рыдания сотрясли его тело. Много позже он сжёг свою одежду, а потом снова и снова скрёб себя, пока его кожа не закровоточила, но слёзы не прекращались.              Он чувствовал себя грязным.              Таким грязным.              И Кент просто плакал и плакал, пока его тело не сдалось, и он не рухнул в углу без сознания, покрытый потом и кровью.              От одного воспоминания об этом глаза Кента наполняются горячими слезами, и из горла рвётся беспомощный всхлип, а Дауд подходит ещё ближе. Кент даже не может поднять на него глаз.              – Он заплатил мне за твоё похищение. Просил доставить тебя живым, раненым и избитым. – Голос Дауда груб, как песок.              Кенту требуется целая минута на осознание.              Холодные потные руки на коже, попытки вырваться и уйти.              Ладонь, лезущая в штаны.              Снова и снова.              – По-пожалуйста. Н-нет. Пожалуйста, не надо… – вот теперь Кент в слезах, плачущий, рыдающий, умоляющий, снова сломленный мальчик, каким он стал, когда Перт уничтожил его.              – Я не люблю похитителей. Просто ненавижу, на самом деле. – В голосе Дауда есть что-то очень горькое и болезненное.              – И его планы на тебя… прискорбны. – Дауд качает головой.              Он возвышается над Кентом, а тот может только дрожать и плакать, совершенно не в силах сделать хоть что-то ещё. Он знает, что не сможет убежать, и крепче прижимается к коленям, пытаясь укрыться.              Он слишком слаб, слишком беспомощен. Он не сможет бороться с ним.              – Так что у меня есть для тебя предложение получше.              Кент поднимает голову, невзирая на страх и слёзы, которые всё ещё текут по его лицу.              Шрам Дауда резко выделяется на коже, грубо рассекая пол-лица, и в сочетании с серо-стальными глазами это делает его похожим на огромного бешеного волкодава, что только ужасает Кента сильнее.              – Работай на меня, и я убью его.              Кент неистово мотает головой, не переставая плакать. Он не убьёт. Он не будет убийцей. Он лекарь!              – Тебе не нужно будет убивать. Всё, что тебе нужно будет делать – это лечить. Тебе заплатят, дадут еду, кров, защиту. – Голос Дауда немного смягчается.              Кент просто смотрит на него. Может, он сошёл с ума? Ему заплатили за похищение Кента, а он предложил ему жилье, защиту и работу. Всё, что ему было нужно.              И ему не придётся убивать.              Это… невероятно.              – Так ты согласен или нет? – рявкает Дауд, скрестив руки.              Кент подскакивает, кивая на автомате.              – Тогда вставай. Хватит хныкать, как маленький, – резко бросает Дауд и тянется схватить Кента.              Кент вздрагивает, потому что не видит ни красного пальто Дауда, ни его руки в перчатке. Он видит, как лорд Перт с насмешливым лицом тянется к нему своими волосатыми, отвратительными руками и скользким языком, жаждущим облизать каждый миллиметр голой кожи.              Кент резко бьёт по руке и бледнеет, осознав, что именно он только что сделал.              – П-простите. Мне очень жаль! – запинается Кент, поток слёз вновь усиливается. Теперь ему точно конец. Он обречён.              Кент не думал, что Дауд может ужаснуть его сильнее, но именно это и происходит, когда лицо его темнеет. Он просто кипит, ярость буквально потрескивает под его кожей.              Кент слабеет, его сердце стучит, как у кролика, а конечности немеют.              – Я, блядь, прикончу этого ублюдка.              Сами слова вырываются, как зверь, рассекающий воздух лапой с бритвенно-острыми когтями.              – Идём. – Голос Дауда возвращается к низкому ворчанию.              Кент хочет повиноваться, но ноги его просто не слушаются, и он просто не может перестать рыдать, остановить рваные вздохи и удушающий страх, бегущий в его крови.              Он даже не может нормально мыслить. Он утратил связь с собственным телом, словно его разум просто освободился и сбежал, в то время как Кент может только беспомощно наблюдать за собой, разрушенным воспоминаниями, страхом… всем.              Он ничего не запоминает, кроме резкой, отчётливой боли в шее перед тем, как провалиться в тёплую, тёмную пропасть.              Кент просыпается в незнакомой постели и тут же подскакивает, атакованный новым страхом.              Он оглядывается по сторонам и понимает, что он в каком-то доме (не в своём). Кожа лица Кента стянута от засохших слёз, а глаза ужасно болят.              Через несколько минут появляется Дауд, и Кент испуганно бьётся головой о стену.              – Он мёртв. – Единственное, что говорит Дауд, бросая рядом одежду, и выходит из комнаты.              Это синяя китобойная форма, и Кент надевает её, примеряя. Она велика ему на пару размеров и смотрится очень странно на его худой фигуре.              Потом Кент встречает других Китобоев, и заметив синий цвет его формы, они сначала широко раскрывают глаза, а потом сужают.              Большинство из них носят форму серого цвета, и от их тяжёлых хищных взглядов Кенту очень и очень неуютно.              У них не уходит много времени на то, чтоб сделать его мишенью. В конце концов, сказали они, он не прошёл ни ритуалов, ни тренировок, как все остальные, а потому не заслуживает синей формы.              Блондин, Фёдор – хуже всех. Его бесконечные издёвки достают Кента настолько, что он даже плачет по ночам.              Они забирают его форму, сжигают её, и Кенту каждый раз приходится просить у Дауда новую.              Он ненавидит это, но он маленький, беспомощный и думает, что, может быть, просто получает по заслугам. Волки ведь всегда едят кроликов, так? Он даже не может защититься; он не заслуживает всего, что ему просто подарили. Это ничем не отличается от его столкновений с лордом Пертом и Даудом – слишком слабый, чтобы чем-то себе помочь, и единственное, что может сделать такой, как он, – просто смириться и надеяться, что его не убьют.              Лишь когда он приходит к Дауду в третий раз, его мастер начинает что-то подозревать.              Когда Кент нетвёрдым голосом сообщает ему, что он потерял форму (снова), Дауд просто сужает глаза: не выдержав его взгляда, Кент просто стоит, дрожа и едва не плача.              Но ему снова выдают одежду и без единого слова отпускают.              Через пару часов Дауд созывает всех в общую комнату, и «серые» Китобои, не стесняясь, наблюдают за Кентом, одетым в синее.              – До меня дошли сведения о том, что кое-кто из вас преследует остальных, – произносит Дауд, задержав взгляд на Фёдоре. – Я порекомендовал бы вам это прекратить. Потому что если кто-то из вас вернётся истекающим кровью или в двух шагах от смерти, не я буду тем, кто соберёт вас по кусочкам.              После этих слов наступает тишина, когда до всех доходит смысл слов Дауда. Потрясенные взгляды, устремлённые на Кента, почти осязаемы, и он низко надвигает капюшон, не в силах выносить их тяжесть.              После этого, к большому облегчению Кента, они перестают над ним издеваться.              Фёдор – единственное исключение. Этот парень как будто хочет наказать Кента, молчаливо изводя его одним своим присутствием.              И Кент как никогда благодарен Дауду, наделившего его силой переноса (не всем Китобоям так повезло), потому что он немедленно сбегает, лишь завидев вспышку светлых волос.              Это длится месяцами, пока однажды Кент не сталкивается с Фёдором в дверном проходе. Лекарь подскакивает, вздрогнув, и отступает, заметив светлые волосы.              – Кент… – Фёдор пытается что-то сказать, но Кент уже разворачивается и бежит прочь.              – Хватит убегать! – слышит он за спиной раздражённый окрик Фёдора, но даже не замедляется, напротив, только набирает скорость, помогая себе переносом, чтобы как можно скорее уйти.              Минуя комнату планёрок, Кент замечает красное пятно и почти может выхватить взглядом длинный шрам, но он уже слишком сильно разогнался, а потому пролетает мимо с Фёдором на хвосте.              Я так влип, беспомощно думает Кент.              Он выдыхается в лазарете, и Фёдор поспешно хватается за запястье Кента, чтобы тот не мог перенестись.              – Да постой же ты! – выдыхает Китобой.              Кент замирает, широко раскрыв глаза.              – Подожди, Кент, пожалуйста. Не убегай, – отрывисто выговаривает он, силясь отдышаться.              – Слушай… прости, ладно? Я… извиняюсь. Очень, очень извиняюсь.              Голубые глаза Фёдора в такой близи кажутся тревожно яркими.              – Прости меня, Кент. – повторяет Фёдор, и его пальцы, сжимающие запястье Кента, напрягаются.              Кенту требуется несколько минут на осознание того, что его не собираются бить, что перед ним только что... извинились. А потом его вдруг озаряет, и Кент наконец понимает, что именно происходит.              Фёдор уже несколько месяцев хотел извиниться, вот почему он повсюду выискивал Кента. Он не пытался издеваться или насмешничать, но Кент только убегал и прятался, не давая бедному Китобою правильно попросить прощения.              От осознания этой простой истины Кент ярко краснеет, и Фёдор, настолько же смущённый, тоже розовеет.              Уже через несколько недель Кент с Фёдором становятся лучшими друзьями.                            Кент хорошо делает своё дело, и так проходят годы. Он даже не особенно в курсе, чем конкретно занимаются Китобои – и их мастер, – но не смеет ни о чём спрашивать Дауда или остальных братьев.              В конце концов, Кент всего лишь лекарь. Вряд ли он имеет право знать, думает он.              Другие Китобои его очень любят. Они всегда говорят, что он порядочнейший из людей, и часто заходят в лазарет поговорить с Кентом. Они говорят, что он умеет слушать и никого не судит, поэтому, по большей части, относятся к нему дружелюбно. Кент же совершенно не возражает и никогда им не отказывает, даже если поздним вечером его будят ради компании.              Дауд не разговаривает с ним вообще. Он кивает Кенту, проходя мимо, но на этом их общение обычно и заканчивается, не считая редких моментов, когда Дауда ранят и ему требуется помощь Кента в лечении ран. В эти моменты Дауд разговаривает охотнее и даже дольше, чем с другими Китобоями.              – Честер после полудня заходил в лазарет, так?              Кент кивает, копаясь в своих запасах.              Дауд без рубашки, на спине его зияет рваная рана. Кент понятия не имеет, насколько это больно, но ни о чём не спрашивает.              – …Он уже в третий раз прострелил себе запястье, – хмурясь, говорит Дауд.              Кент снова кивает.              Дауд его не торопит. Обычно он до крайности нетерпелив, особенно на тренировках Китобоев, но в лазарете он просто наблюдает за Кентом, хотя его рана, должно быть, горит огнём.              – Не знаю, почему он каждый раз делает из себя мишень. Мы не просто так купили манекены, – ворчит Дауд.              Кент в ответ только фыркает.              Другие разговоры с Даудом проходят по той же схеме, и Кент всегда чувствует прилив… гордости?.. когда его мастер так говорит с ним. Кент даже рискует предположить, что Дауд предпочитает его общество компании других Китобоев, хотя он никогда не позволял этой мысли ударить ему в голову.              А потом однажды Фёдор возвращается на базу тяжело раненый, и Кент словно громом поражён, встревоженный до глубины души. Ранение пулевое, в грудь, и кровоточит так сильно, что это вызывает беспокойство. За работой Кент всегда старается сохранить бесстрастное выражение лица, чтобы никто из его пациентов не мог определить, насколько серьёзны их раны, но в этот раз бледности Кента хватает, чтобы Китобой лишь грустно улыбнулся.              Ближе Фёдора у Кента никого нет, он ему как младший брат, которого у него никогда не было, и теперь Кент проклинает своё образование, точно зная, как тяжёл этот случай и что Фёдора, может быть, уже не спасти.              Китобой утешительно похлопывает его по руке, но его собственная – вся в крови, и от этого на сердце у Кента только тяжелее.              Сразу после этого Фёдор теряет сознание, и слёзы, которые Кент пытается сдержать ради Фёдора, наконец прорываются наружу, и он разражается громкими рыданиями, отчего Девон с Томасом устремляются в лазарет утешить его.              Сквозь паническую агонию Кент замечает Дауда, застывшего в дверях и с невероятно мрачным видом наблюдающего за ними.              Томас успокаивающе обнимает Кента, но лекарь чувствует его дрожь и заставляет себя прекратить плакать. Не он один здесь страдает и он не должен быть так эгоистичен.              Поздним вечером, вернувшись в лазарет после того, как его уговорили покинуть свой пост у кровати Фёдора (и пойти поесть), Кент находит там Дауда.              Его мастер сидит у стола, уронив голову на руки. Он выглядит… иначе. Кент настолько привык видеть его уверенным и собранным, что ему требуется несколько секунд на осознание того, что это Дауд сидит за столом.              Когда Кент заглядывает внутрь, Дауд вздрагивает, его серые глаза наполняются неуверенностью и удивлением, пока он не возвращается к своей привычной манере, безмолвной и нечитаемой.              Кент неуверенно заходит, когда Дауд жестом приглашает его внутрь.              – Сегодня я убил императрицу.              Дыхание Кента прерывается, и когда ему удаётся справиться с собой, суть сказанного обрушивается на него, сгоняя всю кровь с лица.              Джессамина Колдуин, защитница граждан Дануолла, заступница бедных, слабых, выброшенных на обочину, всех тех, кем когда-то был каждый из Китобоев. Честная, добрая и настолько прекрасная императрица, что ненавидеть её было просто невозможно.              Дауд просто убил ее.              И из-за этого умирает Фёдор.              Следующее, что испытывает Кент – это гнев: мощные волны, разрушающие любую попытку разумно мыслить и оставляющие после себя только чистую, раскалённую ярость. Гнев – чуждая Кенту эмоция, он захватывает целиком и полностью, и лекарь застывает, переполненный этим чувством, ярким, горящим.              Дауд дал ему жильё, защиту, всё, и Кент бесконечно ему обязан, он должен видеть в нём спасителя, вот только…              Он просто пошёл и убил Джессамину!              Его мастер вовсе не святой. Он убил императрицу!              Из-за этого умирает Фёдор!!!              Кент вспоминает лорда Перта, а потом смотрит на Дауда и вдруг не видит разницы.              Они оба чудовища.              Выражение лица Кента заставляет Дауда громко вздохнуть.              Дауд никогда не вздыхает. Он никогда не проявляет слабости. Дауд – Клинок Дануолла. Он непобедим, совершенен, бесчувствен. Он – и тут Кент вздрагивает – не человек. Он монстр.              – Я совершил ошибку, – говорит Дауд. – Ненавидь меня, если хочешь. Я – причина, по которой Фёдор лежит здесь.              Это словно опрокидывает над Кентом ведро со льдом, и гнев затухает от этого холода.              Глаза Кента расширяются.              Он не может примирить в своей голове этого незнакомца с его гордым, могущественным мастером.              Дауд никогда такого не говорит. Он хладнокровен, он силён, он не настолько – кулаки Кента сжимаются – слаб.              А потом он исчезает, и когда они встречаются в следующий раз, Дауд снова нормален: рычит и рявкает на новичков, ничем не напоминая незнакомца, которым был той ночью.              Комната Дауда совсем рядом с лазаретом, и следующие шесть месяцев по ночам оттуда до Кента доносятся крики и болезненный рык, а лекарь просто неподвижно лежит, слишком напуганный, чтобы двинуться. Он никогда не спрашивает об этом Дауда. Порой его даже посещает мысль, что Дауд это заслужил.              К счастью, через месяц Фёдор полностью выздоравливает, и Кент безгранично рад его возвращению.              Когда Фёдор впервые приходит в себя, Кент плачет от облегчения и долго не может успокоиться – а Китобой только слабо улыбается и называет его «паникёром».              Так проходят месяцы, и однажды Дауд с горсткой Китобоев возвращаются, залитые кровью.              И хотя это не человеческая кровь (цвет и густота другие) Кент, конечно же, её узнает.              Весь остаток дня его братья молчат, перешептываясь всякий раз, когда Дауд поблизости.              Китобои уже не та сплочённая команда, какой они были раньше. Есть те, кого Кент считает своими братьями, и есть другие – этих он не слишком жалует. Они состоят из тех, кто убивает ради забавы; тех, кто хочет предать Дауда ради денег и тех, кого Кент даже не может больше назвать людьми. Дауд в опасной близости к тому, чтобы присоединиться к последним.              Позже Кент узнает, что Дауд взорвал целую бойню, убив там всех.              Кент вне себя от ужаса, и теперь считает, что есть ещё один осколок Китобоев – и это сам Дауд. Тот, кто хуже любого монстра. Кто-то настолько дьявольски отвратительный, что постыдил бы само определение монстра.              После этого Кент избегает Дауда, говорит с ним только по необходимости и старается не оставаться с ним наедине.              До того дня, пока Дауд не пострадает в какой-то миссии в Деловом квартале, и Кенту не приходится зашивать глубокий порез на его руке.              На памяти Кента это первый раз, когда Дауд так сильно поранился. Такие травмы обычно получают новички.              Извлекая нить и иголку, Кент старается на него не смотреть.              Дауд в самом деле говорит с ним, заставляя Кента вспомнить о незнакомце, которого он встретил в ночь после убийства Джессамины Колдуин (он даже сидит на том же самом стуле, что и тогда).              – Я старался не убивать их, – говорит Дауд так тихо, что Кент мог быть принять его голос за дуновение ветра.              – Я не… Это не сработало. Я не знал, что это будет так сложно.              Кент не знает, что ему ответить, и продолжает зашивать рану.              – И похищения – я не хотел. Но… – Дауд замолкает и Кент ненадолго вскидывает глаза, неуверенный.              Дауд снова кажется непохожим на себя с этим измученным лицом, искажённым болью, которую причиняет не рана на руке.              – Чума убила полгорода. Выбирать было особо не из чего и…              Дауд снова обрывается.              Игла Кента замирает, потому что Дауд сжимает кулак и напрягает мышцы на руке. Так зашивать рану невозможно.              Следом приходит глубокий вздох.              Дауд… Его мастер расстроен. Смущён. Растерян.              Кент даже не думал, что он способен на такие эмоции. Монстры не сомневаются в своих поступках. Они не чувствуют. Но тот, кто сейчас сидит перед Кентом… человек.              Дауд расслабляет руку, и Кент продолжает шить.              Он… не знает, что сказать. Что Дауд всё это заслужил? Что всё в порядке? Нет.              В Дануолле с каждым днём всё темнее и очень скоро города просто не станет.              Виноват ли в этом именно Дауд?              Может быть.              – …Под моей кроватью есть коробка с деньгами. Этого хватит, чтобы кто-то смог выехать из карантинной зоны. – Голос Дауда, как обычно, груб, но теперь в нём есть интонация, которая неуловимо сглаживает его, делая невероятно мягким.              – И ещё останется на то, чтобы этот кто-то сбежал на Серконос…              Кент застывает.              – …и открыл там клинику.              Пальцы Кента слабнут и иголка выскальзывает из них, падая на пол. Рана Дауда так и не зашита.              Что?              Как…              Тревожный порыв проносится сквозь Кента, и лекарь в первый раз за последние недели прямо смотрит на Дауда.              Дауд… устал.              Кент никогда не понимал, насколько всё это гнетёт его мастера, но теперь он это видит. Он может разглядеть чуму, осевшую на его напряжённых плечах, заключение королевского защитника, избороздившее его лоб, смерть Джессамины в его глазах. Он может разглядеть все эти месяцы, отпечатавшиеся в Дауде, как буквы на бумаге, опустошившие его и оставившие после себя только шелуху человека, придавленного огромным бременем и попавшего в бесконечный шторм.              Кент сглатывает.              Он помнит запись в своем дневнике, где он излил свои самые сокровенные мысли и желания.              Он помнит, как писал о своей чудесной мечте. Серконосское солнце, звенящий в воздухе смех. Его собственная клиника. Улыбки спасённых людей.              Не как здешний дождь. Мёртвая тишина. Крики боли, безнадёжный бред людей, не желающих исцеления.              Взгляд Кента не отрывается от Дауда, и короткая вспышка гнева и смущения при мысли о мастере, читающем его дневник, растворяется от внезапного осознания.              Годы назад Дауд зверски расправился с лордом Пертом, потому что знал, как сильно Кент пострадал от него.              Он отказался от похищений, потому что ненавидел похитителей. Он заставил Китобоев перестать издеваться над Кентом. Он говорит с ним в лазарете почти как с другом.              Об этом легко забыть, но:              Дауд человек. У него есть мораль.              Дауд может попытаться спрятаться за толстым слоем льда и огненным, угрожающим взглядом, но…              У него есть сердце.              Кент снова подходит, бормочет извинения и поднимает упавшую иголку, стерилизуя её.              Он должен сосредоточиться.              Они больше не говорят ни слова, пока Кент не закончит зашивать рану.              Дауд не покидает лазарет, и у Кента возникает странное ощущение, что он ждёт ответа. Хоть какого-то.              Кент хочет знать только одно и впервые в присутствии Дауда он не заикается.               – Почему вы убили её?              Есть только одна «она», о которой можно такое спросить.              Дауд не смотрит на него и пауза затягивается так надолго, что Кент уже не рассчитывает на ответ.              – Деньги, – фыркает Дауд. – Не ты один мечтаешь свалить из Дануолла.              Приходит черёд Кента, ошарашенного внезапным признанием, сделать паузу. Он… такого не ожидал. И не может осуждать Дауда за эти слова.              – Тогда почему вы не ушли?              На этот раз Дауд молчит ещё дольше.              – …Я должен кое-что закончить.              Ответ довольно расплывчат, но Кент решает больше не спрашивать его и вместо этого просто кивает.                            Кенту никогда не нравилась Лёрк. Что-то в ней тревожило его и чутье всегда подсказывало ему не доверять ей. Но Лёрк вроде бы нравился он, и Кент старался относиться к ней ровно.              Его подспудные подозрения однажды подтверждаются, когда Лёрк расплывчато велит ему покинуть Затопленный квартал.              – Есть одно дельце на заводе. Так Дауд сказал.              С её голосом что-то не так, и Кент всерьёз подумывает сбежать и кого-нибудь предупредить. Но Лёрк цепкая и замечает, что Кент слишком долго думает над ответом.              Секунду спустя его крепко удерживают, и ладонь зажимает ему рот, не успевает он даже подумать о том, чтобы закричать.              – Пожалуйста, просто… – начинает Лёрк. Вздыхает.              – Знаешь, ты нравился мне больше всех. Лучший из нас, правда. Ты не заслуживаешь того, что будет, Кент.              Ему в шею вонзается дротик со снотворным и последнее, что он слышит, это «мне очень жаль».              Он просыпается на окраине Затопленного квартала, в заброшенном доме.              Вернувшись, он видит резню, в воздухе висит запах свежей крови. Лёрк предала их. Привела Смотрителей в Затопленный квартал.              Братья Кента погибли, но почему-то он просто не может злиться в полную силу, не сейчас, когда в ушах до сих пор эхом отдаётся «мне очень жаль».              В лазарете он находит Дауда, склонившегося над… бездыханными телами, и в лице его, когда он видит Кента целым и невредимым, читается облегчение.              – Я их не убивал, – вдруг говорит Дауд, когда другие Китобои уходят и он остаётся один на один с Кентом. – Я имею в виду надзирателей.              Кент моргает.              – И Билли… – Каменное выражение лица Дауда даёт трещину от этого имени. – Я дал ей уйти.              Кент может прочувствовать его боль. Зияющую рану. Он почти может расслышать крики, рвущиеся из груди Дауда, увидеть горящие под кожей гнев и печаль. Увидеть кару, которую Дауд хочет обрушить на мир. Он может разглядеть всё это и говорит единственное, что может сказать:              – Мне жаль.              Дауд в ответ только качает головой и уходит.                            Неделю спустя Кент лечит раны какой-то Лиззи Страйд. Он не задаёт вопросов, просто делает свою работу. Фёдор всё чаще выходит на миссии, и однажды с Даудом выдвигается целая группа, которая возвращается только через несколько дней.              Дауд возвращается израненным, но раны очень странные. Они не похожи на те, которые может оставить любое оружие, и единственный альтернативный источник, который приходит на ум Кенту – это что-то сверхъестественное.              Дауд снова сидит на стуле, а Кент обрабатывает раны, замечая, что его мастер выглядит как-то иначе. Его плечи не напряжены. Даже наоборот, они опущены, словно в смирении.              – Скоро за мной явится Корво, – решительно говорит Дауд. – Ты можешь уйти раньше.              В его голосе есть жёсткость, он смертельно серьёзен. Такой голос у Дауда бывает только когда он ожидает чего-то катастрофического. Когда он предчувствует, что миссия пройдёт плохо.              Кент помнит предложение, сделанное Даудом недели назад.              Его мечта.              Он мог бы это сделать. Дауд позволил ему.              Но.              Он думает о том, что Дауд пощадил Лёрк, пощадил надзирателей. Он… изменился.              Поэтому Кент смотрит прямо на него и качает головой.              – Я-я останусь. Я останусь до конца.              Глаза Дауда недоуменно расширяются, и он кивает, очень кратко, и это движение… слишком похоже на… «спасибо».                            Через несколько дней они уже на борту корабля, плывущего на Серконос. Кент ожидает, что Дауд почувствует облегчение и наконец избавится от напряжённого выражения, которое поселилось на его лице в последние несколько месяцев.              Но этого не происходит.              Он не кажется именно напряжённым. Теперь на его лице совершенно новое выражение: оно бороздит его лоб и хмурит брови.              Кент понятия не имеет, о чём думает Дауд, но не спрашивает. Если он захочет, то скажет Кенту сам и Кент выслушает, как слушал с того самого момента, когда примкнул к Китобоям.              Проходят месяцы, и каждый Китобой привыкает к своей новой рутине. Часть остаётся работать в гостинице, а кое-кто находит подработку на фабриках, в магазинах и других местах. Кент продолжает работать врачом, и ему нравится принимать пациентов и видеть их улыбки. Даже у Дауда появились новые привычки. В месяцы до и после праздника Фуги он особенно загружен, взвалив на себя всю работу по управлению гостиницей, не забывая о счетах и финансовых вопросах.              Жизнь здесь совсем не такая, как в Дануолле. Мирная, приятная.              Она чудесна.              Кент больше не боится Дауда. Он прекращает заикаться и начинает чувствовать себя намного свободнее в его присутствии.              И Кент никогда не был счастливее, уверенный, что все его братья чувствуют то же самое. Он надеется, что и Дауд тоже чувствует нечто подобное, даже если он иногда срывается, когда Китобои портят бумаги или совершают какую-нибудь глупость.              А потом однажды Дауд просит Кента в обед пойти с ним.              Это очень странная просьба, но Кент подчиняется.              В то утро Кент идет за своим мастером, и Дауд молчит.              Это ужасно неловко, и Кент снова начинает нервничать. Он понятия не имеет, почему его об этом вообще попросили. Он сделал что-то не так? Неужели он как-то обидел Дауда и его ждёт наказание?              Дауд продолжает путь, в то время как мысли Кента бегут всё безумнее, что приводит его в смятение.              Дауд подводит его к одному конкретному перекрёстку, и Кент невольно бросает взгляд вниз по улице направо. Эта улица не слишком людная, там мало интересного, но Кент уделяет ей особое внимание… по особой причине.              Дауд резко поворачивается вправо, и Кент недоумённо моргает ему в спину. Эта улица не выходит никуда, где можно поесть, здесь нет даже продуктовых лавок, так почему?..              Кент быстро отвлекается, когда видит, почему. Он украдкой бросает в ту сторону ещё один взгляд, а потом Дауд останавливается, и Кент встревоженно смотрит на него.              Вместо обещанной еды Дауд протягивает ему один-единственный ключ.              Смущённый, Кент просто смотрит на него.              Он смотрит на ключ, крошечный кусочек металла, а потом замечает, что Дауд стоит рядом с…              Разум Кента покидают абсолютно все мысли.              Дауд стоит рядом с пустым магазином.              Сама причина, по которой Кент приходит сюда почти каждый день, заключается в том, что он приходит посмотреть именно на это место.              Кент глядит на ключ, на Дауда, на магазин и снова на Дауда.              Тот ничего не говорит, и Кент через несколько секунд осторожно берёт ключ.              Он держит в руках такую маленькую, но уже драгоценную вещь.              Ключ подходит к замку идеально и когда Кент открывает дверь, его встречают облака пыли. Всё здесь покрыто слоем грязи и в воздухе явственно тянет затхлостью. Это просто пустой дом, здесь всё серое и перепачканное, но…              Кент уже может себе представить, где будет стол, где – шкафы, где – место для него самого, и как будет светить солнце... просто всё.              Он может представить все.              Его мгновенно захлёстывает потоком эмоций, мощным и неуправляемым.              Кенту всегда нравилось представлять его мечты как маленький сад, где каждая из них – это одинокий цветок совершенно особенного цвета и формы. Какие-то росли высоко и гордо, иные сложнее было даже приметить – они стелились у самой земли и застенчиво прятались среди листьев, напоминая о себе лёгким трепетом лепестков.              Кент взрослел и многие цветы увяли или оказались зверски растоптаны. Это должно было случиться. В конце концов, это был Дануолл.              Но окончательно уничтожил его лорд Перт. Этот человек, то, что он сделал – всё это выжгло сад мечтаний Кента дочерна и оставило пепелище, где ничто не уцелело.              Он потерял все, жить ему было больше незачем. Тогда Кент поклялся, что это никогда не повторится. Он позаботится об этом.              После этого он уже не давал своим цветам расти так привольно. Он никогда не держал их близко к сердцу и чаще всего они погибали ещё до поры цветения. Ведь если не знать, как они прекрасны, по ним не придется горевать. И никогда не придется сталкиваться с неизбежностью смерти мечты, с её крахом. И не придётся снова пережить разочарование.              Но эта его мечта – одна из тех, кто выстоял: открыть клинику в Серконосе.              Она была крохотным, но ужасно упрямым ростком – как маленький белый цветок, что пробивается сквозь трещины на обочине дороги. Мысли Кента возвращались к нему слишком часто, и ему никогда не хватало решимости окончательно избавиться от цветка. Потому что это был уже не цветок, скорее, сорная трава, и не будь Кент осторожен, она грозила прорасти повсюду и уничтожить его жизнь.              Но Кент недооценил упорство этого ростка. Неважно, как долго лекарь пытался его игнорировать (подобно остальным своим мечтам), неважно, как часто он пытался его растоптать. Крохотный белый цветок всегда возвращался, расцветая даже в самой мрачной тени, особенно в самой мрачной тени.              Осознав, что цветок не исчезнет, Кент ужаснулся. Он наконец понял, как глубоки и ветвисты оказались корни обманчиво маленького цветка, как много значит для него эта мечта, как она драгоценна.              Это напугало его.              Он начал старательно оберегать свой крохотный цветок, скрывая от чужих глаз, запрятав в самой глубине своего сердца. Он мог позволить растоптать другие цветы, но не этот, нет. И ради того, чтобы он выжил, Кент с корнем бы выдрал все остальные.              Длинными тоскливыми месяцами в Дануолле мысли Кента порой уводили его далеко, и он не мог не укрыться в саду, сбегая от всех. Это было то, что помогало ему пережить одинокие дни отчаяния. Дрожащими руками он подхватывал свой любимый белый цветок и подносил близко-близко, любуясь его красотой. Но всё равно не давал себе по-настоящему запоминать особый оттенок лепестков, не позволял себе роскоши ощутить бархатную мягкость нежных побегов.              Он не мог разрешить себе даже мысли о том, что это может стать чем-то большим, чем мечта, убеждая себя, что это только фантазия и она не станет реальностью. Не стоит по ней тосковать. Ведь чем сильнее чего-то желаешь, чем яростнее надеешься, тем сильнее будешь опустошен, когда всем чаяниям придёт конец. Он должен был прятать свою мечту, защищать её.              Так он никогда не сломается.              Так это может длиться вечно.              Но теперь…              Его упрямый белый цветок вдруг без предупреждения вырвался из сада. Необъяснимым образом он миновал пределы разума Кента и очутился прямо в его ладонях. И Кент наконец-то может вглядеться в белизну его лепестков, коснуться мягких листьев, ощутить сладостный аромат.              Фантазии больше не нужны.              Можно перестать играть в притворство.              Больше не нужно мечтать.              Можно разрешить себе надеяться. Чувствовать.              Можно разрешить себе жить.              Можно…              Он вскидывает голову и бросается на Дауда с объятиями. Тот удивлённо отшатывается и Кент кожей ощущает собственные слезы. Они катятся по его лицу, по шее, мочат одежду Дауда, но мастер не возражает. Потом приходят рыдания, он слишком переполнен эмоциями и просто не может удержаться от слёз. Следом находятся слова благодарности, прорвавшиеся сквозь судорожные вздохи, и до Кента доносится тихое:              – Ты всегда был плаксой.              Но Кента это нисколечко не волнует.              Его крошечный белый цветок сумел выстоять. Несмотря ни на что. Он выжил. Кент может открыть свою клинику и теперь наконец-то перестанет скрываться и расскажет об этом всем.              Кента понятия не имеет, сколько времени он проводит, просто плача на плече у Дауда, но того, это, похоже, совершенно не заботит. И когда Кент наконец обретает самообладание, он видит слабую улыбку на лице Дауда, видит, как он расслаблен, что, как ни странно, рождает новый поток слёз и Дауд снова оказывается в ловушке объятий.              После этого на лице Кента поселяется глупая улыбка, от которой он просто не в силах избавиться, настолько взволнованный и восторженный, что не может перестать подпрыгивать, как кролик.              Когда он возвращается в гостиницу, Фёдору хватает одного взгляда на него, чтобы всё понять.              – О, так Дауд рассказал тебе? – спрашивает Федор.              Кент шокированно распахивает глаза.              – Но как?..              – Не говори Дауду, но мы с Томасом видели эту эпичную сделку. Та ещё была картина: Клинок Дануолла пускает в дело полный комплект своих впечатляющих навыков – и бедный парень что-то жалобно бормочет в ответ. Забавно было наблюдать. – Фёдор гордо улыбается.              Томас, кажется, тоже едва сдерживает смешок, но когда позади них раздаётся грубый голос, весёлая улыбка Федора мгновенно тает.              – Так что ты там не хотел мне говорить?              Дауд стоит в дверях, пристально глядя на Фёдора.              Тот просто глядит на человека, одетого в красное, а потом снова на Кента.              – Бля!              И переносится подальше отсюда.              Дауд просто качает головой, фыркает и уходит.              Кент же, с другой стороны, крепче сжимает крошечный ключ в кармане.              Дауд, наверное, как-то проследил за ним и заметил, как Кент смотрит на пустой магазин. Сколько раз Дауд ходил за ним? Один? Два? Как долго он ждал, прежде чем купить его?              Он, должно быть, даже не представлял, как много это значило для Кента, пока тот буквально не сломался, получив подарок.              И Кент знает, что Дауд возможно, совершил много ошибок, что он убил Джессамину, отчего Фёдор едва не погиб. Возможно, Дауд стал отправной точкой падения Дануолла, но Кент знает, что с того момента, как его мастер приехал на Серконос, он изменился.              Дауд старается укротить свой нрав и слушать, а не сразу рубить с плеча. Он старается быть понимающим, он полон решимости измениться, стать кем-то лучшим, и Кент не может не ответить на это безмерным уважением и поддержкой.              Кент был спасён от ужасной участи, получил работу, защиту, кров, еду, а теперь Дауд просто помог ему осуществить мечту всей его жизни.              Кент обязан этому человеку всем.                            Корво выслушивает всё, ни разу не перебив. Когда история заканчивается, он сидит тихо и с задумчивым выражением лица. Кружка на его коленях давно пуста, как и кружка в руках Кента.              – Спасибо, что рассказал мне об этом, – мягко говорит Корво бесконечно долгую минуту спустя.              – Всё… всё в порядке, – краснея, заверяет его Кент. Он просто взял и рассказал Корво всё. О самых тёмных днях. О самых светлых. Обо всех своих слабостях. Он никогда и никому не поверял сокровеннейших своих секретов – даже Дауду, – но вдруг понимает, что не жалеет, даже если это до сих пор смущает его.              И теперь, когда Кент вспомнил всю свою историю, остаток его злости на Дауда понемногу рассеивается. Он знает, что Дауд пытается. Действительно. Что бы ни побудило его сделать то, что он делал утром, это в самом деле, должно быть, разрушило его самоконтроль. Это что-то должно было мучить его не меньше недели, чтобы вызвать такой срыв. Кент не знает настоящей причины и не собирается спрашивать, но в одном он уверен точно:              Дауд искренне пытается измениться.              И тут Кент понимает, почему он так открыто поведал Корво обо всём. Обычно он опасается незнакомцев, сторонится их, а Корво – королевский защитник. И это должно бы убедить Кента напротив запрятать поглубже такие личные вещи.              Но он доверяет Корво – вот первая из его причин сделать это.              Что гораздо важнее, он хочет, чтобы Корво знал, как важен Дауд в жизни Кента. Он хочет, чтобы Корво знал, что Дауд теперь другой. Что он сожалеет о том, что случилось и что он меняется. Кент не хочет, чтобы Корво ушёл, думая, что Дауд – жалкий ублюдок, так и не бросивший своих старых привычек.              И может быть – подумав об этом, Кент закусывает губу – он просто надеется, что Корво даст Дауду второй, третий или даже четвёртый шанс изменить мнение о себе. Столько шансов, сколько потребуется, чтобы Дауд исправился и стал кем-то лучшим. И он надеется, что Дауд отнесётся к этому шансу серьёзно, потому что Кент всё-таки обязан Дауду, и самое малое, что он может сделать – это попытаться помочь ему примириться с самим собой и может быть, просто может быть… заключить мир с Корво.                     Прим./авт:       Ооо, эта глава стала намного длиннее, чем я думал, но так получилось! И спасибо всем, кто всё равно читает эту историю :)       А если кто-то хочет сказать привет: bunnycombed.tumblr.com