Отмаливай свои грехи.

Одним вечером Осаму решил позабавиться, упомянув бранное слово на иврите в разговоре. думал, что никто не поймет его, но Шибусава не был так прост или равнодушен, как он рассчитывал изначально. небольшая дискуссия закончилась тем, что Дазая подвели к церкви, дабы наведать их доброго приятеля, - священнослужителя со стажем. и, по словам светловолосого, провести небольшую воспитательную беседу. как ни странно, тот согласился, но лишь ради собственного веселья. когда двери отворились, их встретил запах благовоний и полумрак; источниками света были лишь пыльные окна да свечи. Достоевский встретил двоих в тесной каморке со скрипучими полами. Шибусава приблизился к мужчине в черном одеянии и склонился к нему ближе, шепча что-то на ухо. пока он объяснял, что к чему, пронзительный взор священника стал бегло изучать заявившегося грешника, тщательно скрывая нарастающую нотку осуждения и некоторого предвкушения. Рассмотрев комнату в церкви Дазай осознал, что ему будет плохо и начал думать, что с ним вообще сделают. По сути, ему было всë равно, ведь живём один раз. Он считал, что за его оплошность ему ничего не будет,ведь от жизни нужно брать всë. Смотря на двух парней у Осаму проскользнула даже мысль, что парень с белыми волосами и парень в чёрном могут быть вместе. хотя нет. слишком нерелигиозно. —И что со мной сделают? Убьют? подумал Дазай, предвкушая самые ужасные исходы. Тацухико отстранился от Достоевского, бросив самодовольный и многообещающий взгляд на Дазая, прежде чем ретироваться и оставить двоих наедине. тишина была почти давящей, прежде чем священник подал голос. -...так ты думаешь, что раз это простые слова, то это легко сойдет тебе с рук? - говорил тот монотонно, шаг за шагом приближаясь к шатену. -уверен, твой грех - лишь капля в море. коли ты желаешь искупить хоть часть того, что натворил..опустись на колени передо мной и перед Богом. Дазай прибыл в шок. Услышать такое,да ещё от священника было весьма неожиданно, но парень решил поддаться и встать на колени. — ах.. Да! Всë верно.. Уважаемый Дост-кун, мне тааааак жаль.. Шатен противно протянул слово и продолжил что-то мямлить, — я клянусь самим собой и любовью к жизни, что больше в жизни не повторю этого грязного слова! Дазай выпрямил пальцы и приложил две руки друг к другу, чтобы ладони тоже соприкасались. тон его слов звучал, как ни погляди, оскорбительно и мерзко. проблеск раздражения ощущался, но перед таким человеком не хотелось его сдерживать. потому в следующий момент чужая рука крепко схватила Дазая за воротник, удерживая его на месте. - не паясничай, когда извиняешься. стыда на тебя нет, если не чувствуешь раскаяния перед Господом. - немного поразмыслив, тот пришел к выводу, что нужны более строгие меры. Достоевский отпустил ткань чужой одежды и отошёл, попутно дав указание тоном, не терпящим возражений. - снимай с себя все до пояса. обнажи свою спину, грешник. Дазай застыл на мгновение, но взяв волю в кулак , он послушался черноволосого и послушно начал снимать с себя верхнюю одежду. Быстро расправившись с рубашкой он откинул её на какую-то стопку вещей и повернулся задом к Достоевскому. Дазай чуть не прослушал шаги позади себя, но не получив время на раздумья, его спина приняла на себя хороший удар розгами. Фëдор не мог признаться себе, насколько наслаждался этим на самом деле. чередуя легкие и сильные удары, он окрашивал кожу красными полосами, оставляя грешника гадать, каким будет следующий удар. Осаму не отрицал, что ему было приятно от этих ударов, лишь местами он издавал какие-то звуки похожие на крики, но ему доставляло это только удовольствие. Он аккуратно прикрывал рот рукой. Возможно, он бы мог даже кончить от этого.. Моментами было действительно очень больно, но не придавало ли это ещё большего интереса к случаю?вскоре и Достоевский принял тот факт, что звуки, иногда вырывающиеся из человека перед ним, еще больше разжигают эту неправильную для священника искру внутри. это подстрекало его продолжать, притупляло чувство жалости, заменяя его эстетическим удовольствием от следов на чужой спине. удары по уже знакомым местам оставляли кровавую росу, все больше уродуя чужое тело. Дост немного увлекся, но разве не интересно узнать, когда грешник сломается? — аах..! Дос-кун, могу ли я поинтересоваться, когда прекратите..? Я вполне осознал свою вину!. Дазай ещё чуть склонился вперёд, чтобы не показать, что ещё немного и он кончит. Мелодия болезненных всхлипов в симфонии с чужим голосом щекотала остатки здравого смысла. несмотря на значение чужих слов и израненную спину, это казалось одной большой просьбой к большему. и кто он такой, чтобы не помочь? Федор запустил пальцы в волнистые локоны, крепко сжимая у корней. -спешу тебя огорчить, но это лишь начало. -Достоевский склонился над ним, отложив розги, чтобы провести подушечками пальцев по рельефу каждого из больших увечий, провести по контуру кровавых отметин, давая небольшую передышку. Шатен лишь слегка вздрагивал от каждых прикосновений — тогда.. Сколько ещё вы собираетесь проводить эту "пытку"..?) -искупление грехов - долгий и трудоемкий процесс, особенно в твоем случае. так что наберись терпения на эту ночь... священник почти прошептал ему на ухо. недолго выбрав между двумя вариантами, он пока что оставил розги на прежнем месте, а его руки провели по спине еще несколько раз, уже намеренно вызывая щекотливые ощущения. на этом он не остановился, спустив ладони на чужие бедра, массируя их самым бесстыдным образом близко к паху. Опустив свою голову и смотря на чужие руки Дазай не думая произнес вслух вопрос — что же вы собираетесь делать со мной, батюшка? Осаму сжал руку в кулак, медленно осознавая, как ему приятно. -направлять тебя и воспитывать. прозвучал довольный ответ, пока руки впивались в мягкую плоть и ослаблялись плавными движениями. незаметно его кисти рук поднимались все выше, прежде чем провести пальцами по ширинке чужих брюк, не собираясь ослаблять давление, а лишь дразнить и мучить. -стыдишься ли ты того, как тебе нравится? — да, батюшка.. Я признаю свою вину. Дазай лишь смотрел в пол, не зная куда деть взгляд. -уже лучше. проворковал тот над ухом шатена. пальцы сильнее надавили на чужой пах через штаны, двигаясь так, чтобы посылать разряды удовольствия через все тело. минус был в том, что Достоевский и сам терпел желание большего контакта. шалость порождает больший грех, а пока он наблюдал, сколько Осаму сможет выдержать. Осаму невольно прижался спиной к парню, чтобы ощутить больше близости, которой не хватало обоим. Было очень жарко, возможно даже не из-за ощущений, а просто из-за размера комнаты, воздуха едва хватало, чтобы наполнить лёгкие и вновь делать его большие глотки. Дазай тихо мычал и чуть постанывал, надеясь, что Фёдор проявит смекалку. -готово ли твое тело служить на милость мне? Достоевский прошептал едва слышно. наконец расстегнул чужую ширинку, запуская руку под штаны и белье, медленно теряя терпение и здравые суждения. он собирался мучить его еще, но пальцы нетерпеливо обхватили член мужчины, ритмично, достаточно медленно поглаживая.Запрокинув свою голову на плечо парня, Осаму тяжело выдохнул и закрыл глаза. — готов, батюшка. -отлично.. бормотание донеслось до ушей полушёпотом, когда достоевский наклонился ближе, прижимая уста к изгибу у основания шеи, чтобы оставить там засос. его рука продолжала двигаться в медленном, почти издевательском темпе, не забывая иногда провести большим пальцем по головке члена, провоцируя больше жажды к касаниям. — ммф.. Невольно Дазай положил руку парню на плечо и открыл глаза наблюдая за процессом. -позволь лицезреть твою наготу... Достоевский плавными движениями стянул оставшиеся элементы одежды с мужчины и не спеша провел ладонями по телу грешному. телу, что порождает в самом священнике греховное чувство одним своим видом. еще больше морали отбрасывает он в сторону, когда любуется. прелюбодеяние. похоть. разврат. -мм..самое время встать на четвереньки, Осаму. легкая насмешка играет на губах. не хвалит вслух, боится нагрешить еще больше. словно отрицает, что ему давно уготовлено место в аду рядом с Дазаем. — ах.. Хорошо, Дос-кун, но не считаете ли вы, что такими темпами сами нарушаете правила своей религии..?) Дазай встал на четвереньки и из-за плеча посмотрел на парня. особо не церемонясь, руки Достоевского сжали чужой зад, разминая и растягивая, обнажая анальное отверстие. Федор встретился с ним взглядом, продолжая массаж. -тебе ли судить о моих грехах, будучи чёртом в человеческом обличье? - он отвесил Осаму шлепок, оставляя розоватый след на коже. — мх! Просто как бы вам не попасть в один котёл с таким чёртом, как я. Дазай прошептал это на ухо парню, дразня его. - лишь Бог и я знаем, куда я попаду. тебе не о чем беспокоиться, Дазай.- еще один крепкий шлепок сделал предыдущий след ярче. Достоевский освободил себя от лишних слоев одежды, чтобы прижаться твердым членом ко входу. — ах~! Дазай резко вздрогнул и прогнулся в спине. — Дос-кун, вы уверены?..) - я всегда уверен, Осаму. руки с обоих сторон сжали бедра, удерживая мужчину на месте, прежде чем Федор вошел в него полностью за пару толчков, не опасаясь доставить тому болезненные ощущения. — гха~!.. Шатен лишь простонал громко и болезненно. Отрицать, что ему не нравится—нельзя. Но боль, от каждого толчка Достоевского разрывала всë внутри. звуки из его уст были настоящей усладой для слуха. Федор начал двигаться, начиная с умеренного темпа, чувствуя, как тугие стенки постепенно уступают ему. когда это стало возможно, тот начал входить по самые яйца, опьяненный безграничной похотью. он сжимал руками то чужую талию, то ягодицы, то бедра, да так, что синяков останется немало. — мх..! Дазай сжался и постарался что-то даже сказать, но ничего не вышло. Осаму решил дождаться, пока привыкнет, чтобы чуть позже сказать — а.. Ах.. Дос-кун.. Я.. Я правда так раскаиваюсь перед вами и Богом, хотя.. В.. Вы мой Бог! - ах...думаю, как твой Бог, я способен простить тебе даже самые страшные грехи... Федор ускорил движения, вдалбливаясь в него до искр перед глазами. удовольствие активно прибавлялось и скоро польется через край. внутри Дазая было так хорошо, каким бы плохим он ни был... попутно он одарил его еще множеством шлепков и довольных вздохов, приближаясь к грани наслаждения. — ммфх!.. Шатен громко мычал и местами стонал. Мысли были забиты лишь Фёдором, о да. Батюшка, который доставляет так много удовольствия по дури. Дазай старался стонать как можно тише, но если бы ему позволил его собственный Бог, то он бы стонал во весь голос. Фёдор снизошел от наказания до собственного греха, какая жалость. перед похотью и непотребством они оба равны. разум все больше туманился удовольствием, заставлял двигаться быстрее, глубже, брать грубее. руки сжались крепче на заднице шатена, когда он почувствовал, что близится к кульминации их жаркого соития. Осаму слегка прогнулся в спине и громко простонал на всю комнату. Оставалось ещё немного, ещё пара толчков и парни кончат. Совсем опьянев от возбуждения из Дазая вылились слова — батюшка, только не в задницу!-а ты заслужил? голос звучал тихо между тяжелыми вздохами. еще несколько грубых толчков и Федор изливает липкую субстанцию глубоко в чужое нутро, позволив себе громко простонать, сжимая чужой зад до синяков. потребовалось немного времени, чтобы перевести дыхание, прежде чем он отстранился и одарил мужчину еще одним шлепком. — агх..! Дазай закрыл рот рукой и кончил. — Б.. Батюшка.. Вы всë же сделали это.. Шатен вернул руки в прежнее положение ,но ещё немного и он бы упал. -...ты хорошо отработал грехи сегодня. уже теплые руки провели по его спине и он даже оставил там несколько поцелуев в качестве утешения. мужчина поправил на себе одежду и обошел Дазая, оглядев свою работу. склонившись над его ухом, он прошептал: - твой Бог прощает тебя.