На Арене Смерти

      Дорога до вышки была ужасно долгой и изнуряющей. Я достаточно часто переходил на широкий шаг, почти бег — боялся промокнуть до нитки. Когда я только выезжал сюда, мне внятно объяснили, что дожди здесь нешуточные, и если под них попасть, на следующий день можно торжественно ожидать температуру и воспалённое, красное горло. Подсвечивая фонарём тропу, я прислушивался к шумящему лесу. Каждый мой шорох, неосторожное или резкое движение по траве вызывало громкий хруст или шелест, несмотря на довольно сильный поднявшийся ветер. Из-за порывов воздуха мне постоянно казалось, что кто-то следует за мной по пятам, и я вечно оборачивался, как идиот, пытаясь разглядеть что то в ночной тьме. В очередной раз вглядываясь в густые лесные заросли, я явственно услышал тихие шаги — куда незаметней, чем мои собственные. Поклясться, что мне не показалось, я был готов хоть на собственном паспорте. Луч фонаря я резко направил в темноту, надеясь никого там не найти, и гордо списать всё на чрезмерную бдительность и разыгравшуюся паранойю.       Свет скользил по искорёженным молниями и дождями деревьям, иссушенных позже временем. Трава и кусты — вот что моё воспалённое воображение приняло за неведомую опасность. Я лишь раздражённо, но не без облегчения вздохнул, уводя фонарь на тропу, и больше не отвлекался на «шаги» и шорохи. Старался не замечать всех уже известных мне странностей этого глухого леса.       Впереди замаячило огромное тёмное строение, и я вышел наконец к собственному дому, пусть и временному. Я удовлетворённо улыбнулся, понимая, что дождь только начинает расходиться, и поспешил включить генератор, попутно забирая дрова. Забрав с собой бензин, что б получше разгорелись смоченные им дрова, я взбежал по лестнице. Все происходящее переставало меня пугать, и я начал получать уже забытое удовольствие от подобных мест. Пришло осознание, что я интересовал живность в этом лесу не больше, чем любое из сухих деревьев, что в нём росли. Меня всё ещё можно было бросить в топку — то есть, перекусить мною, — но это наделало бы лишь больше дыма. Дверь легко поддалась, и я очутился в кромешной темноте: ставни были закрыты. Нашаривая руками выключатель, я щёлкнул им, и зажмурил глаза он внезапного тёплого света, заполнившего комнату. Уютно — вот, как ощущалось это место. Сумка полетела на пол, и я принялся растапливать котёл, чуть не проливая горячую жидкость на ковёр — опасно. Не хотелось бы стать главным источником пожара, если учитывать, что моя задача — оберегать лес от них же.       Объёмный приёмник на столе неприятно зашипел, и я захлопнул дверцу топки, оглядываясь на стол. Как я мог сразу его не заметить? Сквозь шуршание и шум, перекрывающий все остальные звуки, я различил приятный мужской голос: —Новенький, — растягивал буквы голос из коробки, —Я не знаю твоего имени. Может раскроешь эту тайну? — чёрт, да я расплавлюсь от этих тонов! —Я Джек. — Кнопка мигнула красным, загораясь, пока он говорил. Видимо, мне придётся разбираться ещё и с устройством приёмника — в других парках они работали по иному. —Джек, значит… Я увидел, что ты включил свет. Должен сказать, я рад, что вышка номер одиннадцать снова жива. Было весьма одиноко без неё. — Меня насторожили эти слова, и я поспешил задать вопрос: —Ты за мной наблюдал? —А ты думал, что я здесь в нарды играю? Это моя работа, всё-таки. Мне приходилось присматривать за твоей территорией, пока ты не приедешь, иначе бы тебя встречали крысы. Я Коннор, кстати. Пожарная вышка номер двенадцать, если тебе так будет легче. — Чуть хриплый тон сменился на более жёсткий. — В любом случае, что привело тебя в этот райский уголок? Редко к нам приводят «ангелов». С ответом я замешкался. Меня же просто перевели сюда, словно заложника обстоятельств, и я решил немного слукавить. —Просто ищу изменений. Он молчал, и я занервничал, тут же выдавая истинную причину: —Меня перевели сюда из Аэронхорса, — чёрт, надеюсь, мой голос не был слишком взволнованным. Почему я начинаю напрягаться, когда слышу этот голос? —Опытный товарищ, значит. Мне такие нравятся. Теперь я понимаю, почему Митч выбрал именно тебя. —Если честно, я очень устал. — Не сейчас я хотел слушать приветственные диалоги, уж точно не сейчас! Хотелось лишь завалиться спать. Ах, да, чёртов отчёт! —У тебя не разведён огонь, я не вижу дыма. — Я не чиркнул спичкой, отвлекаясь на приёмник и помехи в нём. — Зажги его, Джеки. Температура вот-вот упадет, а ты явно не хочешь сидеть и дрожать во время шторма, как олененок. В такую холодрыгу даже плед не спасёт. Я, пока не вырубился приёмник, ещё раз щедро полил бензином дерево и поджёг. Я оставил руки в опасной близости от металлической дверцы, одно касание и вот… Кончики пальцев ощутимо покалывало, как минимум ладоням стало теплее. Рация вновь запищала и замигала красным огоньком. Я сел, ожидая сообщения. —Ты нашёл дрова в хижине? И даже ничего не сжёг? Умница. Марли только и занималась тем, что день и ночь колола их. Кажется если бы ей кто-то помешал, то она бы и из него дрова сделала. Это становится интересно. Что же за таинственная Марли? Неужели бывший смотритель на этой вышке? Почему тогда она ушла? —Прости, Коннор… — Я замешкался, не зная, как лучше сформулировать интересующий меня вопрос. — А кто такая Марли? — интересно, их что-то связывало, кроме деловых отношений? Занимательно. —Точно, ты же не в курсе. Это бывший сотрудник, смотритель аккурат до тебя. Суровая женщина! Все мужики еë побаивались, — послышался лёгкий смешок из динамика, — Молодец, что разжёг огонь, так комфортнее будет переждать шторм, правда? Я почувствовал приятный запах горелого дерева. Наконец-то появилась та самая знакомая мне атмосфера, в которой хотелось остаться навечно. —Как же приятно видеть одиннадцатую вышку снова живой…— спокойный, хрипящий тенор. — Новичок, ты же отметился за ночь? Если нет, то тебе отвинтят голову! Конечно нет, я забыл! Но не скажешь же об этом новому коллеге, поэтому я снова принялся изворачиваться. Не доведёт меня это до добра, конечно, ох, не доведёт. —Только собирался. Сейчас займусь этим. —Лучше разберись с этим да поскорее. Здесь, в Айронбарке, ты обязан, — он выделил голосом это слово, и теперь я в точности был уверен, что Коннор прекрасно знает, насколько властно может звучать, — сообщать об этом каждый вечер, прежде чем уйти. Даже будучи присмерти — ты должен это делать. Ведь ты точно не захочешь разочаровать старика Митча! Он у нас дядька впечатлительный, ранимый.       Я поёжился. Вроде как и совет даёт толковый, а вроде пригрозил. Мужчина отключился, и цвет лампочки сменился на зелёный. Вздохнув, я принялся разбираться с компьютером и искать пароль, что б хотя бы разблокировать систему. Как только я ввёл пароль — Aironbark11 — на экране появился огромный смайл с интересными фактами об этом месте. Занимательно, и так не важно. Нужно указать скорость ветра, температуру, погоду… Ничего сверх нормы я не обнаружил, поэтому принялся рыться в поисках анемо́метра или ветроме́ра.       Под кипой бумаг обнаружился электронный, и я вышел на улицу. Семнадцать, прибор показал мне семнадцать. Чёрт, многовато для обычного дня. Хотя Коннор упоминал про шторм, наверное, всё так и должно быть. Деревья шатало, но не слишком сильно, что б возникала угроза их облома. Вот же чёрт! Нихрена не помню, чему меня учили при массовом обвале деревьев. Э-эх, не гордился бы мною ни Митч, ни мой бывший начальник. Так, не отвлекаюсь, нужно успеть до полуночи, иначе моей отметки за сегодняшний день в базе не будет. Неожиданно, но здесь платили немного больше — наверняка из-за одиночного нахождения на вышке — поэтому я был доволен.       Нужно глянуть на градусник. 46,7 по Фаренгейту… Как холодно то, емае. Как хорошо, что печь работает на всю мощность, если зайти с улицы, то будто заваливаешься в разогретую баню. Я плюхнулся на стул, слегка болтая ногой, подергивая ей в такт радио. Вбивая данные в отчёт и стуча по достаточно староватым клавишам, я хмурился. Погода всё также оставляла желать лучшего, хотя по признанной парковой системой классификации такая погода считалась ясной. Я начал тихо подпевать «How You Remind Me». Неплохая новая песня, она нравилась мне. Подвижной я бы её не назвал, но барабаны били в такт. Я любил музыку, мог назвать себя меломаном. Это было для меня не просто отвлечением или способом развлечься. Иногда, даже, не только поводом уйти в мир мечтаний. Скорее… Нужная музыка немного скорее возбуждала. Нервые окончания очень уж резко реагировали на переплетение тональностей и нот. Я не особо стеснялся этого, но и на концерты любимых исполнителей — особенно в толпу, потому что на сидящие места вечно не хватало — старался не ходить.       Я наконец-то закрыл отчёт, отметив, кто его отправил, вписав в графу своё имя и добавив «eleven». Удивительно, но вносить сведений нужно было меньше, управление было проще, и не радовать это не могло. Слишком уж всё хорошо. Что бы избавиться от проблем, которые меня явно ждали здесь, нужно было срочно решить вопрос с моим питанием на несколько дней. Я знал, что тот парень — (бля как его звали вставить) — должен приносить мне некоторые продукты. Я до сих пор не осмотрел полностью мой новый дом, поэтому, только встав из-за компьютера, начал открывать шкафы. В первом обнаружилось много сухих продуктов — привычная мне овсянка, кажется, с кусочками сухих фруктов, макароны… О, хлопья и гречка! Первое время, даже если мне ничего не будут носить — а я не мог быть ни в чём уверен- я смогу готовить себе это. Кстати, рецепт сестры! Эти спагетти как раз подходят для лазаньи. Осталось найти остальное… Если до меня здесь находилась женщина, она явно могла просить у охраны что-то особенное. Больше ничего особо интересного в шкафчиках я не нашёл, разве что несколько консервов. Холодильник был достаточно заполнен, и там так же находились нужные продукты: помидоры, мясо, сыр… Кажется, в меня будет шикарный ужин. Приятным бонусом стало приличное количество растворимого — и что самое главное, неплохого кофе, а ещё бутылка свежего молока. Очаровательно: я уже знал, как буду начинать своё утро. Нужно обязательно сделать пару снимков для Кайлы — отсалютую ей через экран камеры.       Человек рождён для того, что б мечтать. Я думал так с самого детства, сохраняя этот настрой всю нелёгкую подростковую жизнь, пронеся его даже до двадцати… А после я словно разучился мыслить творчески. Всё свелось к поиску заработка, а там допускалось лишь логически размышлять. Каждый новый день встречал новой информацией, которая взрывала мозг своей циничностью и холодностью. Привычный мир рушился с поразительной скоростью… Люди, мои друзья, резко разбрелись по собственным семьям, и ожин я остался — неправильным. Несчатливые, они напивались и жаловались мне… Зачем?       Радиооборудование мигнуло и начало издавать противный пищащиц звук. Подойдя и нажав приём, я услышал голос Коннора: —Эй, новичок, на связи вышка двенадцать. Я ложусь спать. Понимаешь намёк? Тебе тоже бы пора. Как отчёт и вечер? Не замёрз там?       Он говорил словно бы ласково, и я понял, что тот действительно хочет спать. Мурашки чуть пробежали по коже от непривычного тона, и я ответил, что всё хорошо, и я, наверное, тоже сейчас лягу. Мужчина слабо пожелал мне доброй ночи и отключился, говоря, что завтра утром маякнёт мне. В таких местах легко соскучиться по относительно настоящему, живому общению. Радио никогда не спасало, если мой прошлый напарник уходил, да и быстро я уставал от однотипных, каждодневных разговорах об одной лишь рутине: как лес, как здоровье, как жизнь? Скука. Я надеялся, что в Айронбарке что то изменится. Есть не хотелось — сахар с газировки насыщал — и я, закрыв все ставни, лёг спать. Из моих окон и платформы можно было разглядеть вышку Коннора, и в ней ещё долго не потухал свет. Тёмный силуэт периодами подходил к окнам, словно прилипая к стеклу. Занятно.       Я лёг, накрываясь одеялом, наслаждаясь приятным теплом от печи, запахом уюта и дерева, атмосферой парка и вообще всего. Шум деревьев успокаивал, и я прикрыл глаза. Теплое место заставляло тело обмякнуть, и я мгновенно стал вялым. Блаженная темнота, и все мысли покинули мой мозг, оставляя место только для риторических вопросов самому себе. И немного — мыслям о завтрашнем дне.       Три двадцать шесть. Неизвестная сила заставила меня подняться с постели. Я проснулся как будто бы бодрым. Немного проморгавшись, я пытался понять, что происходит, и что конкретно меня разбудило. Сам ночами я никогда не просыпался, если только от неожиданного шума. Садясь на кровати, что, кстати, была очень мягкой, я помотал головой, встряхивая спутавшиеся от сна волосы. Посмотрев на радиооборудование, я с недоумением поднялся: что такого могло понадобиться Коннору? Помехи не прекращались. Я злился, а сделать ничего не мог. Выйдя на улицу, мне очень не хотелось спускаться вниз, к сортиру. Как хорошо, лес, вышка.       Сделав то, что пожелал, я обратил взгляд к вышке Коннора. А потухал ли там свет? Или он спит со включенным? Да нет, это же бред. Я вернулся к рации, всё ещё несколько сонный, но надеясь, что мне всё просто показалось. Стоило мне зайти, как я замер: дверь за мной захлопнулась с неведомой до этого силой, и я на мгновение задумался, не слетит ли она с петель. Рация чётко передавала сигнал SOS… А после затихла насовсем. Страх охватил каждую клеточку, и я попытался открыть дверь, но снаружи происходило что -то, что я не мог объяснить наукой. Дверь «клетки», как я успел обозвать свою квартиру на вышке, словно держали снаружи. —Блядь! Да что здесь происходит! Я снова дёрнул дверцу, ожидаемо, ничего не произошло. Рация, к которой я метнулся, молчала, и включить я её не имел возможности. Доски закрыты, я заперт, а паника растёт с каждой секундой. Связи здесь нет, а значит, я окончательно встрял. Я заполз с ногами на постель, чуть трясясь, руки подрагивают, как в классике жанра. Последней надеждой оставался свет… Но и он, к несчастью — или, может, к радости, был мёртв.

Я не знал молитв, но, казалось, в этот момент мог создать собственную.

Глаза воровски бегали с угла в укол, пока я не услышал писк рации. Стресс захватил мой мозг, и я упал на кровать, отрубаясь мгновенно.

Что это было?

Утро встретило меня холодом, печь подостыла, и я вскочил, принимаясь её растапливать — дрова, которые я принёс, на счастье были с запасом. Как только блаженное тепло расползллсь по всей комнате, я дернул с некоторой задержкой в движении дверь. Она поддалась, но с ощутимым трудом, и я отметил про себя, что следует её смазать. Тут же я решил проверить и рацию, громко повторяя имя моего коллеги и номер его вышки — двенадцать, пока тот не соизволил откликнуться не проснувшимся голосом. —Коннор, приём! Вышка номер оди… —Понял! Хватит кричать! Не глухой, знаешь ли — по ощущениям, он хмурил брови и садился на стул. — Чего ты так рано, новичок? Всё зверьё ещё спит, один ты — птичка ранняя. Я рассказал ему ночные приключения, упомянув и о том, что у него был включен свет. Сначала он долго молчал, видимо, не зная что мне и ответить. Но после я услышал полный недоумения и опаски голос. Сама фраза же нагоняла ужаса: —Я не включал свет прошлой ночью.       Сердце глухо стукнуло пару раз, отдаваясь в мозг часовым боем, и я перестал его слышать. Лишь чувствовал нарастающую внутри панику, и отчётливое чувство тошноты. Грудью не мог сделать полный вдох, а мир трясся. Я бегал глазами, пытаясь вдохнуть, булькая горлом, и падая в воду, склизкую и манящую. Я вспомнил каждое событие ночи: дверь, которая при сильных рывках приоткрывалась, будто бы её держал человек, мелькнувшую тень в окне, и свист. Такой же нарастал сейчас в моих ушах, погружая в кокон. Горло пересохло, как в жару, и я вскочил, потому что в глазах появилась тьма. —Эй! Джек! Ты там помер или притворяешься? — Радиооборудование хрипело, или это так слышалось мне сквозь шум в ушах?       Но единственное, на что меня хватило, это поспешно брякнуть что-то успокаивающее и осесть на пол, лихорадочно цепляясь за стол пальцами. Ноги не держали, и я будто рухнул в пропасть. Сердце колотилось теперь с бешеной силой, да так, что дышать стало тяжело. Пальцы вцепились в горло, сжимая со всей силой, перекрывая кислород… Словно это не мои, чужие руки. Я пытался найти себе объяснение, но его просто не было. Отчаянно я пытался не думать о трех пропавших детях, о том, что мне сказал сторож. Волки и медведи! Не могло же это быть завуалированной метафорой, предупреждением! Жив ли он вообще? Я зарылся руками в волосы, пытаясь успокоить разыгравшееся воображение, но теперь, кроме острой тошноты, добавилось чувство головной боли. Перебирая хоть сколько-нибудь логичные варианты, я не мог прийти ни к одному из них… Но запирал ли я на ночь дверь? Вдохнуть… Где воздух, почему я слышу, вместо своего дыхания, громкий, отчётливый и страшный свист?       Темнота, уже сгустившая надо мной свои краски, развеялась. Ну конечно же, дверь просто была заперта! А неясные помехи были связаны с сильным ветром, я же сам отметил накануне, что он был штормовым. Тень за окном определённо могла быть игрой воображени или даже птицей, упавшей веткой, чем угодно в глухом, непроглядном лесу. Свет в башне Коннора мог быть светом другой вышки, которую я увидел в темноте, или вообще мощным прожекторным фонарём туриста. Вода, которую качали трубы, давала этот противный свист.       Стало стыдно за свою необоснованную истерику, почвой для которой послужила пара слов и моя фантазия. Я откинул голову на стену, полностью контролируя теперь своё тело. Воздух, так нужный мне, ударил волной в лёгкие. Со стыдом пришёл и смех, и я откинул голову, прикрывая глаза. Мне ничего не может угрожать в этом лесу. Нужно сообщить Коннору… Пусть уж лучше смеётся надо мной, чем пребывает в неведении.       

Но иногда лучше не соваться в места, где не рады твоему присутствию… Или рады чрезмерно. Верно, дорогой мой Джек?

***

      После утреннего разговора и пары неловких шуток, я отправился на патруль местности. Мне нужно было как минимум прибрать территорию у своей вышки, а после проверить, нет ли в моём секторе потерявшихся людей, или нелегалов, решивших устроить здесь своё логово. Коннор говорил о крысах. Фу. Завтракал я исключительно кофе, большего пока что не хотелось. Казалось, что после утренней вспышки паники мне уже ничего не влезет в желудок. Кажется, здесь я сброшу пару килограмм чисто из-за того, что готовить мне будет лень.       Меня изрядно веселило поведение моего коллеги — хотя скорее товарища по изоляции. Пока я откидывал с пути ветки и прочие палки, прокручивал в мыслях его общение со мной. Исключительно приятный голос, что становился бархатным на некоторых словах и фразах. Плавиться, как масло на отдельных фразах мужчины — какой стыд, какое заволакивающее чувство свободы, завлекающее в свои сети. Я знал, что вышки в одиночных местах имеют некоторые особенности: раз в неделю проводится большой обход, и там должно быть как минимум двое. Всё же, это почти дикий лес, и всякое может случиться, от неудачного падения до ощутимых для здоровья травм. Скорее всего, одиннадцатая и двенадцатая вышки — то есть, моя и Коннора, будем поставлены в пару. Интересно будет посмотреть на напарника.       На обучении, которое я прошёл ещё года четыре назад, мне довелось побывать на реальном спасении человека из глубины каньона. Неизгладимый отпечаток это событие оставило на мне… Тогда смотритель не углядел за людьми, вверенными ему — курсантами военного училища — и один из студентов сбежал ночью, спустившись прямиком в низину. Ему не повезло, и на одном из отступов он свалился на камень. Поиски увенчались успехом лишь спустя сутки: на студента было страшно смотреть… его нога. Не знаю уж, как он умудрился упасть настолько неудачно, но кость мало того, что сломалась, так проткнула кожу, выйдя наружу вместе с огромным количеством крови. Белая торчащая из ноги палка с кусочками запекшейся крови и мяса на ней. Он скулил от боли, видимо, на крик не было сил. Что с ним случилось дальше, я не знал. Но единственное, что я слышал о той истории спустя какое-то время — смотритель уволился и более никогда в медиа поле не появлялся. Даже власти, что защищали его от бешеных родителей того студента, рассылавших угрозы родным, не смогли никак выйти с ним на связь, кроме телефона. Затворник, да и только. Невозможно было убедить человека в его фактической невиновности, и полностью переложить ответственность на курсанта. Он выбрал такой путь, что бы не видеть людей, их враждебные и сочувствующие взгляды.       Досадно, что если в моём секторе потеряется человек, я восприму всё ровно так же: принимать на себя каждую крупицу боли людей стало для меня обычной привычкой, но в последние годы я боролся с подобными порывами.

***

      Уже к вечеру я закончил с полной уборкой: на вышку я поднимался лишь несколько раз, что б взять воды. Коннор не объявлялся, и пусть без его компании мне было и скучновато, но хотя бы не приходилось позорно проигрывать собственным эмоциями и словно школьница краснеть. С меня ручьями тёк вязкий пот, и я матерился сквозь зубы, оттаскивая тяжёлое бревно с дороги. Наверно, я хорошо поработал сегодня.       Весь день я прокручивал слова Коннора: находил в них всё больше заботы. И чего то ещё, оно рвалось сквозь шуршание гортани и перекаты связок, за холодной рацией. А сказанные этим чертовским хриплым, просто невообразимым голосом, слова приобретали новую ценность. Слова в подобных пустынях вообще целое богатство… Тяжёлыми, словно налившимися свинцом ногами от целого дня работы, я поднимался на вышку, собираясь захватить полотенце — и отмыть от себя всю опротивевшую грязь. Свет на вышке Коннора привычно горел. Почему он так редко его отключает? Или только поднялся? Мои размышления прервало радиооборудование, отвратительно запищавшее звуками, нарушающими прекрасную тишину леса. —Но-о-овенький! Вышка номер двенадцать вызывает Джека! Приë-о-о-ом… —Слышу ясно. — Он что, блядь, в хлам? — А что, так холодно?.. Хотя знаешь… Я люблю несговорчивых… Слово коротко, а язык рукаст. Главное чтобы буковки им выводить умел — шипело радио, передавая через дряхлый динамик пьяный смешок. Из этой мелкой коробушки вырывались то редкие вздохи разгоряченной души, то звонкий стук бутылки об стакан. Им вообще можно было пить во время работы?.. — Джеки… Джеки-и… Ох, Джеки… Боишься?       Я чуть не кинул рацию в стену, смущаясь от этого голоса, что так тянет слова и так волнами прокатывает моё имя. Вылетая по лестнице, чуть не спотыкаясь на ступеньках, я помчал под холодную воду… Что б хоть как-то сбить этот жар, что глушит все остальные мысли. И в голове билось лишь одно: так не бывает, что б дрожать от голоса и столь верно подобранных слов. У него ни страха, ни стыда, и он не опустит руки, видно, если даже я откажусь. Веки жгло стыдом, пока я старательно не опускал грязные — во всех смыслах, Господи, — руки вниз. И почему именно мне всегда достаются обаятельные соседи, чьи голоса льются в уши, словно та самая музыка? Зачем так мучить моё сознание… И я никогда не позволю своим губам произнести в задыхающемся хрипе: «Мне же нравится, продолжай!»       Я давно попросту стоял под ледяной воде, да вот мозг продолжал полыхать… и подыхать одновременно. В синем костре, словно весь лес разом высох и вспыхнул от единой вспышки неосторожной спички. Рука поднялась к горлу, сжимая. Очаровательно. Сколько б я не убеждал себя, что мой коллега перебрал — сильно перебрал с крепким алкоголем, и кажется, определённо был геем, я не мог изгнать из головы выгравированный тёмный силуэт с сложенным из тяжелой экспрессии, сарказма, соблазна и заботы голос. Просто играется, слишком одинок — но все доводы так медленно меркли, будто бы опоздали службы спасения. Меня захлестнуло с головой.       И даже свист, который я гнал после прошедшей ночи, не смог помешать мне нахождению в собственных мыслях, пусть и гнал я его от себя сквозь сомкнутое сознание неохотно, не желая разрывать медовые, просто сахарные, даже, скорее, аспартановые мечты. О чём? Да если б я сам мог знать, о чём конкретно я пытался… Не думать? Чёртов, проклятый мною стыд. Страх, так не кажущийся подоженным мне по должностным обязанностям. И этот коктейль… Подтачивающий избитое червями нутро из каждого уголочка, что я не смог забить досками, облицованными самым закалённым и крепким металлом. Коннор, сука! Нужно подниматься обратно. Не хватало счастья мне, ещё заболеть в такое время! Ночь на дворе… Скоро наступит. И лишь часть меня упрямо ворчала, что Коннор, как партнёр, был бы весьма неплох. С такими то сладостными речами, с такими то перекатами! Но большая половина мыслей орала матом и всеми известными проклятиями, что отношения на работе мало чем хорошим кончаются. И вообще! Мы даже не знакомы, побойтесь Бога! И вообще. Шлюху ему найти нужно, а не с «новичками» — это слово я проговорил в мыслях, откровенно кривляясь, и давая принимать своему лицу самые извращённые формы, ужимками передавая, как оно мне осточертело, — флиртовать. А ветер всё крепчал, и свист, который быть так незаметен за ним, будто усилился. Воображение, мать его за ногу, ах, шутки разума! Я тяжело поднимался по лестнице, краем глаза осматривая местность. Спокойно: ни дыма, ни прочего опасного преступника леса. Открывая дверь, я увидел мигающее оборудование… Проклятье ли? Кинуть в микроволновку остатки лазаньи-запеканки и слушать? Звучит, как отвратительно-похотливый план. Опасливо я подошёл к стулу, отталкиваясь от поверхности стола, гладкой и отполированной, словно мёд, застывший во льдах, и осторожно присаживался, надеясь услышать… Относительно трезвый голос. Кнопка возвестила, что с этого времени я так же могу быть услышан, и до моих ушей донеслись то ли завывания, то ли вздохи, перемешанные со сдавленными хрипами. Он там жив?

***

—Дже-э-ки! Чего ты так долго? Я совсем тут заскучал без тебя… — он растягивал гласные, как мог. Джеку казалось, что он только что приклеился к стулу от этого звенящего по ушам тону. К этому возбуждающему рассудок шипению… Что вообще происходит в этом Богом забытом месте?! — Я настолько горячий, что мной можно дрова разжигать… Ты свои дровишки подпалил?.. — даже через приёмник он мог ощутить чужую улыбку, — Я бы твои так разжег, что ты сгорел бы заживо… Понимаешь меня? Очень понимаешь… Джеки умный мальчик… Каждая фраза этого извращенца вперемешку со странными вздохами казалась ещё более извращеной, чем предыдущая. От этого сводило мышцы. Сердце лишь сильнее билось от возбуждения где-то у горла. Ещё чуть-чуть и его кости пробьет дрожь. — Знаешь… Ночи здесь такие одинокие… Башни молчат, другие совсем злые… А ты… Ты не такой — крик его перешёл в шёпот. Манящий сладкий шёпот, словно капля мёда растекалась по языку… Джек затаил дыхание. Наклонился поближе к приёмнику, практически вжался в эту коробку с болтами! Чтобы услышать. — Ты совсем не такой, Дж-еки… Ты такой очаровашка… Это был конец его нервной системы.

А ночью начался Ад.