Рейс LA — Tokyo

      В офисе меня мутузят три Тузика. Я — грелка, и мне пизда. Я школьник, притащивший в класс травку, и я балерун, вышедший на сцену в новых пуантах, в одном лице. Простыми словами, я редкостный неудачник.       В обед из офиса меня выставляют с вежливым предложением «погулять на свежем воздухе», и я вежливо соглашаюсь. Что насчёт работы? На сегодня у меня её нет. На завтра, наверное, тоже. И на послезавтра. Наверное, я уже безработный, но просто не знаю этого, и знать, честно говоря, не очень хочу.       На улице холодно, опять. Декабрь всё-таки. Не подумайте о морозах и снеге, нет, у нас просто противная слякотно-серая погода, в которую по статистике в Токио совершается больше всего самоубийств. Иду по улице весь такой грустный и одинокий, выключаю оба телефона: и личный, и рабочий. Это не очень умный поступок. В любой момент могут позвонить из студии, офиса, съёмочной площадки и сказать, что я там больше не работаю, а я, сволочь такая, выключил телефоны. Да, я сволочь. Очень эгоистичная и сегодня — не очень общительная. Я не хочу слышать людей. Не хочу слышать советов, нравоучений и бесконечного «Почему ты мне не сказал?», а именно их я и буду слышать (уже успел проверить сообщения и первых двадцати мне хватило по горло). Но всё-таки я отрезаю связь с миром и шагаю в неизвестном направлении не ради этих людей. Главное — я не хочу слышать Сенку. Если он бросит меня по телефону, я брошу и работу, и жизнь, и карьеру, и пошло оно всё нахуй. Не думайте, что я шучу, я всерьёз размышляю над своим будущим. Уйду в запой, в притон, в астрал, накачаюсь какой-нибудь гадостью и сдохну красиво на пике популярности, как Мэрилин Монро и Lil Peep. Прекрасные планы. Дальновидные, жизнеутверждающие и очень продуманные, потому что размышляю я над ними уже не первый час.       До вечера где только не шарахаюсь. В час я гуляю по набережной, в два — по парку. В четыре я строю замок в детской песочнице, а в пять — ем пончик на лавочке рядом с бомжом. Я без понятия, где я. Неважно, сколько лет ты живёшь в Токио, полчаса без навигатора, и вот ты уже без вести пропавший.       «Слушай, слушай, а ты видела новости про Асагири? Пишут, он гей!»       «Правда?! Да ты шутишь!»       — слушаю разговор двух школьниц на лавочке рядом. Продолжаю жевать пончик.       Девочка справа показывает подруге что-то на телефоне. Скорее всего, те фотографии.       «А его парень ничего так. Но ты уверена, что это он?»       У этой девочки хороший вкус.       «Да точно тебе говорю!»       Я бросаю обёртку от пончика в урну и оставляю своего бомжа-соседа на лавочке одного. Я бы ещё с ним посидел, но девочки могут меня узнать.       Сегодня я — эгоист-истеричка в отчаянии, и единственное, о чём я могу думать — это какой я бедный и разнесчастный.       В шесть уже начинает темнеть. Когда ты бедный и несчастный, с наступлением темноты ты не думаешь идти домой или в отель, ты выбираешь самый сомнительный бар в самой сомнительной подворотне и идёшь туда пить не чай и не кофе. Даже если у тебя толерантность к алкоголю хуже, чем у обезьянки к ЛСД.       Без понятия, что это было за место. Без понятия, в каком районе я вообще находился. Вокруг было много народу. Народ много пил и от народа несло недельным перегаром.       — Виски, пожалуйста, — прошу я бармена первое, что приходит на ум. Я не разбираюсь в алкоголе до сих пор, а тогда не разбирался и подавно. Виски в фильмах пьют крутые парни: всякие Джеймсы Бонды и Томасы Шелби. Почему бы и мне не побыть крутым парнем хотя бы на бумажке?       Мне наливают в стакан и я отхожу к высокому круглому столику в самом углу. Виски по цвету похож на яблочный сок, но только по цвету. Я жмурюсь и делаю первый глоток. Тут же кашляю, как чахоточный, и думаю, что вот он — долгожданный конец. Но через минуту я снова жив, увы и ах. Повторяю опасный трюк, чтобы закрепить результат. В глотку мне снова вливается раскалённый свинец и я снова хватаюсь за горло. Ненавижу алкоголь. Тогда ненавидел, ненавижу и сейчас. Не моё это. Мой удел — детское шампанское на Новый год и мультифруктовый сок на день рождения. Но тогда я упёрто делаю глоток за глотком, пока в стакане не остаётся только лёд.       Алкоголь ударил в голову так, что все тараканы там попадали в обморок и если среди них и был таракан по имени Здравомыслие — его повалило первым.       Выхожу из бара на улицу. «Пошатываясь» — не то слово, которым можно описать мою лунную походку. Шатаюсь из стороны в сторону, как алкоголик в годовом запое.       Бамсь. Я падаю на тротуар и ругаюсь, какой он не мягкий.       Сижу на тротуаре, рассматриваю лужу напротив. Тротуар уже не такой уж и не мягкий, на нём можно и посидеть. Отодвигаюсь к кирпичной стене и поджимаю к себе коленки. Чувствую себя просто отвратительно. Маленький, глупый, сижу на тротуаре в жопе мира. Знаменитость, актёр, телезвезда. Ха-ха-ха.       Не знаю, сколько сижу так, но мыслей в голове остаётся всё меньше и меньше. Всего колотит, всего трясёт, мне душно и жарко. Ненавижу алкоголь. Включаю какой-то из телефонов, чтобы вызвать такси. Ничего не вижу, перед глазами пляшут черти. Жму на первый попавшийся номер и что-то мычу в трубку. Вроде бы адрес дома напротив, а может и не его. Ничего не понимаю. Перед глазами красный туман. Мне плохо. Меня сейчас стошнит. Мне хочется плакать, домой и обнимать подушку Сенку. Можно и самого Сенку, если он пообещает меня не бросать. Но он не пообещает, поэтому думаю остановиться на подушке. От его подушки тоже пахнет кофе, как и от него самого. От Сенку всегда пахнет кофе. Всегда. Хочу кофе. Хочу домой. Хочу к Сенку и чтобы он не злился. Хочу к Сенку.       Я закрываю глаза и больше не думаю. Мысли тяжёлые, как булыжники, думать больно. И я не думаю. Не открываю глаз, пока меня не толкают в плечо. Мне что-то говорят, я не слышу. Взгляд не может сфокусироваться.       — .ен! Ге— Ген! Ген, ты меня слышишь?!       Не понимаю, что происходит. Нет, кажется, понимаю, что у меня начались галлюцинации, но совершенно не понимаю, что с ними делать.       — Ген, чтоб тебя! Если ты не ответишь, я вызываю скорую!       Он кричит так громко, что я начинаю слышать даже через заложенные уши. Я что-то говорю, но не слышу собственного голоса и даже не понимаю, что именно я говорю.       Сенку тянет меня за руки, пытается поднять, но ему не хватает сил. Кажется, он матерится. Кажется, достаёт телефон и кому-то звонит. Я снова закрываю глаза на секунду, а когда открываю — рядом с Сенку уже стоит какой-то мужчина. Они на пару поднимают меня и куда-то несут. Я снова отключаюсь. Следующий кадр — в машине. За рулём тот мужчина. Я на заднем сидении, лежу на коленях у Сенку. Из динамиков играет тихий джаз, в салоне прохладно и пахнет освежителем с ароматом «морской волны». Пытаюсь сесть. Рука Сенку мягко прижимает мою голову обратно.       — Не вставай, а то снова стошнит.       Я снова ложусь на его бёдра и из-под полуприкрытый ресниц смотрю, как мелькает свет от фонарей на чёрном кожаном подлокотнике. Правой рукой Сенку придерживает мою голову, левой — гладит по плечу. Веки тяжелеют, я снова отключаюсь, как перегоревшая лампочка.