Кровь

Ясно в селе маленьком, невзгод нет никаких, все дружно живут, спокойно. Да вот в дни последние чертовщина творится там. Жители всё на животных спихивают, которых видимо-невидимо, рядом с лесом ведь живут. Волки. Мужики, если надо будет — перестреляют, делов то. Да вот только наивно это слишком. Не звери туда заглядывают, а кое-кто другой… ** Аннушка в дом залетает, не стуча, да сразу говорить начинает. — Слышала ты, Лизонька, слухи, мол упыри по нашему селу бродить стали? — Аннушка косу длинную через плечо перекидыает, мешает больно. — Это ж легенды, да россказни всё, — фыркает. — Может медовухи тебе? Хоть расслабишься, а то ишь, бреда всякого наслушается, надумывает себе. — Не слыхала, что давеча у Тани-то пол загона куриц растерзано было? Иль то, как у Маруси весь сарай за ночь перевернули? — по Анне целый табун мурашек проходится, страшно становится от упоминания. На стул деревянный усаживается, от чего половицы скрепеть начинают. Не допусти, Боже, чтобы у Анны как у Таньки и Маруськи произошло. — Звери это, не впервой, — Лиза самой себе верить перестаёт, после ситуаций приведённых, но убеждать себя и Аннушку будет до последнего. Страшно слишком представить что-то другое. — Звери разве шею первым делом грызть начинают? — холодок по спине, хочется верить Аннушке в то, что это Лиза просто печку растопить забыла. — Вижу, алчешь ты во всякое верить? Говорю же, что всё россказни. Сказки. — Сказки? ** У речки хорошо. На улице уже стемнело, звёзды на небосводе видно стало, прохладно, но Евгению это не особо волнует. Стирку откладывала долго, вот теперь отдувается сидит. Вокруг сверчки стрекочут, иногда комары, что раздражают сильно, над ухом пролетают. Голова пустая совершенно, ни единой мысли не проскакивает. Разве что вещи поскорее перестирать и домой пойти, спать завалиться. Пальцами увлечённо ткань перебирает, пытается следы от травы оттереть, грязь какую-то, да вот настолько бдительность потеряла, что не заметила маленькую летучую мышь, что на шею присела, своими крохотными когтями кое-как кожу царапнула, да улетела куда-то. На месте, где сидела мышка чешется, но Женя особого значения этому не придаёт. Мошкара, небось, какая-нибудь. Вечер же глубокий, что поделаешь? ** — Знаешь, как вампиры появляются? — Анна верит, а у Лизы же глаза невольно закатываются. — Да что ж ты заладила со своими вампирами? — вздыхает тяжело. — Не знаю, рассказывай. — Вампиры — это души не упокоенные, темничники чаще всего. Но есть и те, кого просто другой упырь укусил, — рассказывает всё активно. Нравится ей эта тема, пускай жути нагоняет. ** Жене всё хуже. На кровать дряхлую, страую ложится. Усталость сильная, перед глазами пелена, что рассеять невозможно. Встаёт, дабы воды попить, да на пол валится моментально. А всё вокруг темнеет и темнеет, пока совсем чернотой не накрывается. Из последних сил руку к глазам тянет, чувствует щеками, что жидкость из глазниц сочится. Пальцами дрожащими по ресницам проводит, пытается учуять. В нос врезается необычно резкий запах крови. Женя в ужасе, но сделать ничего не может — сознание теряет. В ту же секунду в домик небольшой через окно открытое мышь летучая прилетает. Звуки очень странные издавая, становится всё больше и больше. Кости ломаются, кожа серая растягивается, туловище вытягивается. Из мелкого животного в высокого, молодого юношу превращается. Светленький, телосложение спортивное. Глаза красным горят при виде лежащего девичьего тела. Припадает к нему, в шею клыками острыми впивается, протыкая кожу тонкую, но крови не пробует. Видно, что обратить хочет. И обратит. С оскалом насмешливым отстраняется, хихикает. — Свидимся ещё, Евгения, — парень скрючивается, мышью становится, да через то же окно вылетает. А у Жени сердце останавливается. ** — Гляди, летучая мышь! — Лиза указательным палецем на окно показывает, а Аннушка сразу туда смотрит, внимание обращает на маленькую тушку, что летит себе спокойно. — Правда… — как-то настороженно. Косу в руках перебирает, тревожится. — Ну-с, интересно, как она сюда пожаловала то? Анна задумывается сильно, брови к переносице сводит. Затем обратно на окно взгляд переводит, где, конечно же, мыши летучей уже нет. Вдруг озаряет Аню, глаза распахивает и на Лизу смотрит. — Лиз, — тяжело вздыхает Аннушка, мысли страшные отгоняя, пытаясь успокоиться. — Ау? — Точно россказни? — Точно. Свеча затухает. ** На утро Лиза к Жене постучалась, но никто не ответил и не открыл. За ручку дёрнула — дверь, на удивление, не заперта, хотя Женя из тех, кто на засов и цепь закрывается, дабы сон никто не потревожил. Заходит и такую картину видит: лежит тело Евгении, глаза окровавленные, белок красный, страх в них застыл, на шее укус чересчур странный. Всё вокруг уже запахом крови пропиталось. Окно нараспашку открытое. Женя на ночь всегда закрывает. Лиза в ужасе к телу неспеша подходит, проверяет дыхание. Нет его. Туктамышева ахает, слёзы солёные непроизвольно с век срываются, оставляют за собой влажные дорожки на бледных щеках. Губы белые подрагивают, словно мантру произносят тихое, судорожное «нет». Лиза уже на громкие рыдания переходит. Кричит истошно, горло дерёт, слёзы глаза разъедают. Больно до чёртиков. И от потери, и от рыданий. Мертва Женя. Как и надежды Лизы на то, что это всё звери.