Вопросы чувственности

При свете дня граф казался не таким мистическим и пугающим. Но таким же дьявольски красивым. Данное обстоятельство раздражало Наталью больше всего. Было бы легче, окажись всё произошедшее в салоне маркизы Дрюфе сладким дурманом, минутным помутнением. Тогда Натали не чувствовала бы себя так гадко, разговаривая с Филиппом. Тогда не начала бы сомневаться в своих чувствах. Но нет. Солнечный свет и свежий воздух развеяли дымку порока, а дрожь при виде графа никуда не ушла. Можно было убедить себя, что это страх заставляет мурашки табунами бегать по телу, а сердце заходится в бешеном ритме. Только Натали ненавидела ложь, потому решила быть откровенна с собой. Граф ей нравился. Как мужчина. Длинные волосы, орлиный взгляд, внутренняя тьма — всё это влезло неопытную деву, разжигая в её душе незнакомый до сей поры огонь влечения. Тогда, во тьме коридоров, в отблесках тающих свечей, всё могло показаться страшной сказкой про принцессу и колдуна, который украл её душу и сердце. Но сейчас светит Солнце, а Сен-Жермен всё такой же реальный и мрачный, хоть сейчас скорее живой, чем мёртвый. И опять дамы водят вокруг него хороводы, липнет словно пчёлы на мёд, дрожат лепестками ярких платьев. Натали это злит. Но более Чарскую трогает, что граф будто не обращает на неё внимания. Так страстно изъяснялся в тёмных желания и страстных чувствах тем вечером, такие картины пробудил в её воображении — а при свете дня будто всё развеялось как дым. Будто Сен-Жермен остался таким же манящим, но потерял всю манию к ней. Это ударило неожиданной болью. Хотя всё ведь ожидаемо. В конце концов, кто она для него? Глупая девчонка, что ясно дала понять, что его предложение ей не интересно. И чего Натали ожидала? Что он продолжит за ней волочиться, станет в пёстрой толпе ярких платьев лишь её силуэт разыскивать? Да. Признавать стыдно, но именного этого Натали и хотелось. Власть над мужскими умами, собственная красота — этого она не желала никогда, пока Сен-Жермен не посмотрел своими прожигающими глазами, пока не назвал её дамой. Графиня не могла представить, что в её душе есть столько тёмного и порочного. Графом: его чувствами, его желаниями, его телом — хотелось упиваться. Она одержима. И кажется теперь не нужна. Хищник не охотится на убежавшую жертву. Зачем, если вокруг много добычи, которая сама идёт в пасть. Энергии экономить надо, это всем известно. Больно, хоть плачь. Лучше бы всё произошедшее в салоне маркизы Дрюфе оказалось сладким дурманом и развеялось как дым при свете дня. Тогда не было бы этого дурацкого чувства, будто тебя предали. Тогда не хотелось бы расплакаться прямо посередине приёма. Наверное стоит уйти с этого праздника жизни. Всё равно графиня тут чужая, посторонняя. Даже Элизы нет, не с кем поговорить, чтобы забыть о тёмных чувствах и порочных предложениях. Да и общаться с ней, в последнее время, было так же неловко, как и с Филиппом. Молодец, Натали. Из-за безнадёжных чувств начать отдалятся от близких людей. Продолжай в том же духе. Чарская медленно бредит к выходу из залы, солнечные лучи режется о тьму её платья и умирают в нём. В коридоре лучше: прохладнее и легче дышать. Но и воспоминания режут больнее, и щеки горят сильнее. И шаги за спиной кажутся не настоящими, а будто фантомными. Как и звонкий голос: — Куда же вы собрались, Наталья Петровна. Мы с вами ещё не обсудили очень важную тему, касающиюся моего предложения. Это был Сен-Жермен. Такой же высокий, статный, красивый. С нахальной ухмылкой на губах, с двумя тёмными тенями за спиной. И с подлинным интересом в глазах. Натали погибает, отравленная ядом этих глаз. Натали дрожит, Натали кивает, Натали останавливается. Она счастлива. Она обречена.