Ритуал

Пока за каменными неприступными стенами гремят раскаты грома и бушует ветер, взъерошивая макушки деревьев и наклоняя их под 45 градусов, внутри церкви словно вакуум, не пропускающий жуткие завывания и оглушающий грохот. Внутри люди укрылись от непогоды, найдя идеальное время для молитвы, своими голосами в унисон, запахом ладана и крепко сложенными ладонями отгоняя прочь мглу и прорицая себе светлое будущее, да в самом разгаре сезон посева, так что получить благословение сейчас многим фермерам очень необходимо. Деревня весной оживает и приходит в действие, пожиная корнеплодные, что топились в теплицах зимой, засаживая новые семена, срезая старые ветви и облагораживая молодые, возобновляя работу мельницы, растапливая реки, приводя в порядок наконец свои жилища, также прекращая охоту, чтобы баланс в животном царстве восстановился. Местные очень трудолюбивый и покладистый народ, их мир вокруг своих огородов только лишь и вертится. Что примечательно, их упорства хватает возделывать не шибко плодородные лесные территории, да берега рек тут скалистые. Деревенские верят, что молитвы и богоудный образ жизни — залог их процветания. Южное расположение говорит о бесконечной набожности, по заветам «Безмолвия», оттого пустые и лишние разговоры тут не любят, народ безграмотный, что, в общем-то, не мешает им мирно существовать. Несмотря на удаленное расположение от столицы, забытый и пустующий край, здесь остро относятся к вероисповеданию Главенствующей Семьи и вере в Департамент, во всем стараясь себе ставить пример Главную Ветвь. Натурально соревнуются со крупными районами, показывая, что ничуть не хуже, даже так — их вера крепче, ибо ей не нужны дорогие подачки правительства, они верны просто так. Однако самая главная жемчужина деревни — местная приходская церковь, цитадель благоразумия и чистоты, чья история уходит в древние времена и имеет огромное влияние. Высоченный готический собор прячется за кронами сосен и инородно выделяется в лесном массиве, а сад на прилежащей территории своим шикарным буйным цветом роз и терновника поражает всех городских приезжих. Своими руками миряне — не взяв ни монеты, наоборот отдавая все больше и больше своих кровных — облагораживают предмет общей гордости, реконструируют, следят за садом да поддерживают чистоту. Конечно, местные два монастыря, в чьи руки и была передана церковь, не отказываются от помощи и поддерживают праведный альтруизм. Их покровители, пара членов Главенствующей Семьи Оук — епископ Воскресенье и монахиня Зарянка, важные персоны и причина содрогания местных, не совсем в благоразумном, но фанатичном смысле. Деревенские практически не видят старшего брата, тот посещает лишь крупные празднования и выходит в свет в серьезные события, то и то происходит здесь крайне редко, но все знают, что тот всегда и неотложно следит за всяким происшествием и состоянием церкви. Однако личную аудиенцию получить не так уж и сложно, человек порой хочет послушать более ценные и глубокие наставления или получить благословление кого-то действительно значимого, в чем каждому добродушно благоволит епископ. Очень быстро образ учтивого, сдержанного и отзывчивого священнослужителя превратился в культ: прихожане просят оставить им одну из его перчаток, как сувенир, что потом хранилась у главного иконостаса в семействе; выстраиваются в очереди, чтобы прикоснуться губами к месту поцелуя Воскресенье на иконе, оставляя после себя замутненное стекло; слали необычайное количество писем, желая быть выслушанными или просто признаваясь в невероятном восхищении. Также сильно обожали и его сестру, куда чаще выходящую на люди, несмотря на закрытость женского монастыря. Зарянку можно было часто застать в соборе, она организовала хоры по выходным и на главной площади в праздники, занималась активно садом и помогала лечебнице, поставляя медикаменты с крупных городов и поддерживая пациентов. Когда больные и умирающие видели ее еще лишь пробегающей по коридорам, уже замирали в благоговении, а та старалась подойти ко всем, взять за руку и прошептать, что его душа будет покойна. Кажется, сил у девушки немерено, как и отдачи, несломленного твердого и одновременно нежного духа. Кто-то даже верит, что она действительно ангел, спустившийся с Поднебесья, и той не нужно ни есть, ни спать. Уже около 13 лет брат с сестрой хранят и опекают деревню, вдохнув в нее новую жизнь и новые силы для бедняков. — Красивая, конечно, сказка, — мужчина делает крупный глоток из большой пивной кружки, не брезгуя пролить на себя пару капель пенного. — А что ты хотел? Обнищавшему населению нужна какая-то надежда, — изящная женщина не гнушается привычкам своего собеседника, наоборот повторяя за ним же, после глотка еще громко причмокнув. — Все равно ведь странно, что членов Оук сюда, каким-то хером, занесло. — Расширяют свое влияние, малыш. Ничего удивительного. Ты видел, как миряне робеют перед ними, ха? — та допивает до дна здоровенную кружку и зовет официантку плеснуть ей еще. — Ну, да… — дожидается, когда грудастая девчушка с кувшином отойдет, замечая, как на нее поглядывает соседка по столику, — неужели на тебя их чары не действуют? — Не сказала бы, вот, сладкая Зарянка очень даже миленькая! Но не мой типаж… — смеется и икает, снова делая жадные глотки, — А вот епископ — странный тип, не знаю даже, интуиция подсказывает. А что же касается тебя? — Мне просто придется смириться с таким положением вещей. — Ты так и не рассказал, как попал сюда. Поведаешь, м? Дьякон Галлахер? — облизывает губы и сияет глазками, хоть и смотрит уже куда-то в расфокусе. — Долгая история, Госпожа Лебедь, — с хрипотцой уходит от ответа, допивая свой уже теплый напиток. — Ну-у! Мы же никуда не торопимся, малыш, рассказывай! — мурлычет и дергает ногой под столом, терпимо ударяя чужую ногу каблуком. За окнами все еще бушует ураган, однако пивнухи здесь непоколебимы — жители постарались. — Аргх… В общем меня поймали за ритуалом магии. — У-у! Плохой мальчик, да? — шепчет чарующе она, продолжая толкаться. — По крайней мере, так посчитал Департамент. Ничего серьезного я не делал, просто хотел, чтобы одежда стиралась и гладилась сама. — Аха, вот как? Ну, ты даешь. Но разве это повод спечь тебя сюда? — Нет, ибо дело было не в самом преступлении, а в задержании. Когда меня накрыли и прибили к столу, завернув руки за спину, я… Кхм, попросил офицера быть пожестче, так как мне так больше нравится. — ЧТО? Ахаха! — залилась звонким смехом на весь бар вдруг пьяная Лебедь, но тут же прикрыла рот рукой. Много кто повернулся на нее, но после тут же увели взгляд, давно привыкнув, что монахиня любит перебарщивать с алкоголем, — Ну, ты и дурень! Со мной также было… — громко прошептала она. — Хах, есть такое. Они посчитали, что срока мне мало будет и потребуется полное очищение грехов, поэтому и согнали на отшиб, чтобы со мной не возиться. — Вот это номер, ко-онечно-о… что, уличив тебя в потенциальном мужеложстве, отправили исправляться в закрытый мужской монастырь. Уголки губ хмурого Галлахера сами плывут вверх по его небритому и помятому лицу, стреляя глазками на собеседницу, до которой постепенно доходит, что видно по ее яркой мимике. Забавная дама, сначала показалась загадочной, элегантной и дразнящей, даже преобразив свою скромную рясу в предмет роскоши, а залив в нее пойло, предстала тут же в другом свете. Однако пока что она единственная от кого не веет фальшью и лживым натянутым благодушием. Дьякон тут всего неделю, но знает, что не соскучится, пугая местных и воротя беспорядки среди общества святош. Попал он сюда не просто так, этот шаг ему многого стоил, на самом деле, но теперь потихоньку начнет выстраивать кости домино, что приведут уже к известной ему слаженной картинке. Он помнит, как в детстве с отцом играл в странные доминошки: те не должны были ложится друг на друга, а в горизонтальном положении превращались в некий путь, где через из их последовательные углубления всего пара капель крови скользила и разгонялась, вырисовывая чудесный ветвистый, закрученный, зигзагообразный орнамент. Знак этот выжжен в памяти на флаге их фамильного герба, означающий клятву — давать всем пернатым выродкам отпор. Уверен, отец был бы горд увидеть, как полыхает в адском пламени этот вельможеский собор и как подгорает богатенький цыпленок табака. Когда гром стих и косые деревья выровнялись, легонько подрагивая от прохладного ветра, уже солнце выкатилось из-за горизонта, хотя порой скрываемое за густыми тучами. Галлахер любезно отвел не соображающую и веселую подругу к монастырю, где ее уже ждали недовольные и хмурые настоятельницы. Молодые девушки много ругались — насколько им было позволительно — но в благодарность отсыпали мужчине из своих закромах рахат-лукума. Откуда такая дорогая сладость у них? В прочем, неважно, дают — бери. Ничем не обремененный тот поплелся уже в свою обитель, вытаскивая из грязного кармана вкусности и постепенно погрызывая. В одиноком и пустом коридоре наткнулся на мальчишку, то был Миша с шваброй, очень покладистый и очень молодой послушник, что здесь драил полы в основном. Более-менее с ним новоиспеченный дьякон сдружился, ибо малец еще не успел в местной грязи изваляться, от того, проходя мимо ворошит его спутанные волосы. — С-служитель Галлахер! — высоко щебечет парниша в спину, набравшись уверенности и полные легкие воздуха, — Вас… Вас искал епископ! — Сказал зачем? — останавливается, но не поворачивается. — Хотел… хотел обсудить в-вашу службу, г-господин… — Аргх… — рычит под нос Галлахер и опускает голову. Вот что-что, а встречаться лично с членом Оук хотелось в последнюю очередь, особенно когда их знакомство должно было произойти не скоро, а расти по карьерной лестнице тот и не собирался, отчего увеличил бы расстояние между ними. Все же, такой подход, видимо, пронюхали и решили разобраться. — Когда он просил, сегодня? Он у себя? — Да, у себя, пройдемте, — раздается позади вдруг бархатный и спокойный тон кого-то, кто точно постарше Миши. Галлахер оборачивается и видит, как позади дрожащего паренька стоит в тени высокая фигура, что выделялась своими пронзительными желтыми глазами и головными крыльями. Пришлось устало вздохнуть и проследовать за силуэтом, что плавно поднимался по винтообразной лестнице на последний этаж. Монастырь, как и церковь, выделялся своими размерами, потрепанной, но все же великолепной романской архитектурой, словно сооружение прямиком из столичных районов, но никак не должно находится под тенью хвои, за холмами и в непроходимых дебрях. Хотя по сравнению с собором, выглядит обветшалым и побитым временем, здесь постоянно что-то да ремонтировалось. Вскоре они добрались до личных покоев епископа под самой крышей, что странно, дьякон был уверен, что его приведут в какой-нибудь закрытый зал для серьезного разговора, а не сюда. Конечно, внутри все оказалось не так, как в кельях остальных священнослужителей: здоровая кровать из красного дерева, как и комод, громадные иконы в золотых рамах, шикарные изящные торшеры, дорогой ковер под ногами, личный стол с пишущей машинкой да на окнах плотные шторы, что остальным не позволялись. В потемках горела одна единственная свеча на столе, которая и та не сразу пролила свет на черную фигуру, что сидела спиной к входу. Кажется, это монахиня, которую до этого не видел Галлахер, и явно имеющая высокий чин, раз ей можно заходить на территорию мужского монастыря и вдобавок находится в комнате епископа. Или просто кто-то что-то утаивает? — Ах, аббатиса Ахерон, вы решили навестить меня? Точно, это должно быть начальница Лебеди и Зарянки, главная настоятельница. Обычно они держат службу в главном пресвитерии монастыря, скрытая ото всех молится всевышним силам, а командует всеми через своих помощниц. Какая честь, наверное, увидеть ее воочию, не будь ее лицо, конечно, скрыто под плотной вуалью. Все же ярко фиолетовые глаза прорезают тьму своим пристальным взором. Поди еще какая-то старуха за тряпками прячется, ибо голос скрипучий и громогласный. — Епископ, кто ваш новый служитель? — чем-то холодящем веяло от полностью с головы до ног покрытой фигурой, что сверлила взглядом. — Это?.. Наш гость по особой программе Департамента, подсудимый, посланный для перевоспитания. — В чем же вы провинились, господин гость? — ее голос будто заполняет все пространство и поднимается к потолку. Та сверлит дыру в дьяконе, что Оук явно смущает, отчего его безразличная маска спала. — Боюсь, эта информация должна остаться между мной и служителем, Ваше Святейшество Ахерон, договор о конфиденциальности с Департаментом, — успокаивает женщину епископ, старается развеять напряженную атмосферу легкой улыбкой в голосе, встревоженно потряхивая крыльями. Аббатиса под вуалью с особым подозрением сверху вниз глянула на Воскресенье, после совершенно бесшумно подошла и протянула ему какую-то тетрадь и, напоследок осмотрев Галлахера, удалилась. — Ну, надо же, вы чем-то явно зацепили Госпожу Ахерон, — ощутимо выдыхает мужчина, прячет тетрадь в шкаф и ставит два стула напротив друг друга, — обычно она, как призрак, проходит мимо абсолютно всех. — Быть может боится преступника? — почесывает за ухом и садится вальяжно на предложенное место, раскинув ноги врозь. — Это… вряд ли, — немного хмурится епископ, глядя на фамильярное поведение. Теперь и он сосредоточено оглядывает дьякона, будто пытаясь что-то вспомнить, — Точно, вас же не знакомили со мной, когда вы только прибыли. — А нужно? Я знал о вас и до прибытия сюда, а вам обо мне и так доложили, — облокачивается локтями на колени. — Как минимум, я хотел бы узнать о вас больше информации, чем той, что изложена в документах. — Да спрашивайте что хотите, — не охотно идет на контакт, да еще бестактно копошится в зубах, выскребая между ними остатки свинины из бара. Никаких восторгов или хотя бы страха перед не то, чтобы начальством, а членом Главенствующей Семьи, тот и близко не чувствует. — Хм, — Воскресенье немного приподнимает брови и уводит взгляд, решая игнорировать чужую грубость, — я хотел бы сначала узнать цель вашего пребывания здесь. — Цель? Вы сами в курсе, как я попал сюда. — Это да, но все же. Все же вас хотели настоятельно либо запереть в тюрьме, либо же сослать куда поближе к столице. На перемещение вас потратили людей, время, провизию, потратили мое время — я бы понял, будь вы серьезным преступником, но… Хах, я знаю, что это была ваша инициатива прибыть именно сюда. Разве нельзя было такую увесистую взятку потратить на то, чтобы полностью уйти от наказания? Зачем такая морока? Зачем служение в церкви, если вы пропускаете каждую службу? На вас же наложили заклятие о запрете выхода из деревни. У вас есть какая-то особенная цель? Галлахер перед епископом оказался весь, как на ладони. Однако мужчина и ухом не ведет, его не страшит то, что все это вскрылось, рано или поздно вылезло бы наружу. Главное сейчас то, что с этой информацией будет делать Оук, на какой он шаг пойдет? Какую липу нужно предоставить, чтобы тот не имел оснований что-то предъявлять, а тем более связываться с Департаментом? — Надо же, какой вы наблюдательный. Да, я хотел, чтобы сослали именно в вашу деревню. На это есть две причины: первая — я выбрал самую удаленную точку от столицы на этом материке, мне незачем повышенное внимание властей, а я знаю, тут все принадлежит только вам, все новости проходят изначально через вас, а потом уже идут к вашему руководству, — Дьякон облокотился на спинку стула и тычет пальцем в епископа. Вверх беспринципности, — вторая: женский монастырь, один из самых крупных на материке, да еще так близко расположенный с мужским. А вы знаете, как в нашей стране женщин держат подальше от любого мужчины, пока тот не станет мужем. А тут… Ох, эти девственные неприступные дамы, которых легко зажать в узкой исповедальне… — злорадно хохочет, криво скалясь, как гиена. — Довольно, — отметает чужие гадкие слова рукой, — не желаю это слышать. — Да, правда, что ли? Как и о других подпольных преступлениях, что творят ваши люди? Думаю, вы спокойно закроете «глаза» и на мои похождения, епископ. Тишина повисла в воздухе на минуту, хотя та и не ощущалась, ибо эти двое будто общались холодными взглядами, будто произносили то, что еще не разнеслось в вслух, но все понимали. Удивительно, у них двоих щекочущее чувство дежавю, каждый напоминает им кого-то из прошлого, но туман в голове не пропускает составлению общего пазла. На лице Воскресенье пробегает легкая ухмылка и тот медленно машет головой. — Я вас услышал, служитель Галлахер. Все же, пока вы здесь, настоятельно советую посещать собрания в соборе и помогать священникам с мессой. Тогда будете покойны и вы, и Я. — Договорились, — фырчит и кивает. Ничего не дожидается и выходит из кельи. Шантажа как такового не было, хотя, было бы меньше козырей у дьякона в рукаве, вряд ли Оук можно было напугать такой крупицей информации. Ни у кого из деревни нет связи с Департаментом, кроме Воскресенье и преступника, пока на того наложено заклятие. Невинная попытка снять или обратить его светит скорым телепортацией одного из надзирателей, который церемониться не будет, как и с самим доверенным лицом, который обязан держать в узде гостя. Заклятие рвется несложно, по последствия не стоят того даже мелкому правонарушителю, а даже смерть или пытки тоже навредят магии. После того, как Галлахер сделал вид, что направился в свою комнату отсыпаться — он проследил за перемещениями епископа, а тот сразу же рванул к женскому монастырю. В каких же он отношениях с аббатисой? Неужели она его поддельщица? Испугался и сразу побежал ей жаловать на то, что его раскрыли? Действительно ли епископ такой жалкий? Войдя в красивое белое здание с витражами на стеклах, пришлось немного попрятаться за углами, ибо пара монашек уже бегали по коридорам, те рано встают и рано паломничают. Оук скрылся за тяжелыми пыльными воротами, которые не смог отворить мужчина, те тут же оказались закрыты. Он точно побежал в покои Ахерон, нет сомнений, вот бы знать, о чем они переговаривают. Вдруг Галлахер слышит странные рваные вздохи в соседней комнате, подсобке точнее. Прислушавшись к двери, точно смог различить чавканье и… голос Лебедь, кажется, она завывало странно. Стоило проверить, поэтому осторожно мужчина подтолкнул дверь, и та неспешно открыла взору картину: Лебедь придерживала на руках одну из монашек, у которой все лицо усеяно веснушками, она была почти обнажена, через низ с нее стянули рукава, обнажив небольшую грудь. Знакомая женщина проходилась зубами по белоснежной коже, оставляя укус за укусом, но не человеческими зубами, испивая кровь из каждой раны. Сама жертва словно под гипнозом, никак не реагировала, лишь тяжело дышала, прикрыв глаза, да крепко держала за руки свою истязательницу. — Что за?.. Женщина наконец отстраняется от молочной плоти, утерев подбородок от кровавых следов. — Ох, малыш, ик!.. Это не то… не то, что ты подумал! — Лебедь точно все еще была пьяна, что слышно и видно по ее мутному взгляду. — Нет, это именно то, что я подумал, — он закрывает за собой дверь, чтобы никто больше этого чуда не увидел, — Твою мать, так ты ведьма? — Да с чего ты взял? Я просто… это у нас игры такие. Монашкам порой так одиноко… — вяло та пытается оправдаться, хотя невозможно поверить в такую версию. — Ну, конечно. Что с ней? Ты наложила на нее чары? — Да безобидная иллюзия, я ей в чай подмешала легкое зельеце!.. Ой… — Да уж «ой», — он аккуратно перехватывает полуголую девушку и кладет ее на стол. — Стой! Погоди… — легким касанием по коже Лебедь исцеляет повреждения так, будто их никогда и не было. Галлахер помогает одеть обратно монахиню, пока умывается другая. Бедняжка, кажется, видела приятные сны, ибо порой улыбалась и подергивалась. Кто бы мог подумать, что дьякон наткнется на настоящую ведьму. Их же истребили еще лет 50 назад, весь шабаш с корнем вырвали и кучу книг сожгли. А если она еще молодая покровительница дьявола, то ее должен был кто-то ведь обучить, или же она каким-то чудом спаслась во время охоты? Одно он знает точно — ее магия ему пригодится, поэтому стоит сначала помочь пьяной деве не попасться из-за своей выходки. Отмыв пятная крови, они вместе увели девчушку в ее комнату, если то было несильно зелье, то очнется где-то через час, не помня ничего, скорее всего, даже то, как отключилась. — И часто ты так? — Мне для подпитки сил нужна кровь девственницы раз в месяц, — видимо, чтобы загладить свою вину, женщина перестилает чужую постель и переодевает настоятельницу в ее ночную рубашку. — Тогда отличное место для этого ты нашла. — Ты… необычайно спокойно на меня реагируешь. — А есть повод бояться тебя или ненавидеть? — Может и есть. — Однако меня он не интересует. Интересует нечто другое — как ты получила свою силу? — Лебедь замерла у шкафа, косо посматривая на фигуру служителя, что уселся на узком подоконнике. — Я пьяна… Мне нужно отдохнуть, — закрывает она дверцу и машет головой. Галлахер громко вздыхает, в принципе, ожидая подобного ответа, — Раз так реагируешь, то, думаю, сохранишь все в секрете… Также тебе бы не шляться тут. Когда будешь уходить, не попадайся монахиням на глаза. Они и так тебя боятся. «Боятся?» чешет за ухом мужчина. Чему он удивляется? Дьякон — высокий и мускулистый громила, на котором еле ряса застегивается. Не брит, стрижен криво и со странной отросшей копной на макушке. Морда кирпича просит, да та постоянно в крошках и чем-то заляпана. Пахнет скверно из-за едких сигарет и выпитого пива. Как тот попробует оставаться незамеченным с такой хмурой внешностью и наглым поведением — неизвестно. В прочем, он определенно уже на правильном пути, понимая какая благоустроенная здесь почва для его дальнейших действий. В подругах оказалась выжившая ведьма, у епископа с аббатисой рыльце в пушку, а от столицы тут несколько суток дороги. В голове уже простраиваются цепочки взаимосвязей и следующих шагов. Единственное осталось — найти место, скрытое от лишних глаз, где Галлахер спокойно сможет провести свои ритуалы. «Отец, наши мечты скоро исполнятся»