Перестук

      Суд давно прошёл. Волков был отправлен в тюрьму особого назначения. Строгий режим, маленькая камера и полное одиночество. Помимо него здесь не было заключённых, только охранники, да повар, время от времени вспоминающих о своей обязанности готовить. Олег был уверен, что его камера и вовсе единственная тут. До одного момента.       За пределами камеры послышались шаги. Мужчина встал, думая что тому просто несут порцию непонятной еды, шанс съедобности которой весьма не велик. Но людей идёт несколько. Обычно такого не было. Не уж то ведут ещё одного заключённого? Да. Олег не успел рассмотреть нового соседа, все что он увидел – короткий ёжик рыжих волос.       Рыжие волосы заставили Волкова вспомнить про Серёжу Разумовского. Его лучшего друга. Вот бы сейчас он был живой. Был рядом. Но Гром решил иначе. Потому сейчас его дорогой Серёжа был в трёх метрах под землёй. По крайней мере, так считали все. Олег не мог поверить, что рыжий погиб. Но он сам видел его мертвым. Но его не было рядом, когда Разумовский погибал. Он ужасно винил себя за это. Думал, что никогда не простит себе то, что не попрощался с другом. Не сказал ему главные слова...       Первое время от соседа не было слышно ничего. Олег даже не пытался заговорить с вторым заключённым, не видел в этом смысла. Потому пол вечер он стал сидеть, настукивая разные мелодии по стене. Песни стали заканчиваться, и тут наемник начинает отбивать ритм песни "Алые Паруса". Она была особенной для мужчины. Для него и Серёжи. Ещё в детстве они изменили слова песни, и ритм ударов в припеве, добавив один лишний. Никакого "А-ссоль-плюс-Грей-ра-вно-лю-бовь". Только "О-лег-плюс-Сер-гей-дру-зья-на-век. Всего один лишний удар. Но изменить он может многое.       И вот, раздаются первые пять медленных ударов, вместо коротких четырёх. Дальше должны последовать четыре быстрых удара. И они раздаются из-за стены. Это могло значит только одно. Там Сережа. Счастью Олега не было придела. Как и счастью его соседа.       Дальше ребята перестукивались на азбуке морзе весь вечер. Благо, оба знали. Одному ещё в университете было положено знать ее как один из вариантов шифрования, второго в армии научили, мол, вдруг пригодиться. И ведь были правы ребята, пригодилось, очень даже пригодилось.       Но Серёжа не хочет чтобы всё продолжалось так. Он не выдержит целую вечность в одиночестве, не имея возможности поговорить даже с собственным лучшим другом, который гдепочему-то простучал фразу о том, что злиться на Разумовского. Рыжий не помнил, что он сделал. Ведь сделал то и не он вовсе, просто Олег ещё об этом не знает. И план как сбежать у него есть. Главное – найти сейчас средство связи. Любое. Телефон, компьютер, рация, что угодно будет полезным. Но где их взять? Это уже вопрос посложнее.       На следующий день с самого утра, пока Олег был занят своими ежедневными тренировками под четким надзором охранника, дабы даже здесь оставаться в хорошей форме, Серёжу куда-то увели. Ни Разумовский, ни Волков не знали, куда. Местом в которое перевели рыжего оказался небольшой зал, обитый белыми подушками. Как камера в психиатрических лечебницах. Жаль у Серёжи такой не было, когда он был у Рубинштейна. В зал медленно вошёл новый психиатр парня. Им оказался мужчина лет тридцати пяти, на первый взгляд совсем добрый, похожий скорее на студента психфака, чем на реального врача. У него были выразительные зелёные глаза, которыми он, кажется, мог заглянуть в душу любому, кому хотел, и русые волосы, примерно той же длинны, какая раньше была к Разумовского. Ну не тянет он на психиатра. Совсем.       —Здравствуйте, Сергей. Меня зовут Владислав Владимирович, и я буду заниматься вами и состоянием вашего ментального здоровья вместо Вениамина Самуиловича. — Мужчина поморщился, вспоминая имя предыдущего врача его пациента. Не нравился ему Рубинштейн, мутный какой-то, будто не психиатр а злой безумный учёный. Только не как в мультиках, а реальный.       —Не упоминайте его, п-пожалуйста... —Бормочет Сережа, оперевшись спиной на мягкую стену. — Нельзя было дать нормальный кабинет а не этот мягкий изолятор? Тут хуже чем в карцере, честно.       —Не ко мне вопрос, не я начальник тюрьмы. И так, Сергей, расскажите мне пожалуйста с самого начала всё, что с вами происходило за последний год. Включая и историю про чумного доктора, и ваше содержание в лечебнице, и вашу "игру" с Игорем Громом. — Резко посерьёзнел Владислав, садясь на единственный стул. Не совсем правильно его занимать, но так писать удобнее. — Можете лечь на пол, если вам так удобнее.       —Ладно.. — Серёже было не отвертеться в любом случае, так что он решил раскрыть все как есть настолько, насколько он помнил. — Все началось в прошлом году, когда я узнал про то, что Кирилла Гречкина, мажора сбившего маленькую девочку, не посадили. Я разозлился, а потом мой.. друг, Олег, его убил. Потом он убил ещё несколько человек. Я хотел его поприсутствовать, но.. боялся? Мне кажется, он мной манипулировал... А потом оказалось что Олег мёртв. Но я правда видел его! Он всегда был со мной рядом. Но потом этот черт раскрыл свою истинную сущность. Это был не Олег. Это был Птица. Потом меня признали невменяемым и отправили к Рубинштейну.. и пока я был у него, Птица всегда был со мной. Не уходил никогда, и только пугал меня вечно. Мне кажется, я был в состоянии панической атаки все время, пока он рядом. Рубинштейн вроде давал мне какие-то таблетки, но они не особо помогали. А ещё он узнал, что когда птица берет контроль, у меня глаза цвет меняют. Он сказал, это из-за запущенного расстройства, но я не верю. Такого не может быть в природе. Потому что птица это не просто личность. Это отдельная сущность... Так вот. Он постоянно стремится поговорить с птицей, а я его и не интересовал вовсе. Словно он был пациентом, а не я. Потом я много чего не помню, Птица постоянно брал контроль. Но Птица говорил, что ко мне кто-то приходил. Кто-то, кто спасёт меня. Дальше птица стал выстраивать стратегию против Игоря. Он хотел отомстить ему. Я особо не протестовал. Я все равно бессилен в той ситуации. Потом вы сами из новостей знаете, что было, я этот кусок плохо помню, все как в тумане, Птица почти все время сам орудовал моим телом. Потом мы и Громом подстроили мою смерть, а потом я меня привезли сюда. И, с момента как в меня выстрелил дрон в голове такая тишина. Словно Птицы нет. Никто меня не терроризирует, не появляется в темных углах, не следит. Его больше нет. Он ушёл. Т-так что я здоров. Наверное...       —Замечательный рассказ, Сергей. С этим вашим Птицей мы ещё поработаем. А на сегодня можете быть свободны.— Закончив конспектировать слова Разумовского Владислав, и, дождавшись когда рыжего выведут, покинул помещение. Многое оставалось непонятным, так что для того чтобы до конца понять пациента и его вторую личность, придется идти лично к Рубинштейну, и просить у того архивы по болезни парня.       Разумовский снова у себя в камере, и не с пустыми руками. Глупые охранники считают, что раз комната, где заключённый беседовал с психиатром, если этот монолог можно было так назвать, была пуста, то и взять оттуда он ничего не делая мог. Глупое решение. Рыжий умнее их, умнее Владислава Владимировича, он смог сделать что нужно. Пока он вел монолог, лежа на полу подле стула, он сумел разглядеть лежащий в кармане психиатра телефон. На кой черт он был у него с собой? Неизвестно. Но к моменту, когда тот заметит пропажу, будет уже поздно. Сережа уже сделает всё, что ему нужно было.