Song of silence

      I

      Донмин не сразу заприметил новое лицо среди уже знакомых. Два месяца казались адом в раю с постоянными паническими атаками и ощущением беспомощности. Небольшая суета в холле центра привлекла не только его внимание, но через минуту, так и не увидев причину, он отвлёкся.       Мелкая дрожь в руках и ускоряющееся сердцебиение сигнализировали об окончании действия препарата и немедленном его обновлении. Тремор, напоминавший об ужасном дне, разделившим его жизнь на «до» и «после», бил по нервным окончаниям, он почувствовал, как внутри закипает гнев и раздражение на самого себя, неправильного и сломанного, нуждающегося в принятии таблеток под строгим временным контролем. Ненавистный блистер с нежно-голубыми пилюлями царапнул пластиковым краем палец при попытке выудить его из едва ли не бездонного кармана коричневого худи, вызывая недовольное шипение. Донмин дёргано, словно его прошибало мелкими разрядами тока, двинулся в сторону ближайшего источника воды, пытаясь успокоить агрессию на все сложившиеся обстоятельства.       В голове стремительно нарастал ураган из эмоций, воспоминаний и образов. Ощущение холода, липкости, боли и сводящей с ума мелодии песни вкупе со злостью на свою несдержанность и дурацкий широкий коридор, кажущийся бесконечным и с каждой секундой становящийся более узким, душили. Оттянув немного ворот худи, он попытался сглотнуть слюну, но ничего не вышло. Он тихо проклинал всё, что видел: медсестёр, идущих по своим делам в палаты пациентов, самих пациентов, не вовремя выходящих из своих палат на процедуры, и даже часы на стене в холле, тикающие непозволительно громко и насмешливо «опаздываешь, опаздываешь», будто сойка-пересмешница.       Так не вовремя всплыл образ матери, женщины нервной и близко принимающей к сердцу каждое негативное явление жизни, прижимающий руки к груди и выражающий очень сложную эмоцию – немое удивление и страх, смешанные на её лице абстракцией, вычленить из которой цельный образ было Донмину не под силу; рядом возник расплывчатый образ отца, внешне спокойного, внимательно смотревшего на врача и внимавшего каждое слово, со сложенным на коленях замком рук и поджатой челюстью, выдававшими его волнение.       Судорожно выдавив пилюлю из ячейки, он запивает её, мысленно выругавшись на то, что из-за тремора пролил воду из стаканчика на рукав, а потом мимолётно сталкивается взглядом с ним. С незнакомцем, этим самым новеньким, из-за которого поднялась небольшая суета в холле. С незнакомцем, не вписывающимся в этот полу тихий антураж стен в светлых тёплых оттенках, медикаментозного запаха и оптимистичных надписей «вам станет легче» на видных местах. Секундный обмен взглядами, казавшийся вечностью для Донмина, открыл в нём непонятное чувство осознания себя в пространстве реабилитационного центра и вне него, будто бы он вообще существовал не в этой реальности. Сейчас отпустит, подумал он, опираясь руками о стену и не сводя взгляда с парня, потерянно сидевшего на кремовом мягком диванчике.       — Донмин-щи? — послышался обеспокоенный голос медсестры Чан. Донмин повернул голову, тут же почувствовав укол вины и стыда – он опять доставил неприятности, точнее, мог бы их доставить, если бы не принял таблетки и пустился во все тяжкие по реабилитационному центру. — Вы в порядке?       — Всё в порядке, — частичная правда, девушка понимает. Они стоят у стены напротив холла, пока Донмин держится за кулер, словно за спасательный круг. Чуть правее приоткрытая дверь в игровую комнату, где мелькают силуэты маленьких пациентов и, если можно было бы услышать, их смех вибрировал эхом от стен комнаты. Через пять минут Донмин чувствует небольшой упадок сил и торможение мыслительного процесса. Каждая мысль – маленькая гиря, тяжесть которой ему не под силу, но он упорно пытается поднять груз. Медсестра Чан осторожно кладёт руки на плечи, немного успокаивающе поглаживая, говоря «я рядом, я с вами», направляет в сторону кабинета. И прежде чем повиноваться её движению, Донмин оборачивается, вновь встречаясь взглядом с незнакомцем, провожающего его с неподдельным интересом.

II

      — Я думаю, мы рано все паникуем, — так говорила мама Донмина, когда отец выруливал с парковки в сторону дома. Паниковали только они, Донмин же испытывал непонятное чувство тревожности, слабым импульсом распространяющееся от низа живота вверх и бьющее в нервные окончания. Мягкое пассажирское сидение вмиг стало дискомфортным, он поёрзал, пытаясь найти наилучшее положение.       Родители всё ещё переговаривались между собой, когда отец свернул на главную улицу. Вдалеке величественно раскинулась гора Мудынсан, на которую Донмин с семьёй любил подниматься не реже двух раз в год. Никто из них не предполагал, что безобидная семейная вылазка в Пусан на пару дней, вместо подъёма в горы, может обернуться трагедией. Если бы в день, когда отец предложил «словить волну», Донмин честно признался, что чувствовал себя нехорошо, то его балансирование на доске между «быть в сознании» и «потерять его» не привело бы к выигрышу второго и недолгому погребению под водной толщей. Всё произошло слишком быстро, он не помнил ничего, кроме момента, когда словил волну, забираясь на её высь, какую-то мелодию, непонятно откуда взявшуюся посреди моря, а после темноту. Родители рассказывали, что его нашли в километре от места, где он упал, с окровавленным затылком и почти бездыханным. Отец выдвинул теорию, что когда Донмина вынесло на берег, то лёгкие сжались и вытолкнули воду.       Обстоятельство казалось не более чем кинематографичным вымыслом со стороны родителей, но у Донмина было несколько другое воспоминание, о котором он старался не говорить, ибо слишком мистически ощущалось.       Сознание медленно возвращалось к нему тупой болью в затылке и сводящей с ума мелодией, льющейся откуда-то рядом. Ни одна мышца не слушалась его, оставалось лежать наполовину в воде и рядом с кем-то, кто пел. Холодная вода неприятно тащила за собой липкий песок, оседающий на нём, разноцветные круги плясали под закрытыми веками, вдыхать воздух было больно, мимолётно он подумал о том, сколько рёбер у него сломано. Обессиленный от боли, он еле-еле приоткрыл глаза, видя перед собой лишь бесформенный чёрный силуэт в солнечном ореоле, поющий эту мелодию, проникающую куда-то глубоко в душу.       Создание мгновенно скрылось в воде, когда издалека раздались людские голоса, оставив за собой только быстро стихнувший всплеск воды и круги на ней. Дальше Донмин не помнил ничего, очнувшись на больничной койке, услышав заплаканную маму, судорожно всхлипнувшую в момент, когда он её позвал и спросил, что случилось. Она прижимала его к себе так сильно, что он едва мог дышать, словно в бреду проговаривая «живой, ты живой», как будто могло быть иначе.       Сотрясение мозга Донмину не в первой было переживать, при соблюдениях рекомендаций врача и принципиальной опеки мамы осложнения ему не сулили, но удача не была в этот раз на его стороне. Сначала изменения были незаметны, головную боль, головокружение и кошмары он списывал на пережитую травму, а когда в висках нещадно пульсировало на протяжении нескольких часов – то на стресс. В кошмарах он видел момент своего пробуждения, ощущал липкий страх вперемешку с солёным запахом моря и чарующей песней, въедливо засевшей в его голове и медленно сводящей с ума. Донмину было некогда искать более глубинные оправдания своему ухудшающемуся здоровью, стресс от учёбы и сложных экзаменов вполне успокаивал его какое-то время, даже после завершения первого класса старшей школы, когда можно было чуть-чуть расслабиться на каникулах, у него не возникло ощущения что что-то не так.       Этот снежный ком, искусно скатанный им на Пусанском море в семейную вылазку, свалился на него неожиданно, точно он висел на тонкой нити, не выдержавшей веса снежного шара и оборвавшейся прямо тогда, когда Донмин проходил под ним. Через полгода по пути домой недалеко что-то громко хлопнуло, будто мелкие хулиганы подожгли петарду прямо в подворотне, и именно тогда ком упал – звуки вокруг него приглушились на достаточно ощутимую громкость. Как если бы она со ста процентов упала на семьдесят или шестьдесят пять. Донмин огляделся по сторонам, концентрируясь на вещах, издающих звуки: машинах, людей, рекламных вывесках, птицах, и их звуки слышались как из-под толщи воды. Тогда он это списал на то, что его наушники изжили себя и их стоит заменить, ведь из-за их пониженного качества звука понизился и его слух в тот момент. Глупое суждение, но что с него можно было взять. Мысли парня занимал кастоминг новых кроссовок, купленных в ближайшем магазине за бесценок.       Через два месяца с приобретением новых наушников ничего не поменялось, зато появилась неуклюжесть, какой не было прежде, и панические атаки, когда становилось холодно и влажно, и вот тогда Донмина это действительно начало пугать. Пусть за эти месяцы он привык к этому ощущению, но беспокойство завладело им, и переживал он даже не столько за свое здоровье, сколько за то, чего мог лишиться из-за этого. Нормальной жизни... Донмин не готов был все это потерять в один миг, кто знает, вдруг завтра он проснётся полностью глухим.       И теперь Донмин здесь, с вероятностью потерять слух навсегда.

III

      Донмин искренне любил свою семью, и хотел также искренне верить в свою «цельность», как это делают они. Но вина за свою неосмотрительность до сих пор слишком осязаема. И если бы не таблетки, заглушающие беспокойные и травмирующие воспоминания, возможно, в семье стало бы на ещё одного члена семьи меньше. Нет, Донмин, не считал себя исцеляющимся, как считала мама, он считал себя с каждым днём всё более болезненным и сумасшедшим, слыша во снах мелодию непонятного человека или существа, деформированного солнечным ореолом в чёрное бесформенное пятно, нежно касающееся его лица, вызывая диссонанс ощущений.       — Вы можете не приходить сегодня на уроки, если не хотите, — напоминает медсестра Чан, помечая что-то в папке. Медперсонал здесь компетентный до такой степени, что порой казалось, будто они хорошо маскирующиеся андроиды. Медсестра Чан, Чан Иён, была обходительной и в меру опекающей, негласно она главная медсестра на всём третьем этаже, и Донмин безмерно благодарен за то, что не чувствовал себя не таким, когда она к нему обращалась. Медсестру Чан многие годы учили профессиональной этике, а вот его маму нет, оттого она и общалась с ним осторожно, словно боясь разбудить в нём спящего зверя, и Донмин не мог её в этом винить, но горькое чувство обиды кололо тонкой иглой в подреберье, заставляя прокашлявшись, смахивать непрошенные слёзы после каждого звонка.       Донмин не любил ходить на уроки, вместо этого он таскался побитым котёнком по реабилитационному центру или сидел в своей палате, занимаясь кастомингом кроссовок.       Он точно не помнит, чьей идеей было отправить его в этот реабилитационный центр.       Помнит, что организационные вопросы взял на себя отец, он же выразил желание ехать на машине, а не лететь на самолёте, что было бы гораздо быстрее. Полюбоваться горными пейзажами Кванджу и всю последующую дорогу до Пусана Донмин был только рад, словно чувствовал, что обратно не вернётся. Несмотря на сентябрь, природа сочилась зеленью и изредка можно было увидеть жёлтые листья, где-то они были видны, а где-то только-только набирали краски. Ему предстояло провести в центре около трёх месяцев одному, родители доверяли Донмину, и, если честно, он не горел желанием быть под усиленной опекой, будет хватать врачей и медсестёр.       Мама рассказывала по дороге, что остров Йонду прекрасен. Реабилитационный центр будет находиться на скалистой местности с одной стороны окружённый Корейским проливом, а с другой горными массивами, среди которых затерялся сам Пусан. Горы будут, уже что-то, подумал Донмин тогда, рассматривая лес вдоль автомагистрали, словно деревья на скорости сто километров в час не сливались в одну широкую зелёную полосу. Море вызывало в нём равнодушие под препаратами, поэтому он надеялся, что за три месяца с ним не случится никаких казусных ситуаций, а даже если что-то выйдет из-под контроля, то ему помогут. После поездки вода, каких бы размеров и глубин она не была, пробуждала в нём мистический ужас и гипнотический интерес одновременно. Всё равно что стоять на краю обрыва, зная, что ты не упадёшь, потому что у тебя есть страховка. Другого объяснения он найти не мог. Хотя осенью в Пусане комфортная погода, мама переживала, что она может испортиться вплоть до тайфунов. Тайфуны для Донмина были мифическим явлением, по крайней мере, он старался думать о том, что пока он будет в укрытии, его они не настигнут.       По радио играли трот и парочка новых релизов кейпоп групп, Донмин еле улавливал мелодию, хотя уровень громкости стоял на 60%, попросить папу сделать громче он не решился, будучи уверенным, что и без того приёмник воспроизводил музыку громко, а лишний раз доставлять дискомфорт повышенными децибелами из-за его скверного восприятия не хотелось.       Когда они подъезжали к реабилитационному центру, первые сумерки были видны в небе. Донмин заснул где-то перед Сачхоном после того, как успешно миновали гору Чирисан, и проснулся возле парка Тэджонса, отец плавно повернул в противоположную сторону от парка, к скалистому утёсу, где и располагалось здание. Кроны деревьев закрывали небо, лишь изредка было видно кусочки сумеречного полотна, наверное, лучи солнца красиво пробивались сквозь них днём. Поездка заняла около пяти часов, но по ощущениям все десять, Донмин едва не упал, потеряв равновесие из-за качки, стоило его ногам ступить на асфальт подъездной дорожки.       Реабилитационный центр больше походил на средний по размеру прибрежный отель, чем медицинское учреждение. Современное здание, выполненное в тёплых светлых тонах, совсем иначе представлялось в его голове, он рисовал его более выбеленным и ослепляющим. Внутри оно выглядело ещё милее, пока родители разбирались на стойке регистратора, Донмину выпал шанс осмотреть холл. Дипломы, сертификаты, фотографии персонала с высокопоставленными лицами и обычными пациентами располагались на нежно-бежевых стенах, мягкие диванчики, невысокие столики с журналами – детскими, медицинскими и на любой вкус, – рядом стояли книжные стеллажи с разнообразной литературой, расставленной больше в хаотичном порядке, чем в упорядоченном. Он заметил парочку частей Гарри Поттера вперемешку с классикой разных времён и народов, возможно, он бы пришёл за одной из книг, если ему надоест коротать время за кастомингом.       — Донмин-а, — он обернулся, мама аккуратно махала ему рукой, подзывая, — нам на третий этаж.       Коридоры были удивительно широкими, чем в больницах Кванджу, а может это просто особенность конкретно этого центра. Медсестра вела их к лифту, они поднялись на третий этаж и прошли почти в самый конец коридора. Палата 305 была больше похожа на комнату в отеле, чем на палату. Тут не было обилия медицинских приборов, да и его представление об этом учреждении разбивалось с каждым новым открытием. Точно ли я приехал в реабилитационный центр, мимолётно пролетела у него мысль, когда отец поставил чемодан рядом с кроватью.       — Ничего себе, — присвистнул отец, явно поражённый, как и Донмин, видом палаты, — комната в отеле, где мы были на медовый месяц, выглядела и то скромнее, — мама улыбнулась и шутливо ударила его в плечо.       — Уютно, почти как дома, всяко лучше, чем белые стены, – оценила она, проходя по комнате круг.       Палата не была сильно большой, но и маленькой её не назовёшь, выкрашена в спокойные тёплые цвета, небольшая ванная комната, выход на застеклённый балкончик с возможностью открыть окна и полюбоваться видом моря. Попади Донмин на другую сторону, то вид открывался бы на подъездную дорожку и густой лес. Кровать, тумбочка, шкаф, телевизор на стене и пару растений на подоконнике, чтобы придать жилой вид. Веяло комфортом и только.       — Твой лечащий врач придёт завтра и скажет всё, что нужно, — оповестила мама, кладя ладони Донмину на плечи. Ей тяжело было со ним расставаться, пусть даже расстояние не слишком велико, и они могли приехать в любой момент. Всё-таки за семнадцать лет жизни Донмину не доводилось быть вдали от дома и родителей дольше пары недель. — Мы с папой переночуем в отеле рядом и завтра вернёмся домой, звони нам, пожалуйста, почаще.       Он кивнул. Мама расцеловала ему щёки, словно ему всё ещё пять лет. Папа попрощался более сдержано, взяв с него обещание, что как только Донмин вернётся обратно, то они взойдут на Мудынсан, ничего против Донмин не имел.       Как только звук закрывшейся двери стих, усталость свалилась на него разом, отчаянно захотелось заснуть прямо сейчас в одежде и на любой поверхности. Осознание, что родителей не будет рядом к нему пришло на следующий день, как и то, зачем он здесь. Не поленившись разложить немногочисленные вещи, Донмин переоделся в пижаму и лёг спать, забыв занавесить шторы.       Заснул он мгновенно.

IV

      Воспоминание двухмесячной давности ощущалось недавним, будто бы прошло пару дней или даже неделя, за которую ровным счётом ничего не поменялось. Два месяца назад он приехал сюда, а через пару недель уедет обратно домой, и всю жизнь будет медленно терять слух, пока вовсе не потеряет.       За два месяца Донмин так и не смог привыкнуть лишь к одному – к морю.       Сегодня всю ночь за окном приглушённо слышался прибой, разбивающийся о скальную породу. Проснувшись в четыре утра, Донмин ворочался из стороны в сторону, надеясь найти удобное положение и вновь заснуть. Но тщетность этих попыток быстро наскучила ему, он лежал на боку, вглядываясь в потёки рассвета и медленно тонущих в них звёзд, пытался увидеть, как тёмное море бьётся о скалы, оставляя за собой полупрозрачное пенное полотно. Время тянулось мучительно медленно, доставляя дискомфорт. Каждый хлёсткий удар прибоя о камень оставлял в душе рваную борозду тревоги, что-то происходило именно сейчас, но что – неуловимо и неосязаемо.       Донмин и сам не понял, зачем решил выйти на балкон. Было прохладно, пришлось накинуть на плечи кофту. Открыв раздвижную створку окна, он высунулся немного наружу, встречая осенний воздух и вдыхая морскую соль. Шум прибоя для него звучал не громче голоса, но Донмин понимал – звук для людей со стопроцентным слухом оглушающий, вряд ли бы кто-то непривыкший смог спать под него. Он вглядывался в бирюзово-тёмный омут пенящегося моря, непривычно не испытывая необъяснимого страха перед толщей воды, словно они давнишние товарищи наедине, но заклятые враги на людях. Донмину кружило голову и скручивало нутро так туго, что всё немело, но не от нервозности, а от странного предвкушения чего-то неизведанного.       В голове всплыл образ новенького в холле. И на мгновение паническая атака из-за шума моря перестала казаться чем-то страшным.       Именно с надеждой на случайную встречу с этим парнем Донмин и пропустил урок, решая побродить по центру. И, когда все этажи были пройдены вдоль и поперёк и незнакомец не был найден, Хан Донмин решает выйти на улицу, пройтись вдоль дорожек рядом с центром, а потом, может, спуститься к пляжу и понаблюдать за водой с безопасного расстояния, так сказать, посмотреть страху в глаза.       Море всё ещё было беспокойным. Идя по пляжу и чувствуя, как песок забивался в кроссовки и неприятно трамбовался то в носке, то под стопой, Донмин старался думать о чём-то стороннем, о том, что не приведёт его к психоанализу, где в очередной раз вынесет себе приговор. Быть честным, он не до конца понимал, почему вообще считает себя виноватым, ведь от таких случаев, как его, никто никогда не застрахован, но червячок прокопал тоннель слишком глубоко в его подсознании. С его теперешним уровнем слуха в университет будет поступить сложно, как и в принципе жить.       Погружённый в свои мысли, он не сразу заметил человека. Новенький. Тот сидел возле берегового стыка, где блёклый песок, обиженный солнцем, граничил с цветной галькой. В тот день солнце было куда ослепительнее, а сейчас выделывается, пронеслось мимолётной мыслью в голове Донмина, стоило ещё чуть-чуть сократить расстояние до парня. Новенький наблюдал за накатывающими на берег волнами, касаясь ладонью небольшого гребня, когда вода пенилась у его ног. Не по погоде одетый, парень казался призрачным, будто бы мираж живительного оазиса, до которого Донмину никогда не добраться. Детский восторг читался на лице парня каждый раз, когда очередная волна стекала на берег, оставляя на бледной ладони быстро тающую пену. Словно волна питомец, ластящийся под руку хозяина.       — Не холодно? — Вырвалось само собой прежде, чем Донмин действительно хотел завязать разговор. Он держался немого поодаль, не нарушая допустимых границ, дабы не поставить парня в неловкое положение и самому не чувствовать себя слишком навязчивым, что отвлёк человека от занятия, пусть даже такого несерьёзного.       Парень не сразу обратил на него внимание, и Донмин успел даже пожалеть о том, что не прошёл мимо и завязал разговор, забыв о том, где находится. С большой вероятностью, парень глухонемой и не услышал его, и теперь Хан Донмин чувствует себя максимально неловко. Однако через минуту незнакомец всё же повернулся, и каштановые кудряшки на его голове очаровательно подпрыгнули в такт движению. Донмина прошибло электрическим разрядом, как если бы его пустили по воде, стоило вблизи встретиться взглядами. В серых глазах напротив, похожих на грозовые облака, читалось что-то глубокое, таинственное, донельзя притягательное. Серебряные вкрапления точно змеевидные молнии среди тёмного неба, потихоньку светлеющего после оглушающих раскатов грома. Красиво, подумал Донмин, прежде чем заметить, что незнакомец что-то рисует пальцем на мокром песке.       «Нет», – ровными буквами гласил ответ. Парень улыбнулся то ли скромно, то ли неловко, но этой улыбки хватило Донмину, чтобы оттаять и вновь вернуться в реальность.       — О-о, — по-детски протянул Хан, вызывая беззвучный смешок незнакомца. Наверное, у него мог бы быть милый смех, промелькнуло в мыслях. И почему-то голос парня напротив в его голове звучал как тот, что пел песню. Было что-то в этом парне мистическое или Донмин просто хотел так думать. — Как тебя зовут? — спросил он, стараясь придать уверенность своим навыкам языка жестов, уроки по которым бессовестно прогуливал последние недели.       Разговаривать на языке жестов он стеснялся. Боязнь показать что-то неправильно сковывала каждый раз, когда к нему иногда подбегали дети в центре, чтобы попросить поиграть с ними. Нет, Донмин им не отказывал, но чувствовал себя крайне неловко, когда нужно было что-то показать. Ему не хватало практики, да и словарная база несколько хромала, он это понимал, и природная скромность мешала получать новый опыт в беззвучном общении. И сейчас он ощущал свои попытки диалога оскорбительными, будто объясняется не с человеком, а инопланетянином. Донмин надеялся, что собеседник больше смотрит на его губы, чем на руки, потому что в артикуляции он был куда увереннее, чем в жестах.       Незнакомец улыбнулся, кивая, скорее, себе, чем Донмину, тут же вырисовывая буквы, складывающиеся в простое:       «Ким Донхён».       — Ким Донхён? — уточнил он, получая кивок в ответ и очередной прыжок каштановых кудряшек. — Хан Донмин, — представился, протягивая руку. Донхён пожал в ответ, и на секунду Донмин задержал кончики его пальцев в своей ладони, запоминая ощущение нежности. Такую же нежность он чувствовал тогда…       В последнее время он часто вспоминает тот роковой летний день, и часто проецирует своего неизвестного спасителя на Донхёна прямо сейчас. Обсудить это с психологом стоило, может, стоит поменять нежно-голубые таблетки на более действенные, если его не отпустит. Чем быстрее он это сделает, тем меньше будет беспокоить родителей. Ему и самому надоело это чувство вечной отчуждённости ото всех, словно он бракованная деталь, не подходящая никуда по схеме.       Они поговорили какое-то время, и не то чтобы Донмин узнал что-то выдающееся. Вероятно, Донхён не местный, потому что он упомянул, что серость и блеклость напоминают ему о доме, и перебрав все возможные города Кореи он не смог вспомнить, где бы даже в самую плохую погоду было серо и тускло – все прибрежные города будто бы сочились красками. Было что-то в Донхёне магнетическое, с ним хотелось проводить больше времени, чем у них было. Словно они были знакомы давно, возможно, ещё в прошлых жизнях.

V

      Донхён за короткое время полюбился всем маленьким детям и взрослым.       Полюбился он и Донмину, только симпатия эта будоражила его, заставляя задумываться над всякими мелочами. Раньше бы Хан не долго раздумывал над своим внешним видом, но теперь хотелось выглядеть как-то иначе, так, чтобы Донхён обратил внимание, сделал комплимент, от которого на секунду покажется, что вся сердечно-сосудистая система замерла, а потом бы непременно разлился жар на щеках. Они виделись по утрам в холле, потом пару раз днём и ещё раз вечером, когда заходили в свои комнаты.       Донмин стеснялся заводить разговор, Донхён улыбался и с любопытством смотрел в ответ, ожидая хоть какого-то знака.       — Донхён так хорошо владеет языком жестов, — неосознанно вслух произносит Донмин, наблюдая на расстоянии, как Ким беззвучно рассказывает что-то детям и те смеются.       — Он научился за пару дней, — отвечает медсестра Чан, пугая Донмина внезапностью. Донмин смотрит недоверчиво сначала на девушку, потом на парня, анализируя полученную информацию. — Вундеркинд, не иначе, — что-то материнское проскользнуло в её голосе, медсестра поспешила по рабочим делам, напомнив ему, что через час нужно принять лекарства.       За пару дней невозможно выучить любой язык, даже жестовый. Донмин посчитал, что медсестра Чан его разыграла, чтобы лишний раз пристыдить за пропуск уроков, поэтому не сильно задумывался об этом. Последний раз посмотрев в сторону Донхёна и детей, Хан встретился взглядом с Донхёном и тут же поспешил выйти из игровой. Что-то было в Ким Донхёне такое, что за секунду заставляло пульс подскочить до рекордных отметок.       Когда Донмин волновался или хотел отвлечься, он кастомил кроссовки. Создание чего-то нового и уникального радовало его куда больше, чем когда-то предложенный родителями спорт. Музыка была для него второй страстью, коллекционирование виниловых пластинок имело свой шарм, особенно их прослушивание на проигрывателе, особый звук, заполняющий всё доступное пространство. Иногда он пытался писать музыку сам, и даже что-то получалось, но два месяца назад эту часть жизни погребла волна. Возможно, где-то на дне моря растерянные ноты, мелодии и ритмы, припорошенные песком, ждут его возвращения, но он не уверен, что из-за болезни сможет вновь чувствовать что-то к музыке, как прежде.       Нетронутые кроссовки, куча специальных красок и кисточек – Донмин предвкушал часы погружения в свой собственный мир. Повертев холст в виде кроссовок в разные стороны, он мысленно пытался представить, что хотел бы нарисовать, в голову совершенно ничего не лезло. Запал медленно начинал сходить на нет, в попытке сохранить вдохновение и преумножить его, Донмин включил на допустимую громкость песни своих любимых групп. С виду всё было идеально, как дома, атмосфера благоволила, но чего-то всё равно не хватало.       Беспричинное беспокойство опутывало его паутиной, внезапно возникшей из ниоткуда. Он не находил себе места, осматривал комнату в надежде понять, чего ему так не хватает. Всё указывало на то, что он забыл принять лекарство, и в кармане худи, куда он тут же полез, блистера не обнаружилось. Теперь паника становилась ощутимее, сбивая его с логического решения обратиться к медсестре Чан, тремор и пульсация в висках нарастали, Донмин не видел лучшего решения в своём положении, кроме как лечь на диван и надеяться, что всё пройдёт в скором времени. Это просто приступ, успокаивал он себя, пытаясь найти в себе силы двинуться к кровати. Но сил хватило только чтобы опереться на стену, высчитывая пульс и сбиваясь на ста ударах в минуту.       В дверь постучали, а следом, не дожидаясь ответа Донмина, заглянул Донхён, всматриваясь в комнату с любопытством. Любопытство сменилось взволнованным непониманием, когда Ким заметил его возле стены. Донхён оказался слишком близко, их разделяли жалкие сантиметры, и Хан догадывался, что по закону жанра романтической комедии должен следовать поцелуй, однако, они не так близки! Все чувства стали единым месивом, трепет предвкушения и острая паника из-за боли отражались в его высоком пульсе, а Донхён продолжал внимательно всматриваться в его лицо, словно там было что-то написано.       Ну целуй же, в чём проблема, думает Донмин, готовясь к первому шагу. Но пальцы Донхёна невесомо касаются его виска, и в ту же секунду всё тело приобретает лёгкость. Вся боль, мгновение назад пронизывающая его нутро, исчезла, оставляя неизвестное блаженство. Он был словно в предобморочном состоянии, ноги еле держали его, слабость накатывала слабыми волнами, Донхён аккуратно придерживал его за талию, чтоб он вовсе не свалился.       «Как ты себя чувствуешь?» — Вопрос не сразу удаётся распознать, у Кима губы бледно-розовые и прохладные пальцы, словно недавно он принимал холодную ванну. Серые глаза манили, утягивали на самое дно, и Донмин впервые ощутил нечто нечеловеческое в Донхёне, нечто отталкивающе и магнетическое одновременно, страх и любопытство.       — С тобой лучше, — вырывается спонтанно, но донельзя правильно. Донхён улыбается, отворачиваясь, и кудряшки подпрыгивают в такт движению.       Ким придерживает его весь тот путь, что они прошли до кровати, и Донмин пытался дышать ровно, не показывая волнения из-за того, как сильно ему приятно непреднамеренное нарушение его личных границ. Всё происходящее казалось правильным, чувство опьянения и эйфории он списывал на действия препарата, но через секунду вспомнил, что не принимал лекарства. И эта мысль не вселила в него должное опасение. Какая разница, если сейчас ему не больно?       — Как ты это сделал? — Контролировать громкость голоса для Хана становилось проблематично с каждым днём, потому он старался говорить так, как если бы слышал себя из-под толщи воды, что значило бы, что он чуть-чуть повысил голос. Донхён усадил его на кровать, но Донмин буквально стёк на пол, откидывая голову на матрац. Лёгкость… Давно он не чувствовал такой лёгкости и пустоты в голове.       Донхён сел рядом, он услышал это по шуршанию одежды и соприкосновению их плеч.       «Знаю пару точек, которые облегчают боль», — улыбка в ответ, когда Хан посмотрел на него. Его более чем устроило это объяснение, всё-таки Донхён вундеркинд, как назвала его медсестра Чан.       Какое-то время в комнате повисла тишина. Донмин вслушивался в равномерное дыхание Донхёна, прокручивая в голове ту близость, которая была между ними.       — Почему ты пришёл ко мне? — Не то чтобы Хан действительно хотел знать причину: боялся то ли разочароваться, то ли вновь оказаться на небесах. Донхён посмотрел на него:       «Почувствовал, что тебе плохо», — Почувствовал? — «А что это?», — указал он на краски и кисти, так и не использованные по назначению.       — Краски для кастомизации кроссовок, моё увлечение, — смущаясь, ответил Донмин, пока Донхён подползал ближе. Ким аккуратно брал каждую баночку краски, вертел её в руках и ставил на место, словно видел это впервые. Затем он взял кисточку, провёл ею по запястьям, а после вернулся обратно к Хану и аккуратно коснулся его щеки, рисуя одному ему известный рисунок.       Донмин чувствовал себя ненормальным рядом с ним, постоянно волнуясь. Когда мягкий кончик чуть коснулся обветренных губ, Донхён остановился, задержав на них внимание. Подавив в себе желание поджать губы, Хан наблюдал за подрагивающими ресницами, подсчитывая крошечные созвездия веснушек на бледном лице. Ким Донхёна поцеловало солнце, подарив веснушки, но чуть подёрнуть кожу лёгкой бронзой отказалось. Большое упущение гигантской звезды!       «Нарисуешь мне рыбок?» — Взгляд снизу-вверх обезоруживал, Донмин слабо кивнул в знак согласия, видя, как на лице напротив расцветает улыбка.       Странно было первые минуты заниматься привычным делом под пристальным взглядом. Донмин словно растерял все свои навыки в рисовании, боясь каждым движением разочаровать Донхёна. Но искренний интерес к его работе в серых глазах вселял тепло, разливающееся стремительно по телу. Донмин не спросил, какой вид рыб рисовать, а уточнять уже было неловко, в голове всплывали все когда-либо виденные рыбки не только в аквариумах, но и на картинках. Постепенно процесс затянул, и всё, что происходило вокруг не имело значения. Кисточка с краской двигалась по карандашному наброску под уверенным движением руки, оставляя за собой где-то широкие, а где-то тонкие мазки. Между этапами нанесения краски, он позволил себе кинуть беглый взгляд на Донхёна, с удивлением обнаружив, что тот заснул, наблюдая за ним.       Касание к щеке вышло спонтанным, Донмин боялся разбудить Донхёна. Кожа была прохладной, как и в прошлый раз, но приятной на ощупь. Ким пах чем-то морским, солёным и очень желанным. Его хотелось целовать, держать за руку, быть просто рядом.       Вечером на подоконнике сохли кроссовки с золотыми рыбками.

VI

      Снег выпал неожиданно рано.       Йондо накрыла белая шапка, и, хотя снег растает ближе к вечеру, всё равно все немало удивились подобному явлению. Мама позвонила в обед, предлагая привезти тёплые вещи, но Донмин отказался, в конце концов, пребывать в центре ему оставалось не так долго, тянуть лишние вещи, чтобы потом думать, как их везти обратно, он не хотел.       — У вас точно не холодно? — Обеспокоенный голос матери звучал слишком громко даже для него. Он быстро глянул в окно, видя, как на пляже полупрозрачной вуалью лежит снег, вряд ли море успело остыть из-за такого перепада температур, переживать было не о чем.       — Точно, мам, — недоверчивое «хорошо» по ту сторону завершило разговор.       Метеозависимости у Донмина никогда не наблюдалось, но сегодня особенно тяжело давалось любое действие. Медсестра Чан с утра оповестила, что все уроки отменены и каждый пациент мог провести свой день так, как хотел. Дети гуляли в парке неподалёку вместе с сопровождающими, взрослые заняли комнату отдыха, кто-то смотрел чемпионат по футболу, кто-то играл в шахматы, а кто-то просто читал. Донхёна там он не заметил. В комнате его тоже не было, поэтому Донмин решил найти его сам.       Иногда они встречались на пляже, где разговаривали о чём-то отстранённом. Мысль, что Ким может быть там ни на секунду не была поставлена под сомнение. Быстро одевшись потеплее, Донмин стремительно вышел из центра, завернул по тропинке налево и двинулся по направлению к пляжу. Идти было недолго, вокруг всё потеряло яркость красок, словно контрастность выкрутили на минимум. Ощущение зябкости заставило его передёрнуть плечами, аккуратно спустившись по ступенькам, он осмотрелся.       — Ты чего без куртки, ещё и в воду лезешь? — Укоризненность у Донмина не получилась, Донхён ему улыбался, продолжая рукой выводить узоры по тёмной воде. Ким похлопал по песку рядом с собой, приглашая сесть, и Донмин сел, мысленно воспроизводя в голове недовольный голос мамы о том, что он совсем не бережёт своё здоровье.       Разговор завязался сам собой, определённой темы не было. Практика жестового языка, не более, оправдывал себя Донмин, стараясь не засматриваться на Донхёна неприлично долго, чем того требовало распознавание показанных жестов. Он был несколько неуклюжим в этом, пусть старался не показывать своей неловкости, отвлекая себя мыслью, что, наверное, для него его попытки выглядели также, как для него корейский от иностранца – когда слова употребляются в неправильном контексте или спряжении, а то и вовсе грамматике. Спрятаться от серооблачного взгляда не было возможности, смущение ощущалось каждой клеточкой тела, как надежда на то, что его состояние останется незамеченным для Донхёна, внимательно следящего то за его руками, то губами. Интересно, думал ли он хоть один раз о том, чтобы Донмина поцеловать? Донмин зачем-то думал, но пару раз! Это же другое, да? Чаще поцелуев он думал о том, как Донхён ощущает разговоры: выглядит ли это как чтение субтитров, когда человек быстро читает текст, а после переводит внимание на кадр, улавливая его суть.       Но по-настоящему тяжело было в моменты, когда Донмин совершал ошибки. Он и так стеснялся вести беседы, а после практики с Донхёном после каждой хочет провалиться сквозь землю или вовсе оказаться на другой планете. Совершённую ошибку Ким мягко поправлял, касаясь своими руками его рук, направляя правильно или объясняя, как лучше не делать, указывая на свои губы, чтобы Донмин смог считать объяснение. И каждый раз, когда это происходило, Хан Донмин взывал про себя от бессилия, едва не растворяясь от тёплых касаний.       Когда маленькие пушистые снежинки посыпались с неба, Донхён показывал ему правильное движение, чтобы сказать слово «красивый». Снежинки путались в его кудряшках и аккуратно приземлялись на россыпь веснушек, отчего Ким улыбался сильнее. Он был очарован этим явлением, как Донмин был очарован им.       «Ты слышишь море?» — внезапно спросил Донхён, накрывая своей рукой тыльную сторону ладони Донмина, застав его этим врасплох больше, чем вопросом. Ким попросил прислушаться, и Хан слышал шуршание маленьких ракушек и песка и быстрого биения своего сердца от приятного тепла чужого прикосновения, ничего не услышал, что могло бы быть «морем». Кожа мягкая и прохладная. Причуды Донхёна были очаровательными, сопротивляться его природному магнетизму сложно, чем дольше они были рядом, тем сильнее было желание поцеловать его, но Донмин упорно игнорировал свои чувства, в конце концов, они не обсуждали симпатию между ними или что-то в этом роде.       — Нет, — тихо ответил он, видя тускнеющее зимнее небо в глазах.       Донхён ничего не ответил, лишь отвернулся. Он смотрел словно не на горизонт, где встречаются небо и море, а в глубину водной глади, выискивая те тайны, что погребает под собой морская пучина. Тоска в его взгляде преобразилась вкраплениями звёзд, что всё время были скрыты за облаками. Волны слабо накатывали, силясь схватить их за ноги, но лишь облизывали берег, Ким равнодушно смотрел на слабые попытки воды дотянутся до них. Донмин думал, что чем-то расстроил его, но чем понять не мог.       — Я что-то не так сказал? — Волнение сложно было скрыть, последнее, что хотел бы сейчас Донмин – обидеть Донхёна.       «Нет, всё нормально», — через пару секунд ответил Донхён, наклоняясь ближе. И внутри Донмина взорвалась целая вселенная, когда едва тёплые губы Донхёна коснулись его губ, Хан замер, не в силах поверить в происходящее и не зная, что ему следует делать дальше. Все сцены поцелуев из романтических фильмов позабылись и не шли ни в какое сравнение с тем, что происходило сейчас. Слабость, ранее охватившая его с утра, исчезла из-за непередаваемого чувства эйфории.       Он не успел что-либо сказать, когда Донхён отстранился, встал и потянул его за собой обратно к центру. Осадок неопределённости залёг где-то в глубине души, смешанное чувство счастья и непонимания переплетались с едва ощутимой виной за своё неумение целоваться. Следовать за человеком, который за короткий срок так пугающе быстро опутал своими сетями его сердце, было странно волнительно. Всё происходящее за последние полторы недели было странным, но каждый раз чувство тревоги отпускало Донмина, как только Донхён появлялся рядом с ним.       Наверное, так и ощущается спокойствие с человеком, вызывающим в тебе романтические чувства. Даже если его руки чуть теплее льда.       Нравлюсь ли я тебе также, как нравишься ты мне жгло кончик языка, но быть озвученным так и не спешило – хрупкость момента нарушать он не хотел.

VII

      Донхён признался, что впервые увидел снег в день их поцелуя, когда Донмин спросил о его самом счастливом моменте. Изумление было сложно скрыть, и эта эмоция вызвала у Донхёна озадаченность, он был похож на маленького ребёнка. Маленького милого ребёнка, которого хотелось безоговорочно затискать.       Донмину нездоровилось, медсестра Чан сказала, что он всё же немного простудился, опасения его матери подтвердились. Ничего серьёзного, просто немного болело горло, вылечить за пару дней вполне реально. Всё то время, пока он валялся в постели по наставлению врача, Донхён украдкой навещал его, и в один из таких дней Хан зачем-то озвучил вопрос да не тот, который хотел, получив тот самый ответ.       Сложно было сказать, с какой провинции Донхён приехал на Йондо. Точно не что-то солнечное, его кожа была бледной из-за чего он казался полупрозрачным, а диалект в жестовом языке достаточно сложно отследить, если вообще возможно. Тайна происхождения могла легко стать явью, если бы Донмин не считал этот вопрос чем-то личным. Лезть в душу намеренно ради удовлетворения любопытства не хотелось, мало ли, какие бывают жизненные ситуации.       «Ты такой горячий», — Донхён невесомо провёл кончиками пальцев по его предплечью, поднимаясь к шее. Контраст его холодной кожи и его тёплой вызвали мурашки, Донмин боялся сделать лишний вдох, всё казалось странно-правильным.       Он неловко засмеялся.       — А ты холодный, — в шутку подметил Донмин, явно краснея от своей глупости. — У тебя, наверное, проблемы с сердечно-сосудистой системой?       «Правда ли, что сердце бьётся чаще, когда кого-то любишь?» — Невинный вопрос, как если бы он спросил почему солнце светит или небо голубое. Нет, Донхён не глупый, он просто по-детски любопытный, свалился с Луны и теперь живёт среди людей.       Донмин кивнул. Донхён потянулся за поцелуем, целомудренно прижимался к губам, пока Хан рассыпался на мелкие кусочки, чувствуя прохладные руки на своих плечах, он совершенно не знал, куда себя деть, Донхён как будто не испытывал никакого волнения, он знал, что делает, но незримую черту не переступал. Целовались они словно вечность, Ким лёг рядом, положив голову Донмину на грудь, слушая сердцебиение. Интимная обстановка несколько кружила голову, губы пылали фантомным поцелуем. За окном бил прибой, часы показывали поздний вечер.       «Ты меня любишь», — утверждение, заставившее Донмина похолодеть. Он отвернулся к окну, скрывая красные щёки, смотреть на Донхёна было стыдно. Его суждение одновременно имело смысл и не имело вовсе. Да, Ким подловил его на ускоренном сердцебиении, нет, они не знают друг друга так хорошо, чтобы можно было уверенно ответить.       Список любовных похождений Хан Донмина смело содержит в себе один единственный пункт – влюблённость в девочку из параллельного класса. Это было так давно, в классе пятом, он от скуки зашёл на театральный кружок и увидел её на сцене, прогоняющей свои реплики. Не было такого сильного желания быть с ней рядом, а в силу ещё большей застенчивости девочка вряд ли знала, кто он такой, посему он иногда находил в себе смелость оставлять ей какие-то записочки, ответы на которые так ни разу и не получил. Тогдашние чувства в корне отличались от нынешних.       — Люблю, — шёпотом так правильно звучавшее слово. Не нужно было смотреть, чтобы понимать – Донхён улыбается и прячет улыбку куда-то ему в шею, удивительно горячо дыша для вечно холодного человека. Может, это Донмин спутал любовь с влюблённостью, он подумает об этом потом, когда смущение накроет его с головой, как только Донхён уйдёт к себе в комнату, но обнимая его и прижимая к себе чуть сильнее, он именно любит. Любит, пусть даже это было странно. Любит, даже если потом чувства мгновенно исчезнут.       Он заснул раньше, чем успокоилось море.

VIII

      Финальная неделя обещала быть напряжённой.       Ему выписали сильнодействующие таблетки взамен старых от панических атак. И хотя Донмин заверял доктора Ли, что их давно не было, мужчина настоял на своём, спорить было бесполезно, он молча взял блистер с препаратом и вышел из кабинета. Донхён исцелил его своей любовью, разве теперь ему нужны эти таблетки, когда поцелуи куда действеннее?       Нежно-оранжевые пилюли чуждо лежали в его ладони. По рекомендации доктора одна таблетка в день в течение месяца, начиная с сегодняшнего дня, должна была затормозить его мыслительную деятельность до такой степени, что ни одна мысль, потенциально являющаяся триггером, не имела право спровоцировать хаотичное мышление и, соответственно, потерю контроля над собой.       — Самовнушение – это прекрасно, Донмин-щи, но всё же лекарствам я доверяю больше, чем психосоматике, — непоколебимо-уверенный взгляд доктора Ли из-под очков заставил невольно поёжиться. За стенами кабинета лечащего врача дышалось куда легче.       Выпив таблетку, он решил встретиться с Донхёном, зная, что найдёт его на пляже. Он бывал там в свободное от чего-либо время, и Донмин порой завидовал его близости с морем. Несмотря на то, что Ким тащил его на пляж в любой удобный момент, симпатией к воде он так и не проникся, только стал более терпимо относится к ней, сидя чуть дальше от берега. Созерцание моря не приносило ему того душевного спокойствия и равновесия, какое приносило наблюдение за неустанным Ким Донхёном.       Донхён находил разноцветные ракушки, раскапывая мёрзлый песок руками, и эти небольшие раскопки приносили ему такое удовольствие и восторг, что Донмин пару раз пробовал сам, но руки быстро замерзали и ощущение песка под ногтями ему не нравилось. Иногда Донхён рисовал на его руках рыбок вместо звёзд, как обычно делают в романтических фильмах, попутно рассказывая о каждой всё, что Донмин себе и представить не мог. Его познания в рыбках ограничиваются парой-тройкой популярных аквариумных видов и тем, что дельфины и киты млекопитающие.       «Мне о них рассказывала мама», — говорит Донхён, дорисовывая плавники какой-то неизвестной ему рыбки. Донхён никогда не упоминал о родителях. — «Если бы я мог тебе показать всех рыбок, про которых говорил…»       — Где твоя мама? — ручка замирает над рисунком, Донхён поджимает губы, тут же чуть покусывая их. Какой же придурок, беззвучно тянет Донмин, собираясь извиниться, но Ким жестом осекает его, отвечая:       «Где-то в море», — кидает безразличный взгляд на водную гладь. — «Я сбежал из дома ради человека, который мне дорог».       Донмин надеялся, что Донхён сейчас скажет, что он слишком серьёзно воспринял шутку и его мама где-то в другом городе, а он приехал сюда на лечение. Но лицо Донхёна было серьёзным, хоть через секунду он вернул себе прежнюю мягкость и продолжил рисовать каридораса. Что-то странное происходило, будто ответ был у него в руках, но полупрозрачность мешала ухватить его. Остаток вечера они провели в тишине.       Донхён поцеловал его первым, и он поддался мягкости губ, словно зачарованный, словно нуждающийся в этом всю жизнь. И вместо прощания Донмин увидел «ты всё ещё не слышишь море».       Не слышишь моря… Донхён часто спрашивал его об этом, но Донмин совершенно не понимал, хотя язык был ему понятен. В те моменты вокруг словно что-то менялось, и ощущение блаженства и спокойствия рябило помехами, растворяясь на доли секунд в воздухе, поселяя в нём чувство уязвимости и страха. Того самого страха, какой обычно бывает у людей, когда они чувствуют приближающуюся опасность или неминуемую смерть. Всё замирало и теряло краски, море переставало перешёптываться с окружающим миром ракушками, птицы замолкали, скрываясь с небесных высот в безмолвных ветвях деревьев.       Секундная безжизненность в глазах Донхёна, приобретавших металлический оттенок самого острого лезвия, пронизывала всё его нутро, прижигая края раны холодом. Донмин чувствовал, как его тело лишается контроля и просто застывает в пространстве без единой возможности пошевелиться. Хаотичные мысли обрушивались на его сознание пятнами тревоги, страха и спокойствия. Чувство самосохранения искало в Донхёне что-то потустороннее, искажённое, взгляд цеплял то чуть видные скулы и несколько впалые щёки, то неестественную бледность кожи и слишком худощавое телосложение, те признаки, на которые Донмин всегда мог с лёгкостью найти объяснение.       Но всё это происходило так быстро, что зацепиться не получалось.       Песок под ладонями неприятно холодил влажностью, он зарывается пальцами в него в надежде перебить неприятное чувство пустоты и тревожности. Препарат ещё должен был действовать, но всё было противоположно, и это его тревожило ещё больше. Желание вернуться в свою комнату разбивалось о собственную безвольность, Донмин заперт в своём теле, не зная, как вернуть контроль. Только он чувствовал слабую возможность контролировать себя, как его парализовало, организм сбоил и бил тревогу из-за этого, но сделать Хан ничего не мог.       Собственный сердечный ритм начал ощутимо бить по ушам, дышать было невозможно – каждый вдох приносил адскую боль, словно лёгкие переполнялись кислородом и блокировали его поступление, защемляя мышцы, выдох давался куда легче, но не менее болезненно. Слабость накатывала с каждым вдохом, Донмин попытался сменить позу, но мышцы пробивало дрожью и болью, он завалился на бок, и стало будто бы легче. Сознание медленно покидало его, глаза застилали слёзы. Попытка закричать стала провальной, сухость в горле мешала издать какой-либо звук.       Паническая атака не должна была появиться так внезапно, действие препарата ещё не закончилось.       Всё начало проясняться, когда кто-то его приподнял. Донмин вцепился мёртвой хваткой, умоляя спасти его непонятно от чего, сделать что-нибудь для облегчения его боли. Медсестра Чан взывала к нему, пытаясь сфокусировать внимание на своём голосе, но всё было тщетно. Донмин слышал что-то другое, что-то громкое, тягучее, притягательно-отталкивающее, и в голове вспышками пронеслось торнадо ощущений того самого дня, когда он чудом спасся.       — Спасите меня, — словно в бреду умолял Донмин, до хруста своих костяшек сжимая плечи медсестры, утыкаясь куда-то в ключицы, рыдая.       Медсестра Чан успокаивала его, говорила, что всё будет хорошо, сейчас ему станет легче и она отведёт его в комнату, только ему нужно успокоиться, глубоко дышать и пытаться быть причастным к окружающему миру. Но Донмин не слышал, хоть ему и стало легче. Он чувствовал…       Оно пришло за ним. Оно где-то рядом. Оно ждёт его.

IX

      Тревожное чувство уже ничто не могло заглушить, кроме мягких касаний Донхёна.       Донмин тяготился мыслями о скором возвращении домой, делился ими с Донхёном, когда вечером они лежали в его комнате и рассматривали совершенно безынтересный потолок. Пальцы Донхёна переплетались с его, и Хан мог неосознанно перебирать худощавые костяшки, иногда прижимая их к своим губам, чтобы лишний раз убедиться, что всё это реальность.       Донхёновы губы всё ещё мягкие, но к мягкости добавилась настойчивость, рождающая в нём оглушительные всплески волн, хлестающих по камням. Во время поцелуев Донхён не кажется холодным, наоборот, горячим, обжигающим, особенно когда его руки касаются живота или груди. В Донмине всё разрушается и возрождается заново, тускнут и зажигаются звёзды, и в этот момент все негативные эмоции и чувства растворялись, исчезали восвояси, оставляя лишь несбыточную мечту услышать голос Донхёна, даже если это будет жалкая секунда.       — Я скоро уеду, — разбивается о стены. Донхён молчит, именно «молчит», ничего не показывает, прижимает к себе ближе, утыкаясь куда-то в макушку Донмину и дышит. А Хану хочется, чтоб он что-то сказал.       Я тебя не хочу отпускать или мы будем переписываться, а потом обязательно встретимся. Даже хрупкое не хочу пробудило бы в нём рой тех дурацких бабочек из приевшихся девчачьих романов, но Донхён всё ещё молчал. И Донмин обнимал в ответ, игнорируя болезненный укол обиды и грусти в солнечном сплетении напополам с ехидными мыслями о том, что Донмин с самого начала не нравился.       «Не уедешь», — вырисовывает на его спине Донхён и целует в висок. И Донмин ощущает себя до ужаса влюблённым, окрылённым этим чувством настолько, что стоит разомкнуть объятия и он улетит в высь, став ветром.       Он не верил в романтику, но всё вокруг кричало о том, что она есть. Кроссовки с рыбками стояли возле двери, Донхён носил его подарок и улыбался каждый раз, когда смотрел на мыски, вытягивая перед собой ноги на пляже; тихая музыка на фоне, под которую они болтали о всякой ерунде, Донмин её особо не слышал, но Донхёну нравилась, иногда он даже «подпевал», беззвучно проговаривая слова; их объятия и поцелуи… Что это, если не романтика?       «Не хочешь прогуляться по пляжу?» — Хан бросает взгляд на часы, показывающие без десяти девять.       — Поздно, нас не выпустят на улицу, — расстроенно констатирует Донмин. Донхён хитро улыбается, чмокает его в щёку и, резво поднимаясь с кровати, тянет за собой.       Донмин ужасно влюблён, а ещё беспечно ведом, послушно следует за Кимом, стараясь не шаркать кроссовками по полу. Всё превращается в игру: они как шпионы, движутся к цели, не привлекая к себе внимания. Вот пролёт второго этажа успешно пройдён, вот на подходе первый этаж, тут сложнее. Воровато оглядевшись по сторонам, Донхён тихо пробегает к выходу, крепко держа Донмина за руку, никто их не заметил, хотя замешкайся они на секунду – их засекли бы в холле.       Спонтанный азарт бурлил адреналином в крови, они бежали до пляжа так быстро, как никогда. Удивительная тишь да гладь вызывала подозрение и восхищение красотой водного зеркала с звёздными бликами, небо мерцало яркими созвездиями, врезающихся в тёмное полотнище, остывающий песок поскрипывал под ногами. Донмин ни разу не был здесь так поздно за всё время своего пребывания, и слабое чувство сожаления быстро разбилось о блаженное созерцание окружающей его красоты. Донхён всё ещё держал его за руку, ведя за собой к ровной линии, чётко разделяющей обыденный песчаный берег и мистическое водное пространство.       — Так красиво, — восхищённый вздох вырвался сам собой. Донмин не сразу заметил, как Донхён начал раздеваться, и когда шуршание одежды привлекло его внимание, Ким стоял почти нагой. Он быстро отвёл взгляд в смущении и внезапности, борясь с желанием повернуться и рассмотреть, чтобы детализировать тот образ, который случайно застал.       Донхён шёл в воду уверенно, словно оно не остыло и всё ещё удерживало тепло, подаренное солнцем сегодня днём. Приличие проиграло любопытству, Донмин видел только спину, но красота увиденного была привлекательна. Он и не мог представить, что Донхён сплошное противоречие природы: андрогинное телосложение, вызывающее желание изучить его более близко, вот так, без одежды, касаться плавных изгибов талии и измерять ширину плеч. Незнакомые ранее мысли вызывали в нём ещё большее смущение, он резко присел, пряча лицо в ладонях, чувствуя, как оно пылает. Донхён вошёл по грудь в воду, на его губах виднелась счастливая улыбка, он водил руками под водой, и она расходилась кругами на поверхности.       — Давай ко мне, — резануло по ушам молниеносно, неожиданно. Донмин часто заморгал в попытке согнать дымку непонятной реальности, где он услышал, что Донхён заговорил. Неужели он потерял сознание и всё происходящее сейчас не более, чем сон? — Ну же.       Это абсолютно точно была его реальность. И это начало его пугать, он медленно встал, всё ещё шокированный происходящим, лучшим решением сейчас было уйти обратно в центр и попытаться осмыслить всё то, что произошло, иначе он сойдёт с ума. Но и бросить Донхёна просто так ему не позволяет ни совесть, ни воспитание. Инстинкт самосохранения отчаянно бьёт тревогу «БЕГИ», но Донмин игнорирует его по непонятным причинам. Он просто смотрит на Донхёна в воде, и в голове резко всё стихло, образуя белый шум.       — Донмин-а, — слишком сладко, слишком знакомо. Быстро взяв себя в руки, Донмин дрожащими пальцами цепляется за край свитера, стягивая его с себя. Это не то, что он действительно хочет, но против воли делает, словно под гипнозом. Когда последняя вещь тихо падает на песок, оставляя только нижнее бельё, он понимает, что холод не ощущается на коже, хотя на улице осень и ночью прохладно. — Иди.       И он идёт. Вода принимает его, и она тёплая, хотя всё должно быть наоборот. С каждым шагом тревога затихала, оставляя за собой слабые отголоски здравого смысла. Находясь близко к Донхёну, он испытывал смешанные чувства до момента, пока тот его не поцеловал. Ким Донхён словно отвлекал его от чего-то, что нужно было понять, а Донмин вёлся на все манипуляции, безрассудно доверяя человеку, в которого влюбился катастрофически быстро. Он красивый, нереально красивый, веснушки на его щеках светились завораживающим светом, что и звёзды на небе. Руки обжигали теплом, а не холодом, Донмин расслабился, отдаваясь моменту.       — Я тебя люблю, — внутри всё затрепетало, Донхён смотрел лунными глазами на него с такой преданностью и искренностью. Ким целовал его руки, собирая солёную воду, прижимался ближе, отчего было нестерпимо жарко. Жарко так, будто бы не были они в холодном море, а на горячем источнике. — Ты не представляешь, как сильно я тебя люблю, Хан Донмин.       Донмин не мог произнести ни единого слова, онемев от шока. Нарастающая обида, смешанная с непониманием происходящего, требовала устроить скандал, обвинить в идиотской шутке, потребовать объяснений, почему всё это время Ким Донхён притворялся немым, играя его чувствами.       — Ты всё это время мог говорить? — обида сдавливала горло, кажется, Донхён это чувствовал. Его ладони легли на щёки Донмина, мягко поглаживая кожу большими пальцами, и все негативные чувства оставили его, как головная боль в прошлый раз. За чувства тоже отвечают какие-то точки, мельком подумал Донмин, поддаваясь ласке как котёнок. Всё вокруг сейчас не имело значения, каждую секунду прошлое не имело значения, имели значение только руки и мягкие поцелуи.       — Я хочу показать тебе свой мир, — произнёс Донхён и резко потянул за собой Донмина. Хан не сразу понял, что произошло, и откуда в Донхёне столько силы тоже было непонятно.       Вода не казалась такой тёплой, какой была пару секунд назад. Холод сковал его тело, перед глазами была мутная тьма, в которой он пытался разглядеть Донхёна. Он боялся пошевелиться, чтобы не спровоцировать судорогу, ледяная невесомость утягивала куда-то вниз, в лёгких заканчивался воздух. Кима рядом не было, словно он растворился в воде как морская пена, аккуратно рассекая мутную толщу руками, Донмин поспешил на поверхность, но, когда почти добрался до неё, услышал песню.       Ту самую песню, какая сводила его всё это время с ума. Он не мог поверить своим ушам. Паника охватила его, и теперь Донмин пытался всплыть быстрее, но зеркальная поверхность была словно недосягаемой, до дна достать он не мог, хотя несколько минут назад они стояли на безопасной глубине. Что-то проплыло рядом с ним, коснувшись его ноги, отчаянно пытаясь всплыть, он увеличил амплитуду движений. Ещё пара рывков и, прорвав водную гладь, он вдохнул живительный кислород.       Вокруг всё потемнело, штиль исчез, будто его и не было вовсе, Донмина поглотила небольшая волна. Ничего не предвещало плохую погоду, и как назло Донхёна рядом всё ещё не было, а до берега оказалось неприлично далеко. Вероятно, его отнесло, когда он пытался всплыть, а, может, Ким затащил его так далеко, что казалось большим бредом, чем первоначальная мысль. Стараясь сохранять спокойствие, он вспомнил, чему его учил отец в таких ситуациях. В ушах звучал отнюдь не морской прибой, а эта пугающе-завораживающая песнь, вселяющая в него двоякие чувства. Донмин думал, была ли она такой громкой, заглушая всё вокруг, или звучала только в его голове.       Ему хотелось найти Донхёна и убедиться, что с ним всё в порядке. Надежда, что Киму повезло больше и он сейчас на берегу, теплилась в душе, Донмин сделал глубокий вдох, насколько это было возможно, качаясь на волнах, и нырнул в воду. Под водой было спокойно, и это настораживало, словно море – переход между двумя параллельными вселенными или в другой мир. Проплыв пару метров, перед глазами что-то проплыло. Золотисто-зелёное, мерцающее, а ещё длинное. О таких рыбах Донхён ему не рассказывал, это точно не акула или что-то другое, существо было юрким, кружа вокруг него, чем пугало ещё больше. Оно приближалось, пока вновь не хлестнуло хвостом его щиколотки, через мгновение его обнимали Донхёновы руки.       Всё сложилось в цельную картинку за секунду, хотя могло стать явным раньше. Донмин ничего не успевает сделать, когда Донхён хватает его за руку и тянет за собой. Тянет куда-то вниз, где перепад давления для него с каждым сантиметром становится всё ощутимее. Кислород кончился, и от его нехватки начало жечь лёгкие, инстинктивно он пытается сделать вдох, но тем самым становится только хуже. А Донхён всё тянет и тянет, попытка выдернуть руку не увенчалась успехом, его тело уже не слушается его. Он теряет сознание, проваливаясь в темноту, и последнее, что ещё пытается удержать его в реальности – пугающе-завораживающая песня, гимн смерти.

X

      «Он же слышал море, так почему…»       Донхён гладил влажные волосы Донмина, разглядывая его бледное спящее лицо. Хан бездыханно спал на его коленях с тех самых пор, как Донхён показал ему свой мир, показал красоты тех глубин, в каких рос с самого своего рождения в море близ острова Йонду. Он не заметил, в какой момент Донмин заснул, в какую минуту перестал сопротивляться и позволил утянуть себя достаточно глубоко.       Сердце Донмина не билось, хотя Донхён попытался помочь ему, как в прошлый раз, когда они увиделись впервые. Донмин не слышал его песни, не реагировал на прикосновения, он просто спал, и всё, что ему оставалось это ждать, когда тот проснётся. Но прошло уже много времени, а он так и не просыпался, и сердце его так и не забилось, он только бледнел и холодел, чем больше пугал Донхёна: раньше Донмин был горячее солнца для него.       Море накатывало небольшими волнами на их ноги, Донхён одел Донмина, чтоб тот согрелся, но всё было бесполезно. Ему было неспокойно и петь больше не хотелось. Хотелось бросится на острые пики камней под скалистым обрывом, куда выходили окна Донмина, и он мог наблюдать за ним украдкой.       «Что же так долго спишь…»       Послышался шорох. Донхён обернулся. Девушка, что была к нему добра и видела насквозь, кажется, Чан Иён, осторожно подходила по мокрому песку, словно Ким мог причинить ей зло. Она запахнула не застёгнутую куртку, обнимая себя руками, но продолжала идти, пусть на её лице сменялись эмоции, которые Донхён всё никак не мог распознать. Не то осознание, не то страх, а то и вовсе грусть, все эмоции мелькали на миловидном лице быстрыми молниями или картинками на неизвестном устройстве, которое смотрели все в комнате отдыха.       — Он дышит? — Спросила девушка, заранее зная, каков ответ. Донхён кивнул в отрицании, прижимая Донмина ближе. — Как давно?       «Пару часов», — медсестра Чан сдавлено вздохнула, и Донхён, посмотрев на неё, понял, что это был всхлип.       Её самообладание в людском мире, наверное, было бесценным. Донхён много раз видел, как женщины не скупились на слёзы, когда люди вытаскивали бездыханных людей на берег из моря, он слышал эти стенания, полные боли, крики и просьбы очнуться, видел, как после этого люди либо просыпались, либо их куда-то уносили. Чан Иён не плакала, с его позволения она осмотрела Донмина, потрогала его запястья, она что-то делала с его грудной клеткой, там, где обычно раздавалась какая-то пульсация, которую Донмин называл «сердцем», но никаких изменений не произошло. Донмин всё также спал беспробудным сном.       — Он уже не проснётся, Донхён, — оповестила Иён, аккуратно касаясь его плеча. — Он уже никогда не проснётся, мне жаль.       «Он должен, он слышал море, оно его звало!»       — Оно его убило, — вместо «ты его убил». — По нашим правилам, я должна вызвать скорую и полицию, у тебя есть несколько минут, пока я всё это делаю, чтоб попрощаться и уйти. Я никому не скажу, хотя мне бы всё равно никто не поверил.       Девушка отошла, доставая телефон.       Оно убило его. Ты убил его.       Никогда прежде Донхён не плакал, никогда прежде он никого не убивал и тем более не терял. Но сейчас, когда на его руках бездыханное тело Донмина, он почувствовал, как по щекам бежали тёплые слёзы. Хан Донмин не мог так просто уйти от него, когда они любили друг друга, он просто не мог. Он коснулся холодных губ, понимая, что теперь они одной температуры. Снежинки, медленно падающие с неба, оседали на их всё ещё влажных волосах. Донхён поднял лицо к нему, ловя щеками снежные хлопья, впервые почувствовав холод.       Когда Иён вернулась, их не было.       По воде шли круги. Снег медленно падал.