Все черти здесь

— Останься. — Нет. На город волнами накатывалась тьма — стучала в окна, хлопала форточками, скатывалась окровавленными ошметками ваты на облаках. Несколько минут назад кошка встревоженно носилась по комнате, но потом врезалась в Поэта, и тот посмотрел на нее так, будто лично она была виновата в июльском дожде, так что ей пришлось затихнуть и притвориться подушкой на диване. Впрочем, нагло сверкать глазами ей это никак не мешало. — Ты весь вымокнешь, заболеешь, — напоминает Володя, добавляя про себя «и станешь еще вреднее обычного». — Я мертвый, куда еще хуже-то, — желчно отзывается Поэт. Когда он шел к Володе, воздух уже напитался предчувствием дождя, и от влажности волосы вились еще ярче — крутыми колечками, в которые хотелось зарыться обеими руками, но Володя не рисковал. Иногда кошка косячила — роняла посуду, падала со шкафов, пытаясь добраться до чего-то, влезала в ведро с краской, а потом бухалась вместе с ним с полки, и тогда было несколько секунд чистого испуга — когда она состояла целиком из своих маленьких кошачьих нервов. В такие моменты к ней вообще соваться не стоило. Володя сунулся один раз — потом в крови вся одежда была. Но если к кошке он с тех пор лезть перестал, с Поэтом инстинкт самосохранения не работал. Все внутри, каждая вена, ведущая к убитому сердцу, болела, каждый нерв перемыкало, как будто это он сейчас стоит под ливнем — состоящий из оголенных проводов, соединяющих здравый смысл и сердце. Но, к сожалению, так как провода замкнуло, сердце отказывалось слушать этот самый здравый смысл, и Володя по-прежнему пытался чего-то добиться от Поэта, хотя знал, что тот сейчас слишком уязвим — полоснет словами по горлу, затопит все этажи. — Ты боишься грозы, — напоминает ему Володя. Поэт задумывается. — Правда? Почему? — Ты сам мне рассказывал, когда мы... — Володя неловко замолкает, не зная, как подобрать слова дальше. Когда мы ходили на свидания? Когда целовались на крыше? Когда мы еще были живы, так что, можешь идти, сейчас это не имеет никакого значения? Вдали громыхает, и дом передергивает от тревоги. Или Поэт такого не рассказывал? Может быть, это Володя перенес кошкину боязнь грозы на него? — Твоя кошка меня съест, — возражает Поэт. — Не съест, — обещает Володя, зыркая на кошку с выражением «Только попробуй, не мешай мне строить личную жизнь». Точнее, тут скорее не строить, а осторожно собирать в ладони разлитое счастье из разбитого прошлого. Кошка не впечаленно кладет поудобнее голову. Поэт медленно садится на другую сторону дивана, внимательно наблюдая за кошкой. Та отвечает ему таким же пронзительным взглядом. Володя не удерживается от улыбки и срочно отворачивается, чтобы те ее не заметили. — Будешь чай? Кофе? Воду? — Поэт смотрит на него задумчиво и чуточку удивленно, и Володя жалеет, что не потатил последние тридцать лет на обучение чтению мыслей. Это бы очень помогло. — Не нужно. — Хорошо, — легко соглашается Володя. — Из еды ничего нет... Только хлеб и варенье. Будешь варенье с хлебом? — Поэт удивленно приподнимает брови, — или хлеб с вареньем? — отчаянно заканчивает Володя. — Или хочешь принесу тебе плед? Одеяла тоже нет, на него кошка вчера наблевала, но... Поэт вздыхает, и у Володи внутри сердце стукается о ребра, тревожно, тяжело, до боли. — Хватит мельтешить, — просит он. — Иди сюда. — Куда? — На диван, — как маленькому поясняет Поэт. — Будешь перегородкой между мной и этим шерстяным недоразумением. Володя садится — спина прямая, сердце все еще стучит, такое отчаянно-живое, напуганное, болящее, руки сжимают ткань на коленях, ну право слово, чего он как мальчишка волнуется? Боится, что Поэт сбежит. Поэт смотрит на него несколько минут оценивающе, совсем как сама кошка, когда хочет узнать, принес ли он сегодня сосиски и где тогда прячет, потом вздыхает еще раз. Грохочет снова — на этот раз сильнее, как бьет молотом по голове, дождь лавиной обрушивается на крышу и барабанит множеством рук в стекла. — Ладно, это правда пугающе, — признает Поэт, а потом, помешкав, вдруг кладет голову ему на плечо. — Расслабься, ладно? А то лежать невозможно, плечо совсем жесткое. — Ты не уйдешь? — Да куда я уйду? — фыркает Поэт. — У меня рубашка шелковая, а зонтик я забыл. Вот ведь гад, а. Володя вздыхает и осторожно обнимает одной рукой в надежде, что у Поэта, как и у кошки, если лимит поглаживаний на день, и он пока не исчерпан. Сама кошка поползает с другой стороны, и хочется надеяться, что Поэт заметит ее не сразу, а то крик будет стоять на весь дом. Громыхает еще раз.