Тело — секрет

Во время до жути страшной жары, уродующей волосы, лица и сны, такой, которая высекает искры из глаз и головы, кажется, есть только один бог, он высоко, почти под самым потолком, умещается в сравнительно небольшой прямоугольный параллелепипед неброского белого цвета с чёткими, но неяркими цифрами на дисплее, и издает только скромный сигнал, если нажать кнопку на пульте. Диппер часто слышит от Мейбл, что она хочет «расцеловать ручки и пяточки» того, кто придумал кондиционер, Диппер прикидывает, отвечает, что эту штуку конструирует явно не один человек, целовать и ручек, и пяточек придется очень много, Мейбл, переворачиваясь со спины на живот глухо отвечает, что готова. Ласковая холодная рука кондиционера едва-едва касается затылка Диппера, дуновение то ли есть, то ли нет, мама говорит, что так легко простыть, а Дипперу нравится, он не выключает кондиционер, так и лежит на животе, иногда болтая ногами, и читает, на страницах кто-то мечтает, кто-то поёт, а ещё один герой вздыхает. Или обращается к бледному лицу возлюбленной с пылкими словами, или понимает, что что-то забывает, но несмотря на твёрдость слов они плавные, как движения рыб в спокойном пруду, это не английский, а водный и витиеватый французский, автора зовут Марсель Пруст, и Дипперу довольно-таки нравится наблюдать за ходом его мыслей. За несколько лет Диппер уже заточен этим языком, но ещё не выточен полностью — рядом с ним лежит англо-французский словарь и перевод этой же книги на английский, все учителя называют такое чтение чтением с карандашом, Диппер подписывает перевод незнакомых слов и конструкций, иногда подглядывает уже в переведенный текст, правильно ли он улавливает суть абзаца, Мейбл, видя, как множатся карандашные пометки на полях, называет такое чтение мучением. Диппер рассеяно, не отрываясь от книги отвечает: «ну да, тут нет твоих скуластых вампиров», на что Мейбл протестует: «не смей трогать Эдварда!», и смеётся, Диппер тоже прыскает, ему ужасно нравится изучать другие языки, особенно интересно, когда снятся иноязычные сны. Что бывает очень редко, каждый случай Диппер рассказывает Мейбл и записывает в тетрадь, переводит, что говорит ему его же голова, всегда, абсолютно всегда действие происходит в Гравити Фолз, Мейбл спрашивает: «ты скучаешь?», Диппер так же тихо отвечает «да», немного молчит и старается перевести тему. Чаще всего ему снится ерунда, простой набор букв, который как шифр, а ключ есть только в одном конкретном сне, один раз ему снится чёткое «посмотри на неё», сказанное книжкой, но Диппер называет это совпадением, «я просто учил лексику про зрение и взгляды!», а Мейбл гнёт своё: «на кого же ты там должен посмотреть, а-а-а?». Но чаще Мейбл или говорит, или делится снами, или тем, что видит в облаках, так же часто Мейбл просто молчит, именно молчит, а не спит, ещё пару лет назад такого не бывает впринципе, а когда они живут в Гравити Фолз — тем более. Иногда она говорит вкрадчиво, так, словно её слова только для чердака, ни грамма не должно просочится за окно или вниз по этажам, чаще всего это ни хорошее, ни плохое, а что-то странное, опасное, такое, от чего мёртвое — живое, то ли Мейбл взрослеет, что страшнее, чем забыть все выученные языки, включая родной. То ли в один вечер смотрит какой-то очень страшный фильм, и он меняет её, слишком сильно, Диппер не уверен, что кино или книга способны так изменить человека, она вроде бы, такая же веселая и глуповатая, так же вяжет свитера и приделывает к ним нашивки, только спицы в её руках, кажется, мелькают быстрее. Однако частенько Мейбл глубоко задумывается, она может не улыбаться весь день, ходить, как тень, говорить, что ей снятся странные сны и постоянно прокручивать их, Диппер слушает, и понимает, что какую-то важную деталь этих снов она опускает, никогда не говорит, с кем держится за руки, кому во сне вяжет свитера, кто говорит ей странную речь, чьего лица она не видит, но безошибочно узнаёт этого человека по голосу. Диппер не беспокоится, так, задаётся немым вопросом, всё-таки все девчонки странные и непонятные существа, его сестра не является исключением, да, всё именно так — на плавающем французском отчего-то труднее сосредоточится, Мейбл явно что-то знает, но не говорит — или нет, или ответ прямо на поверхности, прямо у этих букв. Марсель, какое плавное звучное имя, продолжает рассуждать о своём, Диппер читает: «la première fois que je l’avais entendue je n’avais absolument rien distingué sauf une phrase que je n’avais pas trouvée jolie», хмыкает, и слышит, как кто-то поднимается на чердак, учитывая, что при этом по ступеням бьёт йо-йо, Диппер уверен, что это Мейбл. Она с мокрыми волосами после душа, да, верно, с йо-йо в одной руке и с расчёской во второй, Диппер думает, что это плохая идея, Мейбл это подтверждает словами: «хочу убить всех производителей расчёсок!», она на несколько секунд останавливается у входа в комнату, приятно ошарашенная кондиционерной прохладой, Диппер говорит: «добро пожаловать в рай, добродетельная, невинная, незамеченная ни в одном злом умысле душа», и Мейбл прыскает. Йо-йо она оставляет рядом с кроватью, странно, что вообще берёт его, ещё год назад прекрасно обходится без игрушек, только с мягкими никак не может расстаться, а вот недавно ко всему пестроту и пластиковому вспыхивает тот же детский интерес. Мейбл ложится на кровать, как морская звезда, ей, кстати, часто снятся водные элементы сна, «какой-то сом, наверное ты, разговаривал со мной пол ночи на французском, говорил что-то про Наполеона», «мне снилось, что я — акула, и чувствую, как растворяется кровь в воде», последний сон интересный, Мейбл много о нём рассказывает, Диппера пугают не сколько слова, сколько то, насколько точно и чётко Мейбл описывает ощущения, и только к концу рассказа до Диппера доходит, что Мейбл лежит на его кровати, и между кончиками их носов около тридцати сантиметров. Это происходит около двух недель назад, тогда повисшее молчание разрезает Мейбл, как всегда, звонким «вау, у тебя есть веснушки, издалека незаметно!», и остаётся лежать, а Дипперу отчего-то не хочется её прогонять, наоборот, чуть больше узнать, пусть Мейбл сделает пару шагов вперёд и сядет в самое изножье, скажет, что-то типа: «а ты слышал, что...», «мне иногда кажется...», но Мейбл только закутывается в одеяло. Диппер пытается сосредоточиться на книге, вернуться в то состояние, когда есть только строки перед глазами, лёгкая рука кондиционера и транс, но отчего-то не получается, всегда, абсолютно всегда выходит — когда страшные твари из той стороны сознания рвут заклёпки на двери, когда родители не ругаются, но злятся друг на друга, когда учитель вопит о чём-то, относящимся к сегодняшним новостям, но никак не к его предмету — а сейчас нет. Диппер чувствует, как по его затылку скользит ещё одна ладонь, более реальная, чем воздушная рука кондиционера, чуть поворачивает голову и видит тёмные глаза Мейбл, он даже не замечает, как та выпутывается из одеяла и перелезает через кровать, Диппер садится, видя, что Мейбл что-то хочет сказать. Нет, не так, не просто «что-то», а самый-самый сокровенный секрет, о котором даже не думают, иногда пугаются: «что, если кто-нибудь узнаёт?», но быстро успокаиваются, удостоверившись, что он надёжно заштопан и скрыт от посторонних глаз, таким не делятся даже по пьяни, говорят о таком тихо, и только тем, кому доверяют больше, чем себе. — Диппер, а представь, что если, гипотетически, Гравити Фолз не существует? — Ты не употребляешь слово «гипотетически», — голова начинает трещать, а в груди что-то жмёт, это просто вопрос, Диппер, она не всерьёз, она шутит, успокойся, ты сам говорил со Стэном и Фордом на прошлой неделе, выдохни, Диппер, выдохни. — Но я знаю, что оно означает, — неожиданно взрослая Мейбл смотрит прямо в глаза. — Просто представь. Что бы ты почувствовал? — Я бы умер, — слова соскальзывают с губ прежде, чем Диппер успеет их осознать, принять, а лишние оставить во рту, обычно он катает, как шарик жвачки, будущий текст, если нужно с кем-то говорить, но сейчас так не получается. — Потерялся в прострации. Убежал бы и долго, долго, долго кричал, меня бы нашли лежащим на автобусной остановке, и я бы не спал. Я бы никогда больше не смог уснуть, и... — А меня бы это просто расстроило, — Мейбл ложится к нему на колени, и только сейчас Диппер понимает, что её спина полностью обнажена, без ночной рубашки, да и не только спина . — Но тебя, видно, больше, так что не будем об этом. Диппер ощущает тепло чужого тела — абсолютно голого, лишённого всяческого укрытия, оказывается так странно касаться руками чужих лопаток, ещё страшнее, чем трогать почти что разложившиеся волосы зомби, внутри Диппера кровь отбивает резкий и быстрый ритм. Вдох, удар по вискам — «это не может быть правдой, почему Мейбл голая, почему она обнимает меня, почему она ничего не объясняет, почему она молчит, точно ли это Мейбл, зачем она снимает одежду» — выдох, удар по вискам. Вдох — «нужно спросить, нужно что-то сказать, это молчание может разорвать, что она имеет в виду, чёрт, почему она такая тёплая, почему она не встаёт, она стесняется встать, почему не просит закрыть глаза, надо же что-то сказать» — выдох. — Не переживай ты так, всё хорошо, это просто слова, фраза, и просто я, которой, возможно, никогда и не существовало. Мейбл отодвигается и происходит одна из самых страшных вещей — теперь её тело просто тело — обычное, с пятнами и шрамами, с красными отметинами от тесного топа — а не великое таинство, закутанное то в свитер и юбку, то школьную форму, то невесомое нежно-зелёное платьице, у Диппера бегают глаза и мысли, кто куда, он неожиданно думает, что Мейбл, должно быть, холодно от кондиционера. В то же время голова подсказывает, что Мейбл не заговаривает о Гравити Фолз просто так, кажется, она скучает даже больше, чем он, не столько по месту, сколько по приключениям, которых здесь, в мире выросших детей, не так много, ещё в голове мелькает то, что у Мейбл вроде бы нет шрамов на животе, откуда же эта отметина, и то, что в одежде она не выглядит такой округлой и плавной, как сейчас. — Не бойся, — она кладёт ладонь Дипперу на плечо, и в голове всё не о чем, Диппер ловит подо лбом слово «сиськи» и хочет вырвать себе язык или часть мозга из-за него; отчего-то от Мейбл пахнет не гелем для душа, а чем-то лесным, скорее болотным, запах немного цветущей стоящей воды, и глаза её больше похожи на черноту топи, чем на орех или коньяк. — Мы скоро там встретимся. Снова. Диппер не дурак, Марсель подтвердит, пусть он и умирает много лет назад, он понимает, что это «снова» удочка, не просто слово, сказанное Мейбл, а переданное через неё кем-то другим, ужасно плохим, таким, кто не усваивает урок и продолжает нарушать то, что не следует даже трогать, Диппер ждёт волну боли от удара об стену, но получает лишь нежное касание губ. Как мило, этот тип — или его новая ипостась — оставляет Мейбл часть её головы, наверное, она не может сопротивляться, но может смягчить, страх мешает дышать, а язык — его или Мейбл, Мейбл или его — говорить. И все тайны, телесная, которая прямо перед ним, та тайна, что таится у Мейбл в голове — что происходит в последние месяцы, почему она видит странные сны, и сны ли — закручивается, как ветвистый лиственный колодец, плотный, такой, что не пропускает солнце, прямо у Диппера над головой.