La felicita' o come una coppia

      От лица Арсения:       Когда позвонил Масленников и сказал, что Антон у него, я очень сильно испугался за него и за детей. Я не позволю, чтобы кто-то глумился над моими Солнышками, я любого убью за них, даже, если за это придётся отвечать перед законом, или даже если меня решат казнить. Но я не допущу, что из-за кого-то потом у моих родных были проблемы с психикой, и даже в общении с людьми.       После того, как я завершил звонок, то сразу побежал в кабинет к Паше, он точно знает, что нужно делать, и как поступать в таких ситуациях. В кабинет я влетел, как только что закончившийся ураган. К моему удивлению в кабинете ещё был и Стас, минут через пять влетели Дима с Серёжей, которые тоже сказали, что Антона похитили. Как они узнали, я уже не знал, но вероятнее всего, что они услышали, что я с кем-то разговаривал на повышенных тонах по телефону. Они пытались меня успокоить, чтобы я не разнёс пол офиса. А они знали, что я могу. Это случилось, когда моего отца так же, как и Антона взяли в заложники, но отца за долги. Я как сейчас помню, тогда кабинета три-четыре разгромил, слава Богам, что техника почти не пострадала. Антона-то за что? За то, что Масленников не смог удовлетворить свою пагубную душеньку? Я верю, что всё будет хорошо, и он и пальцем не посмеет тронуть Антона и детей. Я постараюсь сдерживать себя, хоть немного. Я не хочу испугать своего мальчика, как в прошлый раз, я ненавижу себя за то, что был не в силах сдержать себя, это было впервые.

***

       — Так, парни, мы подъезжаем, — прозвучало от Паши, и он завернул в сторону восьмиэтажного заброшенного здания.       Здание было тёмно-серого цвета, который заставлял поёжиться от мурашек, проходящих табуном по телам парней. У ребят заброшка не вызывала ни какой радости, заинтересованности или, как это называют, прилив адреналина в кровь, им, и в особенности Арсению, было важно спасти Антона и детей из лап этого ненормального. Паша поставил машину на блокировку и они двинулись в здание.       Они шли пролёт за пролётом, пока не вышли на крышу восьмого этажа, где их уже ждал Масленников. За его спиной связанный на стуле, с заклеенным ртом, сидел Антон. Рядом стояла стальная тележка на колёсиках, в которой лежали обёрнутые одеялом дети. От детей шёл спокойный запах розы и кофе. От Антона же пахло горькой ромашкой и терпким розмарином — Антон боится.        — А я думал, что ты не придёшь. Только не очень честно, я один, а вас пятеро, — Масленников указал на парней за спиной Арсения.        — Отпусти Антона, — в кармане своего плаща Арсений сжимал рукоятку ПМ*.        — Бабки принёс? — Арсений отрицательно мотнул головой. — Ну, значит, попрощайся со своим ангелком.       Он достал складной нож, провёл им по шее Антона, делая не очень глубокий разрез, откуда потекла тонкой алой струйкой кровь, затем откинул нож и спрыгнул с крыши, лишь на прощание помахав рукой, в странной, но очевидно страшной гримасе.       Арсений без промедления подлетел к Антону, прикладывая свой платок к ране. Стас, взяв ключи от Пашиной машины, побежал за аптечкой. Паша аккуратно срезал все верёвки с рук и ног Антона. Пока парни занимались Антоном, Дима взял пистолет в кармане плаща Арсения, зарядил его и переложил в левую руку. Прозвучал выстрел. Тело Димы замертво упало, из его руки выпал квадратик листка. Парни были в ужасе. Из глаз Серёжи потекли горячие слёзы после того, как только он прочитал текст на листке: Привет, Серёня. Я уже давно не люблю Катю, я люблю тебя. Но вместе нам не быть. Ведь меня ты, вероятнее всего, не любишь. Поэтому признаюсь посмертно: Серёжа, я тебя очень сильно люблю. Дурак ли я? Да, это верно, не долечился в дурке. Бывает. Живи счастливо. Дима. Когда он умер, обгорела его душа, И стала ненужной сгоревшею спичкой. И дальше жить он будет не спеша: Не жизнью и не смертью, Так просто, по привычке. Но разве может он забыть о его любви к себе? Но разве измерит он линейкою, на сколько, разлучны они стали? Возврат возможен лишь в бреду иль во сне! Лишь время притупит его душевную боль, Лишь только он сможет утешить эти горячие, Обжигающие руки, слёзы. Лишь он подарит ему снова, На жизнь надежду.