Across the centuries

–Я думаю, что вы прекрасно понимаете всю необходимость поговорить,– Юсупов разлил шампанское по бокалам. Два дня назад Дашков из своей съёмной квартиры перебрался в новоприобретённую юсуповскую. О чём-то серьёзном они не говорили, только обмолвились парой фраз о том, как и где провели прошедшие четыре года. Говорил в основном Юсупов, он жаловался на то, как испортилась Россия после революции, граф слушал, периодически кивая,– начнём с простого: чем вы занимались? –Ну,– начал Дашков, сделав глоток из фужера, затем отставил его,– мне удалось выяснить, что напавшими была группа анархистов, где-то наслушались речей об ужасных вампирах. Когда я вышел на них, понял их цель, стало легче предугадать их дальнейшие действия,– он сделал пазу,– я и ещё несколько вампиров убили человек двести, и, кажется, они или разбежались, или залегли на дно. –Великолепно. Звучит куда интереснее, чем моя жизнь,– Феликс осушил бокал одним глотком, достал из кармана маленький пакетик,– может ещё что-нибудь расскажете?– он высыпал белую дорожку на стол, после чего внимательно посмотрел на реакцию Дашкова. Казалось, ему было всё равно, хотя обычно его взгляд был холодным и не выражающим истинных эмоций, на деле всё было куда сложнее,– вы не против? –А когда вы меня спрашивали?– Дашков усмехнулся, и его лицо не выражало никакого протеста, но Юсупову всё казалось, что он был против. В воздухе повисла неловкая пауза, никто из двоих не говорил ни слова. Дашков заметил, что Феликс неуверенно замер,— мне правда всё равно, делайте что хотите. Юсупов недоверчиво посмотрел на него, а потом подумал: когда он спрашивал кого-то, что ему делать стоит, а что нет. Он опустил голову, вдохнул порошок, после чего, вытерев остатки рукавом светлой рубашки, которые он обычно носил дома, поднял взгляд на Дашкова. Тот разливал последнее из бутылки по бокалам. –Можно ещё полюбопытствовать?– Юсупов закинул ногу на ногу, взяв наполненный фужер в руку,– что случилось с вашим глазом? Я, по всей видимости, не застал того происшествия. –С чего бы начать,– как бы в слух размышлял Дашков. Его вид слегка помрачнел, а лицо приняло задумчивое выражение лица, из-за заданного вопроса он ненароком вспомнил то, чего вспоминать никогда более не желалось. Однако поделиться этим с кем-либо хотелось, тем более, что это был Юсупов, которому Дашков в целом доверял,– вы точно не застали этого. Не уверен, когда конкретно это случилось, но вкратце огонь выжег мой глаз, и я ослеп на него. Зато обоняние обострилось,– он горько усмехнулся. Юсупов выжидающе смотрел на него, хлопая глазами, явно неудовлетворённый полученным ответом, ожидая подробной истории,– произошло это, когда у меня и Руневского… было кое-что. Юсупов, делавший глоток в этот момент, чуть было не подавился шампанским: «Извините, просто не ожидал такого. Хотя, вы с ним иногда правда вели себя как бывшие возлюбленные,»– нервно усмехнулся Феликс. Дмитрий, отставив полупустой фужер на стол, резко поднялся, намереваясь уйти и не продолжать столь личный диалог, заставляющий что-то больно сжиматься под сердцем, на что Юсупов, сидящий на против, схватил его за запястье. Не сказать, что прикосновение было уж слишком сильным и грубым, но тем не менее изящные пальцы князя достаточно сжали руку, чтобы остановить Дашкова. –Ну что вы, продолжайте,– Юсупов расслабил хватку, теперь его ладонь куда нежнее покоилась на запястье собеседника. Дмитрий, глубоко выдохнув, вернулся на место,– расскажите про вас с Руневским. –А мы разве не о наших общих проблемах хотели поговорить?– но цепкий и заинтересованный взгляд Юсупова заставлял продолжить монолог,– когда меня обратили, шло закрытое дело по этому поводу. Я много контактировал со Свечниковым и таким образом познакомился с Руневским,– губы Дашкова непроизвольно изогнулись в грустной улыбке, он скучал по тем временам, правда,– изначально характерами мы не сошлись, но через пару встреч, кажется, нашли «общий язык». В конце концов, два молодых и новообращённых вампира, окружённые одними стариками,– Феликсу было ужасно непривычно видеть на лице Дашкова улыбку, когда он говорил о Руневском. Он, став полноценной частью Священной Дружины, только застал их редкие стычки, а вот как всё на самом деле выходит…– вы меня простите, конечно, но ничего больше я вам не скажу,– князь кивнул. –На счёт нынешней, уже нашей, ситуации,– продолжил Дашков спустя пару минут. Алкоголь подозрительно быстро развязал ему язык, обычно, это он слушал Юсупова, в особенности, когда тот был под градусом,– надеюсь, вы куда меньше станете употреблять кокаина и прочего, чтобы не подвергать нас в случае чего опасности. –А я надеюсь, что вы больше не ввяжетесь ни в какую историю, тоже ради нашей общей безопасности,– сказал Юсупов, допивая шампанское.       

Только что толку в их разговоре, если никто оставлять былого не собирается?

      

***

–Что насчёт этого?– Юсупов внимательно рассматривал себя в зеркало. Ему в голову пришла гениальная идея: разобрать весь свой гардероб. Дашков стоял рядом с зеркалом уже второй час, смотря на Феликса, что каждый раз как бы спрашивает его мнение, а потом сам решает, получив или не получив ответ. Сейчас на нём был чёрный укороченный пиджак, лёгкие широкие оливковые брюки чем-то похожие на длинную юбку и кожаные чёрные туфли с узким носиком,– что думаете?,– повернулся он. –Мне нравится,– Дашков стоял, оперевшись спиной на стену, скрестив руки на груди. –Мне тоже,– задумчиво протянул Феликс. Он вернулся в гардеробную своей спальни, и копался в вещах минут десять– Дмитрий точно не засекал, после чего вышел в чёрных брюках и красной атласной рубашке,– её, мне кажется,– он как бы указал на рубашку,– стоит выбросить. И кстати, это ваши брюки. Юсупов снял рубашку, кинул её в кучу с другой одеждой. Затем вернулся в гардероб, взглянул на оставшиеся вещи, большую часть которых он даже не перемерил: «Ладно, остальное можно оставить», – громко воскликнул он. Дашков будто с облегчением выдохнул, что более ему не нужно стоять и смотреть оценивающим взглядом на Феликса, решившего прикинуться великой моделью. Однако, подумалось Дмитрию, это занятие было бы Юсупову к лицу.

***

Юсупов привёл Дашкова в парфюмерный магазин, потому что «Дашков, у вас такое отменное обоняние». И честно сказать, Дмитрий где-то внутри себя ощущал лёгкую апатию за такое в абсолютной степени бесполезное растрачивание своих способностей. Но, собственно, что ещё ему делать в осеннее холодное утро. Погода была мрачной, прямо таки под стать настроению Дмитрия; небо заволокло непроглядными серыми тучами, гонимыми внезапными порывами северо-западного ветра, практически все листья печально шуршали под ногами, а невзрачные стволы деревьев стояли убогими корягами. В общем, несмотря на середину октября, в Швеции, на севере в особенности, было уже холодно. Юсупов медленно прогуливался по салону, рассматривая цветные флаконы. Дашков, будучи одетым в чёрный утончённый костюм и тёмное пальто с кожаными вставками, следовал за ним, словно тень. Феликс пару раз останавливался возле через чур ярких и пёстрых ароматов цветов, после чего услышал от Дмитрия, что если тот купит хоть что-то похожее на эти, он или съедет, или умрёт от удушья, перестал рассматривать подобные варианты. Молодой мужчина, работающий, видимо, консультантом, пару раз предлагал свою помощь, но Юсупов уверенно отказался, ссылаясь на свой отличный вкус и Дашкова рядом, на что последний только усмехнулся. В конце двадцатых годов недавно появившиеся на рынке шипровые ароматы приобрели высокую известность, особенно те, что были с восточными настроениями, то есть сладко благоухающие пряностями, корицей и ванилью, или более лёгкие с жасмином и гвоздикой; восточные парфюмы, обычно, отличаются ярким выразительным запахом, что значит их предпочтительнее выбирать для особых событий. Из-за долго сохраняющегося запаха подобного парфюма, Дашков и Юсупов сошлись максимум на шипровых ароматах. Феликс долго ходил вокруг стеллажа, обдумывая что лучше, пока Дашков, ужасно уставший от такого начала дня, не указал на три варианта, дабы помочь Юсупову поскорее определиться с выбором. Два парфюма входили в одну линейку, потому различий между ними как таковых не было: оба были с бергамотом, что добавлял свежести, и цитрусовыми– два основных компонента всех шипров. Отличия же состояли в фруктах: в одном флаконе содержался сладкий персик, разбавляющий кислые цитрусовые оттенки мандарина и грейпфрута, а во втором сочные ноты красного апельсина, едва заметные пряности и амбра высшей категории, пахнущая одновременно сладко и солоновато. Именно так объяснил глубину ароматов Юсупову граф. Третьим был парфюм от того же самого модного дома, только из чуть иной коллекции. Его ароматы, верхние и нижние ноты, приятно контрастировали между собой; верхние,– цитрусовые, придавали лёгкости, а нижние,– гранат и шалфей позволяли почувствовать терпкую кислинку, которая не слишком выделялась из общей гармонии, отлично дополняемую своеобразной свежестью бергамота и травами леса. За него Юсупов буквально уцепился, не слушая то, что данный парфюм ему не подходит. Немного подумав, он всё-таки остановился и на втором варианте со сладостным апельсином и пряностями. Третий аромат он также купил, и хотя понимал, что тот ему не подходит, прекрасно знал для кого он будто был создан. Для самого Дашкова.

***

Третий день подряд настроение Дашкова было хуже некуда. Прошло уже достаточно времени их совместной с Юсуповым жизни, взаимоотношения между ними стали куда более тёплыми, чем были раньше. Кажется, регулярные беседы одновременно о чём-то важном и ни о чём по вечерам, сопровождаемые бутылкой того или иного алкоголя, помогли наладить их. И третий день во время таких вечеров Юсупов неоднократно предлагал Дмитрию немного расслабиться, высыпая дорожку для себя; зависимость его, конечно же, никуда не делась, но Феликс куда меньше стал употреблять. Зато, кажется, они оба скоро не смогут никак функционировать при отсутствии спирта в крови,– просто здорово, саркастически думалось Дашкову. Когда Юсупов, распивая бутылку виски в одного, вновь высыпал подрагивающими руками на стол белую дорожку и соблазняющее глянул на только вернувшегося Дашкова, он сдался. Хуже быть точно не могло. Юсупов хитро и довольно улыбнулся, что-то неразборчиво сказав про нужный отдых, затем высыпал узкую полосу порошка на стол. Не сказать, что за свои сто сорок с небольшим Дашков ни разу не пробовал подобного, скорее после первого раза ему не понравилось, и он больше не пытался достать наркотики или психотропы никогда. Вдохнув порошок, Дашков запрокинул голову. Ощущение какой никакой эйфории пришло чуть позже, Юсупов всё это время внимательно смотрел на Дашкова, попивая из стакана алкоголь. Сначала ему действительно стало лучше, но внезапное осознание того, что он не может толком удержать одну мысль, сосредоточится на чём-либо– мозг и организм в целом слишком расслабились, всё вокруг было через чур ярким и контрастным, спутанные мысли слишком громкими. Начавшая зарождаться паника, которая вовсе не хотела успокаиваться, перемешалась с разливающимся по телу теплом и будто свинцом, мешающим даже нормально сидеть, создавая ужасный контраст. Возможно, он переборщил с дозой. Юсупов, механически постукивая по подлокотнику дивана, заметил, что Дашкову, откинувшему голову чуть назад, судя по резкому, прерывающемуся дыханию, не очень хорошо. –Всё нормально?– поинтересовался Юсупов. –Нет,– коротко выдохнул Дашков, прикрыв глаза. Юсупов, сидящий до этого напротив, сел рядом с Дашковым на противоположный диван. Он не был уверен, что стоит или не стоит ему делать или говорить. Однако, заметив бликующую от искусственного приглушённого света слезу, что стекла из уголка глаза, Юсупов почти вплотную пододвинулся к Дмитрию, положив руку на плечо. Тот отвернул голову в противоположную сторону, не давая Феликсу увидеть ещё одну каплю. Мужчина, мягко взяв Дашкова за подбородок, заставил посмотреть на него, после чего аккуратно повернул его лицо; кадык нервно дрожал, казалось, Дмитрий на грани от того, чтобы не разрыдаться. Юсупов понимающие смотрел на него, на дне его зелёных глаз, ставшими практически чёрными из-за расширившихся зрачков, проскользнуло сострадание и тепло. Дашков опустил голову, уткнулся Феликсу в плечо, и последний не возражал, наоборот, откинулся на спинку дивана, чтобы графу было удобнее устроиться на плече, запустил руку в его волосы, успокаивающе перебирая смоляные пряди. Дмитрий бесшумно плакал, искусственно синтезированные вещества наконец дали выход всем накопившимся эмоциям. Неизвестно, сколько они так просидели, пока Дашков резко не отодвинулся, вытирая мокрые полосы от слёз на лице, Юсупов посмотрел на него, не отодвинувшись ни на миллиметр. Ни у кого из них давно не было возможности получить тактильного и такого желанного контакта, потому Феликс как бы кивнул, приглашая Дашкова вернуться. Последний неуверенно наклонил голову обратно на плечо князя, не позволяя себе даже приобнять его. Однако Феликс, судя по всему, был бы только рад этому, потому взял руку Дмитрия за запястье, перекинув её через свой торс. Дашков устроился на плече мужчины, дав себе вольность развалиться на диване, а Юсупов обнял одной рукой его за плечо, второй вновь вплёлся в волосы. От рубашки, которую Дашков носил чаще всего, приятно благоухало гранатом и апельсином– тем парфюмом, что выбрал ему Юсупов. Дмитрий практически так и заснул, но выдержка и самоконтроль не дали этого сделать. Он, спустя некоторое время, молча встал и удалился в свою комнату, оставив Феликса и дальше в одиночестве опустошать бутылку спиртного.

***

Юсупову часто стали сниться тягучие кошмары, которые не отпускали его. Он даже старался меньше спать, но изнемогая от скопившейся усталости, всё же ложился. И большинство снов его были неспокойными, заставляли подрываться ночью. Однако, он толком и не делал с этим ничего; Дмитрий, конечно, замечал перемены в поведении и периодические вскрики по ночам, доносившиеся из второй спальни. А потом всё стало только хуже. Кошмары перешли в реальность. Юсупов иногда видел проскальзывающий тёмный силуэт, выделяющийся среди настоящего мира. Когда переживавший за состояние Феликса Дашков спрашивал, что происходит с ним, тот сетовал на всё подряд. Но подлая мысль засела в подсознании: Юсупов знал, но хотел признавать, что это последствия его зависимости, потому употреблял в два раза больше, чем до этого. Но состояние усугублялось, ещё раз подтверждая то, что Юсупов собственными руками губит себя. Феликс проснулся ночью, резко раскрыв глаза. Он не мог пошевелить ни одной конечностью, будто всё потяжелело в сотню раз, а над ним нависало нечто. Это нечто было огромным тёмным человекоподобным силуэтом со сломанной формой. Оно протянуло свою руку, скорее похожую на большую когтистую лапу к лицу Юсупова. Он раскрыл рот в немом крике, а может он просто не слышал своего собственного голоса из-за ужасного звона в голове. Острая конечность едва коснулась щеки мужчины, когда лучи света залили комнату. Только в этот момент он понял, что действительно истошно кричал, раз напуганный Дашков стоял в дверном проёме. Юсупов был не способен вымолвить ни слова и к своему стыду просто истерично разрыдался, задыхаясь. Дмитрий присел на кровать и в успокаивающем жесте притянул к себе. Одной рукой он обвил его за плечи, а другой поглаживал щёку. Дрожащими руками Феликс буквально вцепился ладонями в предплечье графа, прижимаясь ближе. Феликс всем телом вздрагивал, Дмитрий вплетался в его тёмные в ночи волосы с рыжеватым отливом, успевшие прилично отрасти, ибо Юсупов в последние месяцы в силу душевного состояния перестал особенно следить за собой, И Дашков заметил это– тоже самое было с Юсуповым и когда они, только скрывшись в Париже, жили вместе– резкий перепад настроения. Такие кошмары не переставали преследовать Феликса, заставляя просыпаться среди ночи, тяжело дыша. Дашков иногда приходил к нему, просто сидел рядом, слушая как Юсупов в полубреду шепчет, что бросит все вредные привычки.

***

В начале лета 1939 года Юсупову захотелось съездить в Польшу, он лет сорок не бывал там, хотелось просто сменить слишком приевшуюся Швецию на что-то ещё. Феликс и Дмитрий пробыли в Варшаве до конца лета. Смена обстановки весьма положительно сказалась на психологическом здоровье Юсупова, а быть может и исключения любых наркотиков из жизни так повлияло. Дашков отлично помнил, как у князя, когда тот пытался отказаться от кокаина была ломка. Он целыми днями лежал в апатии, не выходя из спальни, не мог спать из-за чёртовой бессонницы. Для Юсупова же это было личным воспоминанием из прошлого, как дежавю, когда он в одиночестве, пытаясь бросить, метался еле живой по кровати в полубредовом состоянии, все мышцы и кости ломило, по голове будто постоянно стучали тяжёлым молотком. Но сейчас Дашков был рядом, он каждый день заходил к Феликсу, молча сидел рядом, иногда перебирая спутавшиеся русо-рыжие пряди, когда Юсупов укладывался к нему на колени. Феликс всё рвался сходит в Национальный музей, чтобы взглянуть на новое здание, и как его коллекция изменилась за столько лет. Дашков, на самом деле, не особенно разбирался в искусстве, но согласился сходить. Юсупов проторчал там часов пять, рассматривая живописные полотна прошлого века и без умолку рассказывая Дашкову историю, значение той или иной работы, если останавливался посмотреть хотя бы на одну. Больше всего ему приглянулись работы Костанди и Котарбинского, и если у первого ему понравилась техника исполнения, то у второго сюжет, композиция и некое ощущения лёгкости. Они часто ходили по различным выставкам и театрам по инициативе Юсупова. В начале осени Феликс предложил Дмитрию сходит в какой-нибудь театр, выбор пал на один из старейших театров всей Польши. Как обычно, князь нарядился в выразительную одежду: чёрные широкие брюки, кожаный тёмный корсет, расшитый золотым узором, под ним пёстрая рубашка с серо-бежевыми разводами. Изящные руки Феликса, видневшиеся через полупрозрачные сетчатые тёмные рукава, расклешённые к кисти руки, украшали несколько золотых браслетов на каждом запястье и множество колец. Выглядел он действительно шикарно. Дмитрий же, не изменяя своим извечным традициям, был в тёмном костюме. Ложа третьего яруса на два места, отделённая от остальных стеной, была достаточно неплохим местом. Правда, справа от них сидела женщина, уж слишком надушенная приторным цветочным парфюмом, с розой и гвоздикой, различил Дашков, который просто не мог нормально провести время– запах был слишком острым, отвлекая на себя всё внимание. –Дашков,– Юсупов, до этого о чём-то разглагольствующий, практически пихнул собеседника,– в следующий раз я тоже полфлакона духов вылью на себя, чтобы ты обратил внимание,– Дашков усмехнулся, затем уткнувшись лицом в ладони,– не представляю каково тебе, если я чувствую это тоже,– Феликс наклонился ближе к Дмитрию, и тогда последний на секунду зацепился за приятный и в какой-то степени уже родной аромат парфюма Феликса. Внезапно с улицы донёсся грохот, большинство зрителей всполошились, отвлёкшись на звук. В зал вбежал некий мужчина, и, поднявшись на сцену, прерывая спектакль, громко объявил об обстреле воздушными силами Германии. Дашков подхватил Феликса за руку,– он чуть быстрее понял, что происходит, благодаря высокому уровню знания польского. Дойдя до лестницы, где толпа людей, в панике и хаосе толкали друг друга, одну молодую девушку даже задавили, Юсупов и Дашков одновременно переглянулись, после чего с разбега, почти одновременно выпрыгнули из окна– третий этаж, не страшно. Добравшись до дома, почти бегом, они оба прислонились к стене в попытке отдышаться. На улице стояла вечерняя темнота, были слышны крики даже через закрытое окно. –Куда теперь?– Юсупов повернул лицо к Дашкову, смотрящего на него,– Швейцария давно сохраняет нейтралитет,– он улыбнулся,– может, туда? Дмитрий, положив руку на щеку Феликса, приблизился к его губам. Юсупов резко подался вперёд, взяв роль инициатора поцелуя, который продлился достаточно долго. Целовались оба страстно и глубоко, перехватывая ведущую роль у друг друга; за окном послышался взрыв.