Если услышат

      На Изумрудном острове все как всегда. Ветра колышат зеленые верхушки лесов, реки журчат, смывая песок и кровь, запевают птицы свои звонкие песни.       Ирландия – кто угодно из них, Дублин или Ольстер, не важно – вставил бы, что так природа оплакивает несчастных. Но Шотландия не любил драматизировать.       А ещё Дублин не был его землёй.       Не то, чтобы Ольстер был – нет, вовсе нет, но здесь правили его господа и звучали его языки. Шотландцы приехали сюда, заняли север и бесцеремонно топтали здешние поля, колотили местных и презрительно выбрасывали трупы в болота. Им можно было – они, шотландский народ, наравне с англичанами. Такие же статные на этих островах, такие же значимые. Такое же королевство, не завоеванное, не сдавшееся, а добровольно объединившееся.       Это ведь не его людям резали языки и рубили руки.       Его – их, британская – земля кончалась где-то на Лондондерри, символе протестанстского единения. Артур на то с отвращением фыркал: ну разве эти грязные кельты не равны животным, скоту, раз их так легко выбить из колеи другим крестом на крыше церкви?       Скотт напоминал без всякого стеснения о том, что он тоже не без этих кровей, да и Англия сам – не пойми чьё детище, трижды полукровка, если не четырежды, да и что бы он значил вообще, не будь на этих островах цивилизации до него? На то у Артура редко находилось стоящее объяснение. Скотту хотелось верить, что младшему будет хоть каплю стыдно.       Ибо звать грязными животными сразу двоих членов семьи, которые в нем души не чаяли — преступление.       — Мне так жаль, что я знаю его. Я бы хотел не видеть его ребёнком, — пробормочет вечером Ольстер горько, разливая по бокалам эль. — Я не думал, что он вот так… что оно все…       — Успокойся, — почти повелительным тоном скажет ему Шотландия. Он будет наблюдать за тем, как Киаран – пускай и давно крещеный как Патрик – будет сетовать на жизнь, англичан и шотландскую знать.       — Я спокоен! — почти закричит Патрик в ответ. Шотландия не будет спорить, и тогда тот добавит, вымученно поглядев в окно: — It'll be teemin that nicht a doot. — И затем скажет ещё кое-что, совсем уже тихо: — Beidh sé fuar ar maidin.       — От моих научился? — удивится тогда Скотт, услышав германский шотландский с крепким, будто родным акцентом. И почти сразу пожалеет о своём вопросе, потому что Патрик ответит.       — Твоих тут теперь больше, чем моих. Им можно говорить на своём языке. А меня убьют, если услышат. После этого у него язык не повернётся отказать Ольстеру в поцелуе.       И во втором.       И отказаться от возможности оставить на чужой шее следы от укусов тоже совсем никак не выйдет.